Золото для любимой

Глава 18. ЭТО СЛУЧИЛОСЬ

Перемены в своей подруге я стал замечать не сразу. Впрочем, что-то я все же замечал, например, золотой кулон, появившийся у нее на груди, но не придавал этому большого значения. Так, я был слегка озадачен, когда она уклонилась от моих заигрываний в постели, сославшись на усталость (то было что-то новенькое). Может, обиделась из-за чего-то, предположил я. Ничего, отойдет. Однако появились другие странности: например, она стала впадать в длительное оцепенение – сядет у окна и часами глядит на улицу. Или неизвестно чему улыбается. Начала покуривать, прячась от меня.

Размышляя обо всем этом, я вспомнил, как, придя в последний раз домой очень поздно, далеко за полночь, я заранее приготовился к упрекам и слезам, но не встретил ни того ни другого. Да и сама она стала периодически куда-то исчезать, а в ответ на мои вопросы мямлила что-то невнятное.

– Что с тобой творится? Ты часом не влюбилась? – с усмешкой спросил я однажды перед сном, поглядывая на застывшую у окна печальную фигуру.

Она оглянулась, и в глазах ее было ошеломление.

– Я угадал?! Скажи честно, – не давая ей опомниться, ухватился я за ниточку.

– Я не знаю… – забормотала она.

Все еще воспринимая происходящее как игру, я решил блефовать:

– Да ты не волнуйся, я уже давно догадался. Тебе незачем было это от меня скрывать.

Она смотрела на меня, и глаза ее быстро застилала влага, рот растянулся и подрагивал:

– Федя… Феденька… Я… я сама собиралась тебе все сказать… еще вчера…

– Я даже знаю, кто он, – торжествующе провозгласил я, довольный своей ролью ясновидца. – Назвать?

Она уставилась на меня с суеверным ужасом и прошептала:

– Не надо…

Но я уже не мог остановиться. Волна душевной мути всколыхнулась во мне. Выдержав паузу, я произнес, словно швырнул в нее камень:

– Армен.

Она закрыла лицо руками.

Угадал. А может, и вправду знал? Вероятно, подсознательно что-то все же улавливал… Сейчас я припомнил сухую угловатую фигуру кавказца, маячившую в моем поле зрения то здесь, то там. Несколько раз тот сидел у нас в гостях, как-то на дне рождения комендантши, кажется, танцевал с Аней. Вспомнилась его тонкая ухмылочка, направленная как будто по моему адресу, усики сутенера. Несколько раз я сталкивался с ним, подымаясь по лестнице, и тот всегда был с разными девицами. А в руках у девиц – непременно шикарные букеты цветов. Похоже, деньги у него не переводились.

– Никогда не думала, что такое будет, – заговорила Аня, немного придя в себя. – Хотя нет, вру. Еще в первые наши встречи мне как будто кто-то шепнул: оставь его, оставь, пока не поздно, ты его предашь. Но я не смогла отказаться. Ты явился передо мной такой большой, сильный, такой… весь нараспашку. А я была несчастная, никому не нужная, потерянная девчонка. Ты стал моей опорой. Помнишь, как ты повел меня на крышу? Если бы ты тогда сказал мне: давай прыгнем вместе вниз – я бы точно прыгнула.

– Да уж, – буркнул я и нервно прошелся по комнате, мысленно так и эдак примеряя к себе новость. – Значит, предала…

– Но, Федя… Ты сам во всем этом виноват. Это ты меня так воспитал. Да, ты очень многое дал мне… Два года я смотрела на тебя во все глаза и ни одного мужчины вокруг не видела. А ты все время призывал меня оторваться от тебя и смотреть шире. Помнишь, ты даже сердился, что я не танцую ни с кем, кроме тебя. А когда ты уехал в свою экспедицию, я… у меня было чувство, как будто я умерла, но при этом продолжаю почему-то ходить, говорить, есть. Люди вокруг казались мне такими живыми, веселыми, потому что сама я была – ходячий труп. Чем бы ни занималась, у меня в голове стоял вопрос: зачем? кому это нужно? Кому нужна моя прическа, моя улыбка, мое настроение? Наверное, я выглядела ужасно. А жила я только одним – твоим возвращением. А ты приехал такой строгий, холодный… У тебя была какая-то женщина… Я видела вас однажды вдвоем… на Невском. Федя! – воскликнула она в каком-то мучительном отчаянии. – Ведь тебе ничего не стоило сделать так, чтобы этого не случилось – того, что случилось сейчас! Почему ты постоянно меня отталкивал?! Почему ты и сейчас не удерживаешь меня?!

Я нахмурился:

– А ты ждала, что я устрою скандал, как это делают обычно обманутые законные мужья? Тебе было бы легче, если б я заорал: «Прочь! Все, уходи! Не желаю видеть!»? Ты говоришь: я мог бы предотвратить все это. Наверное, мог бы. Отгородить свою женщину от всех соблазнов, никуда не отпускать одну, следить… Но, видишь ли, мало отрадного в том, что подруга тебе верна потому, что, кроме тебя, других мужчин не знала. Вот если бы она познала и других, а вернулась бы все же ко мне – вот это была бы для меня награда.

Я говорил это, но сам вряд ли был уверен, что то была бы для меня награда. И вообще – пустые слова… Надо действовать, а не рассуждать. Но каким образом? Залепить ей пощечину? Вышвырнуть ее вещи из комнаты и запереться? А может, я зря паникую, и все как-нибудь само собой благополучно разрешится?

– Феденька, ты такой хороший. Я не думала, что ты так вот сможешь меня выслушать и понять.

– Все же мы близки с тобой… были… – пробурчал я.

– Мы останемся друзьями! – поспешно подхватила Аня.

Я промолчал, не разделяя ее оптимизм.

– Ты помнишь наши первые дни? – улыбнулась она. – Какие мы с тобой были… как на крыльях летали. И везде целовались – в метро, в автобусе, дома. И всегда хотели друг друга – в любую минуту…

У меня тоже начали оживать в памяти былые времена, и представились они сейчас такими романтичными, солнечными, немного грустными… Вспомнилось, как нас посчитали за брата и сестру. И снова почудилось, будто все происходящее сейчас – лишь игра. Мы как будто играем в расставание, в разрыв отношений. А завтра проснемся – и все будет по-прежнему: Аня по-прежнему будет со мной, будет по-прежнему любить только меня и только мне принадлежать. Может, и вправду все еще поправимо? Может, это минутное увлечение?… Или, на худой конец… она ему надоест, и он ее отвергнет.

Я поймал себя на том, что мне очень, очень хочется, чтобы ее отвергли, чтобы что-то у них вышло не так, не сложилось… И завтра же она кинулась бы ко мне со слезами и мольбами о прощении.

Чертов эгоист!

Было ясно, что предстоит ночь без сна.

Мы сидели рядом, соприкасаясь коленями, и Аня казалась прекрасной. На ее обычно бледных щеках появился ровный нежный румянец. Мне подумалось даже, что она никогда еще не была так красива.

– Ты прямо-таки расцвела за эти дни, – высказал я свое наблюдение.

– Да я летаю! Я стала видеть такие вещи, которых раньше вообще не замечала: как падают с крыш капли, как тени шевелятся на потолке… Я радуюсь всему! И всех хочется любить.

– Вот, а ты говоришь, чтобы я тебя удерживал. Имею ли я на это право? Я не хочу мешать твоему счастью, – (я опять приладил к себе роль благородного рыцаря). – Я знаю, я много обижал тебя… Может быть, ты не была достаточно счастлива со мной, может, будешь счастливее с другим. Я говорю фразами из какого-то затертого романа, но я так чувствую. Я сам внушал тебе, что главное – любовь, все остальное – привязанность, чувство собственности, безопасности – нельзя брать в расчет. И я не стану осуждать тебя, если ты с ним уже спала.

Это была уловка, рассчитанная на ее доверчивость.

– Нет! Честное слово! – горячо заверила Аня и прибавила: – Просто было негде: здесь, в общежитии – всё на виду. Мы встречались где-нибудь в центре, по одному выходя отсюда, и так же возвращались. Ты знаешь, он чуть улыбается краешками губ – и кажется, что он все про меня знает, что он видит меня насквозь. Хитрый! – с восхищением произнесла она.

Да уж, лиса… Скорее, гиена. Мне снова вспомнилась змеящаяся улыбочка Армена.

– А ты уверена, что он любит тебя? Может, он и с другими женщинами такой же… загадочно-проницательный.

– Нет, я вижу его глаза! Можно разговаривать глазами. Мы часто это делаем, когда нельзя напрямую…

– То есть когда я поблизости, – усмехнулся я. – Ну, и что же вы с ним решили? До чего договорились глазами?

– Я ничего не знаю, Федя. Я решила ни о чем не загадывать. Как получится. Но остановиться я уже не смогу.

– И я не стану тебя удерживать. Я могу лишь порадоваться за тебя. Любовь – великий дар.

Несмотря на легкий поначалу нервный озноб, я продолжал находить удовольствие в своем самоконтроле, продолжал любоваться своим великодушием и благородством. Я же всегда был проповедником свободной любви и расставания легкого, как дуновение ветерка, сметающего пепел. Я еще не знал, что ждет меня впереди…