Змеелов в СССР

Глава 9

В одно прекрасное утро, надев рюкзак, спецкостюм, и прихватив охотничье снаряжение, я налегке отправился в путь. Был будний день. Так что все врачи в санитарной станции на месте. Бдят, службу тащат. В случае чего, на них вся надежда.

Я пересек полотно железной дороги и, пройдя с километр по городу, вышел на территорию просторной крепости.

Обогнув крепость с юга, дошел до западной ее стороны и обнаружил там каменные ворота. Они назывались Тебризскими. Правда, самих ворот уже не было.

Зато мощные круглобашенные устои, соединенные вверху стрельчатой аркой, на которых когда-то держались ворота, были как новые. Нетрудно было представить, как, может, еще не так давно размеренным шагом в них входили купеческие караваны, отряды воинов или же какой-нибудь странствующий монах — дервиш.

Отсюда моя дорога лежала на восток, к другой крепости, где виднелся точно такой же проход, какой я только что миновал.

Тут же за городом, по обеим сторонам моего пути, была расположена «городская автостоянка». Вернее — шумное скопище ослов. Каждый из них был привязан за отдельный кол на такую длину, чтобы не мог дотянуться до соседа, а ослы, между прочим, только к тому и стремились, чтобы еще до прихода хозяина, свести знакомство друг с другом. Животные отчаянно дергали ногой, пытаясь оборвать веревку, и оглушительно, со свистом ревели.

На особенно шумный крик ослов прибегал откуда-то смотритель. Он колотил их железной цепью и долго не мог утихомирить. Это были те самые ослы, на которых семьями из окрестных сел дехкане приехали в город. По различным надобностям.

А ослы в это время были самым популярным видом транспорта.

Пыльная дорога, по которой я шел, слегка поднялась вверх. Остались позади и шумный город, и буйное скопище ослов. Я миновал ворота и очутился на территории другой крепости, чуть меньше первой.

Страшные легенды заставляли туземцев держаться подальше от этих мест. Все, я ступил на смертельно опасный путь и обратной дороги нет.

Здесь, в таинственных руинах, было тихо, как на погосте. Вдоль северной стены древней крепости лежали в руинах несколько жилых домов. Вид у них был такой, словно их разрушило землетрясение. Один из домов сложен был из желтых обожженных плиток, и видимо, принадлежал какому-то мусульманскому феодалу или самому правителю области. От дома уцелели лишь крыша и две смежные стены.

Гигантские обелиски и башни возвышались тут и там над общим уровнем развалин, словно джинны-часовые, замершие в почетном карауле под лазурным небом. Городские дома были разрушены, каналы засыпаны мусором и камнями, пышные сады сменились зарослями непроходимых колючих кустов.

Не спеша я обследовал руины, груды камней, кусты бурьяна, полыни, прошел в другой конец крепости, усеянной могильными холмиками, над которыми на воткнутых шестах — как последняя дань покойному мусульманину — трепетали на ветру разноцветные лоскуты — но ничего живого не нашел. Тихо, как в склепе.

И лишь, возвращаясь обратно к развалинам, я встретил сидевшую на камне пятнистую ящерку. Заметив меня, она юркнула в нору… и больше не показывалась. Вот и все. И ни одной змеи, ни одного змеиного следа, ни одной змеиной линьки — прозрачной, круглой, как трубочка, кожи, оставленной где-нибудь на кусте или в камнях.

«Так-то, друг мой, — остановившись, произнес я вслух самому себе. — Не везет и все, хоть ты лопни».

«А ты как хотел? — заговорил во мне кто-то другой, насмешливо-веселый, — пришел, увидел, победил? Во всяком случае, змеи не считают себя обязанными лежать где-нибудь на виду и с нетерпением ждать твоего прихода».

Все это верно. Но меня все больше охватывало сомнение: «А не надул ли меня, как приезжего лоха, тот старый врач, у которого я побывал в Мары? Послал меня сюда, на кудыкину гору, а сам, поди, ехидно посмеивается: пусть, мол, дурак порыщет по крепостям в поисках змей, которых здесь не было и нет».

«Во-первых, о людях нельзя так скверно думать, — строго урезонил я себя, — а, во-вторых, не надо падать духом. Будь настойчив, не жалей сил, ищи».

Но куда же мне направиться?

Дело в том, что крепостные стены со всех сторон заслоняли мне горизонт. Словно бы я угодил в какие-то лабиринты джинна. Поэтому вначале надо было отыскать высокое место и с него хорошенько оглядеться вокруг.

Так я и сделал.

По твердому пандусу я поднялся на пыльную площадку угловой башни, а отсюда по стрелковой галерее передвинулся влево. Частенько мне приходилось перелезать и перепрыгивать с камня на камень, чтобы продвигаться по этому хаосу узких проходов и трещин. Признаться, со стороны, я должно быть здорово смахивал на какого-то спятившего горного черта.

Все, достиг вершины старинной башни. Ухватившись руками за верх парапета, который был на уровне груди, я глянул вниз: до основания крепости было метров тридцать. Вдоль нее тянулся глубокий ров, наполненный темно-голубой спокойной водой, в котором белой ватой плавало отражение небесного облака.

Надобно сказать, что яркий солнечный свет Туркмении вонзался в мою сетчатку с такой силой, как будто кто-то пытался выжечь ее лазером. Причиняя физическую боль. Так что мне приходилось все время щурится, смотреть на мир через ресницы, изображая из себя китайца.

Потом медленным взглядом я обвел всю округу, и, признаюсь, был поражен удивительной картиной, внезапно открывшейся передо мной: я видел мертвый, без единой души город, тот самый знаменитый древний Мерв, который в средние века называли «Шахиджаном» — «Душой царей», «Матерью городов Хорасана», «Городом, на который опирается мир». На всем мусульманском востоке он славился тогда как блистательный культурный центр, славились его библиотеки, поэты и ученые.

Теперь же он был пуст, заброшен и погружен в печальную тишину. Вокруг ни души.

Что же все-таки осталось от былого Мерва — «Души царей»?

Насколько хватало глаз — повсюду виднелись странные на вид башни, замки, дворцы. Каких богов кумирни и чьи могилы — спросить некого. Одни из них были уже такие старые, оплывшие, раздавленные временем, что навсегда утратили первоначальный вид и красоту. Другие еще держались, гордо возносясь в небо, как бы бросая дерзкий вызов стихиям, силам зла, разрушения, самой вечности.

Именно так выглядел посередине одной старинной крепости (более старой и низкой, чем та, на которой я находился) местный древний небоскреб «Эмпайр Стейт Билдинг». То есть «Имперское государственное строение».

Эту роль в этих местах выполнял великолепный памятник средневекового зодчества, мавзолей султана Санджара.

Издалека я, естественно, не мог разглядеть его архитектурных деталей, но и отсюда, с крепости, можно было безошибочно судить о том, что это — грандиозное сооружение. Он состоял как бы из двух частей: высокого кубического основания и круглого барабана с выпуклым верхом. Мавзолей был устремлен в небо и рельефно выделялся своим желтоватым цветом на фоне чистой весенней лазури.

«Отличный ориентир! — подумал я об усыпальнице Санджара, — не даст мне заблудиться».

Так оно и было. Куда бы потом я ни уходил — мавзолей виден был отовсюду: словно он следил за мной и боялся потерять меня из виду.

Среди крепостей и холмов призрачно белели какие-то другие строения. Одни имели ребристые бока и были похожи на растянутую гармонь. (Позже я узнал, что это замки, дома-крепости). Другие напоминали высокие остроконечные шапки с наискось срезанным верхом — так выглядели мервские холодильники-яхтанги, куда зимой доверху набивали выпавший снег. Картина вырисовывалась неприятная и тоскливая.

Между руин лежали ровные поля, залитые зеленью трав. Рассекая эту зелень, с юга на север тянулись русла оросителей, поросшие желтым прошлогодним камышом. Дальше на горизонте виднелась пустыня — место загадок, сумрачное царство фантазии.

Я глядел на все это, и у меня невольно родилось такое ощущение, будто я, уехав за тысячи верст от родного дома, совершил удивительное путешествие во времени: из двадцать первого столетия перенесся в средние века и к ним не только можно прикоснуться взглядом, их можно потрогать руками.

Я несколько раз провел рукой по сухому шершавому верху парапета, сложенного из круто замешанной глины — пахсы. Южное солнце прокалило ее, превратив в камень. Стена дышала теплом. В ней, в этой глине, как бы материализовалась энергия и частица жизни тех, кто строил крепость и навсегда канул в вечность.

Постояв с полчаса на стене, я спустился по пандусу и вышел из цитадели в восточные ворота. Это были третьи по счету ворота, которые я прошел в тот день, и все они находились на одной линии.

Свой дальнейший маршрут я определил еще там, на стрелковой галерее — попытать охотничье счастье в одном из древних оросителей.

Найти ороситель не составило труда: он находился рядом. Дно канала было сухое. Видно, кроме дождей, в него давно не поступала влага. По этой же причине, очевидно, и заросли камыша в нем не были слишком густыми — канал просвечивался до самого дна.

Я спустился в ороситель и, осторожно раздвигая камыш, неловко двинулся вперед. Как заманчиво! Я явственно, на уровне биополя, ощущал вражду. Мое присутствие было лишним, я чему-то мешал. Да, общая вражда наступала на меня, на чужого. Я чему-то препятствовал.

Надо мной было злое небо. А в пустоши сидела вражда. Ее не стеснял мой взгляд, но я продолжал мешать. И что-то невидимое набухало, плотнело.

Сколько я сделал шагов, не помню, как вдруг совсем где-то рядом послышалось легкое шипение. Замираю на месте, гляжу под ноги, на откосы канала. Нервы, слух, зрение напряжены до предела. Даже пот выступил на лбу. Торопливые удары сердца отдаются в висках.

Так, что это за звук? Ползет змея?

Как дурак я почему-то спросил:

— Кто там?

Ответа не было. Я продолжал:

— Ну, кто же?

Но поблизости — никого. Просто шелест камыша, потревоженного ветром, я со страху принял за змеиное шипение. А в том, что змеи здесь есть, я уже не сомневался — об этом говорили многочисленные норы грызунов, вырытые на откосах канала.

Когда же приходит пора вывести потомство, а это бывает каждый год, с конца июня по июль, змеи занимают «квартиры» грызунов и в них откладывают яйца. Едва яйца будут отложены, из них быстро — один за другим — вылупятся кобрята и гюрзята.

Шагаю дальше. Камыш редеет, мельчает и исчезает совсем.

На душе становится так легко, словно камень падает с нее — вот что значит для охотника открытая местность!

Долго иду по голому руслу, но безрезультатно. Змей пока нет. Тишина пугала, напоминая о подстерегающей опасности. Проходя мимо небольшого куста тамариска, вдруг слышу, как одна из веток ударяет меня по ноге.

Ветка ли?

Осматриваю сапог и вижу на правой ноге, чуть выше запятника несколько капель яда. Только теперь начинаю понимать, какая опасность мне угрожала: я потревожил эфу. А я даже не успел испугаться. Когда фактически на ядовитую змею чуть было не наступил. А если бы я умер в этом заброшенном захолустье, то мое тело нашли бы не скоро. Мой труп отправился бы на корм шакалам.

Нужно заметить, что в отличие от других змей эфа наиболее агрессивна. Стоило мне задеть ее ногой, как она тут же проявила свой «характер», желто-песочной молнией вцепившись в мой сапог. К счастью, прокусить ей его не удалось.

Теперь она хочет скрыться, извиваясь ползет по откосу вверх. Цель обозначилась. Я подготавливаю длинный пинцет и преследую эфу.

Ей от меня не уйти, она понимает это, сворачивается «тарелочкой» и яростно шипит. Впечатление такое, будто на раскаленную сковородку кто-то маслом плещет. Округа наполнилась ужасающим звуком змеиной ярости. Голову эфа держит над «тарелочкой», чтобы в любой момент поразить врага.

Я выбираюсь на берег канала, где, ожидая меня, исходит яростью змея, останавливаюсь и твердым взглядом гипнотизера гляжу на эфу. Красавица!.. На голове — белый крест, а по всему желтоватому телу — белые пятна, яркие полосы, узоры и зигзаги.

Я подхожу к ней так близко, что она вот-вот может броситься на меня. Но отступать уже поздно да и вряд ли это нужно.

Выбрав удобный момент, я должен схватить эфу за шею, чуть ниже головы. Но, видимо, от волнения или неопытности я несколько раз промахиваюсь. Змея, клацнув о пинцет, хватается за него зубами. Отчаянным усилием я вырываю его, и только после этого мне удается поймать вконец рассвирепевшую эфу.

Мне хватило дури, ценой колоссального напряжения воли, попытаться «привыкнуть» к змее. Перебороть свой страх. Так что я с бесконечной осторожностью сжимаю пальцами шею змеи возле головы и разжимаю пинцет. Медленно и аккуратно.

И тут же жалею об этом. Когда ощущаю неприятный холод ее изгибающегося тела. Змея энергично пытается обвить мою руку, чтобы с помощью живых «браслетов» получить опору. Между прочим, согласно книгам зоологов подобным же образом ведут себя и такие грозные рептилии, как кобра, гюрза и щитомордник.

Отчего-то задницей чую, что змеиные «браслеты» на руке ловца — явление крайне нежелательное и безразличное к ним отношение чревато самыми печальными последствиями. Опираясь на кольца, змея (особенно такая сильная, как гюрза) может вырваться и нанести смертельный укус.

Такой твари только дай точку опоры и она вмиг вырвет голову и нанесет тебе смертельный удар. И даже отрубленная голова еще живет десять часов и все это время способна укусить.

Здесь под лихим лозунгом «слабоумие и отвага» действовать не получится. Тут надо осторожно и аккуратно брать змею сразу двумя руками, за шею и за хвост.

Итак, эфа у меня в руке. Такие вот «аллюры храбреца». Я, чертыхаясь про себя, достаю из кармана плотный мешочек, распутываю живые кольца, и, набрав в грудь побольше воздуха, сам со скоростью броска змеи бросаю свой трофей туда хвостом вниз. Змея падает камнем, повинуясь силе всемирного тяготения. Зубы клацают в воздухе, но моя рука остается невредимой. Ух! Вытираю выступивший холодный пот со лба. Все мои мышцы подрагивали. Перемещаю мешочек в рюкзак.

Но гадкое ощущение скользящего прикосновения пресмыкающегося никак не проходило.

Воодушевленный первым трофеем, иду, петляя как кролик, по открытому руслу канала и с еще большим вниманием озираюсь по сторонам. Теперь, зная, что опасность грозит отовсюду, я бесшумно скользил по твердой, как асфальт, земле. Иду долго, но ничего не нахожу. Несмотря на это, я не теряю надежды на охотничью удачу.

Хотя время приближается к полудню и солнечный диск становиться сплошным сполохом расплавленного огня. Стервятники, страшные предвестники смерти, показались в небе. Зноем дышали чахлые кусты держи-дерева, цепляющиеся по сторонам русла высохшего канала за выветренный щебень графитно-серого камня-трескуна. Ни капельки влаги, ни признака тени. Душно!

Когда голая часть оросителя кончилась, передо мной снова встал камыш плотной, высокой стеной. Ветер бросал его в разные стороны, катил по руслу золотой шелестящей волной. Я скрылся в камышовой чаще с головой, и пошел медленно и осторожно.

И вдруг… почувствовал, что наступаю на что-то живое и мягкое: в ту же секунду раздается дикий звериный визг, злое рычанье; кто-то хватает меня за ногу и больно, как тисками, сжимает ее. Я услышал крик бессилия и смертной муки. От страха и боли я падаю навзничь. Отчаянно барахтаюсь в грязной жиже какой-то лужи. Во время падения вижу, как из-под моих ног, с шумом подминая камыш, убегает какой-то крупный зверь.

Существо мчалось со скоростью убегающей собаки. Вначале, мне показалось, что это волк. Но вот зверь, повернув голову, оглядывается назад, и навсегда, как в стоп-кадре, остается в моей памяти. У зверя острая, почти лисья морда, испуганно-злые глаза и рыжая, свалявшаяся в клочья шерсть на боках. Это был самый обыкновенный шакал.

Везет мне сегодня, как утопленнику. Наступаю на всякую гадость. Подряд. Вначале змея за сапог укусила, теперь шакал. Еще раз благодарю папашу и сапожника. Так как сапоги, под которыми имелись еще чулки и портянки, зверью прокусить не удалось.

Между тем, шакал ядовит не хуже змей. Эта тварь есть разную разложившуюся падаль, оттого на зубах и на когтях у него образуются бактерии трупного яда. Любая царапина может загноиться и тогда человек начнет гнить заживо, покрываться и истекать сукровицей. Пока не помрет.

Так что я удвоил свою осторожность. А то получается словно в детском стишке: «Игнатик-юнатик по полю бежал Игнатик-юнатик жучков собирал. В траве не заметил он муху це-це. Улыбка застыла на мертвом лице.»

Сразу скажу, что канал, по которому я бродил, оказался замечательным заповедником змей. За двенадцать дней в нем было поймано мною не меньше двух десятков эф. Я даже заранее научился вычленять в окружающей природе змеиные звуки и теперь не попадал врасплох. Тихое шипение змей вдали напоминало мне звук набегающей морской волны по гальке.

Надо было видеть, как я жил с пойманными змеями в одной комнате и как по ночам эти твари за стеклом поднимались в ряд при лунном свете как цветочки ( или скорее прямые как свечи) и раскачивались из стороны в сторону. Можно было сразу в обморок грохнуться. Или старчески поседеть от ужаса.

Так что денежные средства, чтобы мне их не таскать с собой, были завернуты в грязную тряпицу и брошены внутрь террариума. Не один вор, в своем уме, туда не полезет. Так что это было еще и вроде сейфа банковской ячейки.

И еще об одном деле я хочу поведать. Играть в игру, где ставкой становится твоя жизнь — занятие, конечно, хорошее, риск — дело благородное. Но всему своя пора, свое время. Раз пройдет, два пройдет, а потом — ц-ц-ц-ц!.. Всему приходит свой конец.

Между тем, я читал в прошлой жизни, что профессионалы — факиры, заклинатели змей, понимая, что рано или поздно змея все равно тебя укусит, принимают особые меры по выработки иммунитета организма. Еще когда они сопливые дети, им родители делают разрезы на коже и туда наносят микродозы змеиного яда. Постепенно с годами увеличивая дозы. В зрелом возрасте когда ядовитые кобры их кусают, то раз за разом они выживают. Вот что значит закаливание!

Я, конечно, уже здоровый жлоб, начинать мне уже поздно, но все же такие имунационные процедуры будут не бесполезны. Иногда даже маленькая крупинка может склонить чашу весов на нужную сторону. И кроме того, необходимо проверить. Может у меня вообще не переносимость организма к змеиному яду? Может быть мне грозит анафилактический шок? Бывает же, что люди умирают от укусов сравнительно безобидных ос. В таком случае надо будет сразу бросать эту хрень.

Так что в первый же день, когда пленница эфа оказалась в моем террариуме, я пинцетом с закрепленной бумажкой потыкал змею, чтобы она укусила приманку. Затем я закрыл стеклом террариум и стал готовится к операции. Налил в графин воды. Оттуда плеснул в жестяную кружку. Иголкой зацепил маленькую капельку яда и помешал иглой в воде. Затем вышел из домика и выплеснул половину кружки, понизив концентрацию. Далее опять долил воды и помешал ее щепкой. Еще раз выплеснул половину и долил. И еще раз.

Затем ножом я нанес себе маленькую царапину между пальцами левой руки и туда полил воды с разбавленным ядом. После чего напился своего настоя с травкой «змеиная глотка» и пошел спать. В надежде, что если мне станет плохо, то квалифицированные врачи в двух шагах. Ночью поднялась небольшая температура, а утром я заметил, что моя царапина чуть припухла. На этом неприятные эффекты закончились. Так что каждую неделю я начал повторять такую процедуру, постепенно повышая концентрацию яда в воде.

Я работал как черт. Кроме змей, еще и несколько полозов, ящериц, мелких варанов за следующие после основного периода десять дней я отловил в других местах: в развалинах, на полях и вдоль оросителей. Жить в комнате с таким количеством живности стало просто невозможно.

Так что завхоз санатория мне стал готовить посылочные ящики с дырочками для притока воздуха. И крупной надписью «осторожно. не кантовать»

Все это «богатство» я сложил в посылки и отправил по почте прямиком в Киев. В ответ пришла лаконичная, всего из одного слова телеграмма: «Потрясены».