Золото. Назад в СССР 2

Глава 11

Поэтому опасения Петровича и комментарии по поводу Юга означали одно: он, как и все мы совершенно не хотел оставаться на озере на зимовку.

— Мать вашу за ногу. Через пару дней озеро схватится и того… Писец! — Петрович недовольно осматривал окрестности, — если катер-то не придет. Кирдык нам.

Мы снова причалили к берегу и уже успели выгрузить поклажу и затащить лодки на сушу.

Ветер почти стих и мы снова могли слышать друг друга и говорить не крича и не напрягая голосовые связки.

У этого обстоятельства была обратная отрицательная сторона. Если нет ветра, то может опуститься туман.

— Отставить разговоры про писец, — хмуро приказал Семягин, — разобьем лагерь будем ждать помощи. Они знают что мы здесь. Придут на вездеходах. В крайнем случае перезимуем. Всем запасы еды и пересчитать. Разбиваем лагерь.

— Так может подождем? — спросил один из промывальщиков, — вот сейчас мы лагерь разобьем, а они через час появятся. Опять собирай все обратно. А, Командир?

Так рабочие называли Семягина.

— Чего ждать? У моря погоды? Сказано, разбиваем лагерь, что тут непонятного? — Семягин смерил взглядом вопрошающего парня с прозвищем «Брахман».

— Ну вот запомните мои слова, я был против разбивки лагеря. Честное слово, я прям чувствую, что катер вот-вот придет.

— Макаров, чувствовать надо ритм и девушку, когда танцуешь с ней фокстрот или вальс. А здесь нужно лагерь ставить, считать запасы продуктов и выполнять другие распоряжения руководства. Или тебе, в отличии от твоих коллег, нужно письменное приглашение от Будды, или кто там у тебя?

Семягин указал Макарову взглядом на людей распаковывающих рюкзаки и палатки.

— Нет, не нужно, — Макаров тяжело вздохнул и пошел заниматься тем же самым, чем занимались его коллеги. Среди коллег Макарова прозвали Брахманом за его увлечения.

Свободное от нытья и работы время он занимался йогой и рассказывал нам о своем обрывочном представлении о древнеиндийской философии. Никто, конечно, не верил в его поверхностные около йогические бредни.

Но от нечего делать, иногда по вечерам, у костра мужики дружелюбно подтрунивали над Макаровым, а потом просили его снова и снова рассказать об трех мирах.

Брахман никогда не отказывался, просто время от времени снабжал свой рассказ новыми «фактами» и явными фантазиями. Он описывал эти самые миры так, будто сам побывал в каждом из них.

В «подземном», где все только материальное и поэтому там можно получить всё о чем только помечтаешь: пластинки, магнитофоны, джинсы, любую еду.

Но при этом там нет ничего духовного и человеческого, поэтому магнитофон там не послушаешь, ведь музыки там просто нет и быть не может по причине отсутствия духовного.

А еда там красивая, но совершенно безвкусная и не имеет аромата и запаха.

Рассказывал про наш мир, сочетающий в себе и материальное и духовное.

И наконец, про третий, высший мир, где нет ничего материального, а лишь только духовное, но там человек имеет способность летать куда ему вздумается хоть на Солнце или к любым звездам, сочинять прекрасную музыку, слагать стихи и песни, рисовать невероятные картины. И все это в окружении дружественных и любящих тебя душ.

Мы посмеивались над ним, его рассказами о устройстве чакр, способности ныть хотя бы раз в день.

Он то голодал, то истязал свое тело гимнастикой, тихо вставая в четыре утра и умудряясь перевернуть единственный пустой котелок в лагере и разбудить при этом весь лагерь.

Брахман рассказывал, что хочет стать сильным, избавиться от своих пороков, бросить пить и курить, чтобы достичь просветления.

На что Петрович возражал, категорически не соглашался и с видом знатока утверждал, что чтобы достичь просветления Брахману нужна не йога, а нормальная сисястая баба.

— О-о-о-т с такими сиськами! — Петрович чуть сгибал руки в локтях, широко растопыривал свои мозолистые пальцы на обеих ладонях и демонстрировал воображаемую женскую грудь пятого размера под дружный смех мужиков.

Макаров спокойно относился к юмору и всегда отвечал, что женщина может помочь достичь просветления, только «если по любви».

Несмотря на то, что Брахман был отчасти нытиком, мужики любили за его устойчивую преданность идеям «просветления» и какую-то наивную внутреннюю чистоту.

Ему всегда помогали в трудных ситуациях и оставляли поесть и покурить, если кончались еда и курево.

Что касается алкоголя, то он по его утверждению «завязал» и пока ни разу не принял ни грамма за время экспедиции.

Брахман плыл в экипаже третьей лодки, которая первая вырвалась из цепких лап ураганного ветра, прибывающего лодки к берегу, но пришедшая на озеро самой последней. Последние два часа Брахман сидел на веслах и теперь на его ладонях можно было увидеть здоровенные волдыри.

К тому времени, когда он отправился пересчитывать продовольствие в своем рюкзаке, палаточный лагерь был уже почти установлен.

Группа собралась возле палатки Семягина, который с блокнотом в руках записывал количество запасов.

Нам повезло, что за неделю до выхода нам сбрасывали на точку с самолета продовольствие, которое Семягин запретил оставлять или использовать.

Выходило, что муки, сухого молока, яичного порошка, соли и сахара нам хватало месяца на два. А нам могло потребоваться много соли.

Сложнее было с сухофруктами и овощами, но недостачу витаминов мы собирались компенсировать за счет имеющихся запасов в аптечках.

Еще у нас было достаточно тушенки и рыбных консервов.

— Разбиваемся на три группы. Часть пойдут собирать топливо, вторые готовят удочки и начинают удить рыбу, третья обустраивает лагерь. Те, кто промок отогреваются. Никто не возражает?

Люди одобрительно закивали. А Семягин продолжил:

— Нам нужен лабаз, защита от непогоды, отводные канавы, если вдруг потеплеет и пойдут дожди. Дров нужно столько, сколько сможете натаскать до ночи. Надеюсь, что нас заберут быстро. Но мы не можем позволить себе роскошь, не думать о приближающейся зиме. Если выпадет снег, дров нам под ним в этой скупой на дерево местности не найти. Нам также нужно заранее создать запас рыбы. Отдыхать и залечивать раны будем после. Вопросы?

Вопросов не последовало.

Я попал в группу, собирающую топливо. Удить рыбу было прекрасным решением. Ни сегодня-завтра ударят морозы. Рыбу можно вылавливать в больших количествах пока озеро не замерзло. Она тут непуганая и легко ведется на наживку.

Ее можно ловить и позже, но для этого пришлось бы очень потрудиться и прорубать полынью. Бура у нас не было.

Пойманную рыбу сохраняли двумя способами можно засолить или заморозить. Потребуется много соли.

Тушенка и остальные запасы должны были расходоваться экономно.

В целом люди смирились с тем, что тут придется провести некоторое время. Первоначальная досада ушла, уступив место сосредоточенной работе и готовности противостоять суровой природе.

Семягин отправляя нас за дровами весело напутствовал:

— Товарищи, не стоит расслабляться. Мы не в бане и не в ресторане. Напоминаю — кругом могут быть болота, ямы и всякое такое. Здесь кругом тундра и лесотундра нехоженая, медведи и бурундуки дикие, змеи злобные, лисы и может быть даже люди сумасшедшие. Всякие шпионы английские,американские, французские и японские. Помимо прочего куча иных-прочих напастей. Вы зарекомендовали себя, как люди опытные. Но я вижу, что вы все устали. Так что, растудыть вашу в качелю, будьте бдительны! В одиночку ни ногой. Один дело делает, второй страхует. Всем понятно?

— Понятно, — заголосили мужики.

— В непредвиденной ситуации, при налете инопланетян, например, обезвреживайте — кого можете. Избегайте — кого не можете. Если нужна помощь — стреляйте. Три коротких выстрела. Кто бы не стрелял, после сигнала тревоги все возвращаются в лагерь. Это закон. А уже отсюда на помощь. Надеюсь, что она никому не понадобится. Вернемся домой расслабимся. И тогда, и вы, и мы, и вся страна наша, бог даст, какое-то время ещё просуществуем в единстве, целости и сохранности. А если серьезно, то при малейшей опасности приказываю тут же Аминь

Группа ушедшая на сбор дров, разбилась на две двойки. Я попал в пару с Петровичем. Мы пошли от лагеря по левой стороне, вторая по правой.

Здесь было мало леса и веток пригодных для дров. Мы собирали плывуны, реже валежник. Мы подбирали каждую мало-мальски пригодную ветку, вне зависимости была ли она сухая или нет.

Пока все это складывалось в небольшие штабели и кучи прямо на тропе, для того чтобы позже перетаскивать ближе к лагерю.

В основном это были целые кусты с мощной корневой системой и толстыми ветками, которые долго горят и дают много тепла.

Нужно было выволочь на берег коряги которые прибило к берегу, ведь если вода замерзнет, то их уже не вытащить. Плывуны в озеро тащила река с верховьев.

Мы шли по тропе вытоптанной животными вдоль береговой линии озера. В некоторых местах берег был заболоченный и порос высокой травой.

За небольшим мысом озера тропа уклонялась левее. Мой спутник шел и ворчал:

— Вот чует мое сердце, что ничего хорошего из этой зимовки не выйдет.

— Петрович, перестань. С чего ты взял, что мы тут на зимовку останемся?

— Зачем нам тогда дров на всю зиму запасать?

— Лучше сейчас два дня поработать, чем потом мерзнуть

— Понятно, лучше перебздеть, чем недо…

Петрович дойдя до поворота, не увидел, что тропа сузилась, оступился, чертыхаясь, провалился в грязевую жижу и, выскакивая из ямы, потерял там сапог.

Он стал громко материться и проклинать тот день, месяц и год, когда завербовался на золотые прииски на Север. Не меньше досталось названию корабля, на котором он прибыл в Поселок и его капитану.

Для того, чтобы исправить ситуацию ему пришлось ложиться на землю и искать сапог в студеной болотной каше рукой.

— Дай, я попробую, — предложил я своему спутнику уступить мне место на грунте, но от отказался, выразив мне свое старческое недоверие.

— Я сам, — кряхтел Петрович, шурудя в чапающей яме, — Ты мне тут не умничай, Илюха. Знаю я вашу геологическую породу, еще утопишь мой кирзач.

Как мне показалось эти попытки не приведут к результату и Петровичу придется чапать обратно в одном шерстяном носке, но после нескольких минут стараний и пыхтения, он все же сумел нащупать и вытащить свой сапог.

Петрович дрожал ему было холодно, но все же он отказался возвращаться на базу.

— Отпусти вас, инженерьё, одних в тундру, — ворчал он делая ударение в слове тундра на последнюю букву, — вы прям к медведю и придете.

Хоть я и завербовался промывальщиков, для рабочего персонала я так и не стал окончательно «своим».

Дело в том, что в других партиях, но не в нашей, семягинской, я наблюдал строгое разделение на «классы». Люди рабочих специальностей не любили геологов, и те отвечали им взаимностью

Рабочие жили только с рабочими, геологи — с геологами. Хоть и ели из одного котла, но каждая группа отдельно, в выходный каждая группа «отдыхала и проводила культурный досуг» отдельно от другой.

Как правило геологи не помогали рабочим носить собранные образцы.

Они говорили: «Моя рабочая обязанность — золотоносные образцы собирать, а его обязанность — эти самые образцы таскать. Чтобы не таскать, нужно было учиться.Не зря же говорится — не можешь работать головой, тогда работай руками».

За все время моей работы в предыдущих геологических экспедициях, за редким исключением, инженеры-геологи почти ни разу не помогли рабочим нести тяжелые грузы.

Если, кто-то из новичков рабочих пытался просить геолога о помощи, то обычно в ответ можно было услышать что-то вроде: «Не обижайся, брат, вам платят больше, чем нам. Как раз за то, что вы таскаете образцы с грунтом».

Что, кстати, было отчасти правдой — по итогу экспедиций рабочие получали процентов на двадцать-тридцать больше, чем геологи.

Но в нашей партии коллектив подобрался без неприязни к друг другу и «классового неравенства». Если и были какие-то проявления, то подобные тем, что мне продемонстрировал Петрович, копаясь в грязи.

Он стал очищать от грязи свой яловый офицерский сапог, доставшийся по блату. Геологи давно уже ходили горных отриконенных ботинках. Но Петрович, как истинный консерватор отрицал все новшества и улучшения.

В небольшой заводи неподалеку мы нашли настоящее сокровищницу. Течение прибило сюда большое количество плывуна. Штук двадцать — двадцать пять кустов. При рачительном использовании этого хватит на десяти дневный цикл приготовления пищи.

Первые вытащили быстро прямо с берега, сложнее с теми, что «стояли» дальше в мелкой воде.

Я собрался снимать ботинки, но Петрович остановил меня жестом и протяжно спросил

— Ку-у-д-а-а? Куда лезешь, молодо-зелено? Наперед батьки в пекло? Я уже, один хрен собачий, намок! Я полезу!

Он скинул сапоги, штаны и одежду, которая могла промокнуть, оставшись в одной рубахе и черных семейных трусах.

Он подтаскивал плывун к берегу, ближе ко мне, шагая то по колено, то по пояс в ледяной воде. Это было сложно, потому что илистое дно не желало отпускать кустарник, который пойдет нам на топливо.

Снова поднялся ветер. Не такой, как с утра, но тем не менее пронизывающий.

Я видел, что Перовича прям трясет от холода. Вытащив на берег последнюю, я предложил ему срочно одеваться и идти в лагерь отогреваться.

Петрович не возражал, он так замерз, что не мог говорить.

Благо возвращаться было недалеко, всего метров четыреста. Семагин завидев, что я веду старика укрыв его своей курткой, начал отдавать какие-то распоряжения дежурному по кухне, стоявшему у большого котелка и что-то стряпавшего.

Когда мы подошли ближе, то я увидел, что он готовит наваристую уху из щуки с небольшой порцией желтых рифленых макарон.

Большие куски благородной рыбы плавали в прозрачнейшем бульоне с мельчайшими золотистыми капельками деликатесного рыбьего жира.

Невесть откуда взявшаяся, почти разварившаяся луковица, игриво сверкала своими бело-серыми ажурными боками, плавающая в ухе вместе щучьей головой, распространяла чудесный, божественный аромат на всю округу.

Значит, кто-то из наших уже успел удачно порыбачить.

Дежурный поискал взглядом подходящую посуду, потом живо схватил большую пиалу с темно-синим узбекским рисунком, зачерпнул половником уху, попробовал, чтобы она была не слишком обжигающей, наполнил чашу и передал ее Петровичу.

Но холод настолько растят его организм, что мой спутник был в не состоянии ни держать пиалу в руках, ни сделать глоток. Когда я попробовал поднести ее к его губам, взяв чашу в свои руки, Петровича так трясло, что он снова не сумел отпить.

— Так, все понятно. Быстро, шару!

Дежурный кивнул и метнулся в палатку-лабаз, в которой были сложены съестные припасы.

Выскочив он ловко переставил уху, и прямо на огне стал кипятить воду в в чистой консервной банке с высыпанной внутрь пачкой чая.

Пока он готовил шару, я сбегал в палатку и принес одеяла.

Укрыв Петровича мы стали ждать пока закипит вода. Шара готовилась так: вначале заваривался крепкий чай, практически чифир, на поллитра воды пятьдесят грамм сухой заварки. Чифир должен был быть обязательно перекипяченным.

Потом в него добавлялась сгущенка, примерно треть банки на поллитра. Сгущенку, а затем две части спирта. Сто грамм прям в кипящую массу.

Сгущенку и первую спирта часть помешивали ложкой. Когда масса приобретала однородный светлый оттенок, ее снимали с огня и добавляли еще сто грамм спирта.

Шару нужно было немного остудить. Но в холодное время года это не составляло труда.

Дежурный сбегал к озеру и опустил раскаленную банку в холодную озерную воду.

Шара на вкус напоминала что-то типа сладкого «Бейлиса», только значительно крепче.

Человек выпивал несколько глотков и все его тело тут же начинало гореть. Спирт, чайные ферменты и углеводы моментально делали свое дело.

Он бегом вернулся назад, я поддерживал Петровича за голову, когда ему осторожно вливали в рот шару.

Минут через пять Петровича перестало колотить и к нему вернулась способность говорить и управлять своим телом. Я оглядел озеро и увидел первые признаки надвигающегося тумана.

Дежурный показал мне на уху и вопросительно посмотрел на меня. Я почувствовал, как ощущение голода обволокло желудок и кивнул. Поесть горячего первого сейчас — это подарок небес. Мне тоже не мешало бы согреться и подкрепить силы.

— Что случилось? — с серьезным выражением лица спросил Семягин разглядывая меня и Петровича

Я хотел было ответить, но мой старик остановил меня жестом. Он начал уже рассказывать, но тут где-то слева раздались три выстрела подряд с одинаковыми паузами между ними.