К островам Индийского океана

Мадагаскар. В Анцеранане. «Зовите меня Маней». У него развит хоминг

К Анцеранане подходим перед рассветом. Еще чуть влажна от росы палуба. Неясный молочный свет растекается над океаном, мощным фронтом держатся облака. На западе робкими мазками обрисован гористый берег, над ним чистое небо, лишь над самой высокой точкой серо-розовой полоской растянулось облачко.

Земля кажется неприветливой, хмурой — может быть, оттого, что тревожно помаргивает глазок маяка, постанывают провода и тросы. Порывистый ветер рвет из рук листки, перелистывает страницы забытой кем-то на палубе книги. Просквозив корабль от кормы к носу, ветер рвется к берегу, выдавливая волны, над черно-синей водой бегут мутные, пенистые гребешки.

Очертания берега все резче, чем-то похожи на силуэт Крымских гор возле Судака. Сбавив ход, «Курчатов» осторожно обходит мель справа и держит курс на маяк. Уже можно различить темно-зеленый цвет растительности. Берега обрывисты, в беспорядке громоздятся красно-рыжие скалы.

Тихо входим в пролив, за ним просматривается гладь бухты. Постепенно вырастая, поднимаются горы, на зеленовато-коричневых склонах выделяются светлые скальные сбросы. Проходим близко от плоского уступа, там, среди каменных обломков, прочно вросла в землю белая башня маяка.

Сжатые берегами, выше и круче стали волны. Вздымаются и опадают растрепанные пенные гребни. Уже несколько минут идем коридором между коричнево-серыми и желто-рыжими нагромождениями с зияющими чернотой пещерами, почва проточена прибоем. Тугими шапками кустарники взбираются по уступам, искривленными корнями цепляясь за неровности почвы.

На палубах появляются участники рейса, подняв воротники, поеживаясь от прохлады, любуются бухтой. Постепенно характер берегов меняется, справа показались низкие, как оладьи, островки, слева (не зря говорят: «Первым художником по камню был ветер») — причудливые серо-черные головы, торсы, фигуры, изваянные в массивах древних коралловых известняков.

Бухту Диего-Суарес называют лучшей закрытой гаванью мира: сама природа создала огромный, надежно защищенный от превратностей открытого океана глубоководный порт протяженностью сто пятьдесят километров.

Первым российским кораблем, бросившим якорь у малагасийских берегов в апреле 1890 года, был клипер «Джигит», а в 1904 году возле Мадагаскара долго стояла эскадра вице-адмирала 3. П. Рожественского. Удивительная, почти неизвестная страна, остров-загадка, привлекавший воображение Куприна и Чехова, Тургенева, Новикова-Прибоя…

На выступающем плоском мысе город-порт Анцеранана. В первых лучах розовыми крупинками ярко засияли домики, позолотились верхушки пальм, одинокая шхуна, пересекающая бухту, превратилась в цветок с горящими лепестками парусов.

С «Курчатова» уходит вниз якорь. Под напором ровного ветра судно беспрестанно меняет положение: начнешь писать панораму с кормы, а она уже поменялась местами с баком. Стоим час, стоим другой. С корабля к властям Анцерананы отправляется делегация. Сообщение их неутешительно: сюда не поступали данные о заходе советского корабля. «6 апреля весь день простояли на внешнем рейде порта Анцеранана в ожидании проводки к причалу. Порт на вызовы не отвечал. Отправили шлюпку на берег для уточнения захода. Передано: швартовка будет утром».

А пока, проявляя выдержку и стойкость, пишем с палуб вращающегося корабля.

«Если человек, прибывающий в новую страну, станет заглядывать в книги, он погиб!» — записал, путешествуя по миру, известный писатель Редьярд Киплинг. Но они прочитаны. Судя по книгам, на земном шаре осталось не так много мест, где природа хранит столь много неизвестного, а известное окружено столь большим количеством легенд и небылиц, и место это — Мадагаскар.

Диковинный остров с давних времен был щедро наделен различными именами: греческие мореплаватели именовали его Медугисом, Аристотель называл Феболом, Плиний нарек Серне, Птолемей — Менутиасом…

И все же таинственная земля получила свое название благодаря Марко Поло. В свое время, приняв остров за полуостров, обозначил он его как «Мадейгаскар», каковым и остается он по сие время.

Несходство флоры и фауны Великого острова со всем, находящимся на планете. Живые рыбы-целаканты, что появились в морях девонского периода четыреста миллионов лет назад… Деревья-убийцы, чьи змееподобные ветки, оснащенные кривыми шипами, вонзаются во все живое; колдуны, знахари, ясновидцы, многочисленные фади (запреты), удивительная церемония фамадихана (обряд переворачивания) — переодевания завернутых в истлевшие саваны трупов предков в новые одежды.

А язык! Попробуйте произнести имя лишь одного из королей Мадагаскара, заслужившего известность идеей необходимости объединения племен Центрального плато в единое государство, — имя этого короля Андрианампуйнимерина! Да что говорить о королях, могущих позволить себе все, в том числе имена, состоящие из двадцати и более букв. Даже маленькие деревеньки, не всегда нанесенные на карту, именуются Тратрамаринаниндрангаронто и Марумиандрахимахавелона — знатоки утверждают, что это еще не самые длинные названия.

Население — малагасийцы — говорят на языке малайско-полинезийской семьи, родственном языкам народов Индонезии.

Ученые считают, что малагасийский фольклор, характер могильных построек, тип жилища, способ обработки земли свидетельствуют о родстве со странами Юго-Восточной Азии и Индонезии, а внешний облик жителей Мадагаскара ближе к жителям Юго-Восточной Азии, нежели к африканцам.

Отягощенные сведениями, собираемся ступить на землю этого четвертого после Гренландии, Новой Гвинеи и Калимантана острова Земли.

Впрочем, почему «острова»? Сами малагасийцы имеют на этот счет несколько точек зрения.

— Мадагаскар не «крупнейший остров», Мадагаскар — маленький континент, — считают одни.

— Мадагаскар не континент и не остров, Мадагаскар — архипелаг! — утверждают другие.

Многие склонны считать, что для творца Вселенной Мадагаскар явился чем-то вроде «пробы пера», именно здесь тренировался всевышний, прежде чем рискнул приступить к созданию ныне существующих материков. Один из посетивших Мадагаскар советских журналистов рассказывает, что несколько лет назад в изголовья пассажирских сидений самолетов в информации о прививках, курсе франка, адресах отелей и прочем вкладывался особый листок следующего содержания: «Никто не может приблизиться к пониманию жизни на Мадагаскаре без приобретения определенных знаний о верованиях его народа. На первый взгляд повседневная жизнь на Великом острове кажется обманчиво простой. Однако существует масса верований, унаследованных от предков (разана), традиционных обычаев и табу (фади), которые предопределяют любой аспект жизни малагасийца и корректируют любой его поступок…»

Нам остается воспользоваться лишь цитатой из дневника нашего соотечественника Н. Н. Миклухо-Маклая: «Единственный надежный путь — видеть все собственными глазами… Думать и понять окружающее — отныне моя цель».

Наступает вечер. Погасив желтизну скал, в ущельях залегли лиловые тени. Корабль продолжает крутиться на якоре. Но нет худа без добра — утешением становится поистине фантастический закат, симфония полыхающих огненных стрел: Мадагаскар не зря находится под влиянием символизирующего огонь Стрельца.

Сначала почти обычно скатывается за линию холмов солнце, ныряя в рощу баобабов. Темные искривленные их силуэты, словно «перевернутые вверх корнями», четко рисуются на фоне неба. Тем временем совсем низко над горизонтом зависает плоское, четко очерченное облако, постепенно изукрашиваясь оранжево-слепящей каймой. И вдруг не снизу, куда опустилось светило, а откуда-то сверху, с боков проступают в небе, расходясь широким веером, малиново-жгучие лучи. Концы их слабо пульсируют, по мере приближения к зениту тускнеют, приобретая мягкие розовато-сиреневые, бледно-фиолетовые оттенки.

Стрелы постепенно укорачиваются, стягиваясь, все ярче наполняются жарким светом, и вот уже дрожащий пылающий сноп пронизывает, плавит облако. Огненный букет вырастает из обугленной, темно-коричневой земли. Сказочной красоты картина!

Сегодня, 7 апреля, на корабль прибывают иммиграционные власти. Формальности длятся недолго, на борт «Курчатова» поднимается лоцман из Анцерананы, и мы медленно движемся к причалу, где в промежутке между двумя стоящими под погрузкой судами оставлено нам свободное место, не больше длины корабля.

Посмотреть на сложную швартовку собирается народ. Замерли краны, оставив автокары, бегут водители. В наступившей тишине особенно громко звучат слова команды. Для начала капитан Касаткин ставит «Курчатова» левым бортом точно против отведенного места. Не ударив лицом в грязь, наш белый корабль, двигаясь бочком, с помощью подруливающих устройств аккуратно втирается между судами, кормой и носом проходя от соседей в считанных метрах. И люди на пирсе криками и аплодисментами награждают экипаж за мастерство. Летит на берег чалка, втянуты канаты, белый трап ложится на землю Тани-Бе. В 9 часов 45 минут к правому борту «Курчатова» ошвартовывается следующий тем же маршрутом «Рифт», специально оборудованное и приспособленное к тралению небольшое судно, приписанное к Южному отделению. Суда начинают принимать пресную воду, а нам объявлено увольнение, уходим в Анцеранану.

— Здравствуйте! Вы, наверное, с русского корабля?

Воздух влажно-горячий, душный. Стоим на расплавленном пятачке в центре небольшой площади, задержавшись перед «картинной галереей». Глухую стену двухэтажного домика неведомый автор покрыл рисунками. Краски не устояли, выцвели в палящем воздухе, приобрели таинственную мягкость. Тащит рыбак за жабры чудо-рыбину, согнувшись в три погибели сажает крестьянин рис, длинноногий мальчишка ведет зебу, не уместившись, горб животного уходит за карниз… Таращат круглые глаза лемуры. Хамелеоны, лангусты, крабы, связки бананов вперемежку с невиданными цветами.

Не дом, а музей, сотворенный неискушенной рукой местного Пиросмананшили!

— Ведь вы с советского корабля?

От созерцания примитивных настенных красот отрывает нас молодой, неторопливый голос. Почти без акцента речь, непривычные интонации. Невысокий юноша, мускулистый, с широко развернутыми плечами, в пунцово-красной рубахе, будто все лучи сфокусировались на этой ткани. Не африканский, скорее индийский тип лица — смугловатый, похожий на загар оттенок кожи, зачесанные назад прямые блестящие волосы.

— Давайте знакомиться! — говорит он, протягивая руку. — Меня зовут Маней. Собственно говоря, мои родители дали мне имя Манкрюнья, но русские в Москве звали меня просто Маней.

Пожав друг другу руки, знакомимся с Маней-Манкрюньей: большей удачи, чем на русском языке беседовать с малагасийцем, трудно себе представить.

— Я в Москве учился, в университете, по сельскохозяйственному профилю. Из СССР на Мадагаскар вернулся всего три года назад.

Манкрюнья оказывается нашим «земляком» вдвойне: практику проходил на Кубани, в Краснодарском крае, где в городе Горячий Ключ находится наша мастерская — на пологом склоне горы, неподалеку от спокойной реки Псекупс, что значит «Голубая река».

— Вы не слышали о таком городе — Горячий Ключ? — интересуется Алексеев.

— Нет, не слышал.

Кубань знает, Краснодар знает, в Новороссийске бывал Манкрюнья-Маня на цементном заводе, ведь цемент очень нужен Мадагаскару: в Анцеранану часто приходят корабли-цементовозы, в том числе из Новороссийска…

Манкрюнья готов сопровождать нас, и мы вместе движемся по широкой улице, спланированной по современным градостроительным канонам. Город Анцеранана пронизан тремя прямыми магистралями с пересекающей их улицей Ришелье.

Современные административные здания соседствуют со старыми, колониальных времен — отступив в переулки, теснятся одноэтажные домишки, кирпичные и деревянные, стоят, почти соприкасаясь дверями и ставенками, утопая в зелени. За тяжелыми воротами с низкими сводами — уютные внутренние дворики, обрамленные галерейками, как ажурные ларцы, украшенные резьбой.

Жарко. На асфальте распластались истомленные зноем собаки с плотно зажмуренными глазами. На перекрестке под пятнистой тенью дерева маются рикши возле ярко-красных и ядовито-зеленых расписных колясок с драконами на боках и воздетыми к небесам оглоблями.

— У нас рикшу «пус-пус» зовут. В переводе «толкай-толкай». Вы думаете, это их собственные коляски? Ничего подобного, они их напрокат берут, в аренду.

— И сколько приходится «за прокат» платить?

— Сто пятьдесят франков в день. А «набегать», если день сложится удачно, рикша может не более четырехсот.

Худые, с выпирающими лопатками, в стоптанных сандалиях на жилистых ногах, ожидают «пус-пус» клиентов.

В юго-западной части Анцерананы, на месте бывшей военно-морской базы, теперь находится судоремонтный завод с сухим доком. От старых времен французского гарнизона еще уцелели названия: «Кварта колониальной артиллерии», «Казармы колониальной пехоты…». Стараясь держаться теневой стороны, карабкаемся по мощенным булыжником мостовым, нависают над головой готовые обрушиться карнизы.

— У нас королевы запрещали подданным строить каменные дома. Это приводило к ужасным пожарам. Когда почти весь город выгорел, стены стали класть из сырцовых латеритных кирпичей… Из карьеров глину вынимали вручную и сушили на солнце: колонизаторы не удосужились научить народ обжигу кирпича.

Рядом с нами, сияя черными глазами под тяжелыми веками и добродушно улыбаясь, движется полная матрона, задрапированная в ткань цвета свежеразрезанной дыни. От бледно-желтого ее тона, кажется, веет прохладой. На малагасийском языке заводит беседу с Маней-Манкрюньей, изредка бросая вопросительные взгляды в нашу сторону.

— Она спрашивает, нельзя ли ей для сына купить у вас фотоаппарат, — переводит наш попутчик. — На Мадагаскаре совсем нет металла. У вас в Москве телевизор «Юность» стоит двести сорок пять рублей, а здесь — сто тысяч малагасийских франков. Ну, как бы это вам объяснить, это стоимость одной тонны бананов!

Но мы, разочаровав матрону, шествуем дальше, неся на ремешке через плечо по тонне бананов, впрочем, возможно, фотоаппарат стоит дешевле.

— Мой отец — простой крестьянин. Крестьян на Мадагаскаре более восьмидесяти процентов, — рассказывает наш новый знакомый. — Вы можете представить, как ведутся у нас сельские работы? По астрономическому календарю: что и когда сажать или убирать, указывают астрологи! А как у нас траву косят? Палками ее сбивают, вот как… Большой вред хозяйству приносят циклоны, в прошлом году они погубили половину урожая. А знаете, — оживляется Манкрюнья, — знаете, какой был праздник, когда сюда пришли советские тракторы «Беларусь»? Колонна их по восточному побережью двигалась в столицу, растянувшись почти на два километра, и на всем пути следования стояли люди с цветами в руках!

Машины были покрашены в наш любимый праздничный цвет — красный, и каждой управлял малагасиец, с помощью вашей страны обученный на льготных условиях!

— А почему тракторы в столицу шли?

— Там их распределяли по провинциям. Советский Союз много делает для нашей республики, например будет помогать строить дорогу на местности со сложным рельефом.

— А как доставляют товар, где нет дорог?

— А как сотни лет назад — на зебу или несут носильщики. Послушайте, — оживляется Манкрюнья. — Я здесь недалеко живу, пошли ко мне в гости? С дочкой познакомлю, ее Нуру зовут. Нуру — по-вашему Светлана, «светоносная». Кухню малагасийскую попробуете — жена приготовит утку с рисом под пряным соусом. А хотите, утку в мякоти кокосового ореха?

Не хочется его обижать, но тени пальм уже перешагивают дорогу, пора возвращаться на корабль. Прощаемся, обменявшись адресами, в последний раз вспыхивает красным огнем рубаха Мани-Манкрюньи и растворяется в мерцании солнечных пятен.

Теперь наш путь лежит к гавани. Голубая дорога становится сиреневой; голубая потому, что устилают ее лепестки джакаранды, как хамелеон, меняющей окраску. При ярком свете кисти отливают голубым с чуть заметной примесью фиолетового оттенка, но, чем ниже опустится солнце и гуще станут краски, тем больше лилового вберут лепестки и крона станет сиреневой, сольется с сумерками.

Мимо церкви Адвентистов седьмого дня, мимо городского, с красным крестом на фасаде госпиталя, по асфальту, булыжнику и по земле возвращаемся в порт, до которого рукой подать. Широким полукругом спускается к гавани шоссе, завершаясь маршами белой лестницы. Но гораздо ближе, вильнув в сторону, срезая угол, вниз бежит узкая тропинка, упираясь в пакгаузы порта.

Презрев мудрое правило: «Длинная дорога самая короткая», сворачиваем на тропку в надежде сократить путь и тут же, с первых шагов будто ныряем на дно колодца. Высокие, в рост человека, травы, усеянные мелкими цветочками, оставляют для обзора лишь остывающее над головой небо. Стежка скрывается, виляет, сбивает с толку. Единственный ориентир — «вниз», но куда? Потрескивают сухие стебельки, жужжат насекомые, под ногами мусор, обрывки цветных тряпиц, консервные банки.

Самое время, проявив запоздалое благоразумие, вернуться, но… Раздвинув мясистым подгрудком траву, появляется серый зебу с упитанным высоким горбом и встает поперек тропинки. Второй, решив «взять нас в клещи», перегораживает путь с другой стороны. «Верхний» издает кашляющий звук и, натянув пыльную веревку, идет на сближение, величественно неся острые, похожие на велосипедный руль рога. Но должны же эти остророгие коровы проявлять доброжелательность к людям. Недаром голова зебу удостоилась чести быть изображенной на малагасийских монетах, а магазинам и футбольным командам присваивается имя Умби, что на Мадагаскаре означает «бык», олицетворяющий вечную мощь жизни. Говорят, даже короли не гнушались сторожить стада. «Желаю вам много белых быков» — распространенное приветствие малагасийцев.

Скот для крестьянина своего рода «сберегательная касса», большую часть стада составляют быки — их продают, если возникает необходимость в деньгах, понадобится оплатить лечение, внести налоги или похоронить кого-либо из близких. Часто крестьяне, не имеющие наличных денег, расплачиваются крупным рогатым скотом, а также овцами или козами.

Но мы чужаки, «вазаха», на всякий случай надо поторопиться сложить пунцовый зонтик, может быть, зебу на Мадагаскаре в отличие от людей не любят красный цвет.

Неизвестно, с какими намерениями приближаются к нам с двух сторон серые умби. Самое время для Алексеева проявить себя мужчиной, но от этой необходимости его избавляет неизвестно откуда вынырнувший худенький бесенок, в драных, отороченных бахромой шортах и с цветной косынкой на шее. Под его защитой проскальзываем мимо умби. Пережевывая травинки, смотрят зебу кротким, укоризненным взглядом обрамленных белыми ресницами глаз.

Алексеев уверенно спускается по виляющей тропке и безошибочно выходит к причалу. Приближаемся к кораблю, еще издали слыша визг и жужжание стальных щеток-вертушек: команда чистит судно, удаляя ржавчину с корпуса. На высокий борт уже нанесен красновато-коричневый грунт, затейливой арабской вязью украсивший белую поверхность. Мадагаскарское солнце лучше всякой сушилки — корабль сверкает свежей краской. Нарядный, светлый стоит у пирса Анцерананы, ожидая нас, «Курчатов» — пристанище, дом, родина.

— Послушай, — спрашиваю Алексеева, когда, обессиленные долгой пешей прогулкой, поднимаемся по крутому трапу. — Послушай, как ты дорогу нашел, ведь наугад шли?

— Это ты шла наугад, — отвечает он с достоинством, — а у меня очень сильно развит хоминг.

— Что, что?

— Хоминг. Инстинкт возвращения к дому. Добравшись до каюты, первым делом перекладываю подушку на другой конец койки.

— А это зачем?

— Подушка должна лежать головой на север. Головой на юг спят только колдуны, так сказал Манкрюнья.