Эрлик в тумане

5

Под холмом, в десяти метрах от поверхности, на куче земли лежал чешуйчатый гепард и подслушивал чужие разговоры. Будь он в своём человеческом облике, эта нора казалась бы ему непроницаемо чёрной, но сейчас глазами волшебного зверя он видел серо-серебристое свечение, пронизывающее воздух и все подземные коридоры. Свечение сгущалось у стен и конденсировалось на них, стекая плотными каплями и собираясь по углам. Однако призрачный свет ни о чём не рассказывал. Гепард прислонился головой и ухом к земляной стене, пытаясь что-нибудь услышать.

Как в океане общались киты, так под землёй общались существа, которых колдуны называли ископаемыми вампирами — не совсем справедливо, поскольку они были не кровососами, а ночными хищниками, большую часть времени проводившими в толще земли. Сами себя они называли пхугами, что могло навести на мысль об их происхождении, вот только появились они прежде всех человеческих народов и прежде всех млекопитающих, став свидетелями эволюции древних обезьян и долго не считая их ничем иным, кроме своей добычи. Гепард улавливал отдалённые разговоры, смысл которых от него ускользал. Ближайшие соседи молчали — спали, думал гепард, или ушли на глубину. Пхуги были неутомимыми копателями; если они не спали и не искали пищу, то рыли норы. Рост температуры их не пугал — от неё защищала магия. Некоторые предпочитали жить в океанах. Существам, способным играть со своим геномом, будто с конструктором, и менять его путём горизонтального переноса, было несложно адаптироваться к воде.

Гепард вскочил, побежал по коридору, поднялся по крутому склону, запрыгал по камням и оказался в пещере, где стояла гробница. В человеческом облике он старался здесь не бывать, однако сейчас пришёл сюда прощаться, а не жалеть себя. Потоптавшись на месте, гепард поставил передние лапы на основание гробницы и обратился в человека.

— Только пожалуйста, не начинай всё сначала, — сказал Фаннар.

— Я не начинаю, — проговорил Кан. — Я и не заканчивал. — Он вглядывался в лицо каменного изваяния так, словно ждал чуда.

— Прекрати. В любом случае, я не позволю тебе это сделать. Только потеряв жизнь, начинаешь её ценить.

— Я потерял её год назад. То, что сейчас — не жизнь.

— Поверь, тебе просто не с чем сравнивать. — Фаннар помолчал. — Ты думаешь, что остался один. Но на самом деле это не так. Никто из нас тебя не оставит, ты наш брат…

— Я знаю, — сказал Кан и осторожно накрыл ладонью пальцы изваяния. — Просто мне кажется, что больше я сюда не вернусь.

Фаннар ничего не ответил. Интуиции и предчувствия были ему недоступны.

— Ты слишком привязался к внешнему, — сказал он через минуту. — Мастер передал тебе столько всего, а ты не можешь оставить привязанность к его могиле. Не заставляй меня думать, что ты плохо у него учился.

Кан не ответил. Спустя несколько секунд он развернулся, превратился в гепарда и побежал к выходу на улицу.

Было раннее утро. Ночь он провёл, бродя по коридорам, спускаясь глубоко под землю, где в озёрах жили зубастые угри-альбиносы, а по стенам ползали слепые сантиметровые муравьи, питавшиеся грибами. Система озёр и соединяющих их русел выходила в море, и время от времени Кан встречал на берегах подземных водоёмов морских пхугов. Но сегодня здесь не было никого. Кана не оставляло ощущение, что ничего этого он больше не увидит, и из неких сентиментальных соображений он решил не тратить сегодняшнюю ночь на сон.

Миновав ветрогенератор и хлева, он приблизился к церкви на холме. Конечно, его гость был там, в единственном тёплом здании, спал прямо у стола на тонком матрасе, подложив под голову маленькую подушку, вот-вот готовую исчезнуть. Кан хотел было его разбудить, чувствуя бремя ответственности за этого нелепого человека, но потом передумал и сел за стол, чтобы написать сестре письмо с просьбой забрать его кота.

Когда письмо было отправлено, Вальтер уже проснулся и сидел на полу, избавляясь от наколдованной постели. Теперь его лицо от уха до рта пересекал тонкий белый шрам.

— Может, ты мне что-нибудь объяснишь? — спросил Вальтер, заметив, что Кан на него смотрит. — Зачем ты меня выкрал?

— Меня попросили, — неохотно ответил Кан.

— Кто попросил?

— Ты очень много вопросов задаёшь. Мы сейчас уезжаем. У нас мало времени и много дел.

— Это твои книги? — Вальтер указал на полки. — Ты все их прочитал?

— Прочитал.

— Тут не только магическая литература. Ты какие-то исследования проводишь? — Вальтер намотал на себя шарф. — А хлева тоже твои? И лодка?

Кан смотрел на своего гостя в изумлении — он никогда не видел человека, задававшего сразу столько вопросов и не стремившегося получить на них ответ.

— Идём, — сказал он. — Позавтракаем на месте.

— Ты говорил, мы возвращаемся в Африку. Обратно к Источнику?

В Кане вдруг проснулся слабый интерес.

— Ты ведь один из жрецов? — спросил он. — Значит, ты тоже пил ту воду?

— Конечно, иначе я не смог бы им стать. Так что, мы возвращаемся к Источнику?

— Нет, — сказал Кан. — Мы возвращаемся к моему отцу.

Путь до портальной занял два часа. На грузовике они добрались до соседней деревушки, где Кан зашёл к человеку, управлявшему фермой в его отсутствие. Оставив у него грузовик, они поехали в город на внедорожнике, за рулём которого сидел фермерский сын. Уже у входа в портальную, соседствующую с туристическим агентством местной колдовской общины, Вальтер спросил:

— Это твой отец приказал меня похитить?

Кан подумал.

— Мой отец много чего может, и я не стал бы сбрасывать его со счетов. Думаю, скоро мы это выясним.

Он не собирался говорить Вальтеру, насколько ему не по себе от предстоящей встречи.

Порт доставил их в Каир, где они провели час в ожидании второго порта до Батури, сидя в уличном кафе. Полковник Ди, отец Кана, находился сейчас на границе Камеруна и Центральноафриканской республики, ведя очередные переговоры. В Батури, сказал Кан, их должна ожидать машина.

Действительно, снаружи портальной стоял джип Легиона, и молчаливый водитель повёз их из города прочь. По улицам шли люди, бегали весёлые дети, женщины собирались у рынка; Вальтер глазел по сторонам, выискивая полицейских или военных с оружием, но, к собственному удивлению, не находил их.

Легионер вёл машину на восток; дорога постепенно пустела, дома и склады, встретившие их на окраине, исчезли, промелькнули поля, вдоль обочин начали появляться деревья. Через полчаса они свернули на разбитую просёлочную дорогу и двинулись вглубь леса.

Скоро за деревьями открылась поросшая невысоким кустарником равнина и дорога с блокпостом. Вместе с несколькими легионерами блокпост охраняли два величественных местных колдуна в зелёных одеждах, которые хмуро оглядели Вальтера и Кана. За блокпостом начиналась деревня — множество небольших круглых домов из глины с высокими соломенными крышами. Они стояли на значительном расстоянии друг от друга, а красная земля между ними была плотно утрамбована. Кан не заметил ни одного легионера, но у некоторых построек толклись африканцы из разных племён. Они были молчаливы, необычно сдержанны и внимательно следили за проезжавшим джипом. Миновав дома, машина остановилась у широкой пустой площади, рядом с которой стояло устрашающее сооружение, похожее на широкий спиральный термитник метров десяти высотой.

— Кан! Милый мальчик! — Из ближайшего глиняного дома выкатился седой старик в инвалидном кресле, невероятно худой, морщинистый, но весьма жизнерадостный. — Я так счастлив тебя видеть!

Кан поймал на себе удивлённый взгляд Вальтера и недовольно нахмурился.

— Твой отец только что начал встречу. Это как минимум до обеда, так что будь на это время моим гостем! Вместе с уважаемым жрецом, разумеется. — Старик вежливо и одновременно насмешливо склонил перед Вальтером голову.

— Это Рафики, приятель отца, — неохотно пояснил Кан, пока они шли за резвым стариком. — Он выглядит идиотом, но на самом деле мужик неглупый, так что не очень при нём болтай.

— О чём я могу болтать? — удивился Вальтер, но Кан не ответил.

Внутри дома было куда прохладнее и просторнее, чем казалось снаружи. Старик предложил им завтрак. Кан, у которого совершенно не было аппетита, отказался, но Вальтер размотал свой шарф и с готовностью сел за стол.

— Очень сложные переговоры, — говорил Рафики, катаясь по комнате с таким гордым видом, будто сложность переговоров — его заслуга.

Кан стоял у открытой двери, разглядывая здание напротив. В отличие от простых жилых домов, это строение вызывало у него самые неприятные эмоции.

— Знаешь, — сказал старик Вальтеру, — а я ведь однажды был у этого вашего Источника.

Кан повернул голову, на секунду отвлекаясь от тревожного созерцания.

— Давно это было, — продолжал Рафики не без удовольствия, поскольку оба гостя обратили на него внимание. — Я приехал к Источнику, когда остался один, не знал, куда себя деть, проболтался в этом чёртовом лагере почти месяц — всё не решался, боялся чего-то, дурак, а через день после того, как выпил воды, меня нашёл твой отец. С тех пор я с ним. Вот так-то, молодёжь!

Старик замолчал, и Кан, ожидавший длинной истории, отвернулся к высокому дому.

Солнце стояло над деревней, которую накрывал полупрозрачный отражающий полог, но в доме было прохладно. Старик дремал в кресле, скучавший Вальтер, который уже осмотрел в комнате всё, что только можно, гонял по столу хлебные крошки. Кан воззвал к Фаннару, но тот скрылся, не желая быть рядом с тем, что предстояло увидеть Кану.

Он почти не помнил своего детства до того самого года, когда отец увёз его из родной Монголии на север Шотландии, и там он постепенно начал просыпаться от полубредовых фантастических сновидений, путавшихся с реальностью из-за его неумения различать, разделять и понимать увиденное. Пустые холодные пространства нравились ему гораздо больше, чем город, где он жил, и с отцом, оставлявшим его на целый день в одиночестве, жилось спокойнее, чем с матерью или в интернате, в постоянном окружении детей. Он думал, что так теперь будет всегда — тишина и покой.

Но скоро появился Мастер, огромный старый пхуг. Время сжималось и растягивалось; кажется, совсем недавно они переехали на этот край земли, а год пролетел, словно день, и отцу пришла пора возвращаться в Африку, поскольку его дела в Британии закончились.

— Ты остаёшься здесь, — сказал он сыну серьёзно и спокойно. — Больше, чем я для тебя сделал, я сделать уже не смогу. Теперь ты должен слушаться своего Мастера и делать то, что он тебе велит. Он объяснит, кто ты такой, почему ты такой и что ты можешь. Я приеду, если захочешь… — он без улыбки вгляделся в Кана, — но думаю, что ты меня не позовёшь.

Кан никогда не скучал по отцу. Он стал для него полулегендой. Мастер всегда говорил, что он должен чтить своего отца, но тот был слишком далеко, чтобы Кан мог выразить своё почтение. А Мастер всегда был рядом.

Весь первый год он ежедневно приходил к Мастеру в пещеру, сперва боясь это необычное огромное существо, потом любопытствуя, ожидая чего-то нового, а иногда разочаровываясь его молчанием и проявляя нетерпение.

Мастер почти не разговаривал; он бродил по пещере на четырёх конечностях, волоча за собой крылья, нюхал воздух, прикладывал ладони и уши к земле и стенам. Иногда они просто сидели друг против друга: пхуг смотрел на него своими круглыми чёрными глазами, и Кану вдруг становилось жарко, по всему телу выступал пот, сердце колотилось, и это не прекращалось до тех пор, пока он не вскакивал с камня и не бросался в море, окунаясь с головой, чтобы охладиться. А когда возвращался обратно, его одежда и сам он почти сразу высыхали.

Какой в этом скрывался смысл? Кан не знал. Тогда ему было всего восемь лет.

После года молчания Кан досконально изучил старого Мастера и смог бы отличить его от миллиона других пхугов. Он знал его запах и повадки, видел спящим, закутанным в крылья, похожим на кусок скалы. Он делил с ним пищу и чувствовал растущее единение с этим созданием, которое становилось для него всё более родным.

Оставшись без отца, Кан начал покупать продукты в деревне за холмами, прогуливаясь туда вместе с котом. Он общался с матерью по интернету и следовал в быту всем её инструкциям, поскольку слушаться родителей был приказ Мастера, а слушаться Мастера — приказ отца. Пхуг зачаровал его так, чтобы одинокий ребёнок с холмов ни у кого не вызвал интереса, и Кан свободно бродил по деревне, смотрел на рыбацкие лодки, заходил в магазинчики, в большую церковь, и наблюдал за жизнью людей, которые казались ему гораздо более чужими, чем подземный вампир в пещере у моря.

Вскоре после отъезда отца они начали рыть. Это была первая магия, которую объяснил ему пхуг, и волшебство подземного мира, его необъятность и неожиданное богатство пленили Кана. Они рыли норы, слушали разговоры, изучали минералы, флору и фауну подземелий, бродили по коридорам, где Мастер учил его ориентироваться во тьме, и Кан сам не заметил, как старый пхуг стал для него всем в этом мире. Он уже не мыслил своей жизни без Мастера. Он хотел всегда быть рядом, слушать его, выполнять все его указания. И когда это произошло, началось реальное ученичество.

Двери спирального термитника отворились. Кан инстинктивно подался назад, в тень комнаты, но это была нейтральная территория, и как бы ни относились друг к другу выходившие из здания люди, здесь они соблюдали нейтралитет.

Колдуны шли один за другим, неторопливо, в молчании, почти торжественно. Можно было многое сказать о племенах и народах, что здесь собрались, но Кана не интересовала этнография; он рассматривал их наряды, яркие, длинные, с узорами, которые сами по себе были заклинаниями; он наблюдал за тем, как они смотрят друг на друга и как они друг друга игнорируют; он изучал их фамилиаров — один колдун был покрыт шевелящейся массой муравьёв, за другим шествовала пара деревянных фигурок-духов, — и чувствовал, как вместе с ними из дверей на площадь выползает что-то ещё: атмосфера переговоров, коллективное сознание переговорщиков, сохранявшееся, пока они не разошлись по своим временным жилищам. Кан не заметил, как к двери подошёл Вальтер и тоже стал смотреть на колдунов.

— Жуткое дело, — сказал он. — Вот они идут, опасаются друг друга, презирают, ненавидят, никому не верят. Не хотят мира, но вынуждены вести о нём переговоры с тем, кого боятся больше, чем любого проклятия.

Кан посмотрел на Вальтера с искренним изумлением.

— Откуда ты знаешь?

— Ну… сложно объяснить. Просто вижу. В языке их тел, в несказанных словах…

— Читаешь мысли? — с подозрением осведомился Кан.

— Нет, мысли я читать не умею. Дело не в мыслях. Люди говорят не только словами, а я умею читать эти сообщения.

— Язык тела.

— И тела тоже. Любой язык. — Вальтер посмотрел на Кана. — Любой способ коммуникации. Это у меня с рождения.

Колдуны разбрелись; последним вышел маленький пигмей с оранжевой птицей на плече и неторопливо удалился с площади. Двери в термитник остались открыты.

— Иди, — проговорил Рафики из-за их спин. — Он на тебя не сердится.

Кан никогда не считал, что отец на него сердит. Это было не то слово. Когда он возвращался погостить в дом матери, то иногда заставал там отца. Его отношение не было холодным или равнодушным — напротив, он с интересом слушал рассказы сына о том, чему учит его Мастер, но, кажется, полностью переложил на пхуга всю ответственность, больше не давая Кану советов и указаний, уклончиво отвечая на вопросы, и лишь несколько лет спустя он узнал, почему это так, почувствовав восхищение отцом и страх перед такой проницательностью, казавшейся ему тогда невероятной для человека.

Почти два десятка лет они виделись несколько раз в год, случайно или собираясь всей большой семьёй; отец был сдержанным, ровным, не слишком эмоциональным человеком, который одинаково относился ко всем своим детям и уделял им равное внимание. Но три года назад жизнь Кана радикально изменилась, и это изменение дало ему возможность увидеть отца на другой территории — на его. Ошеломлённый и смятенный, Кан вернулся к Мастеру, надеясь никогда больше не бывать в Африке.

Он вышел из дома и направился к термитнику. Вальтер проводил его взглядом и повернулся к Рафики.

— Давай-ка мы с тобой выпьем чего-нибудь, — сказал тот, — а ты мне расскажешь, как дошёл до жизни такой.

— Я не пью алкоголь, — отказался Вальтер.

— Так и я его не пью! — воскликнул старик, с энтузиазмом накрывая на стол. — Да и какой тут алкоголь — под куполом он сразу превращается в воду! — Он вскипятил чайник. — Это ройбос, великолепный африканский чай.

Вальтер знал, что такое ройбос, но, помня о предупреждении Кана, решил на всякий случай не очень откровенничать.

Внутри термитника был полумрак, но зрение напрягать не приходилось. В помещении, чьи стены и потолок скрывались во мгле, стоял длинный деревянный стол и отодвинутые в сторону стулья. Из глубины до Кана доносились тихие голоса. Он вошёл и на секунду захотел обернуться гепардом, чтобы разглядеть место, в котором оказался.

— Проходи, — сказал из темноты полковник.

Кан пошёл мимо стола, различив впереди две фигуры. Его отец был там с другим легионером, за обманчиво приятным лицом которого скрывался жёсткий игрок; незнакомец лишь коротко кивнул и молча направился к выходу. Двери за ним закрылись. Оранжевые светильники на стенах вспыхнули ярче.

Имей Кан возможность выбирать, он бы никогда не выбрал для встречи это место. Он не знал, где оно находится, что за пространство внутри этого здания, что за магия царит в нём, и может ли он здесь колдовать. Как они вели тут переговоры? С таким же успехом можно договариваться с горной грядой, с джунглями или с текущей рекой. С пространством, где кто-то живёт, но его не видно. Кан невольно сжал кулаки — и это его отцу удалось отразить…

Полковник сказал:

— У меня есть для тебя дело.

Кан остановился в паре метров от отца. Он казался ему фантомом, сотканным из атмосферы иных миров, совершенно чужим существом, только притворявшимся человеком.

— Какое дело? — хрипло спросил Кан.

— Интересное. Тебе понравится. Тебе и твоему спутнику.

Кан не знал, что ответить. Ему хотелось поскорее всё узнать и покинуть термитник — при всей своей любви к темноте эта его нервировала.

— Я вижу в тебе какие-то изменения, — вдруг сказал полковник. — Что произошло?

От его взгляда Кан оцепенел. Какого ответа ожидает отец?

— Что именно ты видишь? — спросил он, защищаясь.

— А что видел ты, когда мы встретились в Кисуму три года назад?

Кан молчал.

— Что? — спросил отец.

— Я… я видел, что ты расстроен и не веришь мне…

И тут он подумал о Мастере. Кулаки его снова сжались, челюсти стиснулись; он не хотел, чтобы отец видел, как ему больно — хотя это глупо, тот давно уже всё увидел, возможно, знал причину и вообще знал всё из-за своей изменённой природы, личины, которую обретал на этом континенте, или же наоборот, лишался всех личин, давая приют сущности, использовавшей его тело для каких-то своих нужд — полупришелец из другого, неведомого Кану мира…

— Мастер, — произнёс Кан. — Умер год назад.

Он отвернулся, чтобы отец не видел слёз, и внезапно замер, ощутив, как тот вдруг оказался рядом и обнял его. Он вновь оцепенел — это было неожиданно и даже страшно, — но объятия были вполне человеческими, мягкими, сочувствующими, и Кан нерешительно поднял руки, положив их на спину отцу, не отваживаясь обнять его по-настоящему.

— Я понимаю, — сказал полковник, отстраняясь. — Понимаю лучше, чем тебе кажется. Сядь. — Он указал на ближайший стул, и Кан повиновался. — Я знаю, как тебе тяжело. За последний год ты почти не покидал свою ферму, и мне не хочется тебя потерять, что бы ты обо мне ни думал.

Кан молчал, сознавая, какое у него сейчас выражение лица.

— Завтра утром человек, которого ты забрал у людей Читемо, отправится выполнять задание Легиона. Ты можешь поехать с ним.

— Вальтер? — переспросил Кан. — Разве он легионер?

— Нет, но и ты не легионер, что не мешало тебе нам помогать.

— А зачем его взяли люди Читемо? — спросил Кан, радуясь, что они ушли от темы Мастера. — Это как-то связано с тем заданием?

— Косвенно, — ответил полковник. — Понимаешь ли, Северной Африкой занимается человек, которому не слишком удаётся наводить там порядок, да он к этому и не стремится. Он развлекается тем, что засылает на мою территорию банды, а я и мои люди вышвыриваем их обратно. Не знаю, зачем он нужен Легиону, зачем Легиону нужна такая ситуация, но придёт время… Так или иначе, ему стало известно, что Вальтер представляет большую ценность, поскольку Штаб поручил ему сделать то, чем в конечном итоге занимаюсь я — то есть найти его, объяснить, что от него требуется, и отослать туда, где его ждут.

— А он вместо этого сдал его людям Читемо, — сказал Кан. — Но какой в этом смысл? Ведь он был обязан подчиниться.

— Он сделал вид, что подчинился, послал своих легионеров к Источнику, но чуть позже, чтобы они не успели. В любом случае, сейчас это неважно. — Полковник качнул головой. — Задание интересное, оно тебе понравится.

— Вальтер сказал, что знает все языки. Вы поэтому его берёте?

— Лично я не имею к этому делу никакого отношения, но так уж получилось, что знаю о нём… в общих чертах.

— Это связано с вампирами или подземельями?

— Нет.

— Хорошо, — сказал Кан, не видя других вариантов. — Мне не трудно. Поеду с ним. Тем более раз ты считаешь, что это так интересно.

— Спасибо, — сказал полковник. — Сегодня вечером мы вместе поужинаем — не здесь, разумеется, — и я постараюсь объяснить Вальтеру, что ожидает от него Легион.

— Бедняга, — пробормотал Кан. — Боюсь, у него нет выбора.

— Выбор есть всегда, — отрезал полковник. — Только надо иметь мужество его сделать. У него будет выбор, и мне представляется, что твой новый товарищ предпочтёт отправиться на задание, нежели вернуться к Источнику или домой в Европу.

Он встал. Кан медленно поднялся, желая узнать у отца ещё кое-что, но на всякий случай уточнил:

— Могу я спросить?

Полковник кивнул.

— Что это за старик, которого ты… — он хотел сказать «таскаешь с собой», но не посмел, — опекаешь?

— Он рассказывает мне истории, — помедлив, ответил полковник, — как тебе рассказывает истории Фаннар.

Вальтер смотрел на закрытые двери «термитника», краем уха слушая весёлую болтовню старика. Все эти перемещения, суета, новые лица и новые места, увиденные им за последние двое суток, неожиданно вселили в него бодрость и любопытство, которых он не чувствовал уже много лет. Ему больше не хотелось возвращаться к Источнику и однообразной жизни жрецов. Какие бы планы не строил на его счёт отец Кана, они казались ему более многообещающими, чем таскание воды по лестнице. И возможно, хотя бы кому-то пригодится его дар.