Золото для любимой

Глава 38. ГАЛЯ

Утром, искупавшись в разрезе, я заскочил в баню, чтобы снять развешенные над каменкой постиранные носки и портянки. Распахнув дверь, я замер от неожиданности.

В еще теплом влажном сумраке, словно видение, белела женская фигура с распущенными черными волосами.

– Галя?… – пробормотал я. – Извини, я не знал… – и я попятился к выходу. Впрочем, не очень быстро.

Видимо, женщина загодя услышала мои шаги, так как успела обернуться по талии широким белым полотенцем.

– Что же ты испугался? – прямо посмотрела она мне в глаза своими черными мерцающими угольками. – Вчера ты был куда как смелый. Гульке предлагал вместе париться… Или тебя только Гуля интересует?

Я молчал, не в силах отвести взгляд от чуть приопущенных под своим зрелым весом плодов-грудей, слыша тревожные удары собственного сердца.

– …Или Бурхана боишься?…

Возможно, я и опасался Бурхана, но сейчас эта опасность лишь подогревала мои эмоции.

В следующую минуту Галя сделала еле уловимое движение торсом, и полотенце соскользнуло на мокрый пол, обнажив выпуклый живот и черный (огненно-черный!) треугольник под ним. Уже не контролируя свои действия, я шагнул навстречу и словно погрузился в темную горячую воду. Запах шампуня и чистого женского тела опьянил рассудок, черные влажные волосы облекли, опутали мое лицо. Откуда-то из гущи этих волос появлялись и исчезали жадные губы, поблескивали глаза, вырывалось жаркое рваное дыхание.

Мои рубашка, брюки скоро очутились на полу, рядом с полотенцем. Женщина поставила колено на скамью, и я подсадил ее на полок, шутливо поддерживая обеими ладонями ее крупные ягодицы.

– А ты, оказывается, бесстыдник, – глянула она из-за плеча. – Хотя мне это любо. Я сама такая… Ну иди же скорее сюда.

Полок был влажный, скользкий и узкий. Галя тоже была влажная и скользкая, и… яростная и ненасытная в поцелуях. Мне приходилось следить, чтобы кто-нибудь из нас двоих или мы оба разом не слетели в пылу страсти на пол.

О, много ли надо мужчине, чтобы почувствовать себя счастливым! Хотя бы на короткое время…

– Фё-ёдор! – донеслись снаружи голоса. Это Кириллыч с Мишкой некстати искали меня.

Вечером, когда все, по обыкновению, собрались в тесной, но уютной кухоньке, Галя неотступно кружила возле меня. То как будто случайно заденет ногой мое колено, то, беря что-либо со стола, почти ляжет грудью на мое плечо, то норовит отпить чай из моего стакана. Мне казалось, будто все замечают это и переглядываются. Бурхан был мрачен, как никогда, а в глазах Гули мне чудился укор и еще бульшая печаль.

Между тем именно Гуля занимала мое воображение. В ее мягких, сглаженных чертах лица, теплом мерцании глаз, в алых губах маленького рта, как будто говорящих о неистраченных запасах женской нежности, таилась какая-то неясная скорбь и вроде даже ожесточение. Она как будто постоянно была обращена внутрь себя или подавлена какой-то думой. Или же решала в уме неимоверно трудную задачу и мучилась, не находя ответа. Может, она до сих пор скорбит по погибшему мужу, гадал я. Или у нее что-то было с тем утонувшим в разрезе артельщиком, и теперь она тоскует по нему? Ведь Галя о чем-то таком намекала, да и Чайка уверяла, будто в этой истории замешана одна из дочерей Бурхана…

Воспользовавшись моментом, когда мы с Галей остались в кухне вдвоем (обольстительница тотчас же уселась ко мне на колени, ластясь), я спросил:

– Отчего это Гуля такая грустная?

– Есть причина. А ты почему про нее спрашиваешь? Глаз положил? А? Признавайся! – и она больно куснула меня в плечо.

В ответ я, ни слова не говоря, резким движением раздернул борта ее рубашки (так что две пуговицы отлетели), положил ладонь на торчащую грудь и сильно сжал.

– Она заняла деньги, – закусив губу, процедила женщина. – Сын ее болел сильно… Она заняла деньги на лечение… под большой процент… Теперь надо отдавать, а… а нечего.

– И много заняла? У кого? – я переместил руку на ее живот.

– Пусть это тебя… Ах, какой ты бесстыдник! Пусть тебя не волнует, это наши заботы, – Галя перехватила мою руку и сама направила ниже. Но в следующий миг резко соскочила с моих коленей. Во дворе послышался разнобойный топот и фырканье: Бурхан привел с пастбища лошадь.

– Тпр-р, бля! Тпр-р, бля! – слышались его предельно лаконичные реплики.

В ту ночь перед сном мне мерещилось не золото, не колышущийся лоток и уходящие в глубь озера клубы мути, а лицо Гули, ее редкая, как будто слегка рассеянная улыбка, призывные мягкие губы, гибкие бесшумные движения. «Странно получается, – замедленно думал я, – меня влечет к Гуле, а сошелся я с Галей…»

Незаметно я уснул, и мне приснилось, якобы меня поймали какие-то лихие люди и тащат к разрезу, чтобы утопить. И тут из-под воды навстречу нам медленно выходит утопленник Стефан – зеленый, точно окисленная медь, весь в тине, ракушках, а вместо глаз – глубокие дыры, как в мраморных глыбах. Подойдя ко мне, он снимает со своей груди и навешивает на мою шею грубо сплетенную веревку с камнем. И тотчас же мои мучители, ухватив меня за руки и за ноги, становятся на крае обрыва и начинают раскачивать. Раскачивают долго – так долго, что я уже согласен быть утопленным, лишь бы это произошло скорее. По груди елозит плоский гладкий валун.

…Внезапно разжав веки, я похолодел, различив склонившуюся надо мной темную фигуру, и одновременно ощутил на груди у себя чью-то ладонь, проникшую внутрь спальника и тихонько поглаживающую меня. По длинным черным волосам я распознал Галю. Выбрался наполовину из мешка, все еще находясь под гнетом сна.

Молча, изгибаясь, словно черная дикая кошка, девушка тянула меня за руку.

Минуты через две мы очутились в бане. На этот раз тут было прохладно, и Галя бросила на полок меховой кожух, висевший на гвозде в предбаннике. Пахло березовым листом, овчиной, сырым плесневелым деревом, остывшей золой, теплым женским телом.

– Мы с Гулей сегодня уезжаем. Рано утром Бурхан повезет на телеге в Березовку, а оттуда автобусом.

– Вы же собирались пробыть еще два дня…

– Не получается. Дай твою руку. Вот так. А теперь сожми мою грудь, как в кухне сжимал. Сильнее. Еще… Ах!.. Укуси меня…

Когда я проснулся в семь утра от жужжания электробритвы Виктора Джониевича, девушек уже не было. Обе кровати за перегородкой стояли аккуратно заправленные, валялась на полу заколка для волос. Радик с Тагиром тоже отсутствовали. Видно, отправились на охоту.

Зато перед домом у ворот я увидел белый «жигуленок» Андреича.