Змеелов в СССР

Глава 22

В мае месяце все шло как обычно. Ловля змей, добыча яда. Я же и жнец и на дуде игрец. Мастер на все руки.

«Дело было весной, зеленеющим маем…» Однажды я добрался в самую глушь. Где и о советской власти туземцы слышали довольно смутно. В поисках новых мест тащился на восток половину дня. Потом показалось большое стадо тонкорунных овец, сбившихся в кучу и теснившихся друг к другу; они пугливо бежали от меня. Ожиревшие и обленившиеся собаки вдруг бросились на мою скромную персону, оберегая стадо.

А в небольшой тени сидел притаившись пастух в длинной персидской поддевке и в шапке, натянутой на голову, как чулок. Он беззаботно перебирал четки, и жевал со скуки жареный горох. Он был спокоен, ленив, и ни о чем не думал, точно все в жизни было устроено именно так, как он того хотел. Увидев меня, он смутился и оробел — я помешал его спокойствию.

Этот наивный малый, склонный к суевериям и предрассудкам, мог принять меня за привидение, за какую-то нечистую силу, которая мешает правоверным мусульманам жить праведной жизнью. Он боялся русских, у которых нет теперь Бога, — как говорили все соседи в его кишлаке, — и которые поклоняются теперь сатане. Но поговорили мы достаточно мирно, так я теперь владел туркменским на уровне позволяющим общение:

— Не вся правда в твоих словах, — возражал я, стараясь убедить его в том, что мы, русские, тоже люди и происходим от людей.

Общий язык незаметно сблизил нас, и пастуху видимо стало нас, русских, жалко. Он отогнал собак, жаждавших растерзать меня, чтобы доказать ревностную службу своему хозяину, и устыдившись должно-быть своего равнодушия к несчастью других людей, стал угощать меня жареным горохом.

— Кушай… — говорил он добрея на глазах.

А мог бы и ножичком по горлу полоснуть и в песок закопать…

Мои же хозяйственные дела шли просто отлично. В порядке обустройства, я купил за пять тысяч у одного горожанина, по имени Агабек, в центре Байрам-али треть участка ( две сотки) и теперь потихонечку-полегонечку пытался возвести там домик. Собственный. Жирую. Местные власти мне не препятствовали, а напротив всячески помогали. Мол, я уже почти свой, почти ученый, умные статьи в Москве публикую, сколько живу, а все еще скитаюсь по чужим домам. Непорядок.

А я же полное воплощение респектабельности советского героя-первооткрывателя. Немного, правда, чокнутый, странный, чужой, не свой в доску парень, но ты тесно поработай бок о бок несколько лет с ядовитыми гадами, невольно сам по фазе начнешь сдвигаться. Но в меру. Так что ко мне никаких претензий нет и быть не может.

Между тем места в городе — строй не хочу. Материалы — глина и дерево. И рабочих рук — полно. Так что я нанял пару дехкан и они мне потихоньку лепили домик. Не спеша, ибо общественные нужды сейчас в первую очередь, а частные — по остаточному принципу.

Другие мои нужды пока подвисли. Азия оказалась полным нулем в области современного оружия. Конечно, за деньги все можно достать, но цена… та же английская винтовка «Холанд и Холанд» предназначена для богатых людей. Аристократов. Большие деньги дают им возможность покупать самые лучшие и дорогие игрушки.

Как я говорил, оружие англичане в Индии старались туземцам в руки не давать. Не по чину.

В Афганистан всякое утекало, но в основном старье. Или же в лучшем случае — обычное армейское оружие. А мне было нужно элитное. То есть кусающуюся английскую цену можно умножить на три или на четыре и в результате меня душила жаба отдать за импортное ружье такие огромные деньги. Пусть за такую цену афганские эмиры такие винтовки покупают. Они богатые. А я — простой советский человек.

В общем, раз Азия не смогла удовлетворить мои нужды, то я обратил свой взор на Европу. Польша — любимица Антанты. То есть польскую армию европейские спонсоры вооружали очень неплохо. В ней существовали роты снайперов, вооруженных прекрасным современным французским и английским оружием. Только вот воевать поляки не умеют. У них же шакалья тактика. Не бьешь — беснуются до усрачки, а дай им по зубам — сразу убегают, роняя жидкое дерьмо из штанов.

Так что в первой половине сентября немцы за две недели всю эту опереточную польскую армию наголову разгромят. Порвут как тузик грелку. А там и наши совершат освободительный поход в западную Украину и Белоруссию. А все свое оружие поляки побросают, останется его только собирать. И выбрать лучшее.

Так что придется мне в сентябре-октябре лоббировать среди знакомых в Москве командировку от тамошнего института в освобожденные области. С целю изучения местного биологического разнообразия фауны. Не можем же мы верить на слово буржуазным специалистам? Мы, коммунисты, должны сами во всем убедиться.

Правда, боюсь, такое стремление сэкономить может стоить мне головы, но я тут не в цацки-пецки играю. Одним риском больше, одним меньше, одна хрень.

Между тем, в мае месяце до меня дошли слухи, что в Мары приезжает немецкий корреспондент газеты «Берлинен цайтунг». Написать про достижения Советской власти на национальных окраинах. Как они расцветают с каждым днем.

Немцы стремительно превращались в «друзей Советского союза». Да так, что наш народ искренне охреневал, запутавшись от таких причудливых зигзагов политики. Давно ли мы с фашистами в Испании воевали? Но сейчас Франко уверенно победил и более делить нам нечего.

Хотя до сих пор в нашем «дворцовом» байрамалинском санатории еще можно встретить размещенные на жительство две-три семьи испанских эмигрантов — мужественных борцов с кровавым режимом Франко. А советские газеты нет-нет да и разродятся передовицей о том, что «диктатура в Испании изжила себя».

Вернее, потенциально делить нам с немцами много чего. Польшу, Румынию, Прибалтику, Финляндию. «Делайте Ваши ставки, господа!» Но пока об этом никто вслух не говорил. Даже немцы еще действовали исключительно мирным путем. Дипломатическим.

Пытаясь в результате переговоров надавить на Польшу, чтобы та предоставила немцам сухопутный «Данцингский коридор». А заодно и на Литву, чтобы те вернули на родину Клайпеду. Но без особого успеха. В политике понятие «справедливость» у каждого противоположно разная.

Так вот, союзниками мы с немцами еще не стали, но уже «наводили мосты». Мы же дружим со всеми. Миролюбивые наши. А немцы под сурдинку стали засылать к нам под видом инженеров и журналистов шпионов. Все разведать, набрать агентуры из местных. Сообразить, что можно разбомбить, а что взорвать при помощи диверсантов.

Ах вы гниды! Кишки на сук намотаю!

Вот я и призадумался. Хороший немец — мертвый немец. И не надо мне петь про антифашистов. Все они уже с 1933 года по тюрьмам сидят. А на свободе — одна сволочь. Так что чем раньше гада прикончишь, тем легче будет в 41-м.

Вот только в НКВД мои помыслы не поймут. Задень я немца, так чекисты меня сразу без комплексов забьют сапогами, а перед журналистом только извинятся. И даже в задницу этого немца поцелуют. Так что надо думу думать. Пока черепушка не закипит. Как и рыбку поймать, и на крючок не попасться.

Байрам-Али в 20 км от Мары. Пол часа по железной дороге. Так что, в один прекрасный день, мне стало известно, что журналист берлинской газеты Хельмут Лепке, широко известный в германских журналистских кругах под беспонтовым прозвищем «Сивожопый», прибыл в культурную столицу советской Туркмении. В рамках сверхсекретной операции «Оборотень». Предусматривались торжественные мероприятия по встрече, банкеты. Выступление народных коллективов.

А у меня уже все готово. Заждался. Кто начинает тот, как правило, и выигрывает.

Уже несколько месяцев, как я сделал для себя бесшумное оружие. Большую рогатку из самшита. У медиков на станции выбросил списанные резиновые бинты и моя рогатка стала дальнобойной. Осталось только подготовить себе алиби. Ибо попадать в чекистские застенки мне как-то не с руки. Там быстро инвалидом могут сделать.

Железной дорогой до места мне добираться не вариант. Не хочу там светиться, чтобы против меня свидетели были. Меня тут уже многие знают. Можно, конечно, устроить пеший марш-бросок через полупустыню, четыре часа туда, четыре обратно, но я же задолбаюсь от таких нагрузок. А мне еще дело делать…

Поэтому, в этот вечер я попросил у одного из соседей на утро ослика. Дорогой Махмудкули, мол, так и так, я поеду в пустыню далеко, наблюдать за животными, бабочками- жуками и прочей мошкарой. Ищу себе новые охотничьи угодья. Так что ослик очень нужен, а то раньше времени я из сил выбьюсь.

Деньги заплатил — осла в аренду получил. Сразу взял трудолюбивого ишака с собой, чтобы рано утром уважаемого человека не будить. Это азы местной политики.

Утром проснулся часа в четыре. Ночь лежала над всей страной. Но у меня энергия била через край, я был готов к любым подвигам. Электричество в доме у меня имелось, так что я подоил гюрзу, получил свежий яд. Капельку спрятал в аптечный пузырек. И сразу выехал на ослике из города.

Сачок-пинцет с собой не брал, да и вообще оделся как для прогулки на природе. В черном небе как раз появилась серая полоска — первый признак рассвета. Видимость была, как в полнолуние при ясном небе. Как только я выехал из города, то сразу свернул на запад. К Мары.

В мае светает рано. Так что минут через пять, после того как я покинул город, небо начало светлеть. А мне надо преодолеть 20 км. Немало. Еду на целый день, так что взял еды и воды и для себя и для осла.

Двигался я по старой и заброшенной тропе, проложенной с незапамятных времен проходившими здесь караванами. Где почва глинистая — тропа глубокая и узкая, как желоб, оттиснутая верблюжьими лапами; где песчаная — там ветром наносятся груды легкого песка, сметаются следы, и приходится ориентироваться по белеющим скелетам, священным деревцам с подвязанными цветными тряпочками и по верблюжьему и бараньему помету.

После девяти часов утра я стал приближаться к Мары. В подходящем месте, где имелась кое-какая зелень, привязал осла. Накормил и напоил его. Теперь пусть меня длинноухий здесь ожидает.

— Жди меня тут, Серый! — приказал я привязанному животному. — Не балуйся!

Я же переоделся. С собой я взял в мешке давно закупленный стандартный выходной наряд туркмена. Малиновый халат и каракулевая шапка. Штаны и сапоги пойдут и мои. Из шкуры каракулевого ягненка у меня была сооружена накладная борода на завязках. Подвязал ее к подбородку, завязки спрятал под папахой. Цвет лица у меня загорелый, подкопченный, от местных почти не отличается.

Это в порядке вещей для человека, проводящего дни напролет на открытой местности, где избыток ветра и солнца. За щеки я заложил валики из хлопковой ваты. Теперь меня не узнать, а Мары — местный мегаполис, там приезжему человеку затеряться легко. Прикрыл я, что называется задницу, со всех сторон.

Пешком прибыл в Мары, преодолев последние четыре километра. Так и сдохнуть можно на жаре. Но мне пыль в глаза пускать нельзя, приходится терпеть неудобства.

Потом пошел к гостинце, где когда-то останавливался сам. Она здесь одна приличная, так что немец стопудово остановится там же. Это же самое центровая хата для этих лет. Быстро прошел до места, нашел подходящий дом на дороге от гостинице к центру. Да, это то, что надо!

Дождавшись пока на улице не будет свидетелей, а время уже к одиннадцати, народ по жаре мало ходит, подпрыгнул схватился за ветку могучей и раскидистой чинары, дающей тень возле дома, и полез вверх. Далее, перебрался на плоскую крышу строения. Там и затаился. На самом деле это было единственное подходящее место. Мне потребуется ровно пятнадцать секунд после выстрела, чтобы спрятать рогатку, спрыгнуть вниз. Пока чекисты спохватятся, я уже буду в двух километрах отсюда.

Папаху я снял, халат тоже, как слишком приметные. На голову надел серую кепку, на тело набросил запыленный плащ цвета хаки.

И приготовился ждать. Поменьше тестостерона и экстрагена. Погрыз взятый с собой чурек. Попил воды из фляги. Рано или поздно немец должен появиться. Время к обеду. Перед харчевнями уже задымились узкие жаровни, на которых с треском и шипеньем жарился бараний шашлык. Густой синий чад, разносившийся оттуда, вызывал у меня неукротимый аппетит.

Приближается адмиральский час. А немцы, капиталисты проклятые, везде возят с собой целые чемоданы шмотья. И, в отличии от нашего человека, не упустят возможность переменить запотевшую рубашку на свежую.

Конечно, возможно журналиста увезли на целый день в какой-нибудь колхоз. А может даже в какие-нибудь «дамские баньки» на притаенных дачах, где обслуживать гостя будет женский персонал из семей «врагов народа». Но далеко иностранца возить не будут. Все же граница не так уж далече от нас. Нечего иностранцу там делать. Город покажут ему и довольно. А если и повезут, то куда-нибудь в ближайший совхоз. В часе-двух пути.

В общем, я тупо надеюсь на везение. Возможно, немца вообще вчера напоили в слюни, и сегодня он только к обеду из номера вылезет. Тут не угадаешь.

За время ожидания я двадцать раз прокрутил в голове каждую деталь плана — и выстрела, который предстоит сделать, и безопасного отхода, который, хочется надеяться, последует за выстрелом. Линия прицеливания. По правде говоря, важнейший фактор из всех. Имеется.

Надежды мои оправдались. Через три часа, после того как я занял позицию на крыше, показался явно иностранный тип. Все в точку. Красная спесивая рожа, белесые волосики, полностью заграничная одежда. В колониальном стиле. Мой клиент. Настоящий фриц с удлиненной лошадиной харей, характером мокрицы и чувством юмора червя. Короче, обычный тевтонец до мозга костей.

Мужик был в хорошей физической форме, где-то лет тридцати пяти. То есть чувак мобилизационного возраста. Истинный ариец, вероятней всего член Национал- социалистической рабочей партии Германии с двадцать лохматого года…

Ах да, еще для полного антуража на боку у нациста висела планшетка из коричневой кожи. А на ней — конечно же, «рейхадлер», то есть распростерший крылья германский орел, сидящий на кругу, в котором была нарисована свастика.

Вот и хорошо. А то я уже упарился. На пальцах у меня слой обычного канцелярского клея. Это чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Я приготовился. Взял рогатку, достал «пульку». Пульку я заранее соединил из двух небольших гвоздиков. Один согнул острым углом, это будет у меня оперение. Другой, остро заточенный, будет острие. Глиняный шарик соединил все в одну конструкцию. Плюнул в пузырек. Намочил ядом острие пульки. Задание идет полным ходом. Вдох — выдох. Можно стрелять.

«Покойник на подходе», — пронеслось в голове.

Немец идет с явно советским сопровождающим. Прикрепленным переводчиком. Это был крепкий, серьезный чувак. Вероятней всего вооруженный. Возможно, еще имеется и негласное наблюдение. Со стороны. Люди в штатском. Но по жаре они не маячат.

Немец с переводчиком уже удаляются от меня в сторону гостиницы. Прекрасно. Если стрелять в лоб, то на пульку могут обратить внимание. Если в зад, то могут на автомате сделать несколько шагов, прежде чем начать оглядываться. А если и заметят мою пульку, то подумают на мальчишек.

Все факторы учтены. Расчеты траектории завершились. Перекрестье на конечном пункте. Солнце у меня за спиной светит им в глаза. Никаких бликов оптики. Дело в шляпе. И, помоги мне Боже, попасть в цель.

Покойник подоспел. Медлить больше нельзя. Мишень может выскочить из поля зрения в мгновение ока, а чтобы поймать ее снова, потребуются драгоценные секунды, и провал гарантирован. Так что я быстро прицелился, натянул свою рогатку и метко выстрелил. Выстрел с дальним прицелом, но именно такие и поражают цель. И — бам! Кульминационный момент.

Немец на ходу сбился с ноги. И немного подпрыгнул. Это мой отравленный снаряд вонзился ему в зад. Словно оса ужалила. Иностранец оглянулся, но, ничего подозрительного не заметив, пошел дальше. Отлично. Советским врачам немчура не доверяет, если почувствует себя плохо, то будет пить свои импортные таблетки. А когда журналиста привезут в больницу, то кто же поймет, что ему надо колоть «антигюрзин». А потом станет поздно. Коли все, что хочешь — этого журналюгу уже не откачать.

Так что, когда целевая группа удалилась, я снова сменил плащ и кепку на халат и папаху и, при помощи дерева, резво спустился с крыши. Пошел к месту попадания. Там раздавил сапогом глиняный шарик, согнутый гвоздик оставил на месте, а ядовитый — осторожно поднял и взял с собой. И целеустремленно пошел прочь из города. Маршрут следования был у меня в голове. Все шло своим чередом. Жизнь продолжалась.

Для всех, кроме типа в гостинице. Что же, один фриц готов. Осталось всего-то шестьдесят миллионов.

По пути я кинул гвоздик в грязь ливневой канализации. После чего смело разжал булки. Все, улики уничтожены.

Выбрался из города, нашел своего ослика, снова переоделся и поехал в Байрам-Али. Через четыре часа, ближе к вечеру, прибыл на место. Зато дешево. Заскочил домой, спрятал лишние вещи. Отдал осла хозяину, поблагодарив его. Кто докажет, что я был в Мары? Кто меня заподозрит? Если я почти всегда шляюсь по округе? В одиночку? Без свидетелей? Да и зачем мне связываться с немцем?

А Хельмут Лепке уже в вестибюле гостиницы почувствовал себя неладно. Поэтому он отпустил переводчика и сказал, что на сегодня хватит. Он очень устал и хочет полежать у себя в номере. Там журналист принял сразу две таблетки аспирина и запил их из графина. После чего улегся в кровать. Но лучше ему не стало. Немца знобило. Через десять минут ему стало очень плохо и он позвонил на ресепшн. Еще через десять минут прибыли врачи. Сделали укол адреналина. Но от чего лечить немца было решительно непонятно. Может какой каракурт забрался к нему в кровать и укусил его?

Пока немца везли в больницу, журналист не приходя в сознание скончался. Костюм Лепке остался в номере. Кроме маленькой ссадины на заднице иностранца других повреждений патологоанатомом обнаружено не было.

Токсикологическая экспертиза крови показала наличие змеиного яда. И где немец мог быть отравлен? Только в гостинице или рядом с нею. Обыскали номер. Ничего не нашли. После более внимательного обыска нашли маленькую дырку на заднице на брюках. В сущности немец мог сесть на обычную отравленную канцелярскую кнопку. Или его могли уколоть на ходу отравленной булавкой.

Прошерстили персонал гостиницы. Ничего установить не удалось. Усилили пролетарскую бдительность. Наверх ушли мнения о провокации. Коварные британцы, имеющие тесные связи в Средней Азии и Афганистане, убили этого немца при помощи своих шпионов, чтобы помешать сближению Советского Союза и германского Третьего Рейха.

Стали искать британского агента и сеть пособников. Произвели несколько арестов среди туркмен. Народ заволновался. А тут много народа Чапаева и других героев революции в живую видели. Через прицел винтовки. Так что обоснованно решили не нагнетать. Арестованных от греха подальше выпустили. Расследование зашло в тупик. Местное НКВД оказалось по уши в дерьме.

Впрочем, немцы быстро списали своего агента в убытки. Задание у него было щекотливое, мало ли куда он мог влезть. И чьи интересы потревожить. Гитлер нуждался в дружбе СССР, так что судьба погибшего в Туркмении журналиста на этом фоне ничего не значила. Помер и помер. Судьба у него такая. За всеми журналистами не уследишь. То одного убьют, то другого. Ничего страшного, не происходит — новых наняли и дело с концом.

Одна смерть почти ничего не значит. Мир слишком велик. И слишком много людей умирают насильственной смертью, чтобы долго зацикливаться на одном из них. С моей же стороны один немец был сущий пустяк, хвастаться особо нечем, но ведь с миру по нитке?