Золото для любимой

Глава 23. ЧАЙКА

В один из вечеров Лешка с лихим треском укатил куда-то один на мотоцикле и вернулся часа через два с девчонкой. Она лепилась за его спиной на заднем сиденье, худенькая, в спортивном костюме, на вид лет четырнадцати-пятнадцати. Татарское лицо, большой рот, хвост на затылке и шустрые карие глазки. Как я догадался, это и была пресловутая Чайка.

– Привет, – соскочила она на землю, едва Лешка въехал в открытые дружками ворота. – Что, соскучились по мне, придурки?

«Придурки» радостно загудели, окружили гостью, оглядывая со всех сторон, пошучивая.

– Леха, ты ее на капкан поймал?

– Чайка, купаться пойдем? Ты же птица водоплавающая.

Девчонка по-хозяйски прошлась по двору, присела перед молча снующим возле будки псом:

– Барсик, привет, надо тебя отпустить побегать, – и, не спрашивая у хозяев, отстегнула ошейник.

Пес первым делом кинулся к ней лизаться.

– Чайка, а пожрать нам привезла? – требовательно выкрикнул Слон. – Мы тут изголодались, бля. Бурхан пропал, Радик не кормит…

– Знаю я, по чему вы изголодались, – хмыкнула она и добавила значительно: – Привезла гостинец.

В подтверждение ее слов Лешка извлек из сумки пластиковую бутыль самогона (это, очевидно, и был гостинец).

– Вы геологи? – обратилась ко мне гостья. – Алмазы ищите, если Лехин не врет? Найдете – мне подарите один? Я хочу себе кольцо с алмазом.

– А с топазом не хочешь? – спросил я, перенимая у парней грубоватый стиль общения с их «дамой». – У Радика поклянчи, у него есть розовый топаз, и он не знает, кому подарить.

– Лучше мы подарим ей шейкер, – встрял Мишка-шлиховщик. – Клёво! Будешь сама себе алмазы мыть.

– Лучше – посуду, – высунулся из кухни Колотушин. – Пускай моет в шейкере посуду. А то нам ее никак не перемыть.

Сыроватко тоже выглянул.

А мне подумалось, что нас тут почти десяток мужиков, и за все это время первый раз появилась одна-единственная женщина (вернее, соплячка-девчонка), и вот уже у всех глаза косят в ее сторону.

– А она не умеет ничего делать, – авторитетно заверил нас Леха. – Только трахаться умеет. Всех в Каменке перетрахала.

– А что? – приняла гостья вызывающую позу. – Некоторые и этого не могут.

Гайса, сидящий на ступеньках террасы, сплюнул и ушел в дом. Радик посмеивался, притулившись у двери кухни с папиросой в зубах.

«Видимо, эту Чайку здесь знают давненько», – заключил я. С любопытством вновь оглядел ее лицо и фигуру: школьница-хулиганка, не более того, головная боль учителей и родителей, на секс-бомбу ну никак не тянет.

Наши в этот вечер ужинали в доме, так как кухню надолго оккупировали разгулявшиеся малолетки.

Солнце удалилось стыдливо за Березовские горки, когда вся орда (самогон, видимо, уже приговорили) собралась идти на дамбу купаться.

Я сидел за воротами на покосившейся скамейке, созерцая картину закатного неба.

– Пойдем с нами, – подошла и без лишних церемоний потянула меня за рукав Чайка. После спиртного глаза ее блестели особенно бесстыдно.

– Айда с нами! – поддержал ее и Лешка. – Вода теплая, не то, что в разрезе. Костер запалим…

Пока шагали к реке, я ощущал себя руководителем отряда в детском лагере. Но когда пришли к дамбе, развели на рыхлом песке костер и все, включая Чайку, разделись догола и с криками ринулись в воду, я почувствовал себя членом племени дикарей.

К толстому отвилку ствола растущей у края дамбы ивы была подвязана веревка с поперечной палкой на конце (так называемая «тарзанка»). Мальчишки, подсаживая друг друга, по очереди раскачивались на этом подобии качелей и, отпустившись, летели с истошным криком в воду. Некоторые еще умудрялись извернуться в полете и нырнуть головой вниз. Подсаживать Чайку бросались все, похватывая ее за разные места. Она лягалась, материлась, но, похоже, ей это все же нравилось. Она летела «солдатиком», вытянув ровно ноги и пальцами одной руки зажимая нос. Появлялась из зеленоватой, усеянной пузырьками воздуха воды с расплывшимися волосами, словно кикимора или Медуза Горгона. И тотчас же снова отбивалась, визжа, плюясь и брызгаясь, от наседающих дружков.

А мне вдруг вспомнилась моя мальчишеская пора – такой же тихий вечер, теплая, чуть парящая река и мы – пятеро мальчишек и одна девчонка, – также купающиеся голышом. С девчонкой той мы первый день, как познакомились (она приехала к кому-то из нашего дома с Украины на несколько дней). Имени ее уже не помню, но зато отлично помню ее черные трусики до пупа (до того дня я не ведал, что женское белье тоже бывает черным), которые она простодушно стянула с себя вслед за нами (чтобы не идти потом домой в мокром). Не забуду свой тайный щенячий восторг от созерцания худенького загорелого (с белыми полосами на интимных местах) девичьего тела и нашу шумную суматошную игру в догонялки: водящий мог «запятнать» другого только в нырке под водой. И вот передо мной – молотящие в зеленых сумерках скользкие, вырывающиеся девчоночьи ноги и… нечаянный удар пятки одной из них по переносице, после чего я едва не захлебнулся.

Каких-либо конкретных сексуальных поползновений не возникало и в мыслях, хотя та наша знакомка была ненамного младше нынешней Чайки (наверное, лет тринадцати). Зато мы целовались (я – впервые в жизни) – мокрые, трясущиеся, соединялись поочередно с нашей подругой холодными скользкими ртами.

Мне хотелось этого снова и снова, но этот чертенок в черных трусиках – она напялила их сразу после купания и снимать больше явно не собиралась – постоянно убегала, бросалась камешками и дразнила меня издали «лысой макытрой» (я тогда был на лето острижен наголо).

Только годы спустя я узнал случайно, что «макытра» по-украински означает «горшок».

…Я тоже сиганул разок с «тарзанки», рискуя оборвать ее своим весом. Бултыхнулся в воду как в детство. Вынырнув, заорал от удовольствия, опять погрузился. Давно у меня такого не было – когда ведешь себя, как заблагорассудится, дурачишься, не заботясь о мнении окружающих.

Потому что и окружающие ни о чем не заботились. Когда я вышел, они носились голые по песку дамбы, гоняясь за визжащей Чайкой.

– Кто поймает, тот ее первый и сандалит! – вопил Леха, очевидно, комментируя мне происходящее. – Васька, на меня! На меня гони!

Греясь у костра, я с усмешкой и немного с завистью наблюдал эти состязания и оторопел от неожиданности, когда нагая девчонка, пробегая мимо, врезалась мне в живот и в грудь. Машинально я обхватил руками ее гибкое горячее тело. Но она и не вырывалась…

– Ты первый! – заорала пацанва.

Уже больше трех месяцев я не был близок с женщиной. Сюда я приехал спасаться от прошлой жизни, но способы такого спасения могут быть разными. И этот – не самый худший. Единственное, что беспокоило меня, человека нестойкого и аморального, так это опасность что-нибудь подцепить (презерватива у меня с собой, конечно, не было). Но пока я держал в объятиях другое аморальное и беспутное существо, острое желание взяло верх над разумом. Я подхватил на руки почти невесомое девчоночье тело и под гиканье пацанов едва ли не бегом припустил с ним за полосу ивняка.

Мы совокуплялись стоя. Я держал эту кошку, этого прыткого зверька на весу, она лишь слегка упиралась ступнями в напряженные икры моих чуть согнутых ног и, держась за мою шею, подпрыгивала на мне с застывшей развратной улыбкой большого рта. Как давно я не видел подобной улыбки! Как давно не вдыхал запаха женской плоти!

Когда же мы завершили наш акробатический номер и рухнули обессиленно на холодную влажную траву и какие-то ветки (точнее, на траву и ветки рухнул я, а Чайка – уже более мягко – на меня), за кустами грянули овации. Впрочем, нет, овациями это не назовешь. Это был гогот, свист и улюлюканье. Оказалось, вся команда, залегшая за кустами, просмотрела бесплатно все представление от начала до конца. Однако в этих криках и хохоте не слышалось ничего оскорбительного; было лишь продолжение дурачества и даже как будто участие.

Наш с Чайкой «выход» обсуждали «в кулуарах» – как нечто отвлеченное, как видеофильм.

– Ты бы так смог – все время держать? – кричал возбужденно один (кажется, Васька).

– А то нет! – высокомерно отвечал, покуривая, Леха. – Он же ее не на члене держал. Я пробовал: не очень удобно. По мне, лучше – сзади.

Потом за Чайкой опять гонялись. И хотя поймал ее сидевший в засаде Слон, у него ее нахально отбил Леха. И имел ее на глазах всей орды, как и хотел – сзади, а остальные скакали вокруг и кривлялись, точно дикари в ритуальном танце.

По пути от речки к дому я, шагая рядом, завел с Чайкой беседу по душам (почти как Раис с Лешкой).

– Скажи-ка, Чайка, как это твои родители отпускают тебя так надолго? – проговорил я полушутливо-полусерьезно.

Вместо ответа девчонка громко расхохоталась, широко открывая рот и показывая крупные белые зубы.

– Чего ты ржешь? – глядя на нее, улыбнулся и я. – Есть у тебя вообще родители?

– А ты меня чё, удочерить собрался? – опять заухмылялась она.

– Синюхи ее предки! Чбйку из дому похерили! – неожиданно встрял отставший от остальных Слон.

– Пошел ты, сраный Слоняра!.. пока я тебя!.. – и девка запустила увесистой каменюгой в едва успевшего отскочить в сторону пацана. Потом повернулась ко мне со все еще злой гримасой на лице:

– П…ит он, я сама от них свалила! – и прибавила уже спокойнее: – У бабки живу, в Каменке.

– Да-а… А в школу хоть ходишь? – спросил я с сомнением.

– Какая школа? – снова развеселилась собеседница. – В школе той все провода на металл сняли, а потом и стекла вынули. А в Пласте до восьмого класса доходила…

Какое-то время шли молча.

– Скажи: а не слышала ты про такого Стефана из Пласта, старателя? – перевел я разговор.

– Еще бы! Я его знала. И знаю, что с ним сделалось.

– Говорят, он утонул?

– Какое там – утонул!..

И я услышал несколько иную версию гибели старателя.

– Мужика того утопили из-за бабы, уж я-то знаю, – авторитетно заявила девчонка. – Женщину не поделили – дочку Бурхана.

– А разве у Бурхана есть дочка? – искренне удивился я.

– А ты думал! Целых две.

– И с кем же Стефан ее делил?

– Много хочешь знать.

Так или иначе, но то, что Стефан был убит, я теперь уже не сомневался. Кто это сделал, пока неизвестно, может, даже кто-то из появляющихся здесь лиц…

С этого дня я с особым вниманием стал присматриваться ко всем гостям хозяев-башкир.