К островам Индийского океана

Последний день на Сейшелах. Дорога на Бо-Валлон. Кого едят акулы. Рассказ Розы Мишель. Паспорт для Кокоши

Молодой кондуктор в залихватски сдвинутой на затылок форменной фуражке растягивает в улыбке толстые губы и приставляет к ладони с растопыренными пальцами еще один палец. Это значит, что за шесть рупий нас доставят к конечной остановке, а где она будет, нам, право, все равно. Легковая машина Адама — жалкий тихоход в сравнении с доставшимся нам бешеным автобусом, жарким и тряским. Водитель, для удобства сбросив сандалии, до отказа выжимает босой ногой педали и, держа руль одной рукой (в другой руке сигарета, дымок ее мечется то вправо, то влево, повторяя поворот), ухитряется совершать лихие пируэты. Что такое наши кавказские или крымские «тещины языки» перед этой своенравной дорогой, конечным пунктом которой являются небеса! Вспоминаем путешествие с Адамом, однако автомагистраль ночью не так безжалостна к пассажирам — скрывает пропасти и скалы.

Нещадно лязгая передачей, ветхий наш транспорт вновь устремляется на очередную крутую горку. Катят навстречу по правой стороне неповоротливые фургоны, выскакивают на обгон малолитражки. Неожиданно тезка-автобус, вынырнув из-за скалы, атакует в лоб и, чадя дымом, пролетает мимо — законы для физических тел в пространстве не распространяются на Сейшелы, где рейсовые автобусы могут при необходимости растягиваться и сокращаться в ширине!

Пассажиры валятся друг на друга, вцепившись в поручни, до блеска отполированные руками. Судя по всему, наше транспортное средство знавало и лучшие времена, сейчас же оно без единого стекла, с отверстием вместо двери. В пустом проеме, чиркнув темным пятном, исчезает выпавший из чьей-то поклажи кокосовый орех. Квохчут куры, визжат поросята, почтенная креолка, зажав между толстыми коленями плетеную корзину с цыплятами, истово осеняет себя крестом на каждом повороте, иначе говоря, крестится беспрерывно. Перегревается, жжет ноги через подошвы туфель пол.

И кто бы мог подумать, что головокружительный наш путь имеет протяженность всего четыре километра; аттракцион за шесть рупий окончен, нам вновь дарована жизнь. Прибываем на Бо-Валлон, знаменитый пляж, впрочем, на Маэ любая дорога приводит к пляжу — шестьдесят восемь пляжей длиной девяносто семь километров составляют береговую линию острова.

Общая территория островов невелика — всего четыреста пять квадратных километров, акватория вместе с двухсотмильной экономической зоной вокруг архипелага превышает миллион квадратных километров — столь явной диспропорцией между водой и сушей не обладает ни одно государство в мире.

Снова стоим на берегу океана (или Сейшельского межостровного моря). Лоция утверждает, что «выделение этого моря в особый бассейн не является всеми признанным, хотя глубина его составляет пять тысяч триста тридцать два метра».

Для купания глубина Сейшельского моря, как и температура воды (плюс тридцать два градуса), вполне достаточна. Памятуя о запретах на бикини и шорты в Океании (в частности на высоконравственных землях королевства Тонга), Плахова обеспокоена этическими проблемами:

— А как насчет открытых купальников? Прилично?

Тогда в Океании, на полинезийском острове Номука, члены экспедиции были несколько ошарашены поставленными властями условиями: «Женщины не должны появляться на острове в шортах, мужчины — купаться в плавках». Сформированной для высадки первой целомудренной группе, в том числе нам, пришлось придерживаться предписания. Однако во время пребывания на острове начался отлив. Там, где утром покачивался на волнах бот, теперь обнажились корявые рифы. Бот держался вдалеке от берега, на большой воде, с опущенной в море железной лесенкой.

На глазах у жителей деревни Номука члены экспедиции дружно ринулись в глубины в одежде. Договоренность с властями была соблюдена: никто не воспользовался купальным костюмом и, что еще ужаснее, плавками.

— Так я могу надеть открытый купальник? — отрывает меня от воспоминаний Плахова.

Напоминаю ей, что ранее, в старые времена, проспекты рекламировали Сейшелы как «острова вседозволенности». Сообщаю, что более половины младенцев появляется здесь на свет вне законных браков, от молодых матерей в возрасте от пятнадцати до двадцати четырех лет.

— А причем здесь купальники? — спрашивает моя жена, и это звучит резонно.

Туристический бизнес, дающий республике девяносто процентов валютной выручки, вряд ли станет накладывать вето на открытые купальники.

Сейчас не сезон, и знаменитый «Коралловый отель» Бо-Валлон пустует, на широкой светлой полосе пляжа не видно купальщиков. Легкое, нежное небо, изящные шеренги пальм, утопающие в свете холмы окружают опалово-изумрудную бухту. Коралловый песок искрится алмазными блестками, удивляют беззаботной щедростью пейзажи, будто природа выставляет себя напоказ.

Безлюдно и под тенью шатров из пальмовых листьев, островерхие, как шляпки гномов, выстроились на набережной необычные зонтики; в каменной стенке, отделяющей пляж от асфальтированного шоссе, зигзагообразные выступы, образующие углубления, подобные отдельным кабинам. Там, на удобных каменных скамьях, можно сложить вещи.

Вопрос о форме пляжной одежды не успевает перерасти в проблему: сжалившись, судьба посылает знамение — от пальмовой рощи к океану медленно движется сейшельская пери. На точеных плечиках черные кольца локонов, крошки-бикини, прекрасен обнаженный торс. Невозмутимо прошествовав рядом, красавица входит в воду. Так вот какова мода на островах!

Нежно поплескивая, томится океан — гигантская ванна с теплой горьковато-соленой водой. Низкие волны идут по мелководью, желтизной просвечивает дно, и прозрачная вода кажется золотистой. Возле границы рифов цвет густеет, насыщаясь иссиня-изумрудными красками. Крутая дуга бухты замкнута торчащими из воды гладкими розово-фиолетовыми скалами. Под ногами юркие рачки ввинчиваются во влажный песок остренькими конусами ракушек, матово светятся обломки кораллов. Чтобы попасть на глубину, надо уйти далеко в море.

— А как насчет акул? — на всякий случай задаю вопрос, памятуя об опыте, полученном в Океании.

— Какие еще акулы! Они только в глубинах ходят, а это курортный пляж, здесь миллионеры купаются, — в голосе Плаховой неиссякаемый оптимизм.

Хочу сказать, что вряд ли счет в банке имеет для морских хищниц какое-либо значение, но… наконец-то ноги не достают дна, упругая атласная вода блаженно покачивает тело. Над кудрявым зеленым холмом неожиданно расцветают в небе два красно-оранжевых цветка, планирующие к океану, где в ожидании «приводнения» спортсменов покачивается яркий катер.

Желающих ждет и другое развлечение: неширокие доски, по форме напоминающие лыжу, с установленными на них мачтой и парусом — виндсерфинг. Пестрыми бабочками горят косые паруса — любители скольжения под парусом выходят в залив. Знаменитое «катание на волнах» пришло с других материков. (Известный чехословацкий писатель и этнограф М. Стингл описывает давно известный в Полинезии «холуа» — спуск со склонов гор. Соорудив на сотни метров трассы из каменных плит, полинезийцы скользят по ним, как «на санях, без снега».) Возле домика-проката виден сколоченный из досок высокий помост, на нем неподвижная фигурка.

— А это что?

Трудно пожать плечами, находясь в колыхающейся воде. Действительно, что это? На берег выбираемся вблизи загадочного сооружения. Опустив на нос поля плетеной шляпы, крепко спит молодой мужчина в залатанных белых джинсах. Мерно двигается кадык, пальцы сжимают ремешок бинокля. Все тайное рано или поздно становится явным: помост — рабочее место, мужчина — наблюдатель. Подвешенный рядом железный брус призван издать предупреждающий звук, если в безмятежной глади покажется грозный плавник.

Но мы уже на берегу, и добрых тебе сновидений. Тем более местные жители не помнят случая, чтобы в заливе акула напала на купальщика. По статистике, в Тихом океане от акул погибает пять человек в году, в Атлантике — один, в Индийском — еще предстоит выяснить, наверное, какой-то пустяк. Теперь в роли пессимиста выступает Плахова.

— Но в прежние времена на Сейшелах велась на акул интенсивная охота! Акульи плавники вывозили в Сингапур и Гонконг, а съедобные части ели сами сейшельцы. Кто знает, когда акулы вздумают появиться вновь?

Вот теперь я наконец могу пожать плечами. Действительно, кто знает?

Снова, в который раз, поражаешься светоносной силе тропической природы. Как многолик пейзаж в южных и северных широтах, в разное время суток и при разной погоде. Свет гасит или заставляет вспыхивать краски, выявляет или смягчает очертания предметов, создает настроение, управляет кистью.

Проблема передачи освещения занимала не одно поколение живописцев. Удивительных успехов добились голландские пейзажисты XVII века, в частности Вермеер Дельфтский. В XIX веке к проблеме света в плейере вплотную приблизились англичане Джон Констебль и Уильям Тернер с их мягкой и подвижной красочной средой и точным движением кисти, определяющей место предмета в воздушной среде.

Именно Джона Констебля можно назвать отцом реалистического пейзажа. В начале XIX столетия, стремясь к предельно конкретному и правдивому изображению, стал он впервые писать природу непосредственно с натуры, творчеством своим совершив подлинную революцию в пейзажной живописи. Небезынтересна и позиция Жана Батиста Камиля Коро: «…природа — это все…» Этот мастер французской школы, как никто, умел передать свежее, трепетное ее дыхание. Он пишет растрепанные дуновением воздуха кроны деревьев, склоненные сухие стебли трав, на его полотнах ветер гонит облака, колышет цветущий вереск.

Велико искусство поймать мгновение. Запечатлеть его навечно, совершить невозможное, остановив облако или ветер. Только такая кисть может отобразить изумительный сейшельский пейзаж. Полжизни можно положить, чтобы передать ритм гибких пальмовых стволов, сложную и тонкую игру света на поверхности моря, воздушную дымку над островками.

Бели бы я мог располагать достаточным временем! Вместо половины жизни я имею половину дня, а может, и того меньше. Об этюде не приходится и мечтать, ухожу с альбомом в тень пальмовой рощи. Пересечь раскаленную ленту асфальта — то же самое, что ступить на железный противень, вынутый из полыхающей печи.

Делаю наброски: две женщины-креолки похожими на грабли метелками прочесывают и без того чистый пляж; притененный широченной сизалевой шляпой, бредет старик с удочками на плече; чернокожая девушка, совсем ребенок, узкоплечая, хрупкая, длинноногая, несет на голове корзину: Голова на гибкой шейке кажется маленькой от множества туго сплетенных, притянутых к коже косичек.

По обрызганной солнцем тропинке шествуют девушки. Стройные, худощавые, прекрасно сложенные, с европейскими чертами лица и светло-коричневым оттенком кожи, с волнистыми прядями волос. Группка слилась с пейзажем — до чего гармонично создала природа женщин. Будто не касаясь земли, плывут по дорожке, ничем особо не примечательные, а глаз не оторвать. Пытаюсь незаметно воспользоваться фотоаппаратом. Могут получиться прекрасные слайды.

Плахова устроилась на парапете на противоположной стороне шоссе, целиком сосредоточенная на очаровательном мотиве. Пишет акварелью панораму берега, макая кисти в банку с океанской водой.

Когда мы наконец встречаемся — первые услышанные мною слова:

— Еще не всю пленку перевел на женщин? Для пейзажей хоть одна кассета осталась?

А ведь могу поклясться: сидела ко мне спиной. Поразительно.

По белому, как сахар, коралловому пляжу Бо-Валлон идут, взявшись за руки, две молодые женщины. Одна из них — Лена, член экспедиции. Аспирантка Лена Лазарева окончила химический факультет Московского университета, три года работала на Дальнем Востоке в ЛИЗО — Лаборатории исследований загрязнения океана. Там, в Хабаровске, на Тихоокеанском научном конгрессе и состоялось наше знакомство: прекрасно владея французским языком, Лена работала гидом на академической выставке.

— Я ведь в первый раз в жизни за рубежом, никогда не ступала на землю так далеко от родины, — говорит Лена.

Худенькая, с короткой стрижкой, в шортиках и полосатой майке, она похожа на стройного мальчишку.

— Когда сошла с корабля на Сейшелах все показалось таким чужим, непривычным, и люди такие далекие, непохожие на нас, чужие. Это чувство носила в себе, пока не забрела в Ботанический сад. Там, на лужайке, среди тропических цветов, молодая женщина играла в мяч с ребятишками — четырехлетним и двухлетним малышами. Дети так звонко смеялись, а я так соскучилась по своей Настеньке… Словом, подошла, угостила ребятишек апельсинами. Так я познакомилась с Розой.

Рядом с Леной — стройная сейшелка: наверное, здесь все женщины красавицы! Из-под пушистых ресниц доверчиво светят карие глаза, темные локоны просвечены солнцем. Роза Мишель — креолка, ей двадцать три года, работает клерком в «Коралловом отеле» — том самом, знаменитом Бо-Валлон. На свой заработок содержит мать и двух ребятишек.

— И так пошло у нас с ней все по-доброму, — продолжает Лена. — Мы почти не расставались в эти дни. Роза пригласила меня в гости, я ее — на корабль. Возникло ощущение, будто мы давным-давно знакомы, и Сейшелы перестали казаться мне чужими.

Лена встряхивает короткой челкой и понижает голос, хотя Роза Мишель вряд ли может ее понять, ведь мы с Леной беседуем по-русски.

— Мне кажется, — говорит Лена, — какая-то трагедия произошла в семье Розы: ведь она осталась одна с двумя детишками на руках.

Что именно произошло, спрашивать было неудобно, я лишь задала вопрос, как она управляется с детьми, ходят ли они в детский садик. Роза ответила, что во всей Виктории есть пока одни-единственные ясли, поэтому за детьми присматривают матери или бабушки. Ей тоже помогает ее старенькая мама, они живут все вместе в маленьком домике неподалеку от Дома народа.

Мы видели это здание, крупнейшую новостройку столицы — трехэтажное, современной архитектуры, простое и строгое. Широкие марши белых лестниц ведут в Дом народа, на флагштоках трехцветные национальные флаги, анфилада высоких окон смотрит в океан.

— Роза рассказала, как строили этот дом. Средства на его сооружение собирали жители всех Сейшельских островов, а первый камень был заложен в июне семьдесят девятого года, в день третьей годовщины революции.

— А большая у Розы семья? Есть сестры, братья?

— У нее есть только младшая сестра, сейчас она в молодежном лагере Порт-Лоне Национальной молодежной службы.

Переводит Лена, а Роза с мягкой улыбкой смотрит на нас прекрасными креольскими очами.

— Лена, попросите, пожалуйста, Розу рассказать о молодежном лагере.

Рассказ Розы Мишель. Моя младшая сестра Лив очень хотела попасть в молодежный лагерь неподалеку от Виктории, на побережье бухты Лауни, в Порт-Лоне. Каждый год в январе (это у нас начало учебного года) лагерь принимает очередную смену.

— А Роза была в этом лагере?

— Конечно. Кроме того, о нем ей много рассказывает сестра. Очень живописное место, на западном побережье острова Маэ.

В недавнем прошлом бухта была знаменита тем, что здесь снимались порнографические фильмы из серии «Похождения красотки Эммануэль». Правительство выкупило у частных лиц эту территорию — теперь здесь живет и учится молодежь.

Лучшие преподаватели знакомят ее с историей страны, мировым искусством, музыкой. Юноши и девушки могут записаться туда лишь по окончании девятилетнего школьного обучения. Дело это сугубо добровольное.

Когда в семьдесят девятом году правительством было принято решение о создании Национальной службы молодежи, недовольные отпрыски из богатых семей стали усиленно распускать слухи, что всех школьников старше пятнадцати лет будут силой отправлять на дальние острова в военизированные лагеря. В столице возникли беспорядки, на целую неделю пришлось закрыть школы. В западной прессе пытались представить молодежные лагеря как принудительные военно-казарменные поселения. Эти измышления публиковали противники демократического режима. Им не нравится, что в молодежном лагере прививают чувство гражданского долга, дают специальность. Преподавание ведется в тесной связи с практическими знаниями.

Надо сказать, «по все частные школы на Сейшелах сейчас закрыты. Всякая плата за обучение отменена. А если семья очень бедная я не может в течение многих лет посылать ребенка в школу или, например, школа далеко от дома, такой семье оказывают помощь.

— Ив чем она выражается?

— Дети получают бесплатно школьную одежду, учебники, питание во время занятий. Специальные автомашины лодки привозят ребятишек из дальних районов. В декабре семьдесят девятого в Виктории была открыта большая детская столовая, где бесплатно питается три тысячи детей из всех пятнадцати школ города.

В молодежном лагере популярен спорт, в каждую смену сюда приезжает восемьсот человек. Девушки и юноши в возрасте от пятнадцати до семнадцати лет должны провести там два года. Классные комнаты и общежития находятся в пальмовой роще, занятия ведутся нестандартно, с использованием видеоаппаратуры: преподаватели стремятся слить теорию с практикой. Есть свои катера, сети, даже небольшая животноводческая ферма, учащиеся полностью обеспечивают себя продуктами.

В группе, где находится Лив (их называют «связками»), сорок два человека, они самостоятельно распоряжаются несколькими акрами земли. В блочных домиках уютные комнаты, каждый по очереди выполняет работы по дому, готовит пищу. Покидая лагерь, молодые люди сами выбирают свой дальнейший путь: продолжают образование или поступают на работу. Миновали колониальные времена, когда учебные программы готовили из сейшельцев лишь квалифицированную прислугу для западных туристов, теперь молодежи предоставлена возможность получить всестороннее образование.

На центральной площади Виктории воздвигнуты три белые стелы, подобные взмахнувшим крыльями, готовым к полету птицам. Легкие сиреневые тени косыми стрелами ложатся на асфальт, бегут голубые рефлексы по белоснежной поверхности. Школьники-малыши, побросав ранцы, расчертили площадь кружками и квадратами, скачут и смеются, как все дети планеты. И есть что-то символическое в шумливых стайках детворы, играющей рядом со светлыми птицами, слетевшимися на Сейшелы с трех континентов — Европы, Азии и Африки.

Последние часы на острове Маэ. Объявлено короткое увольнение в город. «Рифт», дотоле пришвартованный к «Курчатову», уже отведен на рейд. Обидно уходить от этих берегов без таинственного морского ореха. Не теряя времени, отправляемся в поход за «коко де мер», без которого Плахова не мыслит дальнейшего существования. Суть отнюдь не в приобретении любого ореха-сувенира: ей нужен морской орех — неполированный, нелакированный, не изукрашенный нелепыми орнаментами, не в виде коробочки-шкатулки, а такой, каким его создала природа.

Если верить справочнику-проспекту, лишь в Майской долине, в национальном заповеднике на острове Праслен, счастливцы могут лицезреть орех в натуральном виде.

Удаленность Сейшельских островов от материков, естественная их изоляция привели к тому, что флора и фауна по числу эндемиков (растений, пресмыкающихся и птиц, обитающих лишь на этом архипелаге) занимают одно из первых мест в мире. И все же главная достопримечательность островов — знаменитая пальма-лодоицея с Праслена. Растение служит отличной приманкой для туристов, веерные пальмы тщательно пересчитаны на всех двадцати гектарах Майской долины. Изображение чудо-пальмы украшает герб Сейшел, гигантские сдвоенные орехи, весом до двадцати пяти килограммов каждый, самые крупные семена на планете, наречены восьмым чудом света. Такому плоду для созревания требуется десятилетие, само же дерево имеет долгий, до восьмисот лет, век. Должно пройти не менее шести месяцев после падения ореха на землю, чтобы сгнила его плотная оболочка и орех начал прорастать. Только спустя полтора года устремится росток к свету, прибавляя по одному-единственному листку в год. «Не уносите отсюда ничего, кроме сделанных вами фотографий и не оставляйте ничего, кроме следов ваших ног» — написано в памятке, вручаемой при входе. Национальный заповедник сохраняется в первозданном виде, хотя и острова Праслен коснулись происходящие в республике перемены, например строительство небольшой верфи на берегу океана, откуда выходят рыболовные суда. Из справочника следует также, что загадочные пальмы — растения двудомные, на одних деревьях произрастают мужские цветки, на других — женские. Из женских развивается плод-великан, весом в несколько килограммов, общий же вес плодов только на одной пальме порой достигает двухсот килограммов. Мужские соцветия достигают метровой длины и усеяны мелкими цветочками. Странная форма их породила легенду о том, что душными и жаркими тропическими ночами пальмы «любят друг друга», свидетели же их любовных игр обязательно умрут.

Местные поверья предостерегают любопытных от ночных визитов в рощу. Лишь живущие здесь черные попугаи могут безнаказанно наблюдать «зачатие и рождение» морского кокоса. Колония этих нескромных птиц на острове не превышает тридцати-пятидесяти экземпляров, гнездами для них служат дупла сгнивших пальмовых стволов.

В поисках «коко де мер» все дальше уходим в город.

От окрашенных в разные цвета лавчонок — ярко-зеленых, желтых, синих — рябит в глазах. Под старомодными карнизами нарядные гирлянды флажков и лампочек. Зато внутри, в полумраке, невообразимо пестрое смешение товаров. Колышутся распяленные под потолками на вешалках юбки и рубашки, поблескивают в углах утварь, обои и сервизы, пряности, зубные щетки и магнитофоны, штабеля свернутых рулонами тканей, парфюмерия и бензиновые горелки. Продавцы, как факиры, безошибочно извлекают из хаоса нужный товар. Прилавки заполнены безделушками и сувенирами, резными, из слоновой кости шахматами, бижутерией, изделиями из панцирей черепах. Цветным фейерверком переливаются лепестки вееров, глазеют из полутьмы чучела странных рыб и птиц, рассыпаны неизвестно как забредшие на Сейшелы кастаньеты. Но увы, «коко де мер» ожидают покупателей лишь в виде шкатулок или отполированных, снабженных орнаментами чаш.

Обратный путь к кораблю уже не окрашен радужными надеждами, возвращаемся но розовым, усыпанным опавшими лепестками дорожкам, не заглядывая больше в витрины. Уже близко гавань — над низкими крышами поднимаются верхушки мачт, видны пароходные трубы. Именно в этот момент…

Крупная, представительная дама в броском декоративном платье, покроем похожем на кимоно, качнув угольно-черной, сложной, как башня, прической и распространяя аромат восточных духов, энергично пересекает дорогу. Каблучки изящных европейских босоножек столь высоки, что вынуждают снизу вверх взирать на их владелицу. Благополучно избежав столкновения, останавливаемся на узком тротуаре. Алексеев делает шаг назад, по-джентльменски освобождая путь стремительной сейшелке, но, оглядев нас и безошибочно определив потенциальных покупателей, прекрасная дама улыбается самой ослепительной из рекламных сейшельских улыбок и жестом приглашает следовать за собой. Рукой подать от дороги, последний в ряду замыкает улицу невзрачный деревянный домик, без витрин и вывесок, скучного, серо-зеленого цвета.

Так не будем удивляться: именно он оказывается мастерской, где обрабатывают «коко де мер»! Не раз и не два миновали мы эту постройку в странствии но Виктории, как Тильтиль и Митиль, устремляясь за синей птицей, не удосужились взглянуть на то, что рядом. А зря.

Дальнейшие события развиваются донельзя удачно. Преодолев обыкновенное деревянное крылечко, попадаем в мир вещей, сотворенных из предоставленного природой материала. Поделки из ракушек, миски, ложки-черпаки на длинных ручках (из расщепленных бамбуковых палочек, вставленных в скорлупу кокосовых орехов!), резные фигурки из кожуры плодов, плетения из сизаля и рисовой соломки, черепаховые гребни, бусы и заколки — буро-золотистые, светлые, темно-коричневые из панциря черепах-каррет, что значит «остроклювая». На свое несчастье, бедняжка каретта обладает прочным, легко поддающимся полировке панцирем. И… «коко де мер». Крупные и средние, удивительные по форме, но увы, полированные, испорченные навсегда.

До сих пор остается загадкой, как без знания английского, французского или креольского языка удается растолковать даме, что мы художники из Советского Союза и нам нужен «нормальный», необработанный орех. В ход идут улыбки и жесты, восклицания и междометия, согласные и гласные звуки. Рисунки в блокноте довершают дело. Дама кивает головой и скрывается в соседней комнате, притворив за собой дверь. Мне кажется, она просто выпроваживает нас, но Алексеев по наитию устремляется за ней следом. За дверью мастерская. В длинной пристройке, на цементном полу, беспорядочной кучей лежат, ожидая обработки, таинственные «морские орехи». Матовые, сохранившие шероховатость живого растения, с порослью жестких рыжеватых волокон. Помещение, куда привел нас случай, — одно из отделений открытого в Виктории в 1977 году Центра прикладных искусств и ремесел.

Центр объединяет желающих постичь тайны мастерства. Ловкие руки юношей и девушек создают сувениры из природного материала. Чего только нет в мастерской: связки молодого бамбука, пучки сизаля, кораллы, черепашьи панцири, плоды и листья кокосовой пальмы.

Худощавый юноша в темных очках, с курчавыми завитками над высоким лбом выкатывает к нашим ногам гигантское ядро, действительно напоминающее очертаниями женское тело.

Еще один полученный от дамы знак призывает к терпению. Хозяйка салона вновь удаляется, на этот раз в контору. На всякий случай поближе продвигаемся к ореху. По истечении десяти минут нам вручают лист гербовой бумаги в голубой сетке разводов — паспорт на орех, затем бланк с указанием стоимости и сертификат для таможни на вывоз за пределы Сейшельских островов законного приобретения. Что и говорить — уважение мое к ореху растет пропорционально количеству связанных с его судьбой формальностей. Даме вручаем двести рупий (обработанный орех стоит шестьсот) и даже получаем сдачу: горсть очаровательных сейшельских монеток с изображением зверюшек и раковин, призванных стать желанными сувенирами для московских друзей-нумизматов.

Наступает мгновение, когда можно получить товар. Алексеев протягивает к Кокоше (так отныне называется наша собственность) руки и… сгибается в три погибели. Попробуйте рывком поднять с пола орешек весом десять килограммов и донести его до причала. Но тут уж, как говорится, своя ноша не тянет.

Экспедиция опять уходит в океан, оставляя за кормой удивительный архипелаг, на гербе которого еще в XVIII веке обозначен был латинский девиз: «Тысяча миль отовсюду!»

«Курчатов» покидает острова, которые гораздо прекраснее своих изображений на самых глянцевых проспектах: недаром существует предположение, что арабский путешественник XIV века Ибн Баттута, описавший чудесный остров-мираж в Индийском океане (тот самый, где он якобы увидел фантастическую птицу Рох), подразумевал Сейшелы. К сожалению, нам так и не довелось увидеть знаменитую креольскую сегу, как не довелось отведать супа из ракушек тет-тет, бифштекса из черепахи и тушеных летучих мышей-фруктоедов, считающихся у сейшельцев деликатесом. Зато мы увозим Кокошу, снабженного паспортом, подтверждающим его высокое происхождение под океанским бризом на острове Праслен.