Золото. Назад в СССР 2

Глава 3

Она быстро удалялась. Я посмотрел ей вслед. Зачем она соврала про Алену? Ведь ее нет в «больничке». Ни здрасте, ни простите.

Я подобрал все апельсины, снова положил их в бумажный кулек и зашел внутрь.

— Здравствуйте, где мне найти Константина Гибаряна? Он у вас здесь со сломанной ногой лежит. Вроде как должен сегодня улетать?

Обратился я к девушке, встретившей меня в коридоре.

— Халат на плечи накиньте, пожалуйста, — она дождалась, пока я снял с вешалки халат, — прямо по коридору, четвертая дверь направо.

— Благодарю вас. Это вам. — Я улыбнулся и вытащил из кармана куртки плитку шоколада и протянул ее девушке.

Надо было видеть ее умиленное выражение лица. Это там, в грядущем, плитка шоколада ничего не стоила. И некоторые могли плитку шоколада принять за оскорбление или жлобство.

Здесь такое дружеское внимание ценилось людьми на вес золота. Она прижала шоколадку к груди, подняла брови и нараспев поблагодарила с улыбкой:

— Спаасиибо! Только если можно не долго.

— Хорошо, он не спит?

— Нет, нет. Не должен, у него был посетитель.

— Ммм, — я зашагал и остановился у двери. Постучав, я ожидал ответа или приглашения, но их не последовало.

Тогда я медленно отворил дверь, легонько толкнув ее внутрь.

В палате было всего две койки. Одна свободна. На второй на спине лежал Гибарян. Глаза его были прикрыты, одна рука сложена на груди, а вторая свободно свисала вниз. Рядом с постелью стояли два деревянных костыля.

Я тихо спросил:

— Кость, спишь?

Но Гибарян не ответил и не пошевелился. Тогда я, думая, что он все же уснул, решил положить мои гостинцы ему на тумбочку у кровати и зайти позже.

Что за хрень? На тумбочке стояла початая бутылка «Зубровки» и два стакана. Я осторожно, так чтобы не шуметь, поднял и понюхал сначала пустой, а затем заполненный стаканы

Оба пахли спиртным. Отрубился, что ли? Посмотрел на объем оставшейся Зубровки в бутылке и стакане.

Ста граммов, а примерно столько мог выпить по моим прикидкам Гибарян, было явно недостаточно, чтобы срубить такого быка.

Теперь же мне вспомнилась Марина, выбегающая из поликлиники. Черт, неужели?

Я быстро положил руку на шею, на сонную артерию в попытке нащупать пульс. Есть! Его кожа и губы были какими-то бледными. Я потряс Костю за плечо.

— Кость, Гибарян! Очнись! Ты меня слышишь? Костя!

Но он никак не реагировал, а голова его безжизненно болталась.

Да что это за место такое? Одни беды вокруг. Я выскочил в коридор.

— Девушка! Пациенту плохо! Он без сознания! Девушка!

Сотрудница поликлиники вышла из регистратуры.

— Что случилось?

— Пойдемте, нужно его осмотреть. Я не знаю. Он без сознания, пульс есть, но он не реагирует.

Она положила руки в карманы халата, сосредоточенно нахмурилась и быстро зашагала в сторону палаты Гибаряна.

— Девушка, вы врач?

Она смерила меня взглядом. Зайдя в комнату, она подошла к кровати и обратилась к больному по имени. Костя не отвечал. Тогда она нащупала и замерила пульс на запястье моего друга.

— Учащенный? — мне было тревожно. Но доктор ничего не ответила.

Она задрала свитер и майку и приложила фонендоскоп к сердцу Гибаряна. Потом приоткрыла веко и проследила за реакцией зрачка. Насколько я мог судить,он был немного суженый, но на свет реагировал.

Увидев бутылку, доктор еще больше нахмурилась.

— Я сейчас за тонометром схожу.

Она быстро вернулась. Пока она накачивала грушу, я спросил:

— Вы сказали, что у Кости был посетитель?

— Да, к нему приходила девушка, корреспондент московской газеты. Она прямо перед вами ушла.

— Вот сучка!

Девушка неодобрительно посмотрела на меня. Она закончила измерение давления и озадаченно посмотрела на Костю.

— Клофелин.

— Что?

— Судя по показаниям давления и его состояния, ему подмешали в алкоголь клофелин.

Девушка недоуменно посмотрела на меня.

— Что вы такое говорите? Кому из людей такое в голову придет? Вы что? Это исключено.

Почему меня ее слова не удивили. Как же они тут все были наивны.

Девушка потянулась к бутылке, но я ее остановил.

— Не трогайте, пожалуйста. Не знаю, кто может в Поселке провести дактилоскопию, но на бутылке и стакане наверняка сохранились отпечатки. Участковый вряд ли сейчас станет этим заниматься. Надо везти в город.

Она с недоверием посмотрела на меня. Но притрагиваться не стала.

— Где бы сделать анализ спиртного? У нас в Поселке есть санэпидемстанция?

— Не поняла вас? Вы кто вообще?

— Я его коллега. Геолог. Его напарник. Мы вместе с ним ходили в последнюю геологическую партию, в которой он сломал ногу.

— Вы Илья, он говорил мне о вас. Он вас ждал. С утра после того, как привозили Ямазова, Константин выходил на костылях в коридор и что-то спрашивал про вас. Мне кажется, он тоже, как-то с вашей экспедицией связан.

— Ямазов здесь?

— Нет, его родственники забрали, ни к какую не согласились оставлять. Скажите, а вы раньше у больного не замечали подобных состояний. Обмороков, эпилептических припадков?

— Нет. Если не считать ноги, то он был самым здоровым человеком из всех, кого я знаю. Он никогда и ничем не болел. Он очень сильный парень. Мог пройти с сорокакилограммовым рюкзаком сорок -пятьдесят километров в день. Даже в сильный мороз. Поверьте, такое не каждому местному под силу. К которому часу его должны были везти на посадку в кукурузник?

— УАЗик должен был заехать в пять. Самолет вылетает в шесть. Теперь я даже не знаю, стоит ли его трогать.

— Звоните Алене Сергеевне.

— Что же с ним такое?

Она уже встала, сложила руки на груди и держала себя за подбородок

— Да говорю же вам, его отравили, доктор, отравили. У вас есть бумажные пакеты? И мне нужна какая-нибудь банка. Нам нужно перелить в нее содержимое второго стакана.

Она кивнула и направилась к выходу. А я сел напротив Гибаряна на застеленную кровать.

Все-таки у меня, как у человека, попавшего сюда из грядущего, было небольшое преимущество перед теми, кто жил и честно трудился в настоящем времени.

Они все были очень наивными и доверчивыми. Даже преступники. Тот же Витек или Ямазов. Я чувствовал горечь оттого, что я не такой в том будущем люди будут совершенно другими. Их быстро научили не доверять никому.

Дежурный врач, крайне удивилась моему предположению про клофелин, на что там удивилась — отвергла и отказалась даже рассматривать эту версию.

Когда мы стали такими циничными и прожженными? Я смотрел на своего друга, и в моей голове всплыло студенческое воспоминание из той, прошлой «грядущей» жизни.

Москва, метро Юго-Западная. Я студент геофака. Конец восьмидесятых. Начало девяностых. Но на дворе пока СССР.

Я вышел из метро, и, как обычно, направился к автобусной остановке. Отсюда я ездил в свою студенческую общагу.

Недалеко от выхода из метро, человек пятнадцать разношерстной, еще советской толпы, сгрудились над парнем, сидящем на корточках у картонки.

Люди что-то громко и эмоционально обсуждали. Одни кого-то порицали, другие восхищенно что-то выкрикивали, словно болели за любимую хоккейную команду, забившую гол. Сама эта картина вызывала жгучий интерес. Я никогда раньше не видел ничего подобного.

Я был воспитан юношей, не падким на уличные бытовые зрелища, неизменно привлекающие зевак. Будь то мелкая автоавария или скандал, конфликт, чье-то неловкое падение и тому подобное.

С самого детства в моей семье считалось чем-то недостойным, праздно любопытствуя, останавливаться и с открытым ртом наблюдать за мелкими и незначительными событиями из чужой жизни.

Другое дело — прийти на помощь, оказавшись в гуще событий, стать их невольным участником. Это не возбранялось и даже в некоторых случаях приветствовалось.

Автобусы ходили по расписанию, и до ближайшего еще двадцать минут. Я посмотрел в сторону сборища и направился прямиком к этому действу.

Думаю, что направился туда, к толпе на Юго-Западной. Скорее не из любопытства, а потому что видел, как от толпы отделился вполне пристойно одетый пенсионер в шляпе и с лакированной деревянной тростью. У него имелась острая белая бородка и очки в роговой оправе.

Его обзывали неудачником и обидным словом «лох», еще не вошедшим в обиходный лексикон каждого российского гражданина.

Я смотрел на лица своих соотечественников и удивлялся. Шел туда, потому что мне казалось, что там творилась какая-то вопиющая несправедливость.

При этом воздух был наэлектризован энергией азарта, риска и ожидания удачи, точнее, фарта — какой-то неведомой темной стороны этой самой удачи.

Я подошел поближе и увидел картину, подобную той, которая разыгрывалась в популярном в те годы сериале «Трест, который лопнул». Это был фильм про приключения двух очаровательных мошенников, живущих за счет доверчивых простаков.

В одной из серий эти двое одурачивали группу ковбоев, в игре в наперсток. Они ловко обманывали и извлекали из предвосхищения удачи легкие деньги.

— Кручу, верчу, обмануть хочу! — выкрикивал нагловатый молодой аферюга, с еще диковинной по тем временам бейсболке на голове и солнечными очками на носу, вращая на картонке блестящие стальные рюмки без ножек.

Рюмки напоминали по форме наперстки —тот же усеченный конус. Просто были крупнее, примерно размером с шарик от пинг-понга.

Наперсточник, так называли этих мелких уличных проходимцев, заводил толпу. Он приподнимал то одну, то другую, то третью рюмку, показывая где именно находится небольшой шарик, по цвету напоминающий крупную жемчужину.

У каждой рюмки было свое прозвище.

— Маша, Глаша и Наташа, на обед поели каши. Кто угадает, где кашка, — на этих словах он демонстрировал шарик, — сегодня хватанёт Наташку за ляжку!

Потом он накрывал шарик одной из рюмок и начинал перемещать ее по картонке.

— Кто не хочет Наташку, смотрим внимательно! Выигрываем обязательно! Ведь за хорошее зрение — полагается денежная премия!

Он перехватывал другие рюмки, тоже переставлял их на игровом поле, вправо, влево, вверх, вниз. Двигал конусы двумя руками одновременно крест-на-крест, потом по диагонали. В общем, по всякому. Наконец, останавливался.

Толпа преображалась за секунду и превращалась во что-то нечеловеческое. Дикое, необузданное и мерзкое в своем азарте. Осмысленность на лицах этих людей исчезала. Оставалась только одна эмоция — искаженное возбуждением желание выиграть.

Большое зло, только тестировало, присматривоалось, предвкушало, как будет обдирать в грядущем этих несчастных, потерявших разум.

Я был абсолютно уверен, что эти же люди, по крайней мере, девять из десяти, так же как и я, смотрели тот самый фильм про американских разводил в наперстки.

Разница была в том, что кино вместо рюмок использовали скорлупки от грецких орехов и более мелкую жемчужину.

Но к моему удивлению, люди всех полов и возрастов, в том числе семи-восьмилетние дети и пенсионеры, кричали и тыкали пальцем в ту рюмку, под которой, как им казалось, был спрятан шарик.

Но «ведущий» пока не торопился открывать. Он, как опытный факир, управлял градусом возбуждения толпы. Сидя на корточках и устроив руки на коленях, он едва заметно покачивался из стороны в сторону.

Его солнечные очки съехали на кончик носа, обнажив его бесстыжие глаза, смотрящие снизу вверх. Толпа гудела и пихалась за счет всё прибывающих зевак.

Наглый ублюдок очень органично переводил указательный палец с одного «наперстка» на другой. При этом он вопросительно вглядывался в толпу, как бы молча вопрошая мнение каждого.

— Вот тут, тут! — перебивая и толкая друг друга, кричали люди в толпе. Каждый считал, что он точно знает, где отгадка.

— Под этим колпаком шарик! — во весь голос кричала базарного вида бабка, доставая трясущимися руками деньги из своего кошелька.

Наперсточник моментально среагировал на первую «участницу» и достал из-за пазухи двадцать пять рублей одной купюрой.

Зажал ее между указательным и безымянным пальцем, провел ею у себя над головой.

— Рублем пятерню не жнем!, — раскручивал негодяй участников игры, — всего пять поставим, целых двадцать пять забираем!

Бабка нервничала, ей было жалко денег. Она не решалась пару секунд поставить требуемые пять рублей. Но азарт и желание срубить по-легкому быстро победили жадность.

Наперсточник поднял рюмку, на которую указала бабка.

— Никого не заставлял, пистолет не наставлял!

Естественно, что под ним ничего не оказалось. Толпа громко выдохнула и отреагировала неожиданным смехом. Бабку тут же оттеснили. Ведь это еще не было кульминацией.

Оставалось еще две нераскрытых рюмки. Игроки интуитивно чувствовали, что вероятность угадать «повышается».

Люди снова начинали тыкать пальцами в оставшиеся две рюмки:

— Здесь, здесь! — у заведенных азартом людей завязывались нешуточные споры, — Да куда ты тычешь? Не здесь, а здесь! Ты что, слепой? Я же следил!

В это уличном жалком подобии казино, ненавидимым мной во все времена, на лицах этих людей можно было увидеть все человеческие пороки.

Наперсточник тем временем повышал ставки. Он достал пять красных хрустящих десятирублевых купюр и развернул веером.

— У кого глаз-алмаз — у того машина ВАЗ! У кого глаз-стекло — у того из кармана утекло. Всего десятку ставим, пятьдесят забираем!

Сквозь тела, окружившие игровое поле к наперсточнику протиснулась размалеванная девица в очень короткой юбке, с какой-то прической на голове, напоминающей индийскую чалму.

Она указала на одну из рюмок. На ту, которая справа. Вытащила из сумочки десять рублей и протянула их жулику. Тот принял ставку.

— Да, нет, девушка, не под этим наперстком, ты уже бабки потеряла! — осуждали ее за выбор люди из толпы.

— Есть еще смелые? — выглядывал в толпе новых жертв наперсточник, он остановил свой взгляд на том, кто только что осуждал девицу.

Мужчина лет сорока тыкал пальцем в другую рюмку:

— Да вот, здесь он! Я точно видел!

Тогда аферист молча жестом предложил поставить деньги на кон, потерев друг об друга указательный и большой пальцы правой руки.

Мужчина сдулся, сник, отрицательно покачав головой из стороны в сторону, съежился и отступил на шаг.

— Парень боится, в разведку не годится! — он высматривал новую жертву, размахивая деньгами, словно веером, — у кого семейные трусы, не боится дергать беса за усы? Получи пятьдесят, на покупку поросят!

Жертвой оказался толстый глупый мужик лет тридцати пяти с сыном, который стоял за спинами людей.

Не имея возможности пролезть поближе, он вручил мальчику лет одиннадцати три мятые трехрублевкки и железный рубль и подтолкнул к «ведущему». Мальчик пробрался к полю, и, немного стесняясь, протянул деньги.

— Слева, ставлю на ту которая слева! — толстый мужик показывал пальцем.

Наперсточник взял деньги не глядя на ребенка, указал на левую рюмку.

— Эта?

Толстяк утвердительно кивнул.

— Все видели граждане? Храните в Сберегательной кассе пении, чтобы потом не было претензий!

Народ гулом подтвердил, что видел. Засвидетельствовал, знаяит. Наперсточник поднял рюмку «толстяка».

Там тоже не оказалось шарика. Толпа снова загудела. Затем опять он стал перечислять прозвища рюмок:

— Маша, Глаша и Наташа, на обед поели каши. Не держать тебе, жирный, Наташку за ляжку. А вот у девушки отличное зрение, она получает денежную премию.

Он поднял последний наперсток, под который обнаружился шарик. Отсчитав пятьдесят рублей, он вручил ей деньги.

Мужика освистали. И сопроводили оскорбительными комментариями.

Тех, кто проиграл, пара подставных «болельщиков», быстро оттесняла. От желающих сыграть не было отбоя. И у этой компашки не было цели выдоить игроков до последнего рубля. Наоборот — отдал кровные, иди дальше.

Им не нужны скандалы и появление милиции. Ведь если забрать последнее, то это приведет к тому, что «лохи» толпой побегут писать заявления в ментуру.

С психологической точки зрения всё было тонко рассчитано. Размалеванная девица, тоже была частью команды.

Через некоторое время, аферюга начал новый розыгрыш, используя немного видоизмененные шутки-прибаутки. Ситуация повторилась с одним небольшим отличием. На этот раз девица «угадывала» местонахождение шарика под «выигрышной» рюмкой последней.

Только что, прямо перед ней очередному простофиле «просто» не повезло и не держать ему «Машку за ляжку». Он ушел понурив голову, изгнанный «защитниками» с поляны.

Девица же, делано подпрыгивала, хлопала в ладони, прижимала к себе «выигранную» сумму.

Она на время выбыла из игры, отошла в сторонку, достала из сумочки сигарету и закурила. Девушка незаметно кивнула парню в джинсовке, стоящему с другой стороны тротуара. Тот через некоторое время пришел и занял ее место в схеме.

Люди в толпе прибывали и убывали. Сменялись жертвы и зрители, но не менялась их психология.

Понаблюдав за процессом, теперь можно было предсказывать поведение толпы.

Азарт, словно эпидемия, передавался от одного к другому. Наперсточник виртуозно управлял этими обезумевшими на время людьми. В команде каждый играл свою роль. Одни зорко следили, чтобы всё шло по плану. Вторые импровизировали, когда ситуация обострялась.

Теперь я видел, что «наперсточник» не так уж и искусен в своем ремесле. Иногда было четко видно, как он извлекает и прячет в ладони шарик в невыгодной для него позиции рюмки.

Волны азарта иногда накрывали и меня. Но я все же понимал, что здесь происходит. И быстро сбрасывал с себя морок. Меня воротило от этой шушеры, так легко разводящих простых людей на деньги.

Виноваты ли люди? Отчасти да. Они, как хорошо запрограммированные роботы, поддавались искушению. Но были те, кто этих наивных людей искушал.

Те кто зарабатывал на этой игре, представляли из себя нового, нарождающегося «дядю Петю» из фильма «Сережа» подсовывающего этим взрослым-детям пустой бумажный фантик, как в кино.

Только Сережа понимал, что его целенаправленно обманул бесчестный взрослый «Дядя Петя ты дурак?», а эти упорно не хотели верить, что их обвели вокруг пальца. И делали вид, что им действительно не повезло.

Последней каплей стала попытка молодой беременной женщины поставить на одну из двух оставшихся рюмок. Наперсточник прекрасно видел, что она в положении и, всё равно, собирался принять ее ставку.

— Девушка, извините. Сейчас моя очередь, — обратился я к ней и аккуратно загородил ей поле своим плечом. Я держал в руках двадцать пять рублей. Эти деньги мне, как студенту, присылали родители каждый месяц.

— А если двадцать пять поставить? Сколько я получу?

Наперсточник помолчал, быстро сориентировавшись, выдал импровизацию

— Пятью пять — двадцать пять. Кто в школе учился, умножит на пять, счастливчик получит сто двадцать пять.

Он схватился за протянутую купюру и потянул, но я смотрел ему в глаза и не собирался ее выпускать.