Золото для любимой

Глава 29. КРУЖКА-КЛАД

Когда уже выбрались из провала карьера и шагали по старой грунтовой дороге, мне пришла в голову мысль, что при такой долгой в этом районе истории золотодобычи есть шанс найти не только природное золото, но и устроенные древними старателями (а может, и нынешними) тайники – нечто вроде кладов.

Я поделился своими соображениями с Радиком. И он после некоторых колебаний поведал мне впечатляющую историю.

Один его знакомый (он не назвал, кто именно) после того, как девять лет назад распустили последнюю артель, начал добывать золото самостоятельно. Благо, места и свое дело он знал превосходно. В течение нескольких лет трудяга мыл желтый металл и наполнил им доверху железную трехсотграммовую кружку, не считая того, что тратил на жизнь.

(Я прикинул в уме: при удельном весе золота 16–19 граммов на сантиметр кубический, а рыхлого, допустим, в два раза меньше – такая кружка будет весить более двух с половиной килограммов! А скорее, и все три, учитывая высокую пробность металла и множество самородков.)

Кружку он обернул полиэтиленом, обмотал скотчем и спрятал возле старого дореволюционного карьера за рекой, среди песчаных холмов (о чем позднее якобы рассказал Радику). А когда через несколько месяцев он явился за ней, на том месте бульдозеры утюжили отвалы. Это называется – рекультивация земель. Сейчас там ровное поле, и тянутся шеренги молоденьких сосенок. После дождей там нарастает много маслят…

Уже подходили к дому, когда я рискнул спросить:

– Радик, а того старателя случайно не Стефаном звали?

Мой спутник как-то мрачно на меня посмотрел и ничего не сказал, хотя ответ, как мне показалось, отразился в его глазах.

Когда вечером после чая Радик вышел за ворота покурить, я последовал за ним. В сумерках щетинистое лицо башкира казалось совсем черным, лишь время от времени его слабо освещал пульсирующий огонек сигареты.

– Ты верно догадался, да, – проговорил он, не поворачивая ко мне головы. – Про Стефана я говорил. Того, что в разрезе утонул. Справный был старатель, поболе меня золотишка намывал, ага. Где-то он доброе местечко нащупал. Три сезона мыл. Хорошо взял! Кое-что успел загнать, а большую часть спрятал. Полную кружку, говорит, самородков и песка. Около трех килограммов… А где спрятал – точно неизвестно. Сказал только, что в старом карьере за рекой, в отвалах, недалеко от осиновой рощи. Отвалов там было – ого сколько! Потом их сровняли, я тебе уже говорил. Так что ищи-свищи. Сгинуло золотишко вместе со Стефаном. Может, и сам он пропал через то золото, – прибавил Радик задумчиво.

Воображение живо нарисовало мне кружку, полную сияющего драгоценного песка и горошин. Я многое бы отдал, чтобы хоть подержать такую в руках, ощутить ее полновесную тяжесть. Да, многое бы отдал, но никак не жизнь… Так неужели из-за этой кружки золота отняли жизнь у пластовского старателя-одиночки? И кто это сделал?

– В буквальном смысле концы в воду, – вслух произнес я. – Да, дело темное… И что же, никаких следствий не велось?

– Приезжали, опрашивали, – нехотя ответил Радик. – Меня потом в Пласт вызывали, брали показания. Баба Зина с Вишняковского хутора на меня заявила. «Ты что, – говорю, – чертовка? Ты что на меня клепаешь?» – «А я, – говорит, – на картах три раза раскинула – все на тебя выходит. Ты, значит, и утопил».

В ближайшую после этого разговора ночь я долго не мог заснуть. Мне все мерещилась кружка с золотом, мерещилось золото на дне лотка, крупные самородки. Даже воображаемые, они слепили глаза своим сумасшедшим блеском…

А когда я наконец уснул, мне привиделось, будто я проник-таки в полую сердцевину мраморного массива, пролез в нее целиком и очутился в итоге внутри скалы. Но скоро радостное волнение сменилось волнением иного рода – оказалось, что обратного пути нет: те несколько дыр, которыми полость сообщалась с внешним миром, были теперь намного эже, чем мое тело. Через эти трубообразные ходы я мог переговариваться с Радиком, мог просовывать ему золотоносный песок, мог передать ему отсюда все золото, все самородки, но сам я обречен навечно остаться в этом каменном склепе.

Пробудившись в темноте, я расстегнул удушливый спальник, потом вообще лег поверх его. Однако сновидения не стали от этого менее тягостными.

В одном из них я как будто возвращаюсь из экспедиции домой, а наша с Аней комната пуста. Никого. (В действительности так и должно быть, да и комнату давно отобрали, но во сне она еще наша и мы с Аней якобы еще не разбежались, якобы еще любим друг друга.) В общем, Аню не застаю и чтобы не оставаться одному с тоскливыми мыслями и тревогами, бреду в ближайший бар. А там, за столиком, – она. Одна в компании парней, игривая, кокетливая, почти не узнаваемая. И рядом с ней этот… не хочу даже произносить его имя. Ее пальцы в его руке, другой рукой он поглаживает ее коленку. На меня они не обращают внимания, хотя не могут не видеть.

Я поворачиваюсь и ухожу.

– Понятно, как ты тут живешь без меня, – говорю я уже дома, в общежитии, стараясь не выдать своего отчаяния.

Она же в это время молча и холодно собирает свои вещи. И я жду с нетерпением ее ухода, чтобы не видеть, чтобы не надрываться, видя ее. Однако в душе все-таки надеюсь, что, может, она еще передумает, попросит прощения, скажет: давай не будем сразу ломать все, давай попробуем пожить вместе еще. Но нет, она далека от раскаяния. Это уже не та моя прежняя Анечка. Во всех ее движениях – независимость и полное пренебрежение ко мне. Что же мне делать? Может, следует наплевать на свою гордость и просить ее остаться? Окончательно унизиться, пасть в своих глазах и в ее? Но если она и согласится после этого, то что это будет за жизнь? Череда унижений, стыд, пресмыкательства… И я молчу, я не удерживаю ее (как и в реальной жизни). И она уходит…

Затем снится разговор с тем… с Арменом. Криво ухмыляясь тонкими губами, он нагло бросает в ответ на мои претензии:

– При чем тут я? Она уже давно пошла по рукам…

– Как это – по рукам?! – меня колотит от бешенства. – Ублюдок! Это все ты! Ты ее подтолкнул! Убью гада!

Я бросаюсь на него, молочу его кулаками, душэ, а он продолжает все так же ухмыляться…