Аниара

Шло время. Перемены проявлялись

в потертости обивок и ковров.

Душа убога, бесприютен дух,

бессильем оба скованы, сидят

в космокомфорте скучном и убогом,

который был когда-то нашим богом.

Нам надоело обожать удобства,

достигли мы вершин комфортофобства.

Пронзают время дрожью боль и муки —

мы ими утешаемся от скуки.

Чуть слово или танец станут модны —

их тут же сбросит новый фаворит

в поток бесплодных дней, гнилой, безводный;

в поток, что к Смерти свой улов влачит.

Ленивые мозги — себе обуза.

И духи книжных полок в небреженье

стоят спиной к мозгам, груженным ленью, —

им и без клади мысли хватит груза.

Чудные знаки подает нам космос —

но, дальше своего не видя носа,

мы эти знаки тотчас забываем.

Так, например, приблизились мы к солнцу —

бесславно потухавшему соседу

того, что озаряло долы Дорис.

Тут Изагель, войдя ко мне, спросила:

— Так как же, милый? Будем или нет?..

Я отвечал, что время наступило,

а вот с пространством многое неясно.

Разумней будет, если мотылек

повременит лететь на огонек,

который предлагает нам услуги.

Ее глаза, как фосфор, засветились,

и гнев, священный гнев, зажегся в них.

Но согласилась Изагель со мной,

и далее голдондер охраняла

вне нашей группы, вялой и усталой.