Змеелов в СССР

Глава 10

В общем, за месяц, я с блеском выполнил всю свою научную программу. Теперь можно было заняться личными делами. А именно подготовить товар для перевозки обратно. Смысл деньги таскать? Я купил два десятка индийских шелковых платков. Оптом. По червонцу штука. Красочный товар. Места занимает немного, а в Киеве такие вещи редкость. Их немного привозят к нам через польскую границу. А тут граница совсем рядом. За речкой. Афганистан. И там такого товара полно. На платках я рассчитывал сделать три цены.

Еще взял иглы дикобраза. Здесь они почти бесплатно. Дикобразы тут водятся в дикой природе, и есть гурманы, что их употреблять в пищу. А иглы с убитого дикобраза просто выщипывают, словно у курицы перья. И выбрасывают. Ну а я за пару гривенников взял себя большой пучок, в качестве сувениров.

А вообще эти дикобразы — не подарок. Один взмах — и в тело врага впиваются сразу сотни игл, снабженных миниатюрными жалами.

А врагов у этого зверя немало. Это может быть дикая кошка, леопард или даже могущественный тигр. Все они, охотясь на дикобраза, норовят ухватить его за голову. А он, отбиваясь от врага хвостом, старается прикрыться передними лапами.

По словам одного натуралиста, «только леопарды умеют увернуться от игл дикобраза и схватить колючего за голову. А тигры почему-то неудачливы в этой охоте: глубоко в мышцах тигров-людоедов находят обломки игл толщиной с карандаш и длиной в четверть метра. У иных было до пятидесяти игл! Конечно, тигр, так отделанный дикобразом, на резвую дичь охотник никудышный. Лягушки, саранча, мыши… безоружный человек и его домашний скот отныне единственная доступная ему добыча».

Остальные деньги я вложил в нумизматику. Рядом Афганистан. Древнее хаотичное государство. Где центральной власти почитай нет и никогда не было. Поэтому, там до сих пор, в качестве мелочи на размен, ходят различные бронзовые монеты. Греко-бактрийские, персидские, кушанские, различных северных индийских княжеств.

Взял пару килограммов такой бронзы оптом. Я конечно не специалист, но думаю, что киевские нумизматы могут откопать среди этих монет немало редкостей. Так что пару сотен рублей превратятся в пару тысяч. Если повезет. Но сделать три или четыре цены — тоже неплохо будет.

И главное — к монетам никто не прицепится. У меня же научная экспедиция. Мол, образцы. А вот с шелковыми платками можно налететь на статью. О спекуляции. Один, скажу — маме, один — сестре, десяток — другим родственникам. Но в два десятка родственников милиция может и не поверить. Времена нынче щекотливые…

Впрочем, для меня это был решаемый вопрос. Обратно я поеду почти налегке. Взятые в экспедицию продукты съел, а новые покупать не нужно. Для шмоток я прикупил местный хурджин на ремне через плечо, и туда засунул большую часть личных вещей. Остальное приспособил в рюкзак. Освободив чемодан. Платки зашил в мешковину, обернул в кусок старой клеенки и засунул на дно в чемодан. Туда же переместился и мешочек с бронзовыми монетами. Прибыл его сапожными гвоздями к днищу, чтобы не болтался.

Остальное место займут змеи. То есть пробил я гвоздями дырок в стенках и в крышке и решил вести их с собой. Для любопытствующей милиции. Три недели летом они и без еды потерпят. Особенно если их я накормлю перед поездкой.

Так что, пробыв в командировке всего полтора месяца, (вместе с дорогой я рассчитывал уложиться в три месяца), домой я возвращался с солидным багажом: мой чемодан был полон ценными охотничьими трофеями.

Обратный путь. Стучат вагоны по рельсам. Вокруг — песок, песок… Ломаный паркет такыров. Блеск соли. Зной…

В Москве я должен был пересесть на киевский поезд. Но не так-то просто это оказалось сделать. Народу на вокзале — битком. Духота. Запах дезинфекции. В этой духоте и тесноте я провел несколько бессонных ночей и все никак не мог закомпостировать свой билет. Засада! Очереди у касс были огромные, а компостировали и выдавали билетов почему-то очень мало. Поубивал бы этих московских железнодорожников!

Я не был изнежен, но несколько дней, прожитых на вокзале, кого хочешь доканают. Валяться на вокзале не хочется никому, но гостиниц же мало, и все они для командированных, которые тоже ждут там очереди.

Днем я вышел из зала ожидания, чтобы немного «хлебнуть» июльского воздуха Москвы. Недалеко от вокзала, перед которым синела булыжная площадь, я сел прямо на чемодан и предался неторопливому размышлению о массовой человеческой непоседливости и о том, как это сказывается на судьбе отдельного человека: как трудно бывает порой этому человеку осуществить самое скромное желание — сесть на самый обыкновенный пассажирский поезд и примчаться домой, в объятия родных и близких.

Но я ничего не мог поделать, чтобы ускорить исполнение своего желания. Так как в стране воцарился сущий бардак. В дальние дороги двинулись даже самые убежденные домоседы и любители насиженных мест, жизненная философия которых укладывалась в давно известной фразе: «На одном месте и камень обрастает».

И даже они, эти домоседы, смотря на то, что в российском государстве творится и пораскинув умишком, «обрастать» предусмотрительно решили на новых местах, где должны были подняться новые города, плотины, гидростанции. А кто не хотел сам, тому «органы» активно выписывали «путевку в жизнь». Подбадривая даже самых скромников к трудовых свершениям в тайге. Так что всю страну, как затейливо выражаются советские писатели, «обуяла муза дальних странствий».

Мимо меня потоком проходили, пробегали и просто вразвалочку, прогуливались люди. Пыль садилась на потные, мокрые лица прохожих. Везде царствует пешеход, транспорта даже в центре Москвы раз-два и обчелся. Зеленые ящики грузовиков, горбатые спинки «Москвичей» с колесом на горбу, громоздкие, цвета майского жука автобусы и черные «ЗИМы» или «ЗИСы». Не знаю точно как сейчас эти членовозы называют.

А вообще-то, социализм — пока страна господствующих пешеходов.

Занятый невеселыми мыслями, я не обращал на проходящих мимо людей никакого внимания. Тем более, что сидел я со слегка опущенной головой, положив подбородок на ладонь правой руки, локоть которой упирался в колено, точь-в-точь, как «Христос в пустыне» на известной картине Крамского.

Но вот в поле моего зрения попали две пары до блеска начищенных сапог. Органы пожаловали! Они, любимые. Милиция или НКВД. Форменные сапоги шагали в ряд, не спеша. Правый, самый близкий ко мне сапог, был приметен тем, что на нем, в отличие от других трех, возле носка, виднелась маленькая, не больше копейки, заплаточка.

Сапоги прошли передо мной раз, потом так же не спеша продефилировали обратно. Теперь, не поднимая головы, я невольно стал наблюдать за ними. Я был почти уверен, что эти сапоги нацелились на меня.

Я сидел и ждал, не появятся ли они снова.

И они появились. Как по заказу.

Поравнявшись со мной, сапоги повернулись ко мне носками, и в эту же секунду раздалось легкое покашливание.

Я поднял голову: передо мной стояли два брата — идиота. То есть два молодых сержанта… милиции. Один худощавый, с живой лукавинкой в серых глазах — ему-то как раз и принадлежал правый сапог с крохотной заплаткой. Другой был коренастый, с крупным добродушным лицом вчерашнего крестьянина. Прост, как медный пятак.

Родная милиция! Рабоче-крестьянская.

Увидев блюстителей порядка, я закипел было от гнева, но, овладев собой, принял равнодушный вид.

«Как бы еще не забрали, — подумал я. — Только этого не хватало! А как сейчас любят писать в протоколах: задержанный долго бился головой о сапоги участкового…»

Бдят, товарищи. Очевидно, милицию ввел в заблуждение мой багаж и мой не совсем обычный вид: загорелое цыганское лицо, как из оперы «Демон», курчавая бородка, а главное — чемодан… А еще сачок и пинцет. Для тех кто не знает, что это такое — идиотские вещички. А значит подозрительные. Короче, кругом выходит «стилевой шик» высшей пробы.

Правоохранители на меня кидали заинтересованные взгляды особого сорта. Так индивидуальный зенитный комплекс «Стрела» отправляет запрос летящему самолету по системе «свой-чужой», которое определяет поведение готовой к старту ракеты.

— Позвольте узнать, — приветливо козырнул сержант с заплаткой на сапоге, — что у Вас в чемоданчике?

«Что же, друг ситцевый, давай поиграем, — подумал я. — Вот хрен тебе в жопу вместо укропа! Гарантирую, что ты теперь при виде моих характерных вещичек потом долго сраться будешь. И ссаться. И сослуживцам заповедуешь обходить меня десятой дорогой. »

Я был в своих рабочих сапогах. И был уверен, что змеи, вырвавшись на волю, их не прокусят. Насчет же обуви милиционеров я такой гарантии бы давать не стал. Так что я специально шел на провокацию, рассчитывая стать «неприкасаемым» человеком для советской милиции. Чем я рискую? Платочками? Ерунда. Это мелочи. В следующей поездке ставки уже намного крупней будет. Так что лучше начинать именно сейчас.

— Откровенно? — спросил я с таинственным видом заговорщика.

— Ну, а как же? — в унисон, как близнецы, ответили сержанты.

— А мне за это ничего не будет? — продолжал я ломать комедию.

Сержанты недоуменно переглянулись, как бы спрашивая друг друга: всерьез я говорю или просто прикидываюсь простачком?

— Там видно будет, — последовал стандартный ответ, после которого слишком многие граждане СССР отправлялись валить лес «на Севера».

— Серьезно ничего? Клянитесь! — потребовал я.

— Да! Посмотрим… — уклонились они от прямого ответа.

— Ну так и быть, Вам скажу: в чемодане… мясная киевская колбаса.

После этих слов сержанты повеселели — куда только напускная строгость девалась!

— Очень хорошо, гражданин, — сказал один из них, — пойдемте-ка в отделение.

— Зачем же, дорогой товарищ, в милицию? Неуютно там, в милиции-то, — по-простецки парировал я.

— Но-но! Поговори у меня тут. Щас в браслетах потащим! — высказал неприкрытую угрозу коренастый сотрудник.

— Да, пожалуйста! Пойдемте! — покладисто согласился я. — Другой бы возражать стал, а я не могу: характер уж больно мягкий.

Сержанты вновь стали серьезными. Мой тон и моя шутка им явно не понравились. Чуйка сыграла.

— Разговорчики! — снова сердито прикрикнул на меня коренастый. — Берите чемодан, а мы возьмем рюкзак и вещмешок.

— Можете носильщика нанять…

— Гражданин! — ледяным голосом сказал сержант с заплаточкой на сапоге. — Кончайте острить! Так будет лучше… Для вас.

Мы пришли в отделение. Скромное, почти тесное помещение. Теплое до вонючности. Две скамейки по сторонам. За решетчатой перегородкой дежурный капитан пил чай и закусывал бутербродом с колбасой. Колбаса по виду и запаху была очень дорогая. В помещении стоял такой соблазнительный, такой вкусный, такой аппетитный колбасный запах, что я тут же, как только его учуял, непроизвольно несколько раз сделал глотательное движение.

Худощавый, выступив вперед, бодро доложил:

— Товарищ капитан! Задержан гражданин, промышляющий колбасой. Вот он, голубчик, полюбуйтесь на него.

Дежурный подошел к барьеру и, напряженно посверлив меня острыми голубыми глазами, обратился к своим помощникам:

— Чемодан вскрывали?

— Никак нет! — ответил коренастый.

— Вскройте!

Поставив чемодан на барьер, сержант начал орудовать услужливо поданным мной ключом. Готовьтесь, придурки. Тупоголовые ослы! В ожидании нужного эффекта, я на всякий случай отодвинулся подальше.

Мой план сработал безошибочно. Коренастый сержант наконец отпер замки, откинул крышку и… тут же в ужасе отпрянул назад. То же самое случилось и с сунувшим туда нос вторым сержантом.

Началась потеха. Оставшись без поддержки, чемодан слегка закачался и грохнулся на пол. Из него стали выползать мои пленники: различные змеи. Спасаясь от них, сержанты шустро вскочили на скамейки. Ловкие, гады. Дежурный за перегородкой побледнел.

Воцарился полный хаос. Цирк приехал.

Спокойным оставался только я. Чего мне было волноваться? Змеи только с виду страшные…

Долгая тишина. У милиционеров — шоковое состояние. Немного придя в себя, капитан поправил гимнастерку и с омерзением попросил меня собрать рассыпанную «колбаску». Да кроме меня, за это никто бы не взялся. Даже за большие деньги.

Я тоже хотел закончить все это быстрей, пока мои змеи не разбежались, поэтому взял сачок, взял пинцет, и начал сноровисто собирать пресмыкающихся в чемодан. Содержимое его милицию теперь совершенно не интересовало. От слова совсем.

Когда я, наконец, запер чемодан, дежурный, видимо, желая мне польстить, сказал:

— А вы, гражданин, однако, с юмором!..

— Юмор — великая вещь, товарищ капитан, — весело ответил я, — он благотворно влияет на пищеварение и незаменим в трудную минуту жизни. Если бы не юмор… я давно бы отдал концы!..

Впрочем, моего юмора тут никто не оценил. Менты, что с них взять.

— Ваши документы! — выслушав мою тираду о юморе, отрывисто произнес капитан. Я подал ему студенческое удостоверение, командировку, ходатайство перед местными органами власти о содействии в сборе зоологического материала. Документы для советской власти имеют сакральное значение и утрата любого документа чревата большими неприятностями.

— Н-нда… — несколько раз раздумчиво произнес дежурный, читая мои документы.

— Как же это так? — теперь уже обращаясь к сержантам, начал устраивать им суровый разнос капитан, — как же это: не установив личность гражданина, вы сразу тащите его в отделение? А? Позор! Перед вами студент, можно сказать, без пяти минут — ученый! Змеелов! А вы — едят вашу курицу… не разобрав брода… А?

Я чувствовал себя великолепно. Вот из-за меня вдруг прилетели немалые неприятности двум крутым парням из органов… Видно было, что приходилось им несладко. Уж слишком глубоко они переживали свой промах — краснели, потели, бледнели и стояли, вытянувшись в струнку.

— Товарищ капитан! — вмешался я, — Мне бы побыстрей в Киев уехать. А то не дай бог змеи разбегутся. А на вокзале куча народа. Это же будет форменное ЧП. Паника с пострадавшими.

И я, пустив театральную слезу, рассказал о том, как долго сижу в Москве, о том, что не спал уже несколько ночей подряд и — что особенно тревожно — деньги на исходе, проелся окончательно. «В дороге совершенно издержался» (цитата Хлестакова из Ревизора).

— Понятно! Сейчас все решим. Квакин! Ляпунов! — крикнул капитан.

Квакиным оказался длинный сержант с заплаточкой на сапоге. Другим — коренастый Ляпунов.

— Ставлю Вам боевую задачу: срочно помочь товарищу Устинову оформить билет и посадить на поезд. Действуйте! — распорядился дежурный.

Приказание капитана сержанты тут же исполнили в точности. Посадив меня на первый же поезд до Киева. Они даже не ушли с перрона до тех пор, пока поезд со мной не тронулся в путь.

Провожая меня, милиционеры дружно махали мне руками. Лица у них были все еще испуганными. На них таки читалось невольного уважение к моей храбрости, ловкости и непобедимости.

Я тоже махал и улыбался. Только у меня была на редкость довольная рожа.