Звезда пленительнаго

Глава 25

Хуан Винсенте Гомес, вложив в голос максимум ехидства, поинтересовался:

— И попробуй мне теперь объяснить, почему увеличение доходов в десять раз — это плохо? Можно подумать, что у нас всего избыток и дополнительные деньги будет некуда потратить!

— Потому что те, что у тебя есть, можно потратить с куда как большей выгодой — это раз. А два — если ты начнешь добывать сейчас эту нефть, то у тебя отнимут все. И нефть, да и страну заодно. Дело даже не в деньгах, хотя и в них тоже. На буровые установки у меня денег хватит, но если из земли Венесуэлы пойдет нефть… Ты же знаешь, что гринго даже за бананы правительства свергают, а тут речь пойдет о куда как более крупных суммах. Смотри сам: буровая встанет тысяч в сорок-пятьдесят, и даже если скважина будет не очень мощной, а баррелей на двести пятьдесят в сутки, то это по нынешним ценам в год это будет побольше двухсот тысяч долларов. Десять скважин — это два миллиона, сто… Впрочем, на сто у тебя не хватит. Даже если ты на буровые потратишь все доходы страны, то пробуришь всего с пару десятков скважин, причем больше половины пустых. Но даже если все пойдет замечательно… Ты думаешь, твои северные соседи будут спокойно смотреть, как крошечная и беззащитная Венесуэла загребает такие деньги?

— Я понимаю… но нам деньги все равно нужны, и когда-нибудь, причем скоро уже, мне придется заняться нефтью. Сколько сейчас у нас доходов с внешней торговли? Да, с бананов почти миллион, тысяч четыреста с кофе — за что тебе отдельное спасибо. Какао деньги начнет приносить года через три, прочее все… Меньше двух миллионов в год, а нефть может дать в десять раз больше!

— Она и даст. Но только даст эти миллионы Венесуэле, а не гринго лишь в том случае, если Венесуэла сможет свои деньги защитить.

— И когда наступит этот счастливый момент? — с горечью и сарказмом в голосе поинтересовался Хуан.

— Когда в стране у тебя будет миллионов пять довольных жителей. Вдвое больше чем сейчас…

— То есть лет через тридцать?

— Зачем через тридцать? Сейчас в стране два миллиона восемьсот тысяч…

— Я и говорю…

— …из которых на государственных предприятиях занято уже тридцать тысяч человек. И почти столько же — на заводах и фабриках частных, и народу на них не хватает. Не хватает народу и на новых плантациях, так что если потихоньку заняться набором рабочих в соседних странах, то за год можно привезти уже тысяч двести новых жителей. Это — только для удовлетворения сегодняшних потребностей, а если завтра они вырастут?

— С чего бы они так быстро росли?

— Европа богатеет и способна покупать больше кофе, какао… Слушай, ты вообще за политикой следишь?

— Я и есть политика, мой друг!

— Я про европейскую политику говорю. В Европе скоро война начнется, причем всерьез. А это значит, что очень большим спросом будут пользоваться консервы, особенно консервы в металлических банках, для армии. Так что деньги нужно будет вкладывать сейчас не в нефть, а в скотоводство и мясные фабрики. Я немедленно займусь подготовкой выпуска белой жести в Усть-Карони. Олово закуплю с запасом, это всегда пригодится. Ты же про скотину все знаешь, так что подумай — можно ли будет развести в прериях тут миллионов пять коровок? Ведь каждая коровка, расфасованная по банкам, принесет долларов сто.

— Сколько?!

— Фунтовая банка тушеного мяса стоит в рознице от двадцати центов, то есть если даже продавать ее по десять центов, у тебя их будут с руками отрывать еще по дороге в порт. Даже сейчас, а в случае войны… А миллиону коров потребуется много пастухов…

— Не так уж и много — сварливым голосом, но с широкой улыбкой на лице заметил Хуан.

— … много мясников, много рабочих на консервных заводах. Предлагаю простое партнерство: я ставлю консервные фабрики, ты занимаешься разведением скота. И мы оба для своих задач людей привозим из-за границы. А еще Европе будет нужен хлопок, много — чтобы порох делать… мне кажется, что если сейчас поактивнее заняться сельским хозяйством, то года через два-три с него доходов будет больше чем с нефти. Выгоднее в него деньги вкладывать. Хотя… Хуан, мы и нефть найдем, точно! Достаточно, чтобы обеспечить ей трактора, но нефть будет… плохая, гринго на нее не позарятся. А когда сообразят, что мы нашли — у тебя будет и пять миллионов населения, и стотысячная армия.

— Из которых половина — грудные младенцы?

— Нет. Как я уже сказал, будет очень неплохо переманить в страну с полмиллиона крестьян от соседей, и это будет несложно — ведь им будет предлагаться неплохо оплачиваемая работа. Ну, по сравнению с тем, что они имеют сейчас, неплохо. Еще с миллион народу я привезу — ведь, думаю, тебе не очень важно, если они поначалу не будут говорить по-испански?

— Научатся. Но сколько это займет времени?

— Немного. Быстрее, чем бурить скважины…

Эх, сколько нам открытий чудных готовит дух этого самого просвещения! Вот только просвещаться было бы лучше в юности, за партой сидя — хотя в моей юности урвать внезапно обнаруженный кусочек знаний было просто негде. Небольшой такой кусочек — а сколько бы он мне времени и нервов сэкономил! Но не повезло…

Информация по заведению "Чёрта Бариссона" вообще-то была "закрытой", и Станислав Густавович данные по торговой компании получал именно в качестве "примера для подражания", под видом "разведданных". И детально анализировать ему оставалось именно "подражательную" часть торгового комплекса — то есть те заведения, которые во все большем количестве появлялись уже в российских городах. Что было понятным: определенные детали финансовой деятельности американской компании наводили на очень ненужные мысли — в других головах ненужные, поскольку ученый народ страдал некоторым этих мыслей недержанием.

Но и отечественный рынок давал пищу для ума более чем обильную — так что перед Рождеством года тысяча девятьсот десятого мы встретились у меня в кабинете за обсуждением некоторых аспектов "торговой политики компании". Тем более что и делать мне было как раз особо нечего — я только что вернулся из дальнего путешествия. Пришлось срочно сплавать в Восточную Республику, и, к сожалению, как и "в прошлый раз", по причинам сугубо медицинским.

Вера Григорьевна Ваграсова еще в середине сентября, жутко стесняясь, довела до моего сведения, что "еще два-три выкидыша — и ваша супруга уже никогда родить не сможет". Нет, я замечал пару раз, что Васька как-то слишком сильно расклеивалась, но относил ее состояние на обычные женские недомогания — а оказалось, что все было гораздо хуже.

— Василисе Ивановне просто необходимо какое-то время на полное восстановление. Год, может быть даже лучше полтора года любая беременность ей категорически противопоказана — растолковывала мне добрая тетя-врач. — И я бы порекомендовала ей вообще уехать куда-нибудь за границу: на Капри, или в Ривьеру.

Да, лучшие места для отдыха в условиях войны на Средиземноморье. Я, конечно, понимал и Веру Григорьевну: наверняка она имела тайную надежду, что и ее я отправлю с женой в качестве "личного доктора". Отправлю, это верно — благодаря ей был на самом деле создан настоящий клинический институт (хотя и небольшой), в котором очень серьезно занимались и акушерством, и младенческими проблемами. Так что заслужила тетенька нормальный отдых в приятном климате — но не на войне же! Так что Васька "и сопровождающие лица" были погружены на пароход и отправлены в уже достраивающийся Сьюдад Электрико. Ну и я заодно туда прокатился.

А на обратном пути навестил Хуана в Венесуэле — с ним было о чем поговорить. Президентом он "в этот раз" стал на год пораньше, причем благодаря моей существенной помощи: я просто убрал прежнего президента, Кастро. Нет, убивать его никто не стал, просто "экс" был приглашен (за мой счет, естественно) в успевшую сильно прославиться клинику в Швейцарии в качестве "благодарности" за содействие в организации промышленного центра на Карони.

Что же до Гомеса, то он очень серьезно воспринял мои предупреждения об опасности "тесного сотрудничества" с американцами. Нет, враждовать с США венесуэльский президент не стал, напротив, он активно приглашал на работу разных специалистов. Вот только предложения в части "помощи в геологоразведке" он принимал с очень большой оглядкой — а "оглядывался" он на карту, которую я ему передал три года назад. Так что пока нефть в Венесуэле никто не искал…

Собственно, это и было основной причиной нашей встречи. Хуан, получая через мои компании весьма приличное количество разных ништяков и более чем приличное количество денег, все же недоумевал, почему "больше денег будет хуже", и пришлось ему пояснить, что если сейчас нефть начать качать, то денег сильно больше не будет. Точнее, будет, но очень недолго, а если заняться несколько иным бизнесом, то доходы даже превысят нефтяные. Убедить его получилось, но убеждения пришлось подкреплять инвестициями. Выгодными — но для того, чтобы что-нибудь ненужное продать…

Вот мы и засели с "главным экономистом" за планирование работ по "интенсификации удоев". Причем как "доить" — было понятно, нужно было решить где заняться "дойкой" чтобы максимизировать "удои" на каждый вложенный рубль.

— Если доверять их статистике, то наибольшей рентабельности мы добьемся на розничном рынке Германии — внушал мне Станислав Густавович. — Сколь ни странно, именно весьма низкие текущие розничные цены позволят очень быстро захватить рынок: рентабельность большинства торговых компаний столь невелика, что опускание цены на рынке всего процентов на семь уже приведет их к разорению. Вдобавок, колониальные товары там на рынках представлены не в изобилии, и выйдя с ними хотя бы в мебельный сектор мы будем получать прибыли более пятидесяти процентов с оборота.

— А пошлины?

— Не думаю, что правительство их поднимет, ведь формально компании будут германскими же и все это будет по бумагам выглядеть как колониальная экспансия именно Германии, что правительством наоборот крайне поддерживается.

— Ну хорошо… но, Станислав Густавович, представьте: началась война Германии с Россией — а это вполне возможно, и довольно скоро. Скажем, года через три — и тогда выходит, что мы финансировали вражескую торговую сеть?

— Если так ставить вопрос… а, пожалуй, вы с такой точки зрения тем более неправы. Вот, взять, например, Гамбург — он открыл одну из принесенных папок. — Гамбург, Гамбург… вот! Поскольку у нас не будет необходимости ставить отдельные фасовочные фабрики так как можно использовать и варшавские, которые сильно недогружены, то расходы на создание всей сети в городе составят всего девять миллионов марок…

— Больше четырех миллионов рублей.

— Да, больше — но уже через полгода оборот сети превысит два миллиона марок в сутки, при рентабельности в двадцать-двадцать пять процентов с оборота. Ладно, возьмем двадцать — и получаем, что вложения окупятся меньше чем за две недели.

— Великий боже! А зачем я вообще занимаюсь каким-то производством?

— Затем, что вы тут пропустили капитал оборотный, каковой должен составить уже более ста двадцати миллионов марок. То есть в общем объеме выйдет все те же триста процентов годовых…

— Но чем Франция-то плоха? Или та же Англия?

— Да ничем, если не принимать во внимание иную структуру потребления. Француз-горожанин от трети до половины продуктов получает от родни из деревни, а зеленные и овощные лавки, которые вообще чаще всего являются семейными предприятиями, получают продукты на продажу от хозяйской родни и друзей деревенских в количествах более девяноста процентов. Да, бананы там продаются ваши, но это пожалуй все. В принципе мы можем занять изрядную часть на рынке кофе и чая, но для этого создавать целую сеть… Того, что у нас во Франции есть, уже достаточно.

— Ладно, у меня есть кое-какие идеи, но они несрочные. А с Англией?

— Расчеты показывают, что в принципе до трети розничной торговли можно попробовать захватить. Но в силу консерватизма населения и и без того невысоких цен, в особенности на колониальные товары, чистая рентабельность будет невысока. А сроки создания сети, напротив, окажутся гораздо большими, нежели в других странах. И если мы говорим о наискорейшей окупаемости, то остается лишь Германия и, с несколько меньшим уровнем важности, Австро-Венгрия…

— Ясно. Я вам очень благодарен, Станислав Густавович. Пожалуй, Германией и займемся сейчас. Раз уж не оказалось большевиков поблизости…

— А зачем вам большевики, позвольте полюбопытствовать? — в голосе экономиста прозвучала искренняя заинтересованность.

— Ну как зачем? Это ведь их руководитель, если мне память не изменяет, писал что "нет такой крепости, которую не взяли бы большевики". А тут у нас несколько "крепостей", которые было бы неплохо "взять".

— Не помню такого…

— Что не помните?

— Чтобы Ульянов писал такое.

— А вы-то откуда знаете?

— Ну, как вам сказать… вообще-то я и сам член РСДРП. Правда, не большевик, но все же и с ними хорошо знаком. Но, должен сказать, в результате бесед с вами я все более склоняюсь к мысли, что в руководстве партии представления об экономической науке несколько… ошибочное, что ли.

— Как ошибочное? В чем?

— Видите ли, Александр Владимирович, вы, как я вижу, экономику в марксистском понимании представляете более чем неплохо. Но дела ведете в значительной степени отрицая подходы, которые вытекают из рекомендаций Маркса, Энгельса, Ульянова. Однако вы преуспеваете, при том, что если рассматривать картину через призму марксова "Капитала", вы просто обязаны были уже давно разориться — что наводит на мысль, что у Маркса в рассуждениях вкралась какая-то ошибка. Я, откровенно говоря, сильно поспорил — и лично, и в статьях — по этому поводу с Ульяновым… В общем, сейчас я всерьез думаю о выходе из партии.

— Но не вышли?

— Нет еще… однако какой-либо деятельности в ней не веду уже.

Вот ведь досада-то какая… Потратил несколько лет для того, чтобы выйти на большевиков — и вдруг оказывается, что мой же начальник экономической службы не просто член этой партии, а человек, весьма близкий к руководству. Знать бы раньше… Только вот не помню я такого "знатного большевика". Может, этот Струмилло-Петрашкевич до революции и не дожил? Хотя и Мартов, который оказался Цедербаумом, тоже вроде не дожил — а про него я знал. А может он в "моем будущем прошлом" и не помер? Уверенности в этом у меня не было — как и уверенности в том, что мой экономист не сменил фамилию на какую-нибудь партийную кличку. А было только раздражение по поводу бездарно потраченного времени и не менее бездарно потраченных денег. Ведь всего-то и нужно было своему экономисту зарплату, скажем, установить тысяч в двадцать в месяц… ну и намекнуть, почему столько. Впрочем, чего уж теперь-то жалеть?

Возникшую было идею через Станислава Густавовича дополнительно подкормить большевиков пришлось отбросить. Не потому что не нуждались они в лишних деньгах, а потому что Струмилло-Петрашкевич сразу после нашего разговора официально объявил о выходе из партии. О чем сообщил и мне, объяснив свой шаг очень просто:

— Мне не нравятся экономические воззрения социал-демократов — что большевиков, что меньшевиков. Но это хотя бы могло бы являться предметом дискуссии. Однако еще больше мне не нравятся способы ведения дел и те, с кем партия активно сотрудничает… если бы я узнал об этом раньше, то давно бы вышел из нее. Надеюсь, вы не будете меня спрашивать, что конкретно мне не понравилось: мне не хотелось бы отвечать вам отказом…

Одним марксистом меньше… может быть именно поэтому я про него раньше не знал? А почему вышел — допустим, быть в одной партии с Сашенькой Коллонтай ему религия не позволяет. Я бы тоже постеснялся с этой дамочкой на одном гектаре… но она-то вроде вообще не большевичка? И мне пришлось все же задуматься: а кому же я на самом-то деле помогаю?

Но надолго эти мысли у меня в голове не задержались. Торговую сеть в Германии нужно было создавать во-первых очень быстро, а во-вторых качественно, чтобы никакие конкуренты не смогли бы "просочиться сквозь ячейки" сети. И мне, как человеку "временно холостому" и семейными заботами не обремененному, пришлось на несколько месяцев переместиться в Берлин, где для нее готовились "туземные руководящие кадры". Что было делом весьма непростым — и не потому, что "туземцы" новые знания плохо усваивали — напротив, они их ловили буквально на лету. Спецификой же организации было то, что "начальникам на местах" нужно было изрядную часть информации просто не давать ни в каком виде — а что должен знать руководитель каждого сегмента сети, очень четко расписал Борис Титович, основываясь на собственном более чем успешном опыте.

Вот только перед Титычем не стояла задача "в случае чего быстренько все свернуть с минимальными потерями", а теперь это приходилось очень даже иметь ввиду. И тут без специалиста было никак не обойтись…

Мария Иннокентьевна (в этой жизни уже Касьянова) как раз и была нужным мне специалистом. После того, как мне пришлось осознать пользу от наличия "карманного" банка, Мышке было поручено таковой приглядеть, купить и заняться его управлением — что она с успехом и сделала. Поначалу небольшой Саратовский сельскохозяйственный банк превратился в довольно мощную контору, успешно обслуживающую финансовую деятельность моей корпорации. Правда, помятуя о не очень приятном прошлом, я запретил какие бы то ни было поглощения и слияния, но Мария Иннокентьевна и из самостоятельно развиваемой "филиальной сети" выжимала больше, чем можно было бы ожидать. Через банк производилась выплата зарплаты почти всем постоянным рабочим на заводах, велись расчеты с колхозами, проводились почти все внутрироссийские платежи по сырью и покупным изделиям — а при нынешнем объеме операций в корпорации оборот банка только по корпоративным счетам превышал таковые в большинстве крупнейших банков страны. Скорость же различных платежей привлекала и множество сторонних клиентов — по крайней мере почти все мои отечественные контрагенты открыли в нем свои текущие счета.

Но меня во всем этом привлекла она малозаметная на первый взгляд деталь: реальный оборот (без учета "перекладывания" циферок с одного счета на другой) банка составлял сумму раз в десять меньшую, нежели указывалась в отчетах, направляемых в Министерство финансов. Потому что как раз эти внутрибанковские проводки и составляли большую часть "оборота": если, скажем, я закупал у клиента моего банка изделия, то фактически некие циферки меняли место в банковских журналах. Если потом этот клиент покупал что-то у другого клиента, то опять переписывались лишь суммы в ведомостях. А когда клиенты "выплачивали" своим рабочим зарплаты через открытые рабочим счета, деньги уходили из банка лишь когда эти рабочие за ними в банк приходили — но и тогда чаще всего они забирали не всю сумму. А если продавцы покупаемых этими рабочими товаров тоже хранили деньги в моих банках…

Схема эта была личным Марии Иннокентьевны "изобретением", и ее эффективность повышалась день ото дня под личным ее контролем и наблюдением, поэтому, когда я задал Мышке простой вопрос, ответ последовал сразу же:

— Конечно, для этого вам потребуется свой собственный банк и в Германии, но если он будет иметь хорошую репутацию, то, пожалуй, оборотный капитал не превысит размера продаж за две недели. А может быть получится сократить его и до недели.

— Это радует. И именно поэтому я попросил бы вас самой созданием такого банка и заняться. То есть мы просто купим какой-нибудь уже существующий банк — для того, чтобы не тратить время на его регистрацию, ну а вы распишите все процедуры для его работы именно в нужном нам направлении. Вас, как только подходящий банк будет куплен, я назначу Председателем правления, и у вас будет вся полнота власти в нем…

— Вряд ли я справлюсь, ведь сейчас мне и без того приходится управлять и бухгалтерией компании, и Саратовским сельскохозяйственным…

— Надеюсь, у вас уже подготовлены помощники, которые смогут справиться с ними самостоятельно, лишь под вашим самым общим контролем. Ровно так же мы поступим и с германским банком: как только найдется подходящий управляющий, вашей обязанностью будет лишь контроль его деятельности. Я понимаю ваши опасения… но, должен честно сказать: у меня нет другого человека, который эту работу сможет выполнить правильно.

Банк удалось купить довольно быстро, уже в мае "Freiberg Handelsbank" — Торговый банк Фрайберга — начал неторопливую экспансию в других городах Германии. И Австро-Венгрии, для начала открыв отделение в Праге. А то приедет, скажем, фрайбержец из своей деревни в Прагу — где ему денег со счета снять? Правда, большинство жителей этого крошечного — в половину Ерзовки — городка рядом с Дрезденом о выдающемся успехе своего банка и не подозревали. В успех был действительно выдающийся: за три месяца с момента "смены руководства" банк только в Германии кредитов успел раздать миллионов на тридцать. Марок, конечно — но все равно сумма очень солидная.

Впрочем, кредиты раздать — дело нехитрое, главное — определить, кому их давать. В Берлине состоялась "прощальная гастроль" Сергея Игнатьевича: он "быстренько" проверял состояние потенциальных заемщиков. Большинство из них, скажем, не блистали — но многие кредиты успешно получали. Правда, под залог — но для большинства заемщиков кредит в "Freiberg Handelsbank" был единственным шансом остаться на плаву. И который большинство это упустило.

Однако "захват мирового господства" был бы оправдан лишь в том случае, если дома все в порядке. Чего, к сожалению, не наблюдалось. Ну, год такой, тысяча девятьсот одиннадцатый. Если мне склероз не отшибло, то зимой будут голодать около сорока губерний, и впервые именно в этом году без урожая останется запад Малороссии. А мне выпал шанс посмотреть, вырастет ли урожай в Заволжской степи.

Векшинск (как, впрочем, и Сталинград) стали городами совсем зелеными: на широких улицах проезжая часть от тротуаров, а те — от самих домов отделялись широкими газонами, обрамленными кустами и засаженными посередине деревьями. Очень тенистые улицы получились, и не очень жаркие — ну а за свежим видом зелени дворники с поливальными шлангами следили истово. Но то — города, а вот сельская местность выглядела несколько иначе.

В этой сельской местности улиц с тротуарами не было, поэтому не было и обрамляющих их газонов. Но вот что касается деревьев и кустов — они появились. Из кустов (новых) в степи появились желтая акация и черная рябина, а из деревьев — вязы, клены, разные тополя. Ну и дубы, конечно — однако за шесть лет дубы большими не вырастают. Вязы и клены вообще-то тоже, но их (как и большую часть кустов) уже привозили довольно большими. А погоды эти шесть лет были вполне приличными — и теперь на моей земле в Заволжье каждое поле в пару километров длиной и треть километра шириной обрамлялось лесопосадкой шириной в пятьдесят саженей — то есть в семьдесят пять метров. Не везде еще этот "лес" достаточно подрос — но на большинстве полос деревца уверенно высовывались из трехметровых зарослей акации, а пешком пересечь было трудновато и позапрошлогодние посадки: высаженные в качестве "подлеска" шиповник с барбарисом по защитным свойствам уже превосходили не только обычную колючую проволоку, но и спираль Бруно.

А еще поля, спрятавшиеся за густыми посадками, интенсивно удобрялись. Только в Черноморской губернии собиралось чуть ли не сто тысяч тонн удобрений — то есть водорослей, которые штормами выносило на берег. Ну и не только штормами: рыбаки теперь знали, что если с уловом проблемы, то трюм с водорослями с голоду пропасть не даст. Водоросли эти, по "кубинской" рецептуре, мелко рубили, морили в чанах с соляной кислотой, затем мешали со всякой соломой, опилками, камышом молотым, с песком — и в результате выходило почти двести пятьдесят тысяч тонн прекрасных удобрений. В которых было буквально все нужное: азот, калий, фосфор (в чаны заодно сбрасывали и все остатки с рыбообрабатывающих фабрик). И если та же кормовая свекла уносила с гектара треть тонны калия, то "бесплатное" удобрение тут же унесенное приносило обратно. Правда, его на гектар требовалось уже не триста килограмм, а тонн пятнадцать… но на пятнадцать тысяч гектаров в год "халявы" хватало. Однако "мой" кусочек Заволжья уже составлял семьсот пятьдесят тысяч гектаров — я попросту скупил почти всю землю вдоль Волги от Ахтубы до Еруслана.

Вдобавок "морские удобрения" все же были "солеными", так что их большей частью возили на огороды Калужской губернии — почему-то именно эта смесь чуть ли не удваивала урожаи капусты и картошки, а лишнюю соль дожди быстро вымывали. А поля я предпочитал посыпать калийной солью из Соликамска, фосфатами из Подмосковья и азотом с аммиачных заводов. В результате эти поля в хорошее время давали (с моей, "Саратовской" пшеницей) больше двадцати пяти центнеров, да и с простой белояркой под двадцать. А что будет в "плохое" — посмотрим…

Правда, особо смотреть на бескрайние поля не пришлось. Во-первых, кусты с деревьями горизонт загораживают, а во-вторых, все равно сквозь заводские стены видно плохо. Даже если не учитывать поля, засеянные еще осенью всяким клевером и прочей тимофеевкой, предстояло вспахать и засеять полмиллиона гектаров — и это только на Левобережье. А это — при круглосуточной работе в посевную — минимум пять тысяч "тяжелых" тракторов надо. Причем — в исправном состоянии.

За последние двадцать? сорок? много лет я очень хорошо понял, что автомобильный мотор в принципе и для трактора подойдет, но только на худой, самый худой конец. Ведь трактору что нужно? Большой момент на малых оборотах, а автомотор на малых оборотах ни мощи, ни момента не дает. Многоступенчатые коробки передач проблему решают… частично, но они получаются чуть ли не дороже самого мотора, а потому это — не выход. Выход — специальный мотор для трактора, то есть низкооборотный, с огромными цилиндрами — и желательно дизель, поскольку топлива для него в отходах бензино-керосинового производства набирается больше чем основного продукта. Да и при производстве масел соляры немало получается.

Придумать такой мотор — дело несложное, в особенности для человека, который вот уже вон сколько лет в основном моторами и занимается. Но от "придумать" до "сделать" дистанция немаленькая. Огромное спасибо Оле Мироновой (то есть Ивановой давно уже): именно благодаря ее не только упорному труду, но и широкой агитации появился на свет "Векшинский завод топливной аппаратуры", на котором четыре пятых станочников были женска полу. Поэтому форсунки особых проблем не вызывали. Но в моторе столько других деталюшек! По моим подсчетам — триста восемьдесят четыре, а по подсчетам Валеры Тимофеева — триста девяносто шесть. Ну он-то наверное маслосъемные кольца за три деталюшки считал, а я — в сборе…

Но, сколько бы их ни было, каждую требуется сделать и поставить на место. А для этого нужно было рабочих обучить, станки новые поставить — а сначала их сделать, после того как они уже разработаны будут — так что на подготовку выпуска нового трактора на восемьдесят дизельных сил потребовалось почти два года. И за зиму их даже сделать успели больше шести тысяч — но трактора требовались, как было отмечено, в исправном состоянии — а первый же выход тяжелой техники в поле показал, что коробки передач получились "слабоваты".

Почему ломались шестерни было непонятно, и для выявления реальных, а не "нарисованных" напряжений в работающей передаче пришлось мне вспомнить "детство золотое". Точнее, виденную мною когда-то в автомастерской проверку качестве ремонта коленвала, где ребята просто намазали место сварки поляризационной краской, а потом начали крутить это коленвал в тисках, глядя через поляризационные очки.

Высказанная вслух идея тут же нашла широкий отклик в массах — оказалось, что все всё про поляризацию уже знают. Ну, далеко не все и конечно не совсем всё, однако выяснилось, что химикам давно уже известен синтетический поляризатор под названием "герапатит". Ну а изготовить на его основе целлофановую поляризующую пленку было уже делом техники.

"Техника" тем не менее тоже времени требует, примерно четырех месяцев. Зато результат оказался очень… наглядным, что ли — совершенно неожиданно (для местных инженеров, я-то вообще не знал, что должно получиться) выяснилось, что нагрузки на зубцы шестерни на самом деле совсем не такие получаются, чем они, инженеры, думали. Зато (в очередной раз) среди них сильно вырос мой авторитет: оказалось, на как раз на косозубых эвольвентных шестернях, которые я так упорно пытался внедрить во всех местах, эти напряжения получаются минимальными.

Евгений Иванович Чаев из-за этого внезапно сильно подружился с Андреем Новиковым, и вдвоем они довольно быстро соорудили станок, который такие зубья на шестернях вышлифовывал и еще один, который делал для первого станка нужной формы абразивные диски. Довольно быстро — это всего-то за восемь месяцев, а трактора — они пока просто пару раз в неделю притаскивались в мастерские на замену коробок передач.

То есть и сил, и средств было в поля впихнуто очень много, а результат меня все же не порадовал. Точнее, не так: я все же ожидал большего, а получилось то, что получилось. В принципе не совсем уж печально все было, центнеров по шестнадцать-семнадцать на прикрытых лесопосадками полях собрать удалось. А на полях с "моей" пшеницей — так и вовсе под двадцать (правда их все же поливали вдобавок ко всему). И это при том, что "дикие" крестьяне не собрали вообще ничего — и в Царицынском уезде, и в Камышинском. В Саратовском в основном собрали столько же, сколько и посеяли — но хоть собрали. Да, вроде и знаний у меня по поводу этих лесопосадок с гулькин нос, а, оказывается, и от такого клочка польза получается немалая. Впрочем, в этот раз меня вопрос "урожайности зерновых в голодный год" интересовал разве что с "академической точки зрения". То есть — чисто из любопытства…