Золото для любимой

Глава 30. САМОРОДОК

В выходной день мы с Радиком сходили и принесли добытый нами в норе под мраморной скалой грунт и промыли его с помощью рубчатого резинового коврика и лотка на ручье у Мишкиных труб.

Во второй или третий раз загрузив коврик, я сквозь бегущую прозрачную воду разглядел в одной из его ячеек гладкий желтый «камешек».

– Радик, гляди! – вскричал он.

На ладони у меня поблескивал кусочек металла, по форме напоминающий заглаженную пирамидку.

– Все. Забирай. Он твой, – услышал я.

– Радик, но мы же вместе…

– Он твой, – повторил наставник.

Я не мог скрыть улыбки: ведь я добыл настоящий самородок!

Интересно, что в воображении золото имеет свойство увеличиваться в размерах. Всякий раз, извлекая на свет этот самородок, я неизменно удивлялся несоответствию его истинной величины той, что представляется, пока он лежит, невидимый, в пробном мешочке.

Радость находки была омрачена появлением Виктора Джониевича.

Видимо, он давно уже чуял неладное и тут как раз накрыл своего подчиненного (то есть меня) с поличным – с лотками, ковриком – в самый разгар промывки.

– Прошу тебя, отойдем в сторонку, – шевельнулись бескровные губы на окаменевшем лице шефа.

– Ты уже не пацан, не студент, ты геолог, специалист, – ледяным тоном заговорил он (наверное, в эти минуты я действительно походил на пацана). – Ты хоть понимаешь, что бросаешь тень на всю нашу группу? Если станет известно, что кто-то из нас моет металл… – (похоже, он всячески избегал слова «золото»), – нас выдворят отсюда в два счета!

Краем глаза я видел, как Радик смущенно сворачивает коврик.

– А можно мне отвечать за самого себя? – с иезуитской вежливостью спросил я.

– У нас ответственность коллективная. Мы все работаем на общее дело. А для тебя, я вижу, на первый план поставлены личные… шкурные!.. да, именно шкурные интересы!

Не исключено, что Виктору Джониевичу не давали покоя и другие опасения, например, что вся группа заразится промысловой горячкой – кинется мыть золото, а поиск алмазов забросит, и работа будет сорвана.

Напоследок он посоветовал мне (уже более сдержанно):

– Я тебе советую: выкинь все, что намыл, к едрене фене! Выбрось прямо сейчас в ручей. И будем считать, что ничего не было. А иначе… пеняй на себя. Дойдут сведения до ФСБ, знай: я тебя покрывать не стану. Ты предупрежден.

С Колотушиным у нас тоже произошел разговор.

– Зачем тебе этот презренный металл? – с простецким видом спросил тот. – Что ты с ним собираешься делать?

Мне на это ответить нечего. Начни я рассказывать о своих детско-юношеских мечтаниях, о сладком головокружении от слов «старатель», «самородок», о кайфе самого процесса отмывания золота или о том, что таким образом я отвлекаю себя от грызущих меня мыслей – меня однозначно примут за идиота. Соврать (дескать, для продажи) – поймут, но осудят, начнут отговаривать, стращать… И я ляпнул:

– Я Виктору Джониевичу собираю на зуб. Только ты не говори ему, это будет ему подарок ко Дню геолога.

(Как уже говорилось, Виктор Джониевич в день прибытия на хутор Кочкарский потерял где-то нижний передний зуб.)

А и в самом деле, что я стану делать со своей добычей? Любоваться? Хранить, как хранят драгоценности, реликвии, трясясь над ними? Впрочем, стоит ли мне сейчас об этом думать? Задумывались ли, к примеру, открыватели новых земель, что им потом с этими землями делать? Кто-то из них, возможно, и строил прагматические расчеты, мечтал о награде, славе, богатстве, но кто-то шел или плыл, рисковал собой, а нередко и погибал, движимый самой страстью первооткрывательства.

И для меня это тоже своего рода первооткрывательство, открытие Клондайка из своего детства. По крайней мере, мне так хочется думать…