Душой наизнанку

Словно вора, волка — сворой горестной,

Лай цедя сквозь сито лжетактичности,

Обвиненья гнали меня по лесу,

По чащобам застращённой личности.

Видно, кем-то спьяну напророчена

Мне тоска таскаться меж трясинами!

Бор издёрган, искорчёван корчами;

Силы нет — собраться зверю с силами…

Сипло зверю вслед двустволки дулами

Взрыкивают, щурясь двоедырьями.

Но меня не запугаешь пулями,

Не приманишь псевдоперемирьями!

Волк бежит, сжимая волю скулами;

Плачет пульс: «Не вырони, не вырони…»

А борзые — ближе, всё назойливей:

Перекрыли тропоньку обратную.

Лапы беглеца гудят мозолями —

Не свернёшь, сорвавшись на попятную!..

Окружённый — куража лишаешься;

Страх корёжит судорогой мускулы…

Только ветки, как живые жалюзи,

Душу слепят голосами тусклыми.

Воют, зло-золу мешая с ласкою,

Точно землю мытарь на костре бранит…

Счастлив скорой самострел развязкою:

Продавай-ка совесть за серебреник!

Нет, не надо нам монет, намоленных

Честью, за бесценок в рабство брошенной.

Скор конец погони скоморошной;

Я к нему ль — на лапах измозоленных?

Не к нему — но немо в темень памяти

За огнём; а истине — служил ли я?

Обвиненья, глубоко копаете!

Против шерсти рвёте сухожилия!

Я петлять — вы петлю враз на шею мне

Да на пятки, черти, наступаете!

Глохнет топот по гнилой замшелине,

Тонет, бедный, в буераках памяти.

Исповедью вас едва порадую,

Перед сворой на мысочках шастая:

Окольцован клеветой-блокадою,

Врос я в почву, мшистую, мышастую.

Стали лапы древними кореньями,

Кровь — смолой, кривые когти — иглами.

Языки-то пёсьи — обвиненьями

Стан основой

в ствол сосновый

выгнули.

Волчья шкура, сплошь поиздуршлаченной

Отвердев корой, чей чёс неровен,

Стала — склепом, склянкой бурой крови,

Крови, желатином насмерть схваченной.

Кто травил с оружьем наготове, —

Замерли ордою одураченной.

Плеском лес скрипучим их подначивал:

«Невиновен, черти! Невиновен…»