Золото. Назад в СССР 2

Глава 21

Но насколько я понимал, моя клятва была уже бессмысленна. Никто не признался. Значит убийца среди нас.

— Тот, кто это сделал не желает признаться? — я обратился к гипотетическому убийце, — Подумай. Какие бы причины не заставили тебя это сделать. У тебя есть шанс выжить. Просто сделай шаг вперед, как мужчина и уйди на рассвете.

Наступило молчание, все ждали, что убийца решиться признаться.

Было огорчительно осознавать, что мы потеряли старика.

— Все понятно. Из-за одного урода Петрович еще мог бы жить и жить, а мы теперь все будем свидетелями по делу.

— А может и не одного, — тихо прокомментировал Алеев. Братья неодобрительно посмотрели на него, но их жестом остановил Семягин.

— Ну да,при этом из-за удаленности от места преступления менты всех нас будут мордовать по-полной программе, — добавил вздыхающий Брахман, — а я что-то совсем не горю желанием с ними общаться после самородков Бондаренко и Петровича.

Алеев присел с ним рядом.

— Это точно. Может быть у кого-нибудь есть еще самородки? Сдайте начальству, пока еще кого-нибудь не убили.

Воцарилось неприятное молчание.

— Итак товарищи, — обратился к команде Семягин, — раз никто не сознался, то я должен сказать вам, что каждый под подозрением.

— И вы, Александр Иванович, тоже под подозрением? — почти ехидно спросил Козак

— И я тоже. Пока могу сказать, что убийство произошло три дня назад, в ночь с девяти вечера до шести утра, никто не слышал выстрела, алиби нет ни у кого и мы не знаем, что произошло. Единственное, что можно сказать с уверенностью, так это то, что это сделал один из нас.

Я сделал глоток обжигающего спирта. Вот сейчас хотелось напиться.

— Роман, что там по твоему нужно делать для расследования? Ты же писал в свой блокнот в день исчезновения Петровича, — Семягин выглядел мрачным и спросил Козака с какой-то тайной надеждой.

— Ну нужно снять отпечатки пальцев, найти орудие убийства, понять причину, по которой деда кокнули.

— Ты в своем уме? Какие отпечатки? — Семягин хмуро смотрел на него.

— Ну да с отпечатками я переборщил, — закряхтел Козак, — согласен, прошу прощения. Но в остальном всё, как по учебнику.

— Ну-да, ну-да. Мотив называть причиной, тебя тоже в школе милиции учили?

— А что? — удивленно переспросил Рома.

— Да ничего такого. Оружие мы тоже установить не сумеем. Пуля прошла навылет, мы ее не нашли, а по входному отверстию не поймешь из чего в Федора Петровича стреляли.

Вот тут я бы поспорил, но не стал возражать Семягину.

— Что касается мотивов,то тут тоже полный швах, — продолжил Александр Иванович, — ума не приложу, кому старик мог мешать до такой степени, чтобы тот, кто это сделал мог бы пойти на убийство. Я не хочу сказать, что Петрович был божьим одуванчиком. Но насколько я разбираюсь в людях, он нормальный мужик, не смотря все петли и крутые повороты в его биографии.

Мне не очень понравилось с какой интонацией Александр Иванович сказал последнее предложение. Казалось, что Семягин как раз таки не уверен в своей способности разбираться в людях.

Ведь это он подобрал и снарядил в экспедицию команду, в которой произошла беда.

— Не ну я в другой ситуации бы точно промолчал, но тут такое… У Петровича все было очень не просто, — пробурчал себе под нос Брахман. Он был единственным, кто отказался от алкоголя.

— Макаров, что ты имеешь ввиду? Какое тут такое, что ты не можешь молчать?

— Да, ну я даже не знаю, — Брахман почему-то посмотрел на меня, ища поддержки, — не, не буду. Сейчас скажу, подведу под монастырь человека, потом буду всю жизнь жалеть об этом.

— Макаров, если есть что сказать — говори.

— Нет, нет. Забудьте.

Козак осуждающе посмотрел на моего соседа по палатке подошел к нему вплотную и почти навис над ним.

— Или говори сейчас или заткнись и не делай мозги!

Я был вынужден подойти и встать между ними, слегка оттолкнув Романа.

— Брахман, что ты имел ввиду, когда говорил, что у Петровича все не просто? Кого ты можешь подставить?

Но он замкнулся опустил взгляд и отступил назад. Он оглядел стоящих рядом мужчин и извинился:

— Простите, смерть человека всегда влияет на психику. Я не так выразился. Я просто хотел сказать, что мне будет не просто без Федора Петровича, мне будет не хватать старика.

— А кого ты мог подвести под монастырь?

— Да себя же и подвести, не хочу выглядеть в ваших глазах слабаком.

Это выглядело очень странным. Неудачная попытка перевести стрелки.

У меня сложилось впечатление, что Брахман знает что-то очень важное про старика, мотив, какие-то обстоятельства которые могли привести к его гибели.

— Хорошо, Макаров. Но только смотри, чтобы твое молчание не привело к другой беде.

Семягин тоже почувствовал несуразность его отговорок.

— Если, кто-нибудь знает о причинах произошедшего или что-то слышал или видел необычное, товарищи, вы можете подойти и рассказать мне. Не обязательно это делать прилюдно или публично. Делитесь любыми мыслями и информации. Только так мы сможем разобраться в этой истории.

Он допил свою кружку, еще раз осмотрел всех.

— А теперь, если ни у кого нет возражений — всем отбой. Бондаренко, ты спишь в моей палатке.

— Возражения есть, — неожиданно ответил Козак, — вы бы расспросили как следует Бурцева, что-то не верю я что он спал мертвым сном и ничего не слышал. Да и Брахмана тоже.

Я недоуменно уставился на него.

— Я вот всегда просыпаюсь, если из палатки кто-то выходит. Не может такого быть, чтобы они ничего не услышали. Они первые под подозрением. Договорились, небось, между собой. Вот дали бы мне с ними поговорить с глазу на глаз, я бы их тут же на чистую воду вывел.

После слов Козака, которые произвели впечатление на часть коллектива, на меня с Брахманом посмотрело несколько пар глаз, с подозрительным прищуром.

— Я бы у них тоже оружие отобрал, вон Бурцев сам признался, что промолчал про самородок. Видать, хотел себе забрать. А Бурцев? Что скажешь? — завершил Рома. Он все это время смотрел на Семягина, и только во время последнего вопроса повернулся ко мне.

Семягин подошел к Козаку почти вплотную и ответил:

— Может, кто-нибудь не понял, я повторю. Все мы под подозрением, никто не является исключением. Так же как Бурцев с Макаровым, ты, Козак, тоже являешься подозреваемым. Ни больше ни меньше. Может тогда у всех оружие отберем? Как ты предлагаешь?

Люди промолчали, перспектива остаться в тундре без ружья не улыбалась никому.

— Ну и отлично. Значит мы все поняли друг друга. Прекрасно. Утро вечера мудренее, трава соломы зеленее. Отбой.

Мужики потоптались на месте, погундели, перебрасываясь короткими фразами и отправились устраиваться на ночлег.

Забравшись в палатку, я включил фонарик аккуратно разложил свои вещи, которые находились в беспорядке после досмотра Семягиным.

Я сел на свой спальник и попробовал собраться мыслями. Не могу сказать, что я был в восторге от спирта. Говорят, что от него становится теплее на душе и легче на сердце, мне так совершенно не казалось. Но плечи и шея расслабились. Это позволило думать.

Пока Семягин не очень активно вел расследование. С одной стороны ему некуда спешить с другой, я интуитивно чувствовал, что нельзя терять время.

Оружие из которого стреляли в Петровича не найдено, скорее всего мы его и не найдем, потому что нет пули.

Семягин сфотографировал положение Петровича, его рану, входное и выходное отверстие.

Последнее выглядело очень странно. Я не криминалист и не патологоанатом, но отверстие скорее напоминало рану от удара ножом, чем выход пулевого ранения.

Я предположил, что Петровича могли сначала сзади ударить ножом в область лопатки, а потом выстрелить в сердце. Такой своеобразный «контрольный». Семягин недоверчиво посмотрел на меня но возражать не стал.

В любом случае фотографии пока были совершенно бесполезны и не могли пролить свет на преступление и убийцу, потому что снимки должен рассматривать специалист.

Я не был уверен, что Семягин сделал правильную экспозицию из которой можно было составить представление о последних мгновениях жизни старика.

Но я не спешил делать замечания, чтобы не терять доверия, которое мне удалось восстановить с трудом.

Я просто зарисовал схему, тщательно промерил расстояние от тропы до туши с медведем. Записал все,что вижу до мельчайших подробностей. Достаточно правдоподобно нарисовал прислоненное тело Петровича к медвежьей туше. Я сделал несколько выводов и записал их себе в блокнот.

первое.Тот кто убил Петровича и, возможно, потом притащил его сюда. Расчет на то, что к туше, на которой уже появились следы разложения, никто не сунется в общем-то был оправдан, рассуждал я.

Второй важной деталью было то, что мы так и не нашли рюкзак Петровича. Его или выкинули в озеро, или он спрятан где-то поблизости.

Третьим вопросом были следы, ведущие к телу. Кто-то добрался до Петровича раньше нас с Семягиным и не признался в этом. Возможно, это был убийца. Если бы с утра не пошел снег, то мы бы еще долго не нашли его до сих пор.

Говорят, то преступника тянет на место преступления. Я не очень-то верю в теорию утверждающую, что он возвращается туда, чтобы испытывая подсознательное желание получить некое облегчение.

Скорее всего дело в другом. Преступник не уверен в том, что не оставил улик и возвращается, чтобы убедиться в их отсутствии. Иногда, они пытаются подбросить ложные улики, чтобы повести расследование по неверному пути.

Вполне возможно, что от того самого злополучного самородка и пытались избавиться и вложили золото Петровичу в руку. Делалось это чтобы отвести от себя подозрения в случае находки.

А возможно, Петрович улыбался перед смертью, потому что за мгновение до убийства ему вернули украденное.

Ну и тему адреналина нельзя сбрасывать со счета. Во время совершения преступления надпочечники впрыскивают в организм лошадиные дозы этого гормона.

Это ощущение, вместе с картиной произошедшего надолго остается в памяти злоумышленника. Снова и снова возвращаясь на место преступления, человек как бы заставляет свой организм выделять дозу адреналина.

Не факт, что убийство произошло в непосредственной близости от места, куда оттащили тушу.

Надо сказать, что убитых медведей не закапывают — слишком муторно. Она бы так и лежала до весны.

Скорее всего тело Петровича не смогли спрятать. В озеро не сбросили, потому что тело всплыло бы и его быстро нашли. Почему не закопали? Слишком мало времени было. Грунт мало того, что каменистый, так еще мерзлый, тихо не покопаешь. Лопату ночью можно услышать. Все логично.

Через пару минут меня осенило: да ведь наверняка пробовали копать. Если найти место где копали, а потом бросили, то это и будет местом преступления. Может быть где-то там еще лежит пуля.

Жаль, что скорее всего снег не сойдет, до весны. Точнее до лета.

Что же касается слов Козака, то не такой уж он и осел.

В его слова была доля правды. У меня у самого очень странное чувство от того, что ни Брахман, ни я не проснулись от того, что Петрович выходил.

Человек привыкает спать в тайге чутким сном. Любой шорох слышен сквозь сновидения. Мозг безошибочно определят чужие шаги, будь то человеческие или звериные, и позволяет оценивать опасность или ее отсутствие.

Даже когда сильный ветер треплет вибрирующую палатку, все равно во сне слух работает, тонко разделяя звуки на опасные и безопасные.

Поэтому, если сосед в палатке встает, то обычно я все слышал сквозь сон.

Так же не понятно почему не был слышен звук выстрела. В этом деле было так много странностей, что не понятно за что браться в первую очередь.

К тому же Козак, видимо начитался или насмотрелся детективов в которых тиражируется мысли подобные тем, что «убийцей скорее всего является человек, который видел его последним» или «человек, который вызывает наименьшие подозрения».

Меня мало беспокоило обвинение Козака в мой адрес. Больше меня взволновали слова Семягина о том, что он подчеркнуто причислил к числу подозреваемых и себя.

Нет, конечно, с точки зрения объективности все верно. Раз он не может стопроцентно доказать свою непричастность, то он входит в круг подозреваемых.

Но если мы сумеем действительно близко подобраться к тому, кто совершил эту гнусность, то преступник непременно будет обвинять Александра Ивановича, постарается оспорить главенствующее положение Семягина в иерархии и будет делать все, чтобы уронить его авторитет в глазах людей.

А могли ли быть мотивы у Семягина? Вот хрен его знает. До сегодняшнего вечера я не думал об этом.

Теперь же понимал, что если отбросить в сторону мое доверие к Александру Ивановичу и убежденность в том, что он совершенно точно не способен на такой убийство, то у руководителя экспедиции был вполне себе очевидный мотив убийства.

Этим мотивом мог быть тот самый самородок. Точнее, не мотивом, а причиной, которая привела к трагической смерти старика.

Как я уже узнал, старик находился рядом с Семягиным с самой первой экспедиции Александра Ивановича.

Вот и выходило, что свой самородок он нашел именно тогда. В ту пору, когда его шеф потерпел первую неудачу. По словам Семягина это была бесплодная разведывательная партия с коллективом разругавшимся между собой.

Выходит, что Петрович нашел золото, а своему руководителю, доверявшему старику полностью ничего про это не рассказал.

Кто знает, как сложилась бы дальнейшая судьба партии, если бы старик рассказал о своей находке.

Возможно, в тот самый момент они были еще плохо знакомы друг с другом и еще не успели, что называется, прикипеть друг другу, как коллеги в экспедиции.

Их спайка, тандем состоялся позже, когда Семягину приглянулся беззлобный и трудолюбивый характер Петровича. Вот они много лет вместе.

Я был уверен, что Семягин всегда заботился о старике, нигде и никогда не обделил его ни в чем. Я видел, что Александр Иванович относился к Петровичу с уважением.

Семягин во многом полагается на Петровича, доверяет ему и вдруг узнает, что тот все эти годы обманывал его. Не рассказывал о найденном золоте, в котором Семягин так нуждался в первую экспедицию.

Это было бы страшным ударом для любого человека. Семягин мог вполне принять это за предательство.

А тяжелее всего прощается то предательство, которое скрывается на протяжении долгих лет.

Пойди-ка попробуй совладай со своими эмоциями, когда и эта последняя экспедиция развивается не так «солнечно».

После долгих недель неудачных поисков, трудной обратной дороги, в которой люди с риском для жизни шли по реке к месту встречи, неприбытие катера на озеро и перспективы зимовать здесь, трудно справиться с эмоциями.

К тому же этот мотив был не единственным у Семягина. Было кое-что еще похуже. Все эти годы его противник Леван Лорткипанидзе каким-то образом узнавал заранее результаты экспедиций. Не успел еще Александр Иванович добраться до Геологического Управления и сдать отчеты, как Леван Шалвович оглашал итоги. Если партия была удачной, то он изо всех сил старался обесценить ее результаты, принижая заслуги своего закадычного врага в глазах других коллег.

Если партия была безрезультатной, то эта информация раздувалась до состояния катаклизма масштабов всемирного потопа. Лорткипанидзе создавал настолько негативный фон, получая при этом удовольствие какого-то садистского характера, что я удивлялся железной выдержке Семягина. Любой другой на его месте давно отметелил и начистил рыло Левану Шалвовичу Лорткипанидзе так, что тот забыл бы не только «дружеское прошлое», но и собственное имя.

А главное Семягина за это никто бы не осудил — настолько неприглядным выглядело подобное поведение Лорткипанидзе.

Так вот, все эти годы, кто-то должен был заблаговременно стучать Левану про успехи или неудачи Семягина. После истории с самородком, боюсь, что Семягин мог прийти к выводу, что это Петрович.

Брахман сидел рядом в палатке по турецки и что-то, низко склонившись над блокнотом, так как фонарик давал слишком мало света и не освещал даже стен палатки. Он делал это почти каждый вечер, но я никогда не спрашивал об этом.

Теперь же мне захотелось отвлечься и я собирался узнать, что же такое он записывает.

Когда я стянул с себя брезентовую куртку и прилег на свой спальник, Брахман, взглянув на меня и предвосхищая мой вопрос, сказал:

— Я веду дневник с четырнадцати лет, прерывался только, когда попал в служить армию.

— Хорошая привычка, ты записываешь все, что с тобой происходило?

— Да, но только самое важно. Когда-то я мечтал быть, как Эрнесто Гевара по прозвищу Че.

Он улыбнулся.

— Знаешь, кто это?

Я утвердительно кивнул.

— Ну конечно, аргентинский революционер, кубинский Команданте!

— Отец привез мне с Кубы его дневники на испанском языке и я по ночам читал и переводил его со словарем. До сих пор помню его наизусть.

— Здорово, а про Петровича у тебя есть?

— Очень мало, в основном про то, как мы промывали и шурфили, про это ты и сам все знаешь.

— Можно почитать?

Брахман заерзал.

— Знаешь, я бы не хотел…

Я понял, что его слова о том, что он знает про возможный мотив убийства не были пустым звуком. Мне нужно непременно прочитать его дневник.