К островам Индийского океана

Подходим к Момбасе. «Джамбо карибуни!»

Утро после сильного дождя, еще не просохли палубы. Кучевые облака сбились в одном месте над горизонтом — там должна быть земля. Оживилась «водная дорога», все чаще навстречу и параллельным курсом идут суда. Через пару часов становится видимой Кения, страна плоскогорий, приподнятых на 1500–2500 метров над уровнем моря. Зеленые, будто стесанные площадки, обращенная к океану часть обрывиста, иссечена глубокими трещинами. Неподалеку от фарватера ржавые останки затонувшего судна, уставились в небо голые мачты, покорежена палуба, истлели надстройки. Какая неосторожность или ошибка при наличии карт и радара занесла его на рифы?

— Момбаса — второй по величине город Кении, главный порт страны со ста девяноста тысячами жителей. Расположен на одноименном острове площадью четырнадцать квадратных километров. Кения — свободное государство, в прошлом английский протекторат, военно-морская база Великобритании на восточном побережье Африки, — по традиции сообщает спикер.

Полным ходом, высоко взрезая волну, идет к «Курчатову» лоцманский катерок. Берег все ближе, безжалостно изъязвленный, источенный напором прилива. Момбаса считается лучшей бухтой на всем восточном берегу, но, хотя глубоководная гавань надежно защищена от океана, заход в нее сложен и опасен, поскольку сильное течение буквально «притирает» суда к гибельным, невидимым во время прилива рифам. Планировка бухты похожа на знак игрек: громоздким кораблям приходится входить в нее на полном ходу, только так можно преодолеть силу течения, и почти под углом девяносто градусов делать поворот, в считанных метрах пройдя перед ловушками.

Не сбрасывая скорости, «Курчатов» делает поворот.

Теперь идем параллельно берегу. Ступенями спускается с уступов старый Форт-Иисус — напоминание о жестоких битвах арабов с португальцами в конце XVI — начале XVII века. На крутых обрывах — грозные развалины стен с бойницами, когда-то они окружали военный городок, где был расквартирован португальский гарнизон и находился дворец португальского губернатора. В казематах содержали рабов, по многочисленным подземным переходам невольников загоняли в трюмы галер. Вцепились в землю когти якорей, видны темные горки ядер, нацелены в направлении пролива португальские и английские пушки. Сквозь пустые глазницы амбразур светится синее небо.

…В 1960 году Форт-Иисус был объявлен заповедником. В музее форта собраны коллекции из археологических находок, древние арабские книги, мебель из эбенового дерева и слоновой кости. Экспозиция постоянно пополняется за счет новых находок на территории древних городов побережья Кении.

— Обратите внимание, какое неприступное сооружение! Видите внутреннюю, высеченную в скале лестницу? Вы не знаете, кто проектировал этот форт?

— Итальянец Жоа Батиста Кайрата…

— Это он был главным архитектором в Индии?

— Именно… Сооружение этого опорного пункта португальцев в Африке началось в тысяча пятьсот девяносто третьем году…

И «Курчатов» входит в изогнутую рогом буйвола, именуемую звонко, как треньканье колокольчика, бухту Килиндини, что означает «глубокое место». Она считается самым крупным портом Африки на всем восточноафриканском берегу, может принять и обслужить одновременно до пятидесяти судов.

Идем к причалу, где ошвартовываемся левым бортом вторым корпусом к советскому кораблю «Анатолий Луначарский», что стоит под стрелами погрузочных кранов.

От раскаленных пакгаузов, как от печек, дышит жаром, в воздухе висит мелкая красная пыль, набивается в глаза, рот и уши. Кажется, солнце светит сразу со всех сторон. Остроклювые краны перетаскивают в трюмы судов и барж мешки с чаем и кофе, цемент, тюки сизаля.

В снопах света кружатся насекомые, покачиваются серо-зеленые султаны пальм. Запахи промышленного порта — разогретого металла, машинного масла и гари — слабеют, как только набирает силу напоенный ароматами ветерок с берега.

— А каковы истоки названия «Кения»?

— Применительно к стране слово «Кения» появилось в конце девятнадцатого века и произошло от «кее-нийя», что означало «белая гора» — так племена самбуру и масаи называли белую снежную шапку горы Кения, племена считали ее священным местом.

Не зря говорил матрос Антоненко — на этом корабле на все вопросы получишь ответ!

В Момбасе зима. Похожее на платан дерево с багрово-рыжими листьями устилает асфальт горящим ковром. На одной и той же ветке трепещет опадающая листва и проклевываются светлые трубочки новой. Топорщат колючие пальцы гиганты кактусы, от дома к дому растянуты зеленые ширмы вьющихся растений, пылают лимонно-желтым бугенвиллеи: кому зима, кому лето.

И хотя принято считать, что жаркий климат Кении умеряют ласковые бризы, порывами налетает раскаленный ветер. Зонтик мой, верой и правдой прослужив в рейсе, надувается парусом и, выгнув в обратную сторону растопыренные спицы, заканчивает свое существование.

Апрель — май в Кении — сезон проливных дождей, однако в небе ни облачка. Нелегко дается нам путь вверх по склону. Но вот уже позади залитая асфальтом гавань, бредем к проходным воротам, сжимая в руках пропуска на выход. За низкой каменной будкой — пост. Черные суровые лица, автоматы поперек груди. На потной ладони протягиваю пропуска. Перетянутый кожаными ремнями молодой охранник делает шаг навстречу и, не взглянув на квадратики бумаги, громко произносит:

— Джамбо карибуни!

Еще один страж порядка сурово кивает головой:

— Джамбо карибуни!

Что означает это дважды повторенное на африканской земле заклинание? Размышлять некогда, пользуясь паузой, проскакиваем за ворота. Там, на круглом пятачке утоптанной площади, разворачивается пропыленный автобус. Неплохо бы сократить путь, но трудно избрать маршрут, не зная остановок. Идем пешком пыльной грунтовой дорожкой с тусклой травой по обочинам, мимо уличной закусочной под кроной баобаба с раскаленной жаровней, длинными столами и ящиками вместо лавок, с аккуратным жестяным рукомойником на виду.

Откуда-то бьет ключик темной воды, ручейком пробегает под ногами, возле массивных корней уходит в землю, больше не показываясь нигде. Почти пустой автобус не отбывает по назначению, а со скрежетом и лязгом отскакивает от баобаба, стремясь скорее покинуть стоянку под этим ни на что не похожим растением: даже сами африканцы считают, что оно обязано своим происхождением козням дьявола. Некогда, решив подшутить над людьми, выдернул он из земли дерево и воткнул его обратно «вверх ногами», так что бывшие корни стали ветвями!

Истерзанные солнцем, приближаемся к городу. Декоративные слоновьи бивни венчают начало центральной улицы.

— Э-эй! Иди сюда, папа-мама!

Приглашение это, повторяемое на разные лады, с различными интонациями, сопровождает нас во время шествия по улицам Момбасы. Тянут за руки, улыбаясь, заглядывают в лицо, щелкают зажигалками, замками кожаных кофров, ударяют розовыми ладонями по барабанам, и натянутые шкуры издают низкий, долго висящий в воздухе звук.

— Папа-мама!

В руку мне ложится тяжелая фигурка носорога. Энергичный поворот корпуса, отставлена перед броском нога, нацелен острый рог. Статуэтка жива, полна экспрессии, не повернется язык назвать ее «ширпотреб», хотя стаи, полчища, стада всех размеров носорогов теснятся на прилавках… Не одно поколение резчиков наблюдало за животными, пока родились эти фигурки с пленительной искусственностью форм.

— Э-э! Береш? — На лице продавца улыбка, не лишенная дружелюбия и расположения, но и отражающая размышление, сколько с нас взять.

Как непохожа бурная торговля на улицах Момбасы на неторопливое действо на базарах Анцерананы и Нуси-Бе, с подремывающими под черными шляпками зонтов продавцами или неспешный обмен сейшельскими новостями на рыбном рынке Виктории.

Вся Момбаса — базар. Черная лава голов и тел в сверкающей мозаике разноцветных драпировок.

Кенийские статуэтки отличны от традиционной резьбы остальных стран Африки, где доминирует деревянная маска. Основной сюжет у кенийцев — фигурки людей и животных.

Значительное число резчиков живет в самой Момбасе, многие объединились в кооперативы, оптом продающие товар крупным магазинам или уличным торговцам: за один день квалифицированный резчик может создать десяток фигурок. Большинство специализируется на небольшом количестве сюжетов, работает в реалистической манере. На материал для поделок идет дерево местной породы, носящее имя «мухого» и «мпинго», выдаваемое за эбеновое.

Искусство подобной резьбы считается сравнительно новым, массовым, возникшим в основном как коммерческое, в расчете на туристов. В кенийской печати неоднократно высказывались опасения, что мастера-резчики могут превратиться в обыкновенных ремесленников.

И все-таки искусство или ремесло? Издавна в разных уголках планеты переносил человек на деревянные изделия свои представления о мире, удивляя поэтическим видением, способностью вдохнуть в этот материал душу. Обратимся к Руси: как умело, используя естественную форму дерева — развилины, кривизну, народные мастера прочитывали в них очертания живых существ, как искусно завершали скаты кровель головами диковинных птиц (отчего и сами крюки назывались «курицами»!), как, выгнув дугою шеи, смотрели с крыш «кони», один непохожий на другого…

В деревянных предметах, служивших в повседневном быту, жили мифические растения, невиданные звери и птицы. Обострение интереса к реальной действительности причудливо сочеталось с пристрастием к декоративности, мастера-умельцы соединяли сказку и правду, действительность и фантазию: диковинные прялки, ковшики-птицы, резные доски со львами и русалками, сирены в прихотливом обрамлении орнамента украшали быт.

Как и наши предки на Руси, за далью океанов островитяне населяли мир странными существами, богами и духами вкупе с обожествленными силами природы — водой и землей, дождем и ветром, звездами, солнцем, луной… В шитье и литье, резьбе по дереву, кости и камню, в гончарных изделиях жил необыкновенный, созданный людьми мир. Руки создателей этих творений не были руками художников-профессионалов, но сотворенное ими прошло через века. Удивительно и по сей день, как деревенский неграмотный ваятель мог обладать тонким чувством цвета, формы и рисунка, не всегда доступным и художнику-профессионалу.

…Львы, бегемоты, жирафы и носороги вырезаны уверенной, не знающей колебания рукой. Придавая статуэткам реальное сходство с натурой, резчик не копирует природу: ведь стремиться к похожести, подражанию или уловить суть, находясь в поле притяжения искусства, — вещи неоднозначные. В поделках, предлагаемых на улицах Момбасы, на первый взгляд кажутся донельзя стилизованными резные головки с вытянутыми вперед губами, выпяченными скулами, удлиненными затылками. Но стоит оглянуться вокруг — вот они, эти характерные черты, рядом, в толпе, в живых людских типах.

Африканцы видят и понимают пластику по-своему, и в этом притягательная сила их вещей. Невольно вспоминается любопытный случай, описанный путешественником-европейцем.

Долгий путь экспедиции пролегал в глуши, через небольшое затерянное в саванне африканское селение. Там, у старика-резчика, куплены были искусно вырезанные из черного дерева фигурки, изображающие гневно трубящих, бунтующих слонов. Европейцы с удовольствием рассматривали приобретение, но один из них обратился к старому мастеру:

— Слоны твои очень хороши. Однако зачем ты поднял у них бивни? Ведь бивни не могут двигаться!

Спустя некоторое время путнику вновь довелось посетить эти места и вновь встретить старика. Резчик внял совету: фигурки слонов полностью соответствовали правдоподобию. «Теперь бивни были на месте, но искусство исчезло», — пишет путешественник.

Поздний вечер оказывается мягким, окрашенным нежными, размытыми красками. Ускользают контуры, пушистые розовые облачка светятся в небе, темными пятнышками рассыпаны в бухте Килиндини корабли, снующие катера расчерчивают спокойную воду полосками пены. Но недолго мерцают вода и небо, цвета густеют, становятся напряженными, в единую темную массу сливаются берега, и каскады живых огоньков вспыхивают на холмах Африки.

Успеваю написать с верхней палубы несколько вечерних этюдов, несу плоды трудов своих в каюту.

— Вниманию членов экспедиции! Напоминаю: мы пришвартованы левым бортом к «Луначарскому» с открытыми люками. Будьте осторожны! — заботливо предупреждает спикер.

С левого борта — «Луначарский» с открытыми люками, за правым — колышется мутно-зеленая вода, как на реке Лимпопо, где, как известно, гулял любопытный слоненок Киплинга, получив в подарок от крокодила длинный-предлинный нос. Пришлось проделать многомесячный путь до Африки, чтобы узнать: нет реки Лимпопо с ударением на последнем слоге, а есть Лимпопо — с ударением на «о» — первом!

В каюте, уютно устроившись за столиком между приобретенными в Момбасе носорогом и бегемотом, Алексеев сосредоточенно перелистывает словарь.

— Между прочим, — говорит он, оторвавшись от своего занятия, — между прочим, ты знаешь, что значит «джамбо карибуни»?

Я не знаю, что это значит, и лишь пожимаю плечами.

— Джамбо карибуни означает «добро пожаловать»!

Так вот что дважды повторили нам суровые охранники: добро пожаловать!