Золото для любимой

Глава 44. КУРАТОР ЕНДОВКИН

Случилось так, что как раз в эти дни приехал из столицы области на белой тупоносой «Ниве» главный «алмазник» Южного Урала Ефим Петрович Ендовкин. Приехал, чтобы проинспектировать нашу работу.

Сыроватко встретил его у самых ворот и ходил за ним по пятам, вытянув руки по швам, докладывая о результатах поисков, и отстал лишь, когда главный алмазник направился в огород, где кособочилась серая дощатая будка туалета.

Приезд Ендовкина сбил весь ход событий. История с золотом отошла на второй план. Я вынужден был вместе с Сыроватко и Колотушиным сопровождать гостя в его автомобильных маршрутах, а вечерами – вести профессиональные разговоры над разложенными на столе образцами и геологическими картами.

Все стали очень серьезными. Даже хозяева-башкиры, чувствуя в госте большого начальника, вели себя необыкновенно чинно, и что еще более удивительно – перестали пить самогон.

Лишь шофер Ендовкина, молодой и толстый детина, выставив из-за приоткрытой дверцы автомобиля длинные ноги в новых ярких кроссовках, врубив на всю громкость автомобильный магнитофон, беззаботно попивал привезенное с собой баночное пиво.

Первым делом поехали всей гурьбой в «синий карьер», как прозвал Сыроватко место, откуда он притащил рюкзак глины. Ему не терпелось представить челябинскому гостю выходы этих глин, которые он уже твердо считал измененными лампроитами (а те, в свою очередь, заранее считал алмазоносными).

Я уже бывал в этом карьере. Он представляет собой глубокую конусовидную воронку, напоминающую кратер. В его бортах обнажаются глины всех возможных цветов – красного, желтого, оранжевого, белого, черного, бурого… но только не синего. Я излазил ту воронку вдоль и поперек (почти что на пузе, как призывал нас Виктор Джониевич), но самое большее что нашел – пятнышки серой глины среди лиловатой и вишневой. И я ожидал, что Ендовкин посмеется над этим «синим» карьером и над нами – отрядом дальтоников.

Каково же было мое удивление, когда куратор, полазив с молотком по стенкам воронки (мы все напряженно следили за ним) и перепачкавшись глиной всех цветов (кроме синего, опять же), торжественно провозгласил:

– Это он! Тот самый синий разрез! Превосходно! Воистину, это – измененные лампроиты! – Он растер в пальцах кусочек сухой сероватой породы (которая отныне уже окончательно должна была именоваться синей). – Вот – афонитовая структура. Это, без сомнения, внедренная порода.

– К бабке не ходи, – радостно прибавил Виктор Джониевич.

– А откуда в ней галька? – выковырял я из стенки обрыва округлые катыши белых кварцитов. (Галька, замечу, показатель не внедренной, а осадочной породы.)

– Обломки могут быть захвачены из окружающих пород при внедрении.

– Но они же образуют слои…

Ефим Петрович не слушал.

– Вот эти глыбы мраморов… обратите внимание, какие они заглаженные! – восклицал он в запале. – Абразионные поверхности! – тыкал он молотком в изъеденные карстом (как до сих пор считалось) останцы мраморов. – Эти глыбы притащены магмой из глубины. Все это – гигантское магматическое тело! – обвел он широким жестом разноцветные глинистые стенки карьера. – Глыбы мраморов плавают в нем, как рифы.

Ему, похоже, понравился этот образ, и он несколько раз повторил: «плавают, как рифы». Возможно, он имел в виду айсберги…

Да, это еще более крутой самогипнотизер, чем наш Сыроватко, заключил я. При его столь буйном воображении он вполне мог бы сочинять романы (вместо геологии). Один из них назывался бы: «В поисках загадочной глины». Другой, например, – «Тайна синего разреза». Третий – «Рифы в океане синих глин».

Колотушин, слушая речи куратора, выглядел поначалу крайне озадаченным, но под конец дня посветлел лицом и поделился со мной своими соображениями:

– Я придумал, что мы напишем в годовом отчете. Мы напишем так, чтобы и прямо с Ендовкиным не соглашаться, и не опровергать. Напишем, якобы туффизиты предположительно залегают на глубине.

(То есть, мысленно он уже стряпал отчет.)

– Напиши, что на глубине предположительно залегают предположительные туффизиты, – посоветовал я.

– Виктор Джониевич такое не пропустит, – серьезно воспринял Кириллыч.

На обратном пути я все-таки не выдержал и обратился к главному алмазнику с вопросом:

– Если все это – тело лампроитов, превращенных в глину, то зачем его расковыряли старатели, да еще на такую глубину? Лампроиты, как вам известно, не золотоносны.

– Старатели – такие же люди, как и мы, они тоже могут ошибаться, – нашелся Ефим Петрович.

– То есть, вы все же допускаете, что и мы с вами можем ошибаться? – ехидствуя, поймал я чиновника на слове.