Цветины луга

40

Сыботин пришел домой и, сияя от радости, сообщил Игне, что им дали двухкомнатную квартиру. Яничка тоже была дома. Ей так и не удалось поговорить с инженером, но она уже знала, что Ицко выпустят. До поздней ночи ее счастливый голосок звенел по всему дому.

— Мама, там все есть: и ванная, и большая кухня!.. Мы будем на самом верху, никто не будет толочься у нас над головой.

— Ну, хватит тебе, замолчи! — пыталась урезонить ее мать, но девочка продолжала болтать и никак не могла уснуть.

— И гостиная очень светлая, с балконом. А одна комнатка совсем маленькая, как раз для меня. Это будет моя комната, правда? Я уже решила, что там поставлю. Пап, ты мне закажешь этажерку для книг?

— Хватит, хватит! Ты еще учиться не начинала, а уже об этажерке думаешь, — опять остановила ее мать.

— Я уже план начертила, как все расставить. И учительнице Маре рассказала. Ей понравилось! Только она сказала, что напротив кровати нужно поставить еще и диван. Ведь ко мне будут приходить гости!..

— Так вот почему ты с ума сходишь — ты мне будешь гостей таскать в дом! — подозрительно посмотрев на дочь, отрезала Игна.

— А мои одноклассницы, мам? Мы же будем собираться, писать доклады, решать задачи, заниматься в кружках!.. Ты думаешь, в техникуме легко учиться? Это тебе не деревенская школа! Там такие чертежи!

До поздней ночи Яничка не могла нарадоваться новой квартире, а еще больше тому, что освободят Ицко. Никто не знал, каково ей было в эти дни. Ночами металась в постели и плакала в подушку. Во сне видела его мертвым и кричала не своим голосом. Мать вскакивала с постели и спрашивала:

— Что ты кричишь среди ночи?

Яничка просыпалась и молча укрывалась с головой одеялом. Ночи были полны кошмаров. Никогда в жизни она не испытывала такого. И некому было открыться, излить все, что накопилось на душе, рассказать о своей любви… Она ничего не рассказала ни учительнице Маре, ни Лене, которая сгорала от нетерпения узнать ее тайну. По ночам Яничка плакала, а днем, стиснув зубы, мрачно противилась всем поручениям матери, часто без всякой причины спорила с ней, пререкалась.

Сейчас все это было позади. Она уже видела маленькую комнатку, этажерку с аккуратно расставленными книгами, стол, застланный белой скатертью, диван и маленькие табуретки перед ним, еще один маленький столик в углу и на нем радио. И еще — скрытая от всех, доступная только ей и, конечно же, ему, когда он будет приходить в гости, совсем маленькая фотография в такой же маленькой рамке.

Яничка представляла себе, как он придет к ней. Как будут у нее собираться подружки, ну, а иногда и мальчишки, и как в один прекрасный день появится он и поразит всех героизмом невинно пострадавшего человека. А потом он будет приходить и один, пока родители не привыкнут к этому и не оставят ее в покое, как многих других девочек… Это ведь так современно!

И Сыботин до поздней ночи делился с Игной планами, как они устроятся на новом месте.

— Возьмем отсюда кухонную плиту. Куплю электроплитку с двумя конфорками. Захочешь сделать что-нибудь на скорую руку — повернешь рычажок, раз — и готово!

— Включайте себе там, что хотите, делайте, как хотите, а меня оставьте в покое!..

— Да ты послушай, — басил под одеялом Сыботин, — ты сначала пойди, посмотри да поживи немного, а там — как знаешь. Насильно тебя никто там держать не будет.

— Я уже ходила! Видела у Тучи и кухню, и коридор, и две комнаты с балконом. Все они, как коробки — одну от другой не отличишь. Знаю, нечего расписывать…

— Пол паркетный…

— Не хочу я никаких паркетов! Мне мой крашеный пол больше по душе — и вымыть его можно и вытереть как угодно!

— Ну, как так можно? У тебя же дочь там жить будет, а ты будешь здесь одна куковать, как кукушка.

— Конечно, ты и дочь подучил! Вот и пусть она тебе там варит и жарит! Живите одни! А я отсюда — никуда!

— Что же у нас за семья будет? Мы в одном месте, ты в другом.

— Вот и ломайте себе голову, раз вам не сидится на одном месте. А я знаю свой шесток, его и буду держаться.

— Ну что ты будешь делать! Ведь столько воды утекло, весь мир изменился! Вон и учительница наша переехала. И муж ее не сегодня-завтра там будет. Как только ему предложат зарплату побольше, он перейдет на завод работать агрономом. В парке цветы опрыскивать будет! И все из-за того, чтобы жена рядом была.

— Знаю я его, он не лучше других! Тряпка!

— Тебя послушать, так выходит, что все люди подлецы, одна ты умнее всех. Ну, скажи мне, что ты высидишь здесь в деревне?

— Слушай! — Игна, вскочив с постели, в одной рубашке, с распущенными волосами, точно русалка, склонилась над ним и выпалила: — Вот ты себя считаешь умным. Где же твой ум, если ты можешь оставить дом? Ты понимаешь? Свой родной дом! Туча оставил, так ведь он человек с заслугами. Сегодня он заведующий, завтра начальник, послезавтра заместитель директора, а там и директором завода станет. А ты кто? Кто ты, я тебя спрашиваю, куда ты пойдешь, если тебя уволят? В партизанах не был, ятаком тоже, никаких заслуг у тебя нет. Куда ты пойдешь? Куда ткнешься, кого попросишь? Таких рабочих, как ты, везде хоть пруд пруди!

— Я не простой рабочий, а квалифицированный.

— Знаю я твою квалификацию! Она у тебя как соломенная шапка. Пока светит солнышко, все хорошо, а чуть дунет ветер, и нет ее, унесло, ходи простоволосый — людям на смех. Вот почему я дорожу этим домом. Он ни есть, ни пить не просит. Здесь я присмотрю и за садом, и за цыплятами, и за коровой, и поросенка выкормлю, чтобы все было, чтобы можно было и свежим мясцом и молочком побаловаться.

— Ты что же, думаешь, мы на заводе голодные сидим? Да там всего хватает! Хочешь дома ешь, хочешь — в столовой. И тебе легче будет. Можно будет не возиться на кухне, в столовую запишемся.

— Еще чего не хватало!

— Ну, не хочешь, как хочешь! Сиди здесь одна, как квочка на пустом гнезде! — зло бросил Сыботин и повернулся к жене спиной.

Вдруг скрипнула дверь и на пороге в одной рубашке появилась Яничка.

— Пап, я тебе буду готовить! Оставь ее в покое! — и, фыркнув, убежала в свою комнату.

То, что Яничка не спала, а слышала их разговор и осмелилась не только вмешаться, но и посмеяться над матерью, удивило их обоих. Пораженные выходкой дочери, они опять повернулись друг к другу лицом.

— Видела? — пробасил Сыботин. — Она уже не маленькая. А ты хочешь оставить ее одну. Какая же ты мать после этого? Ты подумала, что будет с ребенком?

Сам того не зная, он задел Игну за самое больное место. Она лучше, чем он, понимала, что происходит с Яничкой. Игна уже почти забыла о первом проступке дочери, и теперь в ее сердце открылась старая рана. Она не знала, что делать — то ли следить за мужем, чтобы он не спутался как-нибудь с экскаваторщицей, то ли держать на привязи дочь, чтобы та не погибла по своей детской неопытности. Баловницу, вкусившую, хотя и случайно, сладость первого поцелуя, так же трудно удержать на привязи, как трудно удержать в гнезде оперившегося птенца. Неумело подпрыгивая, беспомощно трепыхая крылышками, он может упасть и разбиться.

— А ты что себе думаешь, когда тянешь ребенка на этот завод? — вздохнула Игна и, приподнявшись, наклонилась над ним. — Ты что думаешь, когда отпускаешь ее одну домой вместе с этим твоим любимым Ицко, который сидит сейчас в тюрьме?

— Да ведь они еще дети, — пробормотал Сыботин.

— Хороши дети! Если уж ты решил взять ее к себе, смотри — не зевай! Ты и так ее разбаловал! Пальцем не давал тронуть. Смотри, как бы она не «отблагодарила» тебя за это.

— Не меня, а тебя за то, что совсем не думаешь, что творишь. На битье да ругани далеко не уедешь. Так не воспитаешь, а только озлобишь.

— Она и так меня не любит. Это ты ее идеал. На днях она мне такое сказала, что я чуть с ума не сошла: «Что это, — говорит, — ты живешь, как вдова? Почему не выходишь замуж? Я бы на твоем месте давно уже решила этот вопрос…»

— Так она же пошутила. Ребенок и тот смеется над тобой! Тебе муж лучшую жизнь предлагает, а ты упрямишься… Получается, что ты из-за этого проклятого дома готова и семью разбить и на ребенка начхать.

Через открытое окно в комнату проникал аромат свежего, отсыревшего от полуночной росы сена и едва уловимый запах далекого дыма. Пели петухи, а из-за холмов доносился грохот машин. Игна до утра не могла сомкнуть глаз. Думы о судьбе Янички, единственной дочери, мешали заснуть. Что с ней будет? А если поскользнется? Игна была уверена, что после того, как Ицко попал в тюрьму, ослепление девочки быстро пройдет. Первая любовь — это всегда знак: заруби себе на носу, намотай на ус. Если Яничка будет здесь, под ее присмотром, то второй раз она так легко не попадется на удочку.

Каждая мать живет иллюзией, что если ее ребенок находится рядом с ней, если она знает, куда он пошел и во сколько вернется, то вся его жизнь для нее ясна и открыта. Даже если и не видит всего, то может легко себе все представить и предотвратить опасность. А если ребенок далеко?.. Девочкам опасно оставаться одним, без матерей. Игна понимала, что именно из-за строгого контроля у Янички появилось желание убежать от нее, делать все наперекор. В таком возрасте детей тянет ко всему запретному, а отцы слепы. Они не знают, на какие уловки способны девочки в этом возрасте, и позволяют играть собой, не подозревая об обмане. А Яничка — девочка бойкая, она легко может обмануть отца. Каждый день будет возвращаться поздно, будет встречаться с кем-нибудь, шляться где попало, и никому до этого не будет дела. Там ведь не село, где каждый может придти и сказать: «А ваша Яничка то-то и то-то». Там каждый занят только собой, никто и слова не скажет, даже если и увидит, что она с кем-нибудь обнимается или еще хуже — целуется.

Техникум от завода далеко. Дорога идет через овражки и полянки… А сколько там укромных местечек… И от этих мыслей Игне становилось страшно.

Сыботин днем и ночью на работе. Кто даст ей гарантию, что никто не ворвется к девочке в квартиру? Она ведь сумасбродка. Откроет дверь, не спрашивая, кто пришел и зачем. Придет кто-нибудь будто за книгами, она откроет и все кончено!.. Игна потом рви на себе волосы. Сыботин себе вернется поздно вечером и сразу завалится спать. Ему и в голову не придет, что на его кровати, может, его дочь валялась с каким-нибудь беспутным парнем…

Сыботин безмятежно спал. Он свое дело сделал — ранил ее в самое сердце, и сейчас она мечется, не находя места, а он себе спит, как убитый. Яничка для нее была всем. Потерять ее равносильно смерти.

Утром, собирая одежду мужа и дочери, она сказала: «Вы езжайте, а я посмотрю…»

Яничка, как угорелая, носилась с вещами от дома к машине и обратно. Сыботин таскал столы и стулья, матрацы и одеяла. Постепенно дом пустел, а машина наполнялась вещами. Девочка радовалась. Отец старался не выдавать своей радости, а мать страдала.

— Такая уж моя судьба! — вздыхала Игна, осматривая опустевшую комнату Янички, полупустую спальню, где проходила их с Сыботином жизнь, неубранную кухню, где женщина обычно проводит большую часть жизни и где каждый день она держит экзамен перед мужем. Кухня — это вся ее жизнь, ее судьба. Сколько ссор, сколько раздоров между мужем и женой происходит на кухне. Захотелось мужу чего, жена должна ублажать, а не то — любовь может пойти на убыль да и исчезнет совсем. Деревня — не город. Там нет ни столовых, ни ресторанов, где бы недовольный стряпней жены муж мог заказать себе еду по вкусу. Кухня — самый лучший ресторан для мужчины!

Кухня Игны была самым привлекательным уголком не только для Сыботина, но и для всех, кто заходил к ним в дом. Гости приходили часто и почти не заходили в комнаты, допоздна засиживаясь на кухне. Как-то сложилось так, что и вся жизнь у них проходила на кухне. Здесь выросла Яничка, здесь строились все планы на будущее. Здесь Сыботин отдавал ей деньги, оставлял все, что приносил с завода, здесь они переживали и радость и горе. А там, на втором этаже, в верхних комнатах только ночевали, да и то не всегда. Весь день Игны проходил на кухне, в этой небольшой, уютной комнате… Солнце заставало ее хлопочущей у плиты, а ночь — прикорнувшей около печки.

Теперь все изменилось. Муж с дочерью вынесли из дома приемник, стол, тюлевые покрывала и занавески. Игна относилась к этому равнодушно, но когда дошла очередь до кухни, Игна не выдержала:

— Плиту не отдам! Не отдам вам кухонную плиту!

— А зачем она тебе? Ты и на очаге сготовишь! — поддел ее Сыботин.

— Ты что, хочешь, чтобы я, как моя прабабка, готовила? Первобытным способом?

— Так ты же сама бежишь от удобств. Никто тебя не неволит!

— Это моя плита! Я сама ее купила, и сама привезла! Всю дорогу над ней дрожала, боялась, чтоб не обился никель! — кричала Игна, чуть не плача.

Ссора разгоралась. Он вскинул плиту на спину, а Игна ухватилась за нее обеими руками и не пускала.

— Говорю тебе, оставь плиту!

— Плиту я не оставлю, но если уроню, тебя же искалечу.

— Я с тобой разведусь из-за нее, так и знай.

— Разводись, если хочешь, но плиту я все равно возьму!

— Эту плиту я купила на свои деньги, за свои трудодни. Люди знают, они подтвердят.

— Пап, оставь ее! Я буду готовить на электроплитке. А то она все село соберет.

И Сыботин сдался. Он уже хотел было снять плиту со спины, но в эту минуту Игна почему-то заколебалась и оставила его в покое. Сыботин не ожидал, что жена, так безропотно помогавшая им с утра, поднимет гвалт из-за какой-то там плиты. Он хотел спокойно, без шума перевезти вещи в новую квартиру. И вдруг Игна взбунтовалась, стала кричать, а после слов Янички вдруг совсем неожиданно присмирела и смолкла. Плита ей была ни к чему. Много ли ей одной надо? Зажаривать в духовке молодых барашков она не собиралась. Игна ухватилась за нее, как утопающий за соломинку. Рушилась семья, и она не выдержала… Она не находила себе места еще со вчерашнего вечера, с того самого момента, как после разговора с ней Сыботин уснул. То, что говорила она мужу и дочери, было одно, а внутри у нее клокотал другой голос, рвался наружу, выжидая удобный момент. Внешне она была спокойна, согласна разлучиться с мужем и дочерью, а сердцем противилась этой разлуке, особенно расставанию с Яничкой. И поняв, что уже никакими силами их не удержать, бросив взгляд на разоренный дом, из которого, казалось, навсегда ушла жизнь, оставив на земле страшные, опустошительные следы, она не выдержала и сдалась…

— Берите… берите и плиту…

Пока Сыботин грузил плиту на машину, Игна слонялась по дому, не находя себе места. И хотя глаза ее были полны слез, она не плакала, а только глухо стонала, проклинала и отшвыривала все, что попадалось ей на глаза.

— Будь оно все проклято! Я собирала по крупинке, по перышку, чтобы свить гнездо, птенцов вывести, а они выросли и улетели из родного гнезда…

Яничка пронеслась по лестнице, не обращая внимания на причитания матери. Она летела, как на крыльях, с нетерпением ожидая момента, когда, наконец, они тронутся. Ей не терпелось скорее войти в новый дом, устроиться и стать самостоятельной независимой маленькой хозяйкой.

— Игна, — вдруг сказал Сыботин, — а не поехать ли и тебе с нами? Хоть посмотришь, где наша дверь. А то вдруг навестить задумаешь, неудобно ведь у людей спрашивать, где муж живет…

Игна как будто ждала этого приглашения. Это была рука, протянутая ей, покинутой и одинокой. Хотя она внешне и оставалась непреклонной, но глядя на хаос, царивший в доме, вдруг поняла, что ей никогда не удастся навести здесь прежний порядок. Пустоту не заполнить, как не собрать плодов с дерева, вырванного с корнем. На его месте будет зиять глубокая страшная яма. Те немногие вещи, которые остались, как их ни расставляй, все равно не могут заполнить зияющих пустот.

Дом выглядел мрачным, безжизненным. В заброшенных комнатах поселилось одиночество. Оно преследовало Игну по пятам уже сейчас, когда Сыботин и Яничка еще были здесь.

Поэтому, как только Сыботин, который был больше чем уверен, что она ни за что на свете не согласится, сказал ей: «Может, и ты с нами поедешь, посмотришь, где наша дверь», Игна с готовностью ответила:

— Поеду!

От неожиданности он рассмеялся. И не только потому, что она таким образом спасла его от стыда перед односельчанами, которые, конечно, не замедлят спросить: «А где же Игна?», но и потому, что Игна оставалась верна себе. Она всегда озадачивала его неожиданностью своих решений.

— Ты что думаешь, я так вас и отпущу? — строго сказала Игна. — Что я за мать, если не увижу, где будет жить мой ребенок. А тебя пусть хоть нечистая берет — мне все равно!

— И я тебе про то толкую: не из-за меня, а из-за Янички!

Погрузку закончили, когда взошло солнце. К Сыботину во двор стали заглядывать соседи.

— Игна, и ты что ль надумала ехать? — не удержалась одна из соседок.

— И мама едет! И мама! — кричала ликующая Яничка.

— Ну, нет! Поеду на денек, посмотрю, чтоб вещи выгрузили как следует, чего-нибудь не разбили, не сломали.

— Да зачем тебе торопиться. Поживи! — говорили соседки. — А за хозяйством мы присмотрим, ты не беспокойся!

— На одну ночь можно остаться, пока вещам лад дадим, — согласилась Игна и начала выносить свои вещи, к которым ни Яничка, ни Сыботин не решались притронуться.

Соседки брали их у нее из рук и клали на грузовик.

— А где же шофер? — спрашивали мужчины, осматривая перегруженный грузовик, из кузова которого торчали стулья, матрацы, кровати.

— Там он, в машине, — отвечала Игна, осматриваясь по сторонам, не забыла ли она еще чего-нибудь.

Мужчины заглянули в кабину. Шофера не было.

— Кто же поведет машину, Сыботин? Смотрите, как бы шофер этот вас не вытряхнул где-нибудь в канаву, как наш, который искупал баб в Тонкоструйце.

— Мы этого не боимся, — посмеивался Сыботин. — В войну этот шофер танк водил, а сейчас на заводе гальку и железо возит.

— Ты это про себя? Мы, правда, слыхали, что ты в этом деле смыслишь, но здесь ведь целый дом на грузовике лежит. Игна, он вас перевернет. Не садись на машину.

— Мне бояться нечего. Я уже сколько лет сижу на его машине, пока еще ни разу не перевернул, — шутливо отбивалась от них занятая своими делами Игна.

Она опять вошла в дом. Грузовик уже фыркал, а Игна стояла и думала. Какая-то сила заставила ее вернуться в дом, как будто она забыла там что-то самое важное.

Яничка, точно большая кукла, стояла в кузове возле сваленных в кучу вещей. Вокруг машины галдели соседи, а Игна все стояла посреди комнаты, пытаясь вспомнить, что она здесь забыла, за чем вернулась. Она смотрела на стены, где ей было знакомо все до последней мелочи. Но сейчас, впервые за всю жизнь, она не смогла бы ответить на вопрос, что она ищет и где оно лежит. Она была не в состоянии ответить на этот вопрос. Ответ на него нужно было искать не на полках, а в ее душе. Игна не только провожала мужа и дочь, но и навсегда прощалась со своим гнездом. Именно сейчас, в последнюю минуту, она поняла это и у нее тоскливо сжалось сердце. Все кончено! Возврата больше нет! Она навсегда прощалась со своим домом, потому что он никогда уже не станет таким, каким был раньше. И Игна уже не будет прежней Игной, хоть и вернется опять сюда с завода. Завод теперь всегда будет присутствовать в ее мыслях, жить в ее сердце.

Сидя здесь, мыслями она будет там, на заводе, с дочерью и мужем. И когда они приедут к ней, она будет их встречать уже не как близких людей, приехавших после долгой разлуки в свой родной дом, а как гостей. Дом, который был крепостью семьи, потерял свое значение, его заменит новый, заводской дом. Какой он, Игна еще не знала, но ей хотелось, чтобы там были все дорогие для нее вещи, которые постоянно напоминали бы им о деревенском доме. Все, что было здесь, она перенесет туда. И ничего не изменится. Новыми будут стены, да крыша, а все остальное останется прежним. И Сыботин, и Яничка, и она, и вся обстановка — все как было.

Стояла, пытаясь вспомнить, что еще нужно было бы взять с собой… И вдруг ее осенило. Она бросилась к окну и схватила горшок с геранью. Там, в новом доме обязательно должен стоять горшочек с деревенской геранью. Ей казалось, что уехать без цветка было бы непростительной ошибкой.

— Мама! — услышала она голос Янички.

— Чего ты там копаешься, Игна? — спросила ее показавшаяся в дверях соседка.

От неожиданности Игна выпустила из рук горшочек.

— Ну вот! — сказала соседка. — Неужто из-за герани вернулась?

Игна ничего не ответила. Она собрала с пола рассыпанные кусочки земли и сложила их в разбитый горшок. Ей хотелось сохранить для нового дома даже землю, в которой в старом доме рос цветок. Нужно будет только купить новый горшок, а земля и цветик останутся такими же, как были здесь. Нет, нет! Так просто Игна не может! Она добьется своего. Она перенесет душу своего старого дома на новое место. Место новое, это верно, но душа-то останется старой! Изменится ли эта душа на заводе, этого Игна не знала и не хотела знать…

Прижимая к груди разбитый горшок, Игна вышла на улицу, заперла дверь на ключ и, не оглядываясь, пошла к грузовику. И тут вдруг почувствовала, как дрогнуло сердце, как ока всем своим существом привязана к каждой мелочи.

Игна сидела в кузове грузовика, в одной руке держа разбитый горшок с цветком, а другой уцепившись за торчащую сетку кровати.

— Садись к мужу в кабину! — кричали ей женщины.

Но она отрицательно покачала головой.

— Мне и здесь хорошо. Я вещи стеречь буду.

Она сидела, сведя брови, и уже не могла ни смеяться, ни плакать. Ее начинало сердить, что Сыботин мешкает.

— Езжай поскорее! — крикнула она ему.

А он не мог тронуться с места, потому что перед самым носом машины вдруг, как из-под земли вынырнув, появилась соседка и выплеснула перед колесами ведро воды.

— Счастливого вам пути! Не годится уезжать ночью, как Туча, чтоб никто не видел.

Наконец, снова зафыркал, заревел мотор, заглушая своим шумом пожелания и прощальные выкрики соседей.

— Игна, ты смотри, возвращайся! А то что мы здесь без тебя делать будем?

— А котенок? — испуганно закричала Яничка, но было уже поздно.

Через заднее окошко кабины видна была только крепкая, точно огромный молот, четырехугольная голова Сыботина. В кузове, на самом верху, среди вещей сидели мать и дочь. Соседи проводили грузовик до центра села до того места, где дорожники варили асфальт…