Зулейка Добсон, или Оксфордская история любви

Глава ХХ

В художественном отношении немало можно сказать в защиту старого нашего древнегреческого приятеля, Вестника; думаю, вы меня порицаете за то, что я принудил вас свидетельствовать смерти студентов, вместо того, чтобы позволить кому-нибудь поведать о ней после того, как все уже случилось… Кому-нибудь? Кому? Верно ли вы поставили вопрос? Соглашусь, тем вечером многие в Оксфорде вернулись с реки с выразительными рассказами о том, что видели. Но они все по отдельности видели только небольшую долю происшествия. Я, конечно, мог бы собрать дюжину разных сообщений и поместить их в уста одного человека. Но для слуги Клио правдоподобия недостаточно. Я стремлюсь к истине. Посему, поскольку благодаря Зевсом дарованной бестелесности я один всю сцену рассмотрел целиком, вы меня должны простить за то, что не воспользовался завесой косвенного повествования.

— Теперь уж поздно, — скажете вы, если я вам сейчас предъявлю Вестника. Но не этими словами приветствовали Кларенса миссис Бэтч и Кейти, когда ужасно вымокший этот Вестник показался на пороге кухни. Кейти расстилала скатерть для семичасового ужина. Ни она, ни ее мать не были провидицами. Ни одна не знала, что случилось. Но поскольку Кларенс после школы не появлялся дома, они предположили, что тот был на реке; и теперь, на него посмотрев, предположили, что там случилось нечто крайне необычное. Что именно это было, они узнали не скоро. Наш древнегреческий приятель, пробежав двадцать миль, всегда готов был произнести сотню выразительных стихов безупречного размера. Кларенс являл собою пример вырождения. Повалившись на стул, он сидел, тяжело дыша; заботливая мать, принявшись энергично похлопывать его между лопаток, скорее мешала, чем помогала ему прийти в себя.

— Мама, пожалуйста, оставь его, — заламывая руки, воскликнула Кейти.

— Наш герцог, он утоп, — выдавил наконец Вестник.

Короткий, но белый стих; произнесенный, однако, без малейшей заботы о ритме и в совершенном пренебрежении правилами, согласно которым следует сообщать дурные вести. Я вас, как вы помните, тщательно подготовил к потрясению, связанному со смертью герцога; и до сих пор слышу ваше ворчание о том, что само событие должен был пересказать Вестник. Послушайте, неужели вы считаете, что я вам дал повод для недовольства, сравнимый с тем, как Кларенс поступил с миссис и мисс Бэтч? Вы, читая предыдущую главу, хоть раз потеряли сознание? Нет. А вот Кейти при первых словах Кларенса упала в обморок. Думайте побольше о несчастной девушке, лежащей без чувств на полу, и поменьше о ваших пустяковых огорчениях.

Сама миссис Бэтч в обморок не упала, но в своем потрясении не заметила, что это случилось с ее дочкой.

— Нет! Господи помилуй! Говори. же, сын.

— Река, — выдавил Кларенс. — Бросился. Нарочно. Я был на бечевнике. Все видел.

Миссис Бэтч тихонько застонала.

— Кейти потеряла сознание, — не без гордости добавил Вестник.

— Все видел, — тупо повторила миссис Бэтч. Кейти, — сказала она тем же тоном, — вставай сейчас же. — Но Кейти ее не слышала.

Мать, недовольная тем, что дочь превзошла ее в чувствительности, с некоторым раздражением поспешила принять необходимые оживительные меры.

— Где я? — спросила наконец Кейти, вторя словам, которые сегодня же и при похожих обстоятельствах произнесла другая воздыхательница герцога.

— Действительно, уместный вопрос, — сказала мисс Бэтч с большим выражением, чем разумением. — Тоже мне опора для матери! Да уж! А ты тоже! — воскликнула она, оборотясь к Кларенсу. — Напугал ее этим… — Она запнулась. Вспомнив ужасную весть, Кейти громко всхлипнула. Миссис Бэтч на это ответила всхлипом куда громче. Кларенс, встав у огня, медленно крутился на месте. От его одежды шел пар.

— Я не верю, — сказала Кейти. Она поднялась и неуверенно подошла к брату, глядя угрожающе и умоляюще равно.

— Ну и ладно, — сказал он, чувствуя свое преимущество. — Тогда ничего больше не расскажу.

Миссис Бэтч сквозь слезы назвала Кейти дурной девчонкой, а Кларенса плохим мальчишкой.

— Где ты это взяла? — спросил Кларенс, показав на сестрины сережки.

— Он мне их подарил, — сказала Кейти. Кларенс сдержал братский позыв сообщить, какой у нее с ними «видок».

Она стояла, уставившись в пустоту.

— Он ее не любил, — прошептала она. — С этим все было кончено. Я клянусь, он ее не любил.

— Она — это кто? — спросил Кларенс.

— Мисс Добсон, она здесь была.

— А зовут ее как?

— 3улейка, — произнесла Кейти с горечью и отвращением.

— Тогда он ее очень даже любил. Он это имя прокричал перед тем, как броситься. «Зулейка!», вот так, — добавил Кларенс, крайне неудачно попытавшись воспроизвести интонацию герцога.

Кейти зажмурила глаза и сжала руки.

— Он ее ненавидел. Он мне говорил, — сказала она.

— Я ему всегда была как мать, — всхлипнула миссис Бэтч, раскачиваясь на стуле в углу. — Почему он ко мне не пришел в час беды?

— Он меня поцеловал, — сказала Кейти словно в трансе. — И будет последним, кто это сделал.

— Поцеловал?! — воскликнул Кларенс. — И ты ему разрешила?

— Ах ты мерзкий сопляк! — вспыхнула Кейти.

— Кто я, кто я? — закричал Кларенс, надвигаясь на сестру. — А ну повтори!

Кейти наверняка повторила бы, если бы ее мать не прервала сцену затяжным осуждающим воплем.

— Пожалей МЕНЯ, негодная девчонка, — сказала миссис Бэтч. Кейти подошла, положила на материнское плечо кроткую руку. Это, однако, лишь вызвало новый поток слез. У мисс Бэтч было хорошо развитое представление о манерах, приличествующих трагедии. Кейти пререканиями с Кларенсом утратила преимущество, полученное благодаря обмороку. Миссис Бэтч не собиралась это преимущество ей возвращать, позволив блеснуть в роли утешительницы. Спешу добавить, что у почтенной женщины не было тут сознательного умысла. Она совершенно искренне горевала. И огорчение ее ничуть не убывало от того, что к нему примешивалось некоторое упоение размахом бедствия. У нее были хорошие, крепкие крестьянские корни. В ней жил дух старых песен и баллад, в которых маргаритки, и нарциссы, и любовные клятвы, и улыбки так странно переплетаются с могилами и привидениями, убийствами и прочими зловещими происшествиями. Твердость ее духа не была испорчена образованием. Она стойко переносила печали и радости. Она принимала жизнь во всех проявлениях — и смерть тоже.

Герцог умер. Этот ошеломительный контур она постигла: пусть теперь он будет заполнен. Удар она перенесла: теперь время истерзать душу. После того, как дочь от нее удалилась, миссис Бэтч вытерла слезы и велела Кларенсу рассказать все, что случилось. Она не дрогнула. Дрогнула современная Кейти.

Чары герцога были в этом семействе столь сильны, что Кларенс поначалу забыл упомянуть, что тот погиб не один. Он сейчас рад был этому упущению. Оно ему давало еще одну возможность почувствовать свою важность. Тем временем он во всех подробностях описывал погружение герцога. Мысли слушавшей его миссис Бэтч уносились, подобно собаке, вперед: вся «семья» завтра будет здесь «в сборе», комнату герцога сегодня нужно «прибрать», «как я говорила»…

Мысли Кейти вернулись в недавнее прошлое — тон его голоса, рука, которую она поцеловала, его губы, коснувшиеся ее лба, ступеньки, которые она выбеливала для него день за днем…

Шум дождя давно смолк. Слышен был крепчавший ветер.

— А потом прыгнули другие, — говорил Кларенс. — И все тоже кричали «Зулейка!». Потом еще. Я сначала подумал, это такое развлечение. Но нет! — И он рассказал, как, спустившись по реке, постиг размеры катастрофы. — Сотни их и сотни: все, кто там был, — подытожил он. И все из любви к ней, — добавил он, будто угрюмо поприветствовав дух романтики.

Миссис Бэтч поднялась со стула, пытаясь совладать с такими величинами. Она стояла безмолвно, разведя руки и разинув рот. Сила сочувствия как будто увеличила ее до масштабов толпы.

Сосредоточенной на одном Кейти мало было дела до этих остальных смертей.

— Но я знаю, — сказала она, — что он ее ненавидел.

— Сотни и сотни. Все! — произнесла миссис Бэтч нараспев и внезапно вздрогнула, словно что-то припомнив. Мистер Ноукс! Он тоже! Она заковыляла к двери, предоставив свое настоящее потомство самому себе, и тяжелым шагом двинулась наверх, вновь опережаемая беспорядочными мыслями… Если он цел и невредим, дорогой юный джентльмен, хвала небесам! Она неспешно сообщит ему ужасную новость. Если нет, придется утешать еще одну «семью»: «Миссис Ноукс, я сама мать…»

Гостиная была закрыта. Миссис Бэтч дважды постучала, не получив ответа. Она вошла, огляделась в полутьме, глубоко вздохнула, зажгла спичку. В глаза бросился листок бумаги на столе. Миссис Бэтч нагнулась. Вырванный из тетради кусок линованной бумаги содержал выведенный аккуратно вопрос: «К чему Жизнь без Любви?» Последнее слово и вопросительный знак чуть расплылись, как будто от слезы. Спичка догорела. Домовладелица зажгла другую, еще раз прочла надпись, дабы осознать весь ее пафос. Села в кресло. Проплакала в нем несколько минут. Затем, растратив все слезы, вышла на цыпочках и очень тихо затворила дверь.

На последнем лестничном пролете она увидела дочку, которая только что закрыла парадную дверь и шла по коридору.

— Бедный мистер Ноукс… ушел от нас, сказала мать.

— Ушел? — равнодушно переспросила Кейти.

— Да, ушел, бессердечная ты девчонка. Это что у тебя такое? Да это же печной графит! И что ты с ним делала?

— Мама, оставь меня в покое, пожалуйста, — отвечала бедная Кейти. Она сделала свое скромное дело. Свою скорбь она выразила, как сумела, там, где прежде выражала свою любовь.