Звезда пленительнаго

Глава 13

Еще не так давно Василий больше всего радовался, когда на завод приходил новый станок, на котором никто еще не умел работать, и именно ему поручали не только освоить "новую технику", но и обучить других рабочих. Он воспринимал это как огромное доверие — причем со стороны именно Александра Владимировича, который — по убеждению самого Василия — вообще умел делать всё. Ну а уважение со стороны прочих рабочих шло к этому как бы приятным привеском.

Однако работа такая была очень непростой, и Василий считал, что труднее ее и найти будет непросто — но с некоторых пор возню со все более изощренным оборудованием он стал воспринимать как отдых. Со станками-то — в особенности после того, как почти все они стали приходить из Харькова, где их делал хорошо знакомый Василию инженер Чаев — разбираться стало легко: и инструкции хорошие появились, и — если сам не понял — можно спросить совета у тех, кто этот станок и делал. А вот новые обязанности приходилось выполнять самому и спросить о том, как их выполнить лучше, было не у кого.

На самом-то деле можно было и у Саши, то есть у Александра Владимировича спросить — но того вообще в городе застать было сложно. А от работы отрывать глупыми вопросами — вообще как-то даже неприлично. Вот и работал Вася, не покладая рук денно и (довольно часто) нощно. "Защищая" интересы рабочего класса…

Хуже всего было то, что защищать-то эти "интересы" приходилось в первую голову от самих рабочих. Поначалу, когда Василий занимался этим делом под плотной опекой Саши, он еще далеко не всегда понимал, почему многие пожелания рабочих не просто трудновыполнимы, но и вообще вредны — причем в первую голову для них же самих. А оказалось — да, вредны. Взять хотя бы самое простое — вопрос зарплаты. Понятно, что хочется ее рабочим увеличить, ведь если будет у них денег больше, то и заживут они лучше. Кажется, что заживут. А на поверку оказывается, что нет — потому что тогда не будет денег ни на больничку, ни на нормальную школу для детей. И на этот, как его… санаторий, куда заболевших рабочих посылают поправляться, тоже денег не будет!

Понятно, что болеют не все — но ведь это лишь пока. Возраст — он не только мастерству помогает, но и здоровье портит…

А больше денег из компании выделить не получается. Ведь деньги-то Саша и инженеры его не по кабакам просаживают, а строят новые заводы, где уже другие рабочие смогут, как Волков приговаривает, "заработать на достойную жизнь". И школы, училища — где из крестьянских детишек этих будущих рабочих и готовят. Много их Волков строит, но людей-то еще больше… вот и приходится все время думать, где лишнюю копеечку изыскать и как ее половчее потратить.

Вот и сегодня пришлось "за лишней копеечкой" в Векшинск ехать. То есть ехал-то он чтобы разобраться с явным безобразием: заведывающий недавно открытым токарным училищем и старый его приятель затеял, как было написано в пришедшем Василию письме, "сэкономить" на питании воспитанников. Причем — он сам же и написал это письмо — "вполовину сократить затраты на кормление учеников". А, хотя питание и было для ребятишек бесплатным, денег на него выделялось в обрез, так что если и их вполовину урезать, то выходило, что затеял старый знакомец детей и вовсе голодом морить…

Однако на поверку оказалось, что все не плохо было сделано, а даже наоборот хорошо: заведывающий с учениками и мастерами поставили плотину небольшую и пруд устроили в старом овраге. По весне мальков наловили изрядно, и теперь рыбы в пруду может хватить и на то, чтобы уже осенью раз в неделю всех кормить. Но вот если устроить воскресник какой, прудов несколько поставить да на заводе насосов ветряных наделать чтобы летом из реки в пруды воду качать — то детишек-то во всех школах можно будет подкормить вовсе забесплатно!

Ну не совсем забесплатно, как прикинул Василий, все же придется и людей нанимать за насосами следить, пруды, опять же, охранять придется… но по всему выйдет, что детям еды больше получится выделять. Денег тут правда сберечь не получится — потому как получится больше учеников набирать, которые ох как нужны! Так что придется и этим заниматься… только опять все подсчитать нужно. Где насосы брать, как трубы до реки тянуть, да и, пожалуй, в городе особо с прудами не размахнешься, надо бы отдельное прудовое хозяйство организовать.

За обедом — в училище заодно профсоюзному начальнику решили показать, чем детей кормят — с мастерами как раз и принялись обсуждать, что можно самим сделать, а за чем придется идти на заводы. Но сегодня что-либо решить так и не удалось…

Вячеслав Константинович место свое занимал не зря, порядок в Державе наводился железной рукой. Сжимающей, кроме всего прочего, Чорный Железный Пистолет.

Когда полицейский стреляет в нарушителей общественного спокойствия даже особо не размышляя над тем, кто тут прав, а кто виноват, оно — это общественное спокойствие — начинает активно поддерживаться самими гражданами. Ну, или подданными — но само. А полиция как раз получила возможность стрелять сразу — потому что Большая Резиновая Пуля убить (или даже серьезно начленовредить) не могла. То есть риск был, но небольшой — а вот сбить с ног такой пулей можно было кого угодно.

И — сбивали. В городах сбивали из ППР ("пистолета полицейского резинострельного"), в деревнях — чаще из аналогичного (по названию) ружья. А конструктором обеих машинок стал Володя Ульянов — после того, как ему подробно, на бумажке были нарисованы конструкции и того, и другого. Мелкой "хитростью" было то, что полицейские резинострелы использовали только специальные нестандартные патроны — что постоянно приносило мне мелкую копеечку. Хотя на самом деле идея была в том, что никто "случайно" не зарядит вместо резиновой пули свинцовую.

Но еще важнее было то, что фон Плеве, воспользовавшись "полтавским" прецедентом, "продавил" закон, по которому и сами "бунтовщики", и подстрекатели получали гарантированное — и общественно полезное — наказание. Все участники бунтов попросту ссылались в Сибирь и на Дальний Восток, причем покидание места ссылки становилось уже уголовным наказанием и каралось минимум тюремным заключением (а то и каторгой). Подстрекатели же столь же гарантированно пополняли число каторжников: для них вариантов "ссылки" больше просто не предусматривалось.

Как не предусматривалось каких-либо различий по социальному статусу — и образованцы быстро смекнули, что исключение из института "за неблагонадежность" лишает не только возможности получить высшее образование в пределах Империи…

Благодаря активной деятельности полиции и жандармерии в стране воцарился в кои-то веки относительный порядок. Одно плохо — по крайней мере я это так расценивал: царь в результате "невойны" с Японией возомнил себя гениальным руководителем страны, и некоторые новые законы вызывали оторопь не только у меня. Я конечно понимаю, что отечественного производителя нужно холить и лелеять, но пошлина в тридцать восемь процентов на германские товары — это перебор. Причем те, кому надо импортировать много, закон этот обходили без особых проблем (разве что время тратилось и незначительное количество денег в обход казны), а вот то, что Россия почти тут же получила "ассиметричный ответ" — это было очень плохо: американская продукция стоила и так на четверть дороже германской, а теперь вверх потянулась и европейские товары. В том числе, конечно, и те, которые были как бы "русскими"…

Впрочем, лично мне было на эти царские закидоны плевать: во-первых, станки у меня в основном уже свои были, а во-вторых, хватало совсем иных забот. Женжурист с Кураповым закончили проектирование Волго-Донского канала и теперь Николай Петрович руководил стройкой. А вот Николай Ильич — как специалист по именно портовым сооружениям — занялся уже совсем "своим" делом: начал строительство сразу нескольких причалов в Цемесской бухте. Причем именно сразу строить, поскольку проекты причалов он сделал еще год назад. Со стройматериалами проблем особых не было, Мюллер поставил в Новороссийске сразу две "американских" вращающихся цементных печки, а песок для бетона очень недорого возился аж из Херсона. Гаврилов сделал турбозубчатый агрегат мощностью в полтора мегаватта, ну а я как-то Березину рассказал о "Волго-Донах" типа "река-море" — описав их в виде "мечты детства", и теперь четыре таких кораблика уже бороздили морскую гладь. Неплохо бороздили: с турками опять удалось договориться насчет хромовой руды — но руды было мало, так что и песок в Новороссийск было на чем доставлять.

А чтобы новые причалы не простаивали бесплатно, пришлось ввязаться еще в один проект. Мой однофамилец, генерал-майор Евгений Николаевич работал губернатором Черноморской губернии — и работал усердно. Изо всех сил пытался эту — самую крошечную и малонаселенную — губернию России как-то развить. В порту уже строилось несколько современных причалов другими солидными компаниями, грузооборот порта потихоньку рос…

Вот только этот грузооборот ограничивался возможностями железной дороги, идущей до Тихорецкой — то есть максимум тремя-четырьмя эшелонами в сутки. Пара тысяч тонн грузов в день — это немало. Но полмиллиона тонн в год — это впятеро меньше оборота куда как менее удобного порта Ростова. Поэтому мысль о расширении дороги и продлении ее до Царицына Волков принял на ура. С войсковым атаманом Клавдиевичем о дороге через Область войска Донского пришлось мне самому договариваться, а с генерал-лейтенантом Одинцовым — начальником Кубанской области — договаривался уже мой однофамилец.

Но договориться-то просто, это дело особо денег не просит. А вот проложить двести пятьдесят верст вторых путей и пятьсот пятьдесят новой дороги с нуля — дело весьма затратное. Даже с учетом того, что выпендриваться я не стал и рельсы решил использовать уже существующие, всего сорок пять килограмм на метр. А это только рельсов сто сорок тысяч тонн, не говоря уже о всем прочем…

Все же прочее тоже требовало металла, цемента, угля…

Лучше всего получалось с цементом и углем, в особенности — с последним. Учитывая горький опыт прошлых попыток "спасти РКМП", на эту часть собственной "экономики" было обращено особое внимание, и в целом результаты "обращения" радовали. Во время кризиса за вполне приемлемые денежки удалось приобрести больше трех десятков шахт, ну а дальнейшее было делом техники в буквальном смысле слова. И техникой этой занималось сразу два десятка молодых, но очень толковых инженеров.

Вероятно, в этой "реальности" Юзовка не станет "Донецком". То есть может и станет — но вот промышленным центром Донбасса станет Чистяково. Именно там поднялся небольшой заводик по производству отбойных молотков — а на его территории в неприметном двухэтажном здании разместился "ГИПРОГОРТЕХ" — "Головной Институт проектирования горной техники". В прошлом году заводик слегка расширился и начал выпускать гидродомкраты для шахтной крепи — в "предыдущей жизни" о них только думали, а в крепи домкраты были лишь винтовые, но недостатки "старой" версии я помнил и повторять их не хотел. Впрочем, винтовые тоже использовались — для крепления рабочих тоннелей — их делали на еще одном заводе. А на третьем заводе делали рельсовые секции для шахтных вагонеткок — которые сами делались уже на четвертом… Всего же в Чистякове было запущено уже семь заводов, изготавливающих различное шахтное оборудование. Заводиков, и им предстояло еще расти и расти, но пока им не хватало сырья.

Хотя нужный для производства металл делался совсем рядом: всего в пятидесяти верстах располагался еще один завод, металлургический. Донецко-Юрьевский.

После завершения судебных разбирательств по делу Алчевского завод достался петербургскому банку Мейера в качестве "чемодана без ручки" — и я облегчил жизнь банкирам выкупив завод по балансовой стоимости — за два миллиона восемьсот тысяч. А затем приобрел и заложенные в купленных мною банках Алексеевские угольные копи — за миллион двести. Ну а чтобы как-то возместить понесенные убытки, после закрытия сделки все акции банков продал — за четыре миллиона…

Земля под рудники у Старого Оскола была выкуплена еще раньше, так что с сырьем для завода проблем не было. Просто четверти миллиона тонн стали, которую выдавали Воронежский и Юрьевский заводы, мне едва хватало для обеспечения машиностроительных заводов. И чтобы еще и рельсы в достатке делать, требовалось резко "расширять производство".

Оно и расширялось, только денег постоянно не хватало — то есть все же хватало, но тратилось их больше, чем было намечено. Когда деньги есть, то можно сделать что угодно, даже если кажется, что что-то делать просто некому. На строительство огромной домны, способной ежесуточно выдавать по пятьсот тонн чугуна, пришлось нанять американцев. Не инженеров — в России нашлось их достаточно, а рабочих, которые неторопливо и аккуратно клали кирпичи. Оказывается, класть огнеупоры — это особое искусство… однако американский рабочий соглашается хоть на время уехать в "немытую Россию" минимум за сотню долларов в месяц. Если же таких рабочих нужно человек сто — это становится заметно для кошелька, но в любом случае я начал понимать того же Путилова. Да, иностранцу приходится платить втрое больше нашего — но тот же американец, отработав свои десять часов на стройке, спокойно идет домой есть свой бифштекс. А русский мужик, даже если ему платить столько же, идет домой не просто так, а таща с собой пару кирпичей. И объяснить, зачем ему огнеупорный кирпич в казенной квартире, он не в состоянии. Объяснить не мог — но воровал, причем точно зная, что если его уличат в кражах, то выгонят с довольно "сытной" работы…

Все новое строительство велось не просто так, а в точном соответствии с планами, разработанными Станиславом Густавовичем. То есть в некотором соответствии с планами — хотя Слава планы свои сопровождал "точными сметами", основной их "имплементатор" Саша Антоневич постоянно "нарушал финансовую дисциплину". То есть тратил денег заметно больше запланированного, из-за чего эти два белоруса постоянно ругались.

Они вообще "нашли друг друга": один планы составлял, другой их воплощал, и буквально ежедневно у них находилось несколько свежих поводов обвинять партнера в полной некомпетентности. И очередная их перебранка порадовала меня в конце апреля:

— Да ты не волнуйся, Саша, не у одного тебя руки из задницы растут — спокойный голос Струмилло-Петрашкевича донесся из-за неплотно прикрытой двери кабинета. — В сметы у нас только Мюллер укладывается, а Гаврилов с Ивановым вообще соревнуются, кто первым их вдвое превысит…

— Я и не волнуюсь. У меня-то задница хоть для прикрепления рук только используется, а ты ей вообще думаешь. И зачем тебе голова?

— Головой я ем и пью. А на улице еще и шляпу ношу. На твои же дела головой думать просто расточительно, потому что даже задницы достаточно, чтобы понять где ты напорол. У тебя в смете указано две тысячи рабочих, а по факту сколько? Иди к Волкову, объясняйся, что не умеешь ты мои идеальные сметы исполнять.

— Тьфу на тебя! — дверь распахнулась и в коридор вышел Антоневич. Только не в растерзанном виде и с оторванными пуговицами, а совершенно спокойный и опрятный до отвращения. Я уже знал, что эти двое — даже ругаясь — спокойно сидят в креслах и степенно попивают чай.

— А, на ловца и зверь бежит! — поприветствовал меня тёзка.

— И тебе не болеть. По какому поводу сегодня драка была? — не удержался от иронии я.

— Вот ты смотри, у Славы в смете показано тут четыреста двадцать тысяч. Из которых собственно на корпус домны требуется сто двадцать. Но когда домна поднимется, то окажется что обошлась она в сто сорок — и не потому, что Слава ошибся. А потому, что каждый мужик считает своим долгом спереть кирпич, или гвоздь, или доску какую. Причем не потому, что ему этот кирпич очень нужен, а потому, что воруя кирпич, он тебе — то есть хозяину — пакостит. И если он кирпич не украдет, то чувствует себя обворованным — это же селюк, для него главное, чтобы не он жил лучше других, а чтобы другие жили хуже него. Но Славу-то я об этом еще год назад предупреждал, а он затраты на кражи и последующий возврат кирпича учитывать не хочет!

— А зачем ты селюков набираешь?

— Вот за что я вас, Александр Владимирович, люблю и уважаю, так это за умение вовремя задавать правильные вопросы. Кого еще-то набирать, если кроме них, нет никого? Вот если бы ты меня об этом спросил года через два…

— А что изменится через два года?

— Ты с Никаноровым давно встречался?

— С Василием? Да уж с год, наверное… А что?

— Так он в профсоюзе сейчас занимается как раз подготовкой рабочих. И по просьбе Янжула статистику кое-какую собирает. Очень интересная статистика — по ней выходит, что если выдергивать на обучения крестьянских детей до четырнадцати лет, то у них на обучение уходит как раз два года, а селянские замашки исчезают. Он сейчас как раз по методе Янжула училища готовит, и года через два как раз я бы у него рабочих и спросил. Но ждать-то мне недосуг…

— То есть, как я понял, тебе нужно еще денег чтобы завод закончить. Сколько? Мне завод сейчас важнее денег, так что не стесняйся. Лишнего, сам понимаешь, не дам, но раз уж жизнь столь несправедлива… Кстати, хорошо, что ты мне об этом рассказал, надо предусмотреть дополнительные расходы и на порт.

— На порт не надо, Курапов нанимает только отставников, да еще всем обещает работу в порту, так что у него не воруют.

— И ты обещай.

— Так им этого счастья не надо. Эта же деревенщина искренне думает, что просто год неудачный, а вот в следующем урожай будет отменный и заживут они как у Христа за пазухой… Слушай, у меня идея появилась. Пришли-ка в Оскол сотню-две мальчишек с Векшинска, сирот этих. Я американцам предложу по двести пятьдесят долларов сверх оклада, если они двух мальчишек класть печи обучат — и тогда их можно будет после двух первых печей рассчитать, свои кирпичники готовы будут.

— Мальчишки, думаешь, сами смогут домну сложить или мартен?

— Нет, но американцев тогда оставим только сменными мастерами. А завод достроим — мальчишки эти уже подрастут и тогда…

— Хорошая идея, но не выйдет. Мальчишек по-английски говорить года два учить придется, а американцев по-русски вообще…

— Ха! Не сказать, что раньше об этом думал, об обучении, я имею в виду. Но американцы эти почти все из наших, из России туда уехавших. Я вообще-то надеялся, что некоторые и остаться захотят, потому специально таких набирал… Но ты с Никаноровым поговори, у него умные мысли имеются…

После небольших дополнительных пояснений выяснилось, что на стройке в Старом Осколе из-за никакой "квалификации" мужиков и страшной "текучки кадров" одновременно числилось не две, а почти четыре тысячи подсобных рабочих. Что, впрочем, на фонде оплаты не сказывалось, поскольку прогулы, случавшиеся чуть ли не через день, не оплачивались. Но и для прогульщиков пришлось ставить незапланированные балки, что влетело в копеечку, да и почти ежедневные смены состава бригад работу тормозили и приходилось увеличивать их число…

Все понятно, и, в конечном итоге, даже десять тысяч долларов перерасхода на домну — копейки. Но кое-что я все же понять не мог и зашел пообщаться на эту тему к Васе.

Ну как зашел… Вообще-то у него, как председателя профсоюза, даже кабинет был отдельный, но отловить его удалось после того, как полдня меня рабочие посылали с места на место: "только что тут был, но ушел в том направлении". И попался мне он лишь во время обеда, в Векшинском рабочем училище. Причем даже не сразу удалось понять, чем он там занимается. То есть вообще-то он обедал — но вокруг сидело несколько человек, что-то ему увлеченно рассказывающих…

— Василий, мне с тобой поговорить бы надо…

— А, Са… Александр Владимирович! Буквально пятнадцать минут… Не желаете перекусить пока?

— Ну что же, чем потчуют?

— Борщ хорош, а на второе сома жареного порекомендую. А котлеты не порекомендую, они весьма неплохи, но кончились уже — и, по взмаху его руки, откуда-то появилась девочка-повариха, смотрящая на меня со странной смесью опаски и любопытства.

— Наливай, накладывай…

Обед был на удивление вкусным, так что из-за стола я вышел где-то через полчаса. Правда, "чай" был из какой-то травы, но в принципе жажду утолял — так что я не поленился зайти на кухню и поблагодарить поваров. Повариху — оказалось, что эта девчонка одна готовит на все училище. Небольшое, но приготовить обед на шесть десятков учеников (плюс на дюжину учителей) — дело нелегкое.

— О чем поговорить желаете, Александр Владимирович? — с какой-то виноватой физиономией поинтересовался Вася, когда мы вышли на улицу и направились к машине.

— Вась, ты забыл меня "превосходительством" назвать и поклониться до земли. Договорились же — на работе по-человечески обращаться друг к другу.

— Так вы… ты же теперь вон какой важный стал, говорят, что самый богатый во всей России уже.

— Ну вот, а ты не кланяешься… заканчивай дураком прикидываться, у меня к тебе вопрос по делу. Не знаю, может хоть ты ответить сможешь. Вот когда Векшинск строили, то никакого бардака на стройке не было, все выстроили даже чуть быстрее, чем задумывали. А у Антоневича в Осколе и прогулы, и воровство… там что, люди другие или я чего-то не понимаю?

— Другие. Ну, как бы вам… как бы тебе объяснить. Векшинск строил кто? Рабочие царицынские. Те, кого пока уволили с заводов, лесопилок… даже безработные с "Кавказа" — но они все городские. А в Осколе рабочих нет, там на стройке мужики одни… то есть не одни, но беспорядок-то только с мужиками.

— А что, мужики не люди?

— Люди. Но — другие. У мужика работа другая и жизнь другая. Он вон зерно посеял, или репу посадил — и ждет, пока все само не вырастет. Само. Сажать-сеять — это для него работа. Две недели. Потом сенокос — еще неделя. И уборка — еще две недели. А остальное время он не работает. Вообще — просто сидит и на Бога уповает. Мужик не понимает, как это — работать каждый день круглый год. Рабочий — понимает, а мужик — нет.

— А почему эти мужики кирпичи воруют? Ну куда они их денут-то?

— Опять оттуда же, от жизни деревенской. Зерно, овощ всякий ему же Бог дает? Вот он и считает, что кирпич тебе тоже Бог дал. А данным Богом с ближним делиться нужно, вот он и "делится"… Вот смотри: народ в корочки идет, и мужик им подает даже если у самого на день хлеба осталось. Мужик не ворует, он так справедливость видит. А кирпич он найдет куда пристроить: печь сложит или фундамент у дома поправит. А то и пропьет.

— Понятно… а где мне рабочих брать прикажешь?

— А что, тебе уже и приказывать можно? Это я могу. А серьезно — учить рабочего человека надо. Я тут с профессором Янжулом давеча беседовал, он большой интерес высказывал к твоим профтехучилищам. Ну и попросил кое-что для него записывать, для науки, значит. Полезные у профессора вопросы были, скажу я тебе! Вот смотри: я велел по всем училищам ведомости собрать, и выходит, что сироты в Векшине, кто лет до двенадцати, а то и четырнадцати туда попал, растут уже, думая как дети рабочих. А такие же крестьянские дети, кто до четырнадцати в сельских школах — даже в твоих — учился, все одно селяне. И из селян в училищах рабочих выходит два из трех — если в четырнадцать их туда брать. А если лет с двенадцати, то уже почитай все по-городскому думать начинают.

— Так что же, мне теперь мальчишек по двенадцать лет набирать и ждать пока они вырастут?

— Это в первую голову. А еще можно, да и нужно приглашать с деревень семьи молодые. Парней лет до двадцати, до восемнадцати, с женами, которые еще без детей живых — из таких года через два в городе тоже куркульские замашки выветриваются. Но только таких сразу на завод брать нужно, и в обучение — чтобы глазами своими сами видели, как другие рабочие живут…

— То есть из взрослых мужиков рабочих уже не сделать?

— Рабочих — можно, а городских — нет. Зато дети у них уже городскими будут. Жизни в городе другая, и дети этому сразу учатся.

— Понятно…

— Да ничего тебе не понятно! И медведя плясать научить можно, только его учить надо. И сразу — не получится, и силком не заставишь. А лаской и терпением… не каждый медведь запляшет, но большинство научатся. Сейчас-то таких учителей у нас просто нет, так что первым делом именно их и учить надо, учителей будущих. А пока — мужики пусть на заводе жизни учатся, мы их в профсоюз привлечем — там быстро поймут что к чему.

— Ага, профсоюзы — школа коммунизма…

— Что??

— Ничего, забудь. Давай, привлекай, и статистику собирай. Не только Янжулу, мне тоже все присылай, договорились?

Вот сколько раз зарок себе давал за языком следить! Вася ушел от меня о-очень задумчивый…

Ну да ничего, думать — не вредно, а местами даже полезно. Вот только думкой лишь дурак богатеет, а мне были нужны деньги. Много и, желательно, сразу.