Зигзаги судьбы

Опять переезд

В апреле этого года взорвался атомный реактор в Чернобыле, что поначалу сильно расстроило наши планы ехать в Белоруссию. Но вскоре пришло известие от родителей Влада, что дом нашли и даже уже купили, предварительно замерив радиоактивный фон. Он оказался в норме, там было чисто, и нас ждали. Так что в начале июня мы погрузили все наши вещи на баржу, потом отправили контейнером в Белоруссию и сами отправились в новую жизнь воплощать пока не очень ясную мечту. Троицу мы покидали без сожаления. Каждый приобрел здесь какой-то свой опыт, мы тут встретились, и эта глава закончилась.

Дом оказался довольно большой, хоть и очень запущенный. При нем был огород. Мать с мужем (отчимом Влада) тоже решили поселиться в этом доме, уйдя на пенсию и оставив городскую жизнь.

Мы были представлены друг другу. Мама оказалась миловидной светловолосой и голубоглазой женщиной. До выхода на пенсию она была детским врачом и заведовала поликлиникой в Минске. Отчим Влада был полной противоположностью: громогласный, шумный, вспыльчивый, с выраженными эпилептоидными чертами характера[1] и довольно грубый. Как эти два человека уживались, было не понятно. Жить с родителями не входило в наши планы, но они уже были там, и нужно было как-то приспосабливаться, налаживать быт и совместную жизнь. Мы с Владом взялись за ремонт дома, вычистили все углы, поклеили новые обои, отремонтировали и побелили печку. Влад устроился на работу в колхоз, а я занималась хозяйством, детьми и огородом.

Но мои отношения со старшим поколением никак не ладились. Они нас не принимали. Их любимый сын собирался жениться на женщине с двумя детьми. Это было неправильно.

Возможно, наше семейство в тот момент выглядело и не очень привлекательно: обритые и остриженные дети, я тоже коротко стриженная и беременная. Начались конфликты, которые, в основном, устраивал Виктор Иванович (так звали отчима Влада). Влад всегда меня поддерживал и защищал, когда бывал дома, но в его отсутствие я оказывалась в стане врага. Однажды, когда я стирала в стиральной машине белье, Виктор Иванович перекусил плоскогубцами провод со словами: «Руками стирай! Нечего электричество тратить». Мама молча его поддерживала. По-видимому, он оказывал на нее сильное влияние. Последней каплей явилась морковка в огороде. Она была нещадно загущена и плохо росла. Я ее прополола и проредила. Увидев кучи выдернутой морковки, мама пришла в ужас и пожаловалась Виктору Ивановичу, что я загубила им морковь.

Дальше так жить было невозможно. Про свадьбу, которую мы мечтали сыграть, и думать было нечего. В конце концов Владу поставили ультиматум: «Или увози их обратно, откуда взял, или ты нам больше не сын! И вообще, неизвестно еще от кого ребенок!»

Мы нашли старую избу в соседней деревне и сняли ее за небольшие деньги.

Несмотря на то, что наша мечта разваливалась прямо на глазах, мы продолжали упорно сопротивляться идее переезда в Москву, где у меня была квартира.

В конце августа мы решили расписаться. Просто пошли в местный сельсовет, выловили на улице пару свидетелей и зарегистрировались. Я была в обычном летнем сарафане с уже довольно заметным животом. Потом пошли в гости к соседке. Они с Владом выпили по стопке водки, а я — чаю, немного посидели и пошли домой. Вот и вся свадьба.

Наступил сентябрь, Егор пошел в третий класс в сельскую школу, куда он ездил самостоятельно на автобусе. Как-то прийдя домой, он гордо заявил, что получил пятерку по математике. Оказалось, что в тот день на уроке математики весь класс перебирал зерно, и все получили по пятерке. Еще Егор рассказал, что их учитель часто засыпает, сидя за столом, и ребята стараются вести себя очень тихо, чтобы он не проснулся, и занимаются своими делами, пока не прозвенит звонок.

Влад работал в колхозе, ремонтировал крышу фермы, я сидела дома с Машей в старом запущенном доме, на ремонт которого сил уже не было, Егор перебирал в школе зерно. В какой-то момент потерялась идея и смысл всего этого. А что мы, собственно говоря, тут делаем и ради чего?

Мы собрались и уехали в Москву. Жильцов из моей квартиры пришлось преждевременно выселить.

В конце ноября у нас родился сын — с черными волосиками, уменьшенная копия Влада. Мы назвали его Вадимом, в честь деда (моего отца).

В Москве мы прожили полтора года. Влад работал в школе, я занималась домом и детьми.

Мы с Владом жили очень хорошо, это было счастливое время. Всякие жизненные трудности и перипетии нас только сплотили. Мы никогда не ругались, не спорили и даже не повышали друг на друга голос. У нас была дружная семья. Маша, которой шел шестой год, много мне помогала по дому и с Вадиком, она была ответственной и хорошей нянькой.

На лето мы поехали в Воронежскую область, где несколько знакомых физиков-математиков организовали пасеку. Мы нанялись к ним подработать. Влад строил омшанник для зимовки пчел, а я растила огород и снабжала работников пасеки свежей зеленью и овощами. Дети были при мне и на свежем воздухе. Мама с Алешей тоже приехали туда и работали на откачке меда. Воронежская область славится своими козами, шерстью и пуховыми платками. Там я подружилась с одной местной бабушкой. У нее была пара коз, а дома стояла старинная колесная прялка, на которой она пряла шерсть. Меня настолько заворожила эта прялка и сам процесс прядения, что я попросила меня научить. Все лето я регулярно приходила к бабушке. Она усаживала меня за прялку, давала пук шерсти, показывала, обучала, поправляла. К концу лета нитка у меня уже не рвалась и получалась ровная и тонкая. Также бабушка научила меня чесать шерсть специальными металлическими щетками, чтобы получались ровные пласты, готовые к прядению. Там же в деревне я походила по домам и нашла такую же колесную прялку, которую мне согласились продать. Она была резная и очень красивая. Это было счастье.

В конце сезона с нами расплатились двумя флягами меда, и мы вернулись в Москву, нагруженные медом, трофейной прялкой и добротной козьей шерстью. Фляги с медом стояли у нас дома в коридоре. Вадик, которому был год, некоторое время пасся вокруг них, а потом разработал метод добычи меда. Он вставал на цыпочки, запускал руку в горлышко фляги и делал круговые движения кистью. Накрутив таким образом немного меда на руку, садился на пол и начинал его сосредоточенно облизывать. Потом процесс повторялся. Если флягу закрывали, Вадик возмущался и жестами и отдельными восклицаниями просил, чтобы флягу открыли. Его периодически приходилось всего отмывать, так как он весь умазывался медом и ко всему прилипал.

Зимой я развесила объявления, что пряду собачью шерсть. У меня появились заказы. Приносили, в основном, шерсть от собак колли. Шерсть была длинная, ее легко было расчесывать и приятно прясть. За работу я брала деньги или оставляла себе часть шерсти, из которой вязала детям теплые собачьи носки. Прядение стало моим любимым занятием. Это был очень медитативный процесс. Уложив детей спать, я ставила себе какую-нибудь классическую музыку и усаживалась за прялку. Время растягивалось и текло очень медленно, в голове и душе был полный покой.

Узнав, что мы вернулись в Москву, объявился Володя. Он стал порываться встречаться с Егором, куда-нибудь с ним ходить, но все попытки кончались неудачно. Володя либо вообще не появлялся, либо приходил пьяный. Егор ждал, расстраивался и некоторое время потом переживал. За эти несколько лет Володя спился и выглядел совсем плохо — зубы и волосы повыпадали, он сильно похудел и постарел. Институт давно бросил, так и не закончив его.

Деньги на детей давать отказывался, говорил, что нет. Влад поднял вопрос об усыновлении Егора и Маши. После долгих и муторных переговоров и нервотрепки Володя дал, наконец, согласие и подписал бумаги. Сработало то, что не надо будет платить алименты. (Через несколько лет я узнала, что Володя окончательно спился и в 50 лет умер от сердечного приступа.)

Так как у нас было трое детей, мы считались многодетной семьей. Мне выдали удостоверение, по которому я могла ездить бесплатно в московском транспорте и раз в неделю отовариваться продуктами в многодетном киоске. Там продавали курицу, гречневую крупу (по килограмму на ребенка), копченую колбасу, тушенку, сгущенку, печень трески и шпроты, свежие огурцы к 8 марта, шоколадные конфеты и коньяк. Летом еще выдавали сахарный песок для заготовок. Все это было дефицитом и в магазинах для простых смертных отсутствовало. В магазине «Детский мир» тоже был такой отдел, где можно было купить дефицитные хлопчатобумажные колготки. Туда же иногда завозили овчинные шубки. Но сначала нужно было записаться, и потом неделю ходить отмечаться, пока не подойдет очередь. Кто не приходил, того вычеркивали из списка. Шубу давали только одну, независимо от количества детей. Пару раз я посылала отмечаться Егора, которому было тогда лет одиннадцать. Его появление вызывало бурное сочувствие у сердобольных мам и бабушек, а когда узнавали, что шуба для младшего брата, умилялись еще больше и пропускали Егора вперед.

Сейчас, глядя на прилавки супермаркетов, изобилующих разнообразной продукцией, даже трудно себе представить, как было раньше, когда в магазинах мало что можно было купить, или же приходилось выстаивать длинные очереди. Помню, как в наш универсам иногда привозили кур. Привозили их совсем немного, и народ скапливался у двери подсобного помещения, в мрачном ожидании готовясь к бою. И вот эта дверь открывалась, оттуда рабочий выкатывал тележку, нагруженную синеватого цвета жилистыми курами, а сам быстро скрывался за дверью, чтоб не затоптали. Толпа кидалась на эту тележку, пихаясь локтями и вырывая кур друг у друга из рук. Тележка опустевала в одну минуту. Неудачники грустно разбредались с пустыми руками. И хоть были эти куры худые и жилистые, и варить их надо было часа три, зато аромат настоящего куриного супа разносился по всей квартире…