Бросок костей

ГЛАВА 4 СЫН КОЛЕСНИЧЕГО

Однажды Карна рассказал своим родителям, что самое его сокровенное желание — стать лучником. Отец выслушал и ничего не сказал. Долгое время мать Карны пыталась заговорить об этом с отцом, но он только сопел в ответ. Карна не терял надежды и с волнением возносил молитвы Господу Шиве. Как-то Адиратха попросил сына сопроводить его в храм. Им позволили войти на территорию храма, но во внутренне святилище не пустили. Сутам и прочим людям с низким происхождением дозволялось молиться лишь под открытым небом.

Адиратха заметил, что под высоким баньяном сидел на помосте ни кто иной, как Крипа, придворный брахман и наставник. Гуру играл в кости и горячо спорил со своими партнерами по игре. Почтенный брахман был готов ударить одного из своих друзей, когда к нему приблизились отец с сыном. Адиратха скинул с плеч свою накидку-ангавастрам и повязал ее на поясе в знак почтения. Он замер в нескольких шагах от Крипачарьи и опустил глаза к земле. Так и должен был вести себя сута, желающий обратиться к брахману. Карна, немного тревожась, стоял за спиной отца. Крипа прекратил спор и с удивлением посмотрел на Адиратху. Что этому колесничему надо от него?

— О господин, у меня скромная просьба…

— Что ты! Я пуст, как разбитый горшок и не могу одолжить тебе денег. Будь у меня несколько монет, я бы сейчас пошел выпить вина! — Крипа разразился громким смехом.

Юный Карна слышал истории про некогда странствующего, не признающего многие нормы морали, брахмана Крипу, подвязавшегося при дворе Хастинапура. В последнее время ходили слухи, будто бы с приходом гуру Дроны, Крипу, несмотря на все недостатки, мудрого и искусного во владении оружием, отстранили от обучения царевичей.

Наблюдающий за поведением Крипы понимал, этот брахман мало заботится о том, что о нем могут подумать. Утром, когда его собратья по варне предавались молитвам и исполнению обрядов, он предпочитал находиться в питейном заведении, веселясь со своими приятелями. Наиболее замкнутая из всех варн — брахманы, и ее представители искренне опасались, что такой неуправляемый, и одновременно гениальный, человек представляет угрозу их обществу. Крипа действительно мог поспорить своей осведомленностью во всех вопросах с любым, осмелившимся бросить ему вызов. Он и любил спорить, бросать и принимать вызовы. У его оппонентов не находилось ответов на аргументы Крипы касательно священных писаний. Крипа намеренно высмеивал жесткое деление населения Бхараты на варны, все законы и правила связанные с этим. Свои слова он подкреплял стихами и гимнами из Вед и Упанишад.

Карна знал, его отец надеялся на помощь этого эксцентричного человека.

— О мой господин! Я не милостыню у тебя прошу! Будь добр, посмотри. Вот мой сын Карна. Он хочет стать лучником и учиться у тебя воинскому искусству.

— О! Вот кем он хочет быть!

Крипа спрыгнул с помоста, на котором сидел, и бросился к Карне. Он остановился на расстоянии ладони от лица юного суты, пристально смотря ему в глаза. Карна отступил на пару шагов, боясь притронуться к брахману и этим осквернить его. Сын краем глаза видел потрясенное лицо отца. Крипа сам нарушил законы своей варны, так близко приблизившись к низкорожденному. Наблюдающий за ними служитель храма хмурился и неодобрительно качал головой.

Крипа резко толкнул Карну. Мальчик пошатнулся. Тогда брахман схватил его за волосы и одной рукой приподнял над землей. Свободная левая рука Крипы хлестнула сына суты по лицу и сильно ударила в живот. Тело Карны пронзила боль, но глаза его не проронили ни слезинки.

— О господин! Господин мой! Не бейте его…, - взмолился Адиратха.

— Молчи, глупец! Я же не наказываю его. Твой сын смел! При должном обучении из него вышел бы отличный воин! Он умеет терпеть боль, — Крипа отпустил Карну и изящным, ловким движением оказался на своем изначальном месте на помосте.

Он сидел, смотрел на отца с сыном и перебирал пальцами свою черную бороду.

— Ты возьмешь его в ученики, о господин? — Адиратхи едва сдерживал слезы радости.

— Почему бы и нет, — полные губы брахмана сложились в лукавую улыбку.

— Но он сута…, я хочу сказать, о свами, мы шудры…

— Да будь он хоть нишадцем, нагом или млеччхом, меня это мало беспокоит! Главное — из него получится истинный воин! — Крипа посмотрел на сияющего от радости и гордости Карну.

— Когда же ему можно приступить к обучению, о господин? — низко склонившись пред Крипой, спросил отец Карны.

— Сразу, как только ты вручишь мне тысячу золотых монет, — с невозмутимым лицом ответил брахман.

— О господин…, о свами…, - Адиратха не верил собственным ушам.

Тысячу золотых монет ему не заработать и за сто лет верной службы!

— Мы так бедны…

— Мне очень жаль, друг мой, но в этом моей вины нет. Мне все равно, в какой семье родился твой сын. Но я нуждаюсь в деньгах. Вино и другие вещи, делающие жизнь радостнее, весьма дороги. А тут еще игра! Кости я кидаю хуже, чем стреляю из лука. Когда ты сможешь заплатить, немедленно присылай сына ко мне, и я сделаю из него лучшего воина Бхараты! В противном случае, он станет таким же возницей, как и ты!

— Но, господин мой…

— Глупец! Я что, целый день буду повторять тебе одно и то же? Мои друзья скучают и теряют терпение! Приходи с деньгами, тогда поговорим, — Крипа повернулся к ним спиной и возобновил прерванную игру.

Отец и сын стояли в тишине, опешившие оба, не обменявшись ни словом. Солнце поднялось высоко, горячий ветер гонял пыль по двору. Храмовые брахманы услужливо провожали торговца, совершившего щедрые подношения. Карна уставился в одну точку, не смея посмотреть на отца. Щека и живот вдруг заныли от нанесенных Крипой ударов. Лучше бы он сразу отказал учить шудру! Стыд и горечь унижения сжигали Карну.

Адиратха положил руку на плечо сына. Мальчик поднял голову и увидел глаза отца, исполненный непролитых слез. Карна возненавидел себя. Отчего бы ему не быть похожим на своих сверстников, одной с ним варны? Стать воином? Ему, сыны суты? Что за блажь охватила его? Карна здесь же поклялся изучить в совершенстве ремесло, предназначенное ему по рождению. Он станет величайшим возницей. Отец будет им гордиться!

— Не переживай, сынок. Мы что-нибудь придумаем. Хорошо, что он не отказал нам по причине низкого рождения. Дело только в деньгах. У нас есть колесница, хижина тоже чего-то да стоит. Я поищу себе другую работу…, мы что-нибудь да придумаем.

— Я больше не желаю становиться воином, отец! Давай забудем это, как пустой сон.

— Карна! Послушай меня…

— Нет, отец! Не будем говорить об этом. Научи меня управлять колесницей. И не вздумай ничего продавать ради меня, — Карна дрожал от стыда и гнева.

Наверное, он говорил слишком громко. Посетители храма заинтересовано смотрели на него и, даже Крипа обернулся узнать, что там случилось. Сердце Карны замерло. Вдруг наставник всего лишь пошутил про тысячу монет! Сейчас он подзовет Адиратху и скажет, что бы тот привел сына к нему завтра утром.

— Проваливайте отсюда, голодранцы! И хватит шуметь! Клянусь богами, невозможно даже сыграть в кости, не отвлекаясь на всякий кричащий сброд!

Недовольный Крипа добавил еще несколько крепких словечек, показывая, насколько он раздражен.

Под звуки храмового колокола отец с сыном побрели домой. Они шли по пыльным улицам, и в карканье ворон им слышался смех Крипы и его приятелей. Добравшись до дома, Карна молча ушел на задний двор, к колодцу. Он долго разглядывал колеблющееся отражение своего красивого лица. На мгновение он чуть не поддался искушению прыгнуть вниз и покончить со всем. Но представив рыдания матери и убитого горем отца, он стиснул зубы и отогнал наваждение.

«Я должен помогать родителям!»

Но сердце Карны ныло от перспективы всю жизнь быть простым возницей. Только безмерная любовь к родителям не позволила ему в тот день нырнуть в темные колодезные воды.

Пока не Видура не пообещал обратиться с просьбой к наставнику Дроне, Карна ни разу не говорил с отцом о том случае с Крипой. Сын суты утратил всякую надежду стать воином и смирился с безрадостной жизнью шудры. Но этот неожиданный ночной гость, влиятельный придворный — не милостью ли Господа Шивы он был послан в их скромное жилище?

Проснувшись задолго до рассвета, Карна совершил омовение. Едва сдерживая волнение, он принялся ходить веред-назад по маленькой веранде в ожидании отца. Вороньи крики звучали музыкой для его ушей. Ветер доносил ароматы жасмина и звуки колокола. На улице появились первые люди, идущие к реке. Из хижины вышла Радха и протянула мальчику чашку молока. Карна нетерпеливо выпил, рука его дрогнула, и медный сосуд с лязгом упал на пол. Мать перебирала его волосы, невольно касаясь серег на ушах сына.

— Где же отец? — спросил Карна, мотая головой.

Ему было не до материнской ласки.

Радха радостно улыбалась и с нетерпением ждала пробуждения соседей. Ей натерпелось рассказать о посетившей их дом удаче. Наконец, закончив утреннюю молитву, показался и Адиратха. Карна бросился ему навстречу.

— Какой ты нетерпеливый, сын мой! Ты не забыл помолиться?

Карна сделал все ранним утром, но не спорить же с отцом. Он замер и обратил свой взгляд на восток, где небо становилось шафрановым. Благодатное светило вставало и разгоняло мрак. Карна закрыл глаза, желая запечатлеть в своей памяти великолепное зрелище. Слова молитвы не шли на ум. Душевное волнение, сильное и чистое, заменяло ему строки священных текстов. Он чувствовал себя единым целым с ярким солнцем. Нежное прикосновение теплых лучей успокаивало его, делало радостным и счастливым.

Выйти из такого необычайного состояния Карну заставила рука отца, сжавшая его плечо. Сын улыбнулся и быстрым шагом направился к дворцу. Адиратха оглянулся, посмотрел в полные слез глаза жены и поскорее отвернулся, не желая показывать своих чувств. Карна ушел далеко вперед, и отцу пришлось поднапрячься, чтобы догнать своего бойкого сына.

Они прошли мимо храма, где в тени баньянового дерева Крипа уже метал с друзьями кости. Крипа заметил и окликнул Адиратху, но сута и его сын поспешили пройти мимо. До них донесся смех этого странного брахмана.

Их остановили стражники у внутренних ворот и поинтересовались о цели визита. Десятник с подозрением выслушал объяснения Адиратхи, и только после долгих уговоров послал одного из своих людей во дворец с донесением. Посланник вернулся лишь для того, чтобы сообщить — Видура находится на приеме у господина Бхишмы, и отцу с сыном придется подождать. Они так и остались ждать, стоя у ворот. Солнце пекло все сильнее и сильнее, а спасительная тень становилась все меньше и меньше. Каждый проходящий мимо человек вселял в них мимолетную надежду. Но время шло, и тревога начинала поселяться в их сердцах. Вдруг Первый советник забыл про них и про свое обещание! Когда Карна с отцом совсем пали духом, их позвали. Стражник указал на Видуру, стоявшего у входа в царские сады. Оттуда доносился звон мечей, сопровождаемый зычными указаниями наставника Дроны.

Видура улыбнулся, извиняясь за задержку. Карна не мог решить, лицемерил с ними советник, или действительно был великодушным и скромным человеком. Наконец, Карна и Адиратха оказались в дворцовых садах, среди которых находилась площадка для воинских упражнений. С удивлением Карна увидел в углу площадки стоящих на коленях царевича Суйодхану и его брата Сушасану. Головы их склонились от стыда. Дрона поправлял мишень для Арджуны, среднего из братьев Пандавов.

Маленький мальчик-брахман, похожий лицом на Дрону, собирал выпущенные царевичами стрелы. Подросток, не по годам могучего телосложения, играючи размахивал булавой. Все остальные ученики Дроны наблюдали за натягивающим тетиву Арджуной. Стрела не попала в цель, и наставник сокрушенно покачал головой. Тем не менее, Карна был поражен. Арджуна уже стрелял как взрослый воин, а ведь прошло всего несколько недель, как начались занятия.

«Возможно, и я буду стрелять не хуже», — подумал сын суты.

— Гуру! — с почтением в голосе позвал Дрону Видура.

Наставник выдержал долгую паузу, прежде чем заметить их присутствие. Когда он обернулся, Карна вздрогнул от его выражения лица. Мальчик догадывался, что сейчас произойдет.

— О! Советник Видура! Чем я могу тебе помочь? — жестом Дрона заставил учеником притихнуть.

— Это Карна, — Видура вытащил мальчика, спрятавшегося за отцом. — Сын моего друга Адиратхи.

— Но почтенный советник! Обучение уже в полном разгаре!

— Все так, гуру. Но Карна очень хочет обучиться воинской науке.

В голосе Видуры слышалась неуверенность. Долгое молчание Дроны заставило сердце мальчика бешено биться. Кулаки Карны крепко сжались.

— Мои ученики — сыновья царей, — наконец произнес Дрона.

— Вчера этот мальчик оказал большую услугу нашему царству, я и обещал…

— Повторяю тебе, Первый советник, я занимаюсь только с царевичами! — скрестив руки на груди, Дрона отвернулся.

— Я говорил об этом мальчике с самим регентом Бхишмой! Он сказал, что не видит ничего плохого в том, что ты согласишься взять Карну в ученики. Господин Бхишма добавил, что Хастинапур нуждается во всех воинах, которых он может взрастить.

— Почтенный Первый советник! Я не хотел этого говорить, но ты заставляешь меня. Спроси у мальчика, кем он родился, в какой варне.

— Какое это…

— Мне понятны твои симпатии к подобным людям, о советник Видура! Ты и сам к ним принадлежишь. Мальчик — сута, я — брахман. Неужели ты рассчитываешь, что я буду заниматься с ним?

От замешательства и стыда у Видуры вспыхнуло лицо. Его должность при дворе была намного выше, чем у Дроны. Но у него никогда не хватало решимости противостоять тем, кто превосходил его по варне, по происхождению. Карне не хотелось слушать продолжение их спора, он и так знал, что все кончено. Сдержать слезы уже не хватало сил.

Дрона резко повернулся к Видуре и с вызовом в голосе сказал:

— Думаешь, что можно вот так прийти и заставить меня взять в ученики мальчика-суту? Как Первый советник царя ты можешь выгнать меня отсюда! Только прикажи, и я, с супругой и сыном, тот час покину Хастинапур! И я или умру с голода, или найду себе занятие в другой стране! В такой, где уважают брахманов и не заставляют их против законов варны! Лучше голодать, чем подчиняться шудре. Можете делать все, что угодно, и ты, и регент Бхима, но я не буду учить низкорожденных!

Пользуясь случаем, царевич Суйодхана решил подняться с колен. Его наивная попытка не прошла незамеченной. Дрона громко закричал:

— Ты болван, если так нагло ведешь себя на моих занятиях! Делай то, что тебе приказано!

Суйодхана покорно опустился на колени.

— Дрона! Своими словами ты только что оскорбил царевича Каурава и все царство в его лице! Всему есть предел…, - Видура выхватил меч.

— Что? Мне угрожает оружием низкорожденный человек? Хотя о чем это я! Первый советник — шудра, его царь — слепец, а наследник царя — высокомерный невоспитанный царевич! Неудивительно, что сута возжелал стать воином. Что дальше? Придет нишадец проситься ко мне в ученики?

Карна уже больше переживал за Первого советника, чем за себя. Он мог видеть, как Видура изо всех сил пытается сдержать свой гнев.

— Хорошо, вскоре ты узнаешь, что решил господин Бхишма, — Видура подчёркнуто низко поклонился Дроне.

Такой поклон подействовал на Дрону сильнее, чем пощёчина.

— Ты! Ты…, ты смеешь оскорблять брахмана? Но мы еще посмотрим, прислушиваются ли в Хастинапуре к словам брахмана, или здесь внимают только жалобам шудры! А теперь убирайся отсюда. Это место предназначено для кшатриев. Таким как ты, здесь не место. Не забудь прихватить возницу с его сыном. Далее я буду говорить только лично с великим регентом!

Больше не проронив ни слова, Видура удалился. Карна поспешил уйти вслед за ним. Только Адиратха стоял несколько мгновений, прежде чем с тяжелым сердцем покинул царские сады.

Дроне была неприятна встреча с бедными сутами. Он знал, мальчик обладает задатками великого воина. На глазах гуру Карна вступил в схватку с нагами Такшаки. Но смелость смелостью, а происхождение никто не отменял. По-человечески Дрона сочувствовал отцу, желающему помочь своему сыну исполнить желание. Но его собственный гуру, знаменитый Парашурама приучил Дрону чтить чистоту и святость варн. В этом Дрона не был похож на своего шурина Крипу, которого и ненавидел и боялся одновременно. Ученостью и владением оружием Крипа мог поспорить с Дроной. При всех своих достоинствах, Крипа был безнадежным эгоистом, находившим удовольствие в осознанном нарушении всевозможных правил и законов. Дрона не мог себе такого позволить.

«У меня есть сын, я должен его вырастить», — подумал Дрона и полными любви глазами посмотрел на Ашваттхаму.

Но сам Ашваттхама смотрел не на отца, а вслед удаляющемуся сыну суты. Брахман с горечью подумал:

«До встречи с этим негодником Суйодханой мой сын был милым ребёнком. Общение с царевичем испортило его».

Но как богато и сыто зажили они в Хастинапуре! Дрона волновался, не отравит ли Видура слух регента наветами, не вышвырнут ли его вместе с семьей за городские ворота. Готов ли он вновь вернуться к нищете? Что будет тогда с его сыном? И всё из-за глупого мальчишки-суты, вбившего себе в голову невесть что!

Царевич Суйодхана во многом напоминал Дроне Крипу, но парень отличался большой силой воли. Он задавал много вопросов и подвергал сомнению ответы на них. Он заставлял Дрону чувствовать себя неполноценным. За это брахман отвечал ему на занятиях так, как обычно отвечают учителя ненавистным ученикам. Дрона буквально дразнил самолюбие царевича, постоянно сравнивая его с Пандавами, всячески превознося достижения последних. Он надеялся таким образом сломить мятежный дух мальчика, смягчить его характер.

Дрона вполне обоснованно полагал, что человек такого нрава, как Суйодхана, обретя силу и власть, приведет себя и других к катастрофе. Не обуздай его сейчас, он навяжет свою волю всему царству, которое сам же в конце и погубит. Будучи наставником, Дрона считал долгом воспитать учеников достойными членами общества. Его наука не была рассчитана на взращивание мятежников, бросающих всем вызов и опрокидывающих принятые устои. История Бхараты показывала, как боги объединялись с людьми и повергали в прах подобных мятежных правителей. Равана, Бали и Махабали, их взлеты и падения, служат прекрасным доказательством этому. Основы мироздания должны быть вечными и неизменными. Желающим нарушить сложившийся порядок препятствовали боги. Обитатели небес воплощались на земле. Аватары богов стирали злоумышленников, посягнувших на извечные устои, в порошок. Так боги, принимая земное рождение, защищали основу основ — Дхарму.

По малейшему подозрению Дрона порол Суйодхану и назначал ему позорное наказание. Когда телесные страдания не помогали образумить упрямого царевича, наставник сравнивал Суйодхану и его братьев с различными злобными асурами из старинных преданий, неспособными отличать добро от зла. Как ни странно, это действовало. Суйодхана мог утихомириться на целый день. Пятеро Пандавов не упускали случая посмеяться над двоюродными братьями. Дрона не сомневался, что не напрасно выбивает из царевича мятежный дух. Он считал, что также подает пример своему сыну Ашваттхаме, возможно, будущему наставнику следующего поколения царевичей. О! Если все получится, то наступит замечательное время, создастся прекрасный мир, в котором люди, подобные Видуре, то есть шудры, будут знать свое место.

Сейчас же, увидев Ашваттхаму беседующего с Суйодханой, Дрона вышел из себя. Он бил сына, пока не заболела рука. Таким образом брахман выместил на тщедушной тельце Ашваттхамы весь свой гнев, накопившийся из-за долгой бедности, подогретый стычкой с Видурой, а также страхи, сомнения и горести. Затем отец подтолкнул ревущего сына к Пандавам, заставив сесть рядом с Арджуной, своим любимым учеником. Арджуну позабавило бедсвтенное положение сына гуру, но он смог спрятать улыбку. Пока гуру продолжал кричать на Суйодхану, Бхима пару раз больно ущипнул Ашваттхаму и обозвал его маменькиным сынком. Мальчик заплакал еще горше, но добился этим только еще одной оплеухи от родителя.

За происходящей драмой из густой листы мангового дерева внимательно наблюдали две пары любопытных глаз. После того, как наставник жестоко наказал собственного сына, Джара спросил Экалавью:

— Ты думаешь, что он возьмет тебя в ученики? Он даже Карну отказался обучать! А ведь нишадец еще ниже суты по рождению.

— Лучше помолчи, дурак! Что-то стал много говорить. Да, я собираюсь учиться у него. Сидя здесь, можно узнать не меньше, чем узнает бедный вечно наказанный Суйодхана. Я буду наблюдать, как наставник учит Арджуну, и повторять все его уроки. Никто, даже сам Дрона не помешает мне так проходить обучение. И однажды я удивлю гуру! Я одолею Арджуну, его любимчика! — Экалавья отвесил тумак рассмеявшемуся над его дерзким замыслом Джаре.

— Ты снова задержался допоздна, — посетовала Паршави и предложила мужу простой ужин.

Видура лишь улыбнулся в ответ и взялся за еду. Аппетита, правда, у него не было.

— Хватит, — отказался он от следующего блюда и вытер руки полотенцем, поданным ему Паршави. — Мальчики спят?

— Ты спрашиваешь так, будто это нечто необычное. Ты приходишь так поздно, что почти сразу же уходишь. Иногда и вовсе ночуешь во дворце. Неужели у тебя так много дел?

— Ты же знаешь, Паршави, сколько врагов и завистников у Хастинапура. Мне жаль Бхишму. Старик несет на своих плечах слишком тяжелое бремя. Мой долг…

— А перед семьей у тебя нет долга? Должна ли я напоминать тебе о долге перед сыновьями? Ты — Первый советник! Но посмотри, как мы живем. У нас нет собственного дома. Ты не желаешь завести слуг. Ты не пользуешься колесницей, а ходишь пешком, тратя на дорогу то время, которое мог посвятить нам! Ты наслаждаешься своей бедностью! Над нами смеются соседи! Любой писарь живет лучше, чем мы! Ты же брат царя! Разве ты можешь так жить? Бхишма этого не знает?

— Мы уже не раз об том говорили, — отрезал Видура и поспешил пройти в комнату, где спали его сыновья-близнецы.

Он сел рядом с ними и долго наблюдал за их безмятежным сном.

— Мы должны подумать о них. Времена ныне неспокойные. Наши сыновья прилежно учатся, но какая судьба их ждет во взрослой жизни? Кем они станут? Все лучшие места и посты занимают брахманы. Я боюсь за их будущее.

— Доверься богам, Паршави. Мы никому не причиняли зла и у нас нет причин не верить в людскую доброту. Слишком сильное беспокойство о будущем говорит о недостатке веры в богов.

— Тогда отчего и ты и Бхишма так переживаете за будущее страны? Оставьте всё богам!

Паршави пожалела о вырвавшихся у нее словах. Ее муж очень трепетно относился ко всему, что касалось благополучия царства. Видура поднялся и молча удалился в их спальню. Завершив домашние дела, Паршави тоже пришла в спальню. Ее супруг лежал лицом к стене. Они осторожно присела рядом и стала искать слова, способные растопить образовавшийся между ними лед.

Видура вдруг повернулся к ней и сказал:

— Иногда я задаюсь вопросом — не напрасны ли все мои усилия, есть ли польза от моего тяжелого труда.

Паршави взяла мужа за руку.

— Что-то случилось?

— Ничего страшного. Я всего лишь хотел помочь бедному мальчику осуществить мечту, но был оскорблен и опозорен наставником Дроной. Кем ты ни будь, и что ты не делай, в нашей стране все сведется в итоге к твоей варне, к твоему происхождению.

Жена Видуры прекрасно знала, когда лучше промолчать. Они тихо сидела рядом, слушая глубокое дыхание супруга.

Приближался рассвет.

— Ты права. Мы построим хороший собственный дом. Когда нас не станет, у детей должны быть крыша над головой, — голос Видуры был еле слышен.

Снова Паршави ничего не ответила. Про то, что они скоро построят свой дом, она уже не раз слышала от мужа, но и в это раз не стала спорить. Женщина проскользнула под одеяло и положила руку на грудь мужа. Засыпая, она чувствовала, как беспокойно бьется его сердце под ее ладонью.

Карна сидел в углу своей хижины и смотрел во тьму ночи. Он не мечтал бросить однажды вызов Арджуне. Он размышлял о лучшем способе положить конец жалкой, никчемной жизни суты