Зигзаги судьбы

Наканно

Мы списались с пока еще существующим директором школы, которым оказалась довольно молодая женщина по имени Екатерина. Она преподавала русский и литературу, а директором быть больше не хотела. В письме мы сообщили, что планируем приехать в начале июня и спросили, не надо ли что-нибудь привезти ей из Москвы. В ответ получили письмо с просьбой привезти гусеницу для бурана.

«Бураном» оказался снегоход. Как выяснилось, в деревне не было ни дорог, ни транспорта, и единственным средством передвижения в зимнее время для охотников были лыжи и эти снегоходы. У них иногда рвались гусеницы, а достать какие-либо запчасти там было очень трудно. Поэтому запасная гусеница была почти равносильна слитку золота.

И вот, в начале июня, преодолев 6000 километров и сменив три самолета, мы приземлились в Наканно. Последний перелет на маленьком самолете АН-2 продолжался около часа. Летел он низко, и из иллюминатора было видно бескрайнее море тайги, перемежающееся болотами и озерами. Мы на три минуты приземлились в каком-то стойбище, высадили двоих человек, и самолет полетел дальше. Это был почти как местный автобус.

Деревня Наканно с одной центральной улицей стояла на высоком берегу Тунгуски, и к реке вел довольно высокий обрыв. Жило здесь 130 человек, 33 из которых были дети школьного возраста. Половину населения составляли эвенки — наши сибирские индейцы, — немногочисленная и вымирающая народность.

Нам показали будущий дом, который был в процессе строительства и должен был быть готов к началу учебного года. А пока нас разместили в бывшем интернате — большом деревянном бараке с печкой и остатками разломанной мебели. Раньше там жили эвенкийские дети, которых собирали по окрестным стойбищам и свозили в Наканно, чтобы они ходили в школу. Эти дети периодически разбегались, их вылавливали на вертолетах и возвращали назад. Но дети снова убегали, стойбищ осталось мало, и интернат решили закрыть.

Нас сразу оформили на ставки, хотя были летние каникулы, и у нас оказалось два с половиной месяца на освоение местности, знакомство с людьми и школой. Это был очень замкнутый мир, совершенно отрезанный от «большой земли». В деревне были магазин, почта, детский сад, пекарня, медпункт и школа. Еще был клуб и контора госпромхоза. Электричество подавалось в дома с маленькой подстанции по три часа — утром и вечером. Воду водовоз возил из реки на лошади, запряженной в телегу с бочкой. В каждом доме тоже стояла бочка, в которую и перечерпывали воду ведром. Отопление в домах — печки. Телевизоров — два-три на всю деревню, да и программы почти никакие туда не доходили. На почте был телеграф и телефон, и с него в экстренных случаях можно было куда-нибудь дозвониться, но слышно было плохо. Два раза в неделю из райцентра Ербогачен прилетал «кукурузник» и плюхался на лужайку под названием аэродром. Если дул сильный ветер или поле раскисало от дождя, самолет сесть не мог, разворачивался и улетал. К севшему самолету сбегалась вся деревня. Это всегда было событием — смотрели, кто прилетел и что привезли. А привозили, в основном, почту и что-нибудь в магазин. Деревенский магазин выглядел довольно удручающе. На полупустых полках стояли банки тушенки, сухое молоко, мыло, спички, зубная паста. Еще там продавались серого цвета макароны, сахар и мука. Вот, пожалуй, и все. Поэтому, когда самолет привозил яйца, яблоки, конфеты и ящики водки, в деревне наступал праздник.

Екатерина встретила нас очень приветливо. Мы были ее освобождением от надоевшей должности и к тому же привезли гусеницу для «Бурана» ее брату, который был охотником. Она показала нам школу и передала Владу все дела.

Школа была одноэтажным бараком с длинным коридором, рядом классных комнат и учительской. В каждом классе стояло по 3–5 парт, шкаф, висела доска, и была еще железная печка в виде бочки с трубой и дверцей. В холодное время истопник[2] во время уроков поддерживал огонь в этих печках, чтобы в классах было тепло. Большая пустая комната с парой лавок и баскетбольными кольцами была спортивным залом.

Я привезла с собой прялку и шерсть, и, понимая, что зимы здесь очень холодные, взялась за прядение и вязание теплых вещей детям. Влад пропадал в школе, разбираясь в делах и программах и готовясь к новой должности, а Егор с Машей осваивали окрестности и знакомились с местными детьми. Лето было короткое, но очень жаркое, с несметными тучами комаров и мошек. Тунгуска обмелела, и вся местная детвора целыми днями пропадала на реке, плескаясь в воде, разводя на берегу костры и спасаясь таким образом от гнуса[3]. Нередко можно было видеть такую картину: у костра плотным кольцом сидели разновозрастные дети, следующий ряд составляли собаки, и наружным замыкающим кольцом стояли лошади и коровы, подставляя морды под дым.

Понемногу общаясь с людьми, мы узнали, что приезжие с «большой земли» здесь бывали, не мы первые, но больше полугода никто не задерживался — сбегали, не выдержав местных условий. Нам тоже предрекали такую же участь и всерьез особо не принимали. Из-за полной изолированности от окружающего мира в Наканно царили свои порядки и устои, были сложные взаимоотношения между людьми и всякие «глубинные течения», о которых можно было узнать, только хорошенько пообтеревшись.

Основным промыслом местного населения была охота, добыча пушнины и рыбалка. Охотились осенью и зимой, так что лето было относительно свободным временем, и народ бездельничал, пьянствовал или рыбачил.

К концу лета дом достроили, и мы перебрались из барака в наше новое жилище. Дом был просторный: три комнаты, кухня с печкой, крытая веранда, и даже подпол. Довольно большой двор обнесен забором. Мы подумали, что одной печки на такую площадь будет недостаточно и решили сделать еще одну. Влад навозил с реки больших камней и сложил основание и топку печки из этих валунов. Остальную часть вывел из кирпича, сделав извилистый дымоход. Это получилась чудо-печь, она долго нагревалась, но потом стояла горячая два-три дня. Одну комнату мы разделили перегородкой, и у Влада появился свой закуток — художественная мастерская. Там, закрывшись занавеской, он иногда уединялся от нашего шумного семейства, рисовал, резал по дереву, читал или что-нибудь мастерил.