К островам Индийского океана

«Не ходить, опасно для жизни». Подшипник — не блоха

«Курчатов» возвращается к «Рифту», оставленному на подходе к Нуси-Бе. Снова качает. Пытаюсь писать, но ветер рвет холст, капельки ложатся на палитру, не смешиваясь с красками. Корабль сопротивляется, напрягает силы, стремясь под правильным углом стать к волне. Задыхаясь от усердия, натужно стучат двигатели. Тусклый свет странного, желтовато-лимонного оттенка вырывает острые верхушки волн, не в силах проникнуть в глубокие ложбины. В такую погоду хочется лечь и лежать. Никто лучше Бальзака не сказал о качке: «Всем известно действие морской болезни: необъяснимое расстройство расслабляет все жизненные силы, душа как бы мертвеет, больной становится равнодушен ко всему на свете, мать забывает о ребенке, любовник перестает думать о возлюбленной, самый энергичный человек лежит безжизненным телом». Нет сил даже прихлопнуть громкоголосого нахального комара, что несколько дней сосуществует с нами в каюте. Комары появились и у соседей. Как изловчилось хитрое племя кровососущих проникнуть через задраенный иллюминатор, остается тайной. Алексеев утверждает, что комаров специально запускает доктор Луговской… в качестве предостережения, чтобы все исправно глотали делагил… И это последние слова, которые мне сегодня дано от него услышать: качка — дело серьезное.

Проходят сутки. С трудом бреду по шаткому коридору и с удивлением слышу: из каюты доносится частый, как удары дятла, стук. Плахова, не удосужившись выйти наружу, судит о погоде по увиденному в иллюминатор пейзажу: судно сползает в глубокие котловины, но нет белых гребней. Жена моя, не обнаружив пенных бурунов, считает, что все «в норме», и резво стучит на пишущей машинке. Вот те на!

— Пошла бы на воздух, проветрилась, подышала. А заодно загляни на бак и корму!

Не проходит и пяти минут, как она возвращается, явно удрученная обстановкой, и молча укладывается на койку. Что значит настроиться!

«Не ходить! Буксировка. Опасно для жизни», — предупреждает объявление. Корму перегородила растрепанная веревка. Влекомый двумя канатами, рыскает позади «Рифт». Еще 13 апреля, в ноль часов сорок пять минут, капитан «Рифта» обратился с просьбой отбуксировать судно на мелководье, где на глубине двадцати пяти метров в относительной безопасности машинная команда должна устранить аварию: в результате заводского дефекта разрушился опорный подшипник гребного вала, и «Рифт» потерял самостоятельный ход. Обычно подобный ремонт производится в условиях дока. Положение серьезное: из Мозамбикского пролива корабли должны выйти в открытый океан; к тому же район, где находимся, изобилует ловушками рифов и славится ураганами.

Отбуксировав «Рифт» в укрытие, с согласия его капитана «Курчатов» продолжил путь к Нуси-Бе, куда предстояло высадить Ги и Роже. Теперь, возвратившись к «Рифту», находим судно в том же состоянии: за прошедшие четверо суток команда не смогла устранить повреждение. «Рифт» взят на буксир — скорость «Курчатова» падает с шестнадцати до восьми узлов. И это чревато последствиями: уже назначено время захода на Маврикий, в Порт-Луи.

Капитан Касаткин — оптимист, он полагает, что общими усилиями будет найден выход. Механики наши во главе с главным садятся в бот и отбывают на «Рифт» для оказания помощи.

Все сильнее задувает юго-восточный пассат, заставляет нырять в укрытие. Плахова едва успевает поймать любимую шаль, что резво метнулась с ее плеч в Индийский океан. Уже все небо покрыто торопливыми облаками, каждые восемь-десять минут прибывает высокая волна, норовя вытряхнуть душу из всего живого. Буксирные канаты уходят «в никуда», в тумане «Рифт» почти не виден. И снова на том же месте настигает нас гроза.

Редкое зрелище — гроза в океане. Железный корпус корабля кажется прицельной точкой для жаждущих излить грозную силу молний: ведь на тысячи миль вокруг целиться более не во что. Сначала оказывается стертым горизонт, черное и белое смешано в одну дымящуюся массу. Задраены иллюминаторы, зачехлены лебедки, все прячется, скрывается от стихии, лишь мачты храбро упираются в брюхо тучам, будто грозят небу белыми длинными пальцами. Пока еще молнии бьют в сторону, гроза играет с кораблем, бежит бок о бок, накрывая своей тенью. Слепящие ручьи текут с неба, подпаливают гребни волн холодным, пронзительным блеском.

А грома нет. Все ближе перемещаются белые зигзаги, центр грозы приближается. Не зря принято пить третий тост «за тех, кто в море».

И как стены огненного вала, сшибаясь, теряют силу, так и в небесной битве устремляются навстречу друг Другу две чудовищные тучи. Одна, чернильная, пухлая, набрякшая по краям, клубясь, лепит все новые объемы, другая попрозрачнее, поплоще, но с грозными щупальцами лохмотьев. Пухлой приходится туго, плоская и жуткая теснит, давит, гонит на край неба. Покряхтывая, постанывая, карабкается судно по краю бурлящего котлована, пробивая носом щель и разбрасывая фонтаны во все стороны.

Бедные рачки с Визарда перекатываются в тазике, втянули клешни и ножки в домики-ракушки, а Машка и вовсе зарылась в песок.

На корабле, вдалеке от привычной жизни, постигаешь прежде недоступное, смотришь на мир и людей другими глазами. В непогоду, в бесноватый шторм идет своим чередом работа, все трудятся, и поневоле не имеешь права чувствовать себя больным или несчастным. В такие минуты стоит призадуматься, откуда берутся у товарищей наших, людей часто немолодых, обремененных степенями и званиями, силы и стойкость, чтобы, покрывшись водяной пылью с головы до ног, стоять на вынесенном над океаном мостике, следя за уходящим тралом или страхуя от ударов о борт идущие в глубины приборы.

И не дай бог попасть впросак и произнести что-либо вроде: «Как трудно работать в такую погоду!» Посрамленный, получишь ответ: «А что особенного? Море есть море!»

Что же все-таки с «Рифтом»? В нетерпении ждем результатов: «скорая помощь» оказана, но как поведет себя «пациент»? Определить эффективность ремонта можно лишь на ходу. Маленький кораблик уже освобожден от «пуповины», связывающей его с «Курчатовым». Члены экспедиции высыпали на палубу. Сначала, обретя свободу, суденышко покорно клюет носом по высокой волне, затем… Дружное «ур-ра!» раздается с обоих кораблей, «Рифт» оживает, трогается с места и, набирая скорость, идет собственным ходом.

Подстраховывая своего товарища, еще часа три «Курчатов» пасет подопечного, малым ходом следуя позади, наблюдает, как ведет себя отремонтированный в необычных условиях двигатель.

Но недаром русский умелец изловчился подковать блоху — подшипник не блоха, более тонны весом, можно рассмотреть и без лупы. Убедившись, что все в порядке, «Курчатов» оглашает океан низким гудком и, нагоняя потерянное время, уходит вперед, держа курс на остров Маврикий.

Тот самый, о котором Марк Твен сказал: «Бог создал сначала Маврикий, а потом по образу и подобию его создал рай!»