Сироты на продажу

Глава десятая

Безуспешно пытаясь освободиться от веревок, которыми ей привязали руки к борту повозки, Пия тряслась рядом с мисс О’Мэлли; деревянные колеса грохотали по булыжнику мостовой, кузов подпрыгивал, и девочку швыряло то туда, то сюда. Солнце садилось, дома и фонари отбрасывали на пустую дорогу длинные тени, и переулки превращались в темные туннели. Время от времени в окнах поднимались занавески, из-за стекол выглядывали бледные лица, и занавески снова падали. Пия изо всех сил позвала на помощь, но мисс О’Мэлли шлепнула ее хлыстиком и велела замолчать.

Пия бранила себя за неосторожность. Надо было потихоньку взглянуть, кто поднимается по лестнице. И не кричать так громко под дверью миссис Андерсон. Когда мисс О’Мэлли с возницей бегом поднялись по ступеням и зажали ее в углу коридора, девочка кричала и брыкалась, как дикое животное, но бесполезно: возница был слишком силен. Венгр с жидкой бороденкой из ее прежней квартиры выглянул на шум, но извозчик пригрозил ему огромным кулаком, и иностранец закрыл дверь. Пия пыталась ударить громилу в лицо погремушкой, но мисс О’Мэлли вырвала ее из рук девочки, бросила на пол и растоптала каблуком в щепки. Колокольчики отвалились и, позвякивая, покатились по площадке. Пия закричала и хотела собрать обломки, но возница схватил ее и потной ладонью зажал ей рот. Потом он потащил девочку вниз по лестнице, бросил на заднее сиденье повозки и привязал руки к борту.

Теперь Пии ничего не оставалось, кроме как дожидаться следующей возможности сбежать. И без конца мысленно извиняться перед близнецами.

На углу показались двое полицейских в маске, Пия встала на колени и позвала на помощь. Мисс О'Мэлли хлестнула ее стеком и велела помалкивать. Один полицейский вышел на улицу и поднял руку в перчатке. Возница потянул поводья и остановил повозку, а мисс О’Мэлли тихо выругалась. Полицейский обошел лошадь, чтобы поговорить с седоками, беспокойно поглядывая на Пию.

— Что у вас тут? — спросил он. — Кто эта девочка?

— Помогите мне! — закричала Пия. — Пожалуйста!

— Захлопни пасть! — прошипела мисс О’Мэлли и объяснила полицейскому: — Сестры в церкви Святого Петра наняли нас, чтобы отвезти сиротку в приют Святого Викентия. Как вы видите по ее воплям, она не в восторге от этой затеи.

— Я не сирота! — закричала Пия. — Отец ищет нас с братьями.

Полицейский поднял руку, давая ей знак помолчать, и обратился к мисс О’Мэлли:

— Вы знаете, где ее отец?

— Он солдат! — выкрикнула Пия.

— Если бы монахини знали, где ее папаша, — заметила мисс О’Мэлли, — они бы отправили ее к нему, а не в приют. Похоже, он в загуле.

— А почему она без маски? — поинтересовался второй полицейский.

— Она уже перенесла грипп, — пояснила мисс О’Мэлли. — Она попала в церковь Святого Петра во время болезни.

— Пока я болела, отец вернулся с войны! — крикнула Пия. — Монахини даже не пытались найти его, просто сбыли меня с рук.

— Это правда? — спросил полицейский.

— Да бросьте вы, — отмахнулась мисс О’Мэлли. — Кому вы скорее поверите, святым сестрам или паршивой беспризорнице? Монахини наверняка сделали все возможное. Им некуда было класть новых больных, но нельзя же попросту выкинуть соплячку на улицу. Да и вам ни к чему лишняя бродяжка.

Полицейские переглянулись, и один из них пожал плечами. Тот, который остановил повозку, подошел к Пии.

— Сдается мне, что монахини хотят тебе добра, куколка, — сказал он. — Хорошо хоть, нашлись люди, готовые о тебе позаботиться.

Пия затрясла головой и взмолилась:

— Не отдавайте меня им! Я должна вернуться к братьям! Они совсем маленькие, я нужна им.

Полицейский постучал по кузову и помахал рукой вознице:

— Трогай.

— Нет! — крикнула Пия. — Пожалуйста, помогите мне! — Она из всех сил дернула веревки, но тщетно.

Возница хлестнул лошадь, и повозка резко рванулась вперед, отчего Пия потеряла равновесие. Связанные веревкой запястья вывернулись, и девочка упала. Скорчившись, она лежала на боку, заливаясь слезами боли и бессилия, но изо всех сил пыталась выпрямиться. Нужно было следить, куда они едут, запоминать названия улиц, приметные здания и другие ориентиры. Тогда, если ей удастся сбежать из приюта, она найдет дорогу домой.

Ехали долго и наконец добрались до малонаселенного района, где свернули на заброшенную сельскую дорогу. Повозка наконец замедлила ход у высокой железной ограды с навершиями в виде медных шариков с пиками. За ней виднелся четырехэтажный кирпичный дом с колокольней и большими флигелями; обширный двор перед главным входом окружали ивы и сосны. Повозка миновала ворота и потащилась по длинной подъездной дорожке. Издалека здание выглядело богатым особняком, но при ближайшем рассмотрении стали заметны облупленные оконные рамы и сломанные перила крыльца. Из окон без занавесок лился свет, за стеклами двигались невысокие фигуры. Когда повозка подкатила к крыльцу, возница остановил лошадь, закрепил вожжи и, спрыгнув с козел, помог слезть мисс О’Мэлли.

В груди у Пии клокотали отчаяние и гнев, она дрожала.

— Ну пожалуйста, — заплакала она, — не оставляйте меня здесь.

Мисс О’Мэлли пропустила ее мольбу мимо ушей и решительным шагом поднялась по лестнице. Возница отвязал Пию, подождал, пока она выберется из брички, потом схватил за руку и потащил по дорожке вдоль здания. Глотая застрявший в горле ком страха, девочка потирала запястья и осматривала стены приюта. У окон собрались дети, их бледные лица с любопытством наблюдали за новоприбывшей. Открылась дверь главного входа, и на крыльце появилась монахиня: белые жилистые руки сцеплены перед собой, с крупных четок вокруг талии свисает тяжелый крест. Она взглянула на Пию поверх круглых очков и обратилась к мисс О’Мэлли:

— Вы из церкви Святого Петра?

— Именно, — ответила та.

— И вы уверены, что эта девочка уже не больна?

Мисс О’Мэлли пожала плечами:

— Говорят, что нет.

— Знает Бог, нас в приюте Святого Викентия тоже не миновала инфлюэнца. Мы не можем больше принимать больных детей. — Монахиня повернулась к Пии: — Как ты себя чувствуешь? — Она улыбалась, но водянистые голубые глаза казались холодными и настороженными.

— Хорошо, мадам, — ответила Пия. — Но мне здесь не место. Меня…

— Я мать-настоятельница Джозефина, — перебила ее монахиня. — Можешь звать меня мать Джо. Бог привел тебя сюда не просто так. Наша обязанность в этом приюте — давать убежище нуждающимся, а не разбираться в причинах, почему они попали сюда. Раз сестры из церкви Святого Петра послали тебя сюда, значит, так надо. Поэтому веди себя примерно и не ропщи на судьбу. — Она снова обратилась к мисс О’Мэлли: — Спасибо, что доставили ее. Можете ехать. — Монахиня открыла перед Пией дверь.

Мисс О’Мэлли, сморщившись от раздражения, подтолкнула девочку вперед, но та словно приросла к земле. Не попробовать ли опять сбежать? Мать Джо ее явно не догонит, и мисс О’Мэлли тоже, но возница все равно успеет снова схватить ее. Кроме того, даже если она вырвется отсюда, куда ей идти? Дома у нее нет, денег тоже.

Мисс О’Мэлли ткнула ее пальцем в спину.

— У меня в твои годы и того не было, — буркнула она. — Пошевеливайся.

Пия метнула в нее горький взгляд и, стиснув зубы, переступила порог сиротского приюта. Мать Джо уже закрывала дверь, когда мисс О’Мэлли остановила ее.

— Мне нужно с вами быстро переговорить, — сообщила она.

— О чем? — спросила мать Джо.

Мисс О'Мэлли глянула на Пию.

— Одна из сестер церкви Святого Петра кое-что передала вам на словах.

— Извини нас, — сказала мать Джо девочке, жестом веля ей отойти.

Пия сделала несколько шагов вглубь вестибюля с высокими потолками, а мать Джо выглянула наружу из приоткрытой двери. Пия силилась расслышать, о чем говорят эти двое, но не могла разобрать ни слова. Она оглядывалась в поисках выхода, но заметила только две другие двери, скорее всего, ведущие в другие помещения особняка. Воздух наполнял запах вареной картошки и теплого дерева, немного пахло ладаном и горелыми спичками. На стене между газовыми светильниками висело изображение окруженного детьми Христа в золотой раме, а также кресты и другие картины религиозного содержания.

Мать Джо закончила разговор с мисс О’Мэлли, закрыла дверь и повела Пию через вестибюль, стуча каблуками по дощатому полу. Когда они подошли к другой двери, она вытащила из-под сутаны кольцо с железными ключами и отперла ее. Затем монахиня зажгла один из стоявших на маленьком столике светильников и взяла его в руки.

— Извините, мать Джо, — обратилась к ней Пия.

Монахиня, подняв брови, взглянула на нее, словно удивляясь, что девочка разговаривает.

— В чем дело?

— Можно спросить, о чем вы говорили с мисс О’Мэлли? Это имеет отношение ко мне?

Мать Джо нахмурилась.

— Спросить можно, — произнесла она. — Но это не значит, что я отвечу. Беседа была служебная, вот и все.

Пия кивнула и потупила взгляд. Не стоило сердить мать Джо.

Держа в одной руке лампу, а другой приподнимая край сутаны, настоятельница высоко подняла голову и повела Пию в сумрачный коридор, провонявший мочой и хлоркой. В конце коридора они свернули в другой, поуже, прошли мимо рядов комнат с одинаковыми железными койками, где в свете мерцающей лампы на стенах плясали тени. Дом казался покинутым, воздух тяжелым, тишина густой, как кисель. Когда дошли до третьего коридора, мать Джо открыла двойную дверь, ведущую на улицу, и по каменным ступеням они спустились в огороженный забором двор.

Посередине двора под розовеющим вечерним небом стояли качели, детская горка и карусель, пустые, если не считать сухих листьев и сломанных веток. На площадке никто не смеялся, не резвился и не бегал друг за другом. Дети сидели по-турецки на пожухлой траве или тихо прохаживались группами вдоль забора. Стайка четырех-пятилетних малышей сидела на ступенях лестницы, ведущей в другое крыло здания, и чистила чуть ли не сто пар ботинок. Другие сироты, все в поношенной одежде, слишком тесной или слишком мешковатой, стояли вокруг них в носках или босиком и ждали. Ни у кого не было куртки или хотя бы шарфа.

— Ужин через полчаса, — сообщила настоятельница Пии и ушла.

Стоя на крыльце, девочка осматривала площадку в тщетной надежде увидеть Олли и Макса. Вдруг тот, кто нашел братьев, отнес их в приют? Тогда, может, и хорошо, что мисс О’Мэлли поймала ее? Но, к разочарованию Пии, все дети были старше близнецов: самым младшим около двух-трех лет. Несколько воспитанников постарше обернулись к новенькой, украдкой разглядывая ее. Пия села на ступенях, часто моргая от слез; холод камня пробирался под легкое платье. Шансы на то, что их с братьями определили в один приют, приближались к нулю. И с чего она вообще взяла, что сумеет их найти?

Девочка лет четырех с тряпичной куклой в руках и печальными глазами подошла к крыльцу и улыбнулась Пие. Темные волосы спадали вокруг худенького лица неровными кудряшками.

— Привет, — тоненьким голоском произнесла малышка.

Пия заставила себя улыбнуться в ответ, мечтая, чтобы девочка оставила ее в покое: она скучала по дому, стеснялась в новой обстановке, живот у нее болел, и настроения заводить друзей не было. Пия хотела одного: сбежать отсюда. Но не успела она опомниться, как малышка вскарабкалась по лестнице и забралась ей на колени. Пия отдернула руки, частично от неожиданности, частично из страха коснуться девочки. Некоторые дети смотрели на нее, и Пия побоялась отталкивать девочку. Неразумно наживать врагов в первые же минуты пребывания в приюте. Она задержала дыхание, пока сиротка усаживалась поудобнее, потом уперлась руками в ступени. Голая нога девочки прижалась к ее ноге, но, к облегчению Пии, она ничего не почувствовала.

Гордо подняв куклу, чтобы похвастаться ею, девочка снова улыбнулась, погладила грязной ручонкой потрепанную голову игрушки, прижала ее к себе, прислонилась к плечу Пии и закрыла глаза. Пия растерялась. Что теперь делать? Держать сиротку, пока она засыпает? Покачать? Малышка явно соскучилась по ласке и почему-то стала искать ее у Пии. Доверилась ей, как доверяли сестре Олли и Макс. От страха, пережитых страданий и любви слезы полились у Пии ручьями, и, стараясь сдержать их, она обняла девочку и стала качать ее туда-сюда. Она подвела братьев, нельзя оттолкнуть еще и эту крошку. Разве трудно приголубить ее? Через несколько минут девочка уже спала. Глядя в ее бледное грязное личико, Пия невольно гадала, как малютка попала в приют. Родители умерли? Или бросили ее? От одной только мысли об этом у Пии болело в груди.

Вдруг к ней с другой стороны площадки направилась девочка постарше с короткими косичками не толще мышиных хвостиков, и Пия вытерла глаза: не стоит показывать свои слезы, не то ее сочтут слабой. Вторая девочка подошла к крыльцу и села рядом с Пией, натянув на костлявые колени поношенное платье. Ее нос и щеки были усеяны веснушками.

— Привет, я Дженни, — представилась она. — А тебя как зовут?

— Пия.

Дженни указала на малышку:

— А это Джиджи. Ее настоящего имени мы не знаем, поэтому придумали новое.

Стараясь выглядеть дружелюбной, Пия слегка улыбнулась.

Дженни показала на другую девочку на площадке, с кудрявыми волосами и длинными ногами с бугристыми коленками:

— Ее мы зовем Колетт. Она тоже не говорит по-английски, но мы поняли, когда она назвала свое имя. — Она перечислила несколько других детей, мальчиков и девочек, и про всех пояснила, что они говорят на других языках. — Видишь вон ту темноволосую девочку, постарше, которая стоит в углу с сосновой шишкой в руках?

Пия кивнула.

— Это Айрис, она слепая. Говорят, ее давно уже перевели из другого приюта, там она и ослепла.

— Что же с ней случилось?

Дженни пожала плечами.

— Кажется, там над ней проводили медицинские эксперименты, связанные с туберкулезом.

— Кто? Родители?

Дженни покачала головой:

— Нет, какой-то врач.

У Пии перехватило дыхание.

— Как это? Я думала, приюты должны спасать детей.

— Да, я тоже когда-то так думала, — пожала плечами Дженни. — Но мы отбросы. Они могут делать с нами что угодно. Вот увидишь.

— Что ты имеешь в виду? А как же монахини? Разве они не должны обо всех заботиться?

— Просто постарайся не привлекать к себе внимание, — посоветовала Дженни. — Вот и все, что я могу тебе сказать.

Пия осмотрела площадку, и глаза снова наполнились слезам. Казалось, она увязла в кошмаре, от которого ей никогда не проснуться. Если в приюте Святого Викентия к детям относятся как к расходному материалу, неудивительно, что никто не стал помогать ей в поисках братьев.

— А что случилось с твоими родителями? — поинтересовалась Дженни, отвлекая Пию от страшных мыслей. — Они тоже подцепили «лиловую смерть»?

— Ты о чем?

— Так монахини называют инфлюэнцу, — объяснила Дженни. — У заболевших кожа становится лилового цвета. Многие из нас заразились, и три девочки умерли. И две монахини, которые за нами ухаживали. Я слышала, в лазарете еще остались больные.

У Пии пересохло во рту. Она почему-то считала, что обособленные места вроде приютов и психиатрических лечебниц защищены от инфлюэнцы. Теперь, когда выяснилось обратное, ей стало еще страшнее. От мысли о смертельном заболевании в таком месте, откуда не сбежишь, по коже побежали мурашки.

— Мама умерла от инфлюэнцы, — сказала она. — Но отец сражается на войне.

— Думаешь, он вернется?

Пия пожала плечами, но в горло у нее встал комок. Даже если вернется, здесь он ее никогда не найдет.

— А ты как сюда попала? — спросила она у Дженни.

Та взглянула в осеннее небо, словно что-то там искала.

— Помню только, как мама одела нас с младшим братом в нарядную одежду и привезла сюда. Сначала она нас навещала, обещала скоро забрать. Но потом просто перестала появляться. Это было два года назад.

Пии не верилось, что мать способна намеренно бросить своих детей. Но потом в мозгу вспыхнуло воспоминание: Олли и Макс в подполе, — и она чуть не вскрикнула. Разве имеет она право судить других? В животе разверзлась холодная пустота, и Пии показалось, что сейчас она потеряет сознание. Она сжала зубы и стала медленно и глубоко дышать, пытаясь успокоиться. Одно было ясно: она заслуживает наказания.

— Пия! — окликнула ее Дженни. — Ты меня слышишь?

Девочка заморгала и взглянула на собеседницу.

— Ах да. Мне жаль, что мама не вернулась за тобой. Это ужасно.

Дженни махнула рукой.

— Вот бы только знать, почему: с ней что-нибудь случилось или мы просто стали ей не нужны.

Пия оглядела остальных детей.

— Кто из них твой брат?

— Его здесь нет, — сказала Дженни. — Он исчез, когда мать перестала приезжать. Месяцами я каждый день спрашивала о нем у монахинь, но потом мать Джо сказала, что хватит надоедать им. Я так и не знаю, куда он делся.

Пия снова ощутила пустоту в животе. Раз Дженни не сообщили о судьбе брата, значит, окажись Олли и Макс здесь, ей тоже ничего не скажут. Она уже хотела заверить Дженни, что понимает ее чувства, но остановилась, внутренне сжавшись. Дженни не виновата в исчезновении своего брата, в то время как пропажа Олли и Макса лежит целиком на совести Пии. Никому в приюте нельзя рассказывать о том, что она натворила. Ее сочтут чудовищем. И будут правы.

— Сочувствую тебе. — Пия не знала, что еще сказать. Но тут ей пришло в голову: раз Дженни уже два года в приюте Святого Викентия, она успела изучить обстановку. — Ты не знаешь, здесь есть младенцы?

— Конечно, — ответила Дженни.

Пия резко вдохнула.

— И где их держат?

Дженни дернула плечиком.

— Не знаю, я никогда их не видела.

— Тогда почему ты уверена, что они здесь есть?

— Иногда по ночам я слышу, как они плачут.

По рукам у Пии побежали мурашки.

В эту минуту за их спинами монахиня открыла дверь и хлопнула в ладоши, отчего Пия вздрогнула.

— Девочки, заходите в дом! — крикнула монахиня. — Пора ужинать!

Дети на площадке бросили свои занятия или просто поднялись на ноги и медленно направились к крыльцу. Проходя мимо Пии, они поглядывали на нее одновременно с любопытством и сочувствием. Пия опустила глаза и встала, держа спящую Джиджи на руках, и тоже шагнула к двери. Монахиня вышла на крыльцо и преградила ей дорогу.

— Поставь ее на землю, — приказала она. Это была невероятно высокая женщина со злыми глазами на суровом лице и обвисшим подбородком.

— Но она спит, — возразила Пия.

— И что, ты намереваешься украсть ее порцию?

Пия покачала головой:

— Нет, я…

Монахиня грубо вырвала Джиджи из рук Пии, поставила малышку на ноги и толкнула в дом. Сонная Джиджи, спотыкаясь, побрела вслед за остальными.

— Как тебя зовут? — вопросила монахиня.

— Пия.

— Фамилия!

— Ланге.

— Так вот, мисс Ланге, с этой минуты делайте, что вам говорят. Это значительно облегчит вам жизнь.

Пия глянула на Дженни, которая слегка покачала головой, предлагая не спорить, потом снова повернулась к монахине:

— Хорошо, мадам.

— Хорошо, сестра Эрнестина, — поправила ее монахиня.

— Хорошо, сестра Эрнестина, — повторила Пия.

Монахиня бросила на нее еще один злобный взгляд и вошла в дом. Девочки послушно выстроились вдоль стены, молча глядя прямо перед собой. Сестра Эрнестина и две другие монахини разделили их на три группы, потом сестра Эрнестина взяла у одной из помощниц лампу и велела первой группе, где были Пия и Дженни, следовать за ней. Они прошли по темному коридору, где тень сестры металась по потолку огромной летучей мышью, потом спустились по деревянной лестнице, держась за стены, чтобы не упасть в полутьме.

— Куда мы идем? — шепнула Пия Дженни, шедшей впереди.

— В столовую, — ответила Дженни.

— Она что, в подвале?

— Да тише ты, — бросила ей Дженни через плечо.

Спустившись, они миновали ящик для угля размером с вагонетку и ступили в длинную узкую комнату со ржавыми трубами, проведенными по низкому потолку. Нечто похожее на жидкую копоть капало со стен, а деревянный пол был затертым и обшарпанным. Пахло кислым молоком и капустой. На длинном столе, окруженном деревянными табуретками, были расставлены металлические миски. Девочки организованно расселись — Пия успела занять место рядом с Дженни — и стали ждать, когда монахиня с потным лицом разложит по мискам какое-то варево. Жижа капала с черпака на пол, табуретки, стол, плечи и головы девочек, но, казалось, этого никто не замечал.

— Благодарим тебя, Боже, за дары твои, которые мы собираемся вкусить от твоих великих щедрот. Аминь, — снова и снова повторяла потная монахиня. Когда она наполняла очередную миску, каждая девочка говорила «аминь».

За первой сестрой шла другая, раздававшая тонкие ломти хлеба. Как только кусок упал в миску Пии, сидевшая напротив девочка схватила его. Пия глянула на Дженни, безмолвно спрашивая, как поступить, но Дженни уже ела, низко склонившись над своей миской. Пия осмотрела ряд девочек. Свет лампы подрагивал на усталых лицах, блестел в беспокойных глазах. Они жадно, как стая голодных волков, поглощали скудную пишу. У Пии аппетита не было, но она понимала, что есть и пить необходимо. Она зачерпнула ложку жижи и поднесла ко рту. Похлебка оказалась чуть теплой и мерзкой на вкус: застоялая водица с намеком на мясо — свинина или курица, не определишь, — да нескольких разварившихся кусочков моркови и картошки.

Пока девочки ели, сестра Эрнестина расхаживала туда-сюда вдоль стола и торопила их, чтобы смогла войти следующая группа. Одна девочка с кудряшками поставила локти на стол и, надув губы, смотрела в свою миску. Сестра Эренстина подошла к строптивице и зажала ей нос. Та открыла рот, чтобы вдохнуть, монахиня сунула ей туда ложку варева и отпустила нос. Девочка непроизвольно выплюнула отвратительную похлебку, и она потекла у нее по подбородку. Сестра снова зажала ей нос и стала кормить насильно.

— Я научу тебя ценить пищу, неблагодарная девчонка, — приговаривала она.

Пия бросила ложку и встала, собираясь остановить монахиню.

— Нет, — громко шепнула Дженни.

Несколько других девочек тоже бросили ей тревожные предупреждающие взгляды. Пия снова села, часто дыша и испытывая тошноту от гнева, страха и отвращения. Сестра Эрнестина продолжала экзекуцию, а бедная девочка плакала и выплевывала похлебку.

Глаза у Пии тоже наполнились слезами. Она с трудом глотала варево, но не осмеливалась остановиться. Остальные, не поднимая глаз, тоже запихивали в себя жалкое подобие еды.

Через несколько минут все доели, лишь несколько девочек скребли ложками по дну мисок, отчаянно пытаясь собрать все до последней капли. Когда другая монахиня привела в столовую вторую группу, сестра Эрнестина велела всем положить приборы и повела их по узкой лестнице в комнату, где стоял длинный ряд умывальников. В помещении было холодно и сыро, скользкий деревянный пол блестел от влаги. Около каждого рукомойника на крючке висело тонкое полотенце. Сестра Эрнестина взяла с полки прохудившуюся ночную рубашку и сунула ее Пии в руки.

— Умывайся, — велела она, — и поживее.

Другие девочки уже разулись, разделись до нижнего белья и поспешно мыли руки и лица. Пия присоединилась к ним, а сама исподтишка искала взглядом Дженни, но той не было. Умывшись и переодевшись в ночнушки, девочки взяли свои ботинки и платья и последовали за сестрой Эрнестиной в темный коридор, в конце которого поднялись еще по одной лестнице в бесконечно длинное узкое сводчатое помещение с дверьми по обе стороны. Все, кроме пола, было выкрашено в белый цвет — потолок, двери, стены, — но это ничуть не оживляло мрачную галерею. Сестра Эрнестина шла впереди, унося с собой свет фонаря, бросающий на стены жутковатые тени, и девочки двигались почти в полной темноте. В середине галереи монахиня поднята фонарь выше, и воспитанницы вошли в узкую, обшитую деревянными панелями комнату, где вдоль стен стояли ряды железных кроватей с серыми одеялами и комковатыми подушками. Двойное арочное окно в дальнем конце было закрыто ставнями, на толстых стеклах нарос столь же толстый слой грязи. Пия встала около двери, ожидая, когда ей скажут, что делать. Холод просачивался сквозь неровный пол, и голые ноги мерзли.

— По местам, — скомандовала сестра Эрнестина.

Девочки забрались на кровати, некоторые сели по двое. Пия пошла по проходу, ища пустую койку. Трудно будет привыкнуть ночевать среди такой толпы, а лежать с кем-то на одной кровати и вовсе невыносимо. Тогда только и останется гадать, не знобит ли соседку, не болит ли у нее живот и не заразилась ли она инфлюэнцей. Казалось, от одного только пребывания с десятком других девочек в этом темном, продуваемом сквозняком помещении она чувствовала их боль, жажду любви и тоску по месту, которое можно назвать домом. Пия не желала лежать рядом с ними, когда они плачут по ночам, ощущать скорбь потерь в их сердцах. Или душу ей отягощают не страдания девочек, а собственная печаль?

Пия чувствовала, как остальные с любопытством смотрят на нее: что предпримет новенькая? Никто ничего не говорил и не двигался. Все кровати были заняты. Дженни сидела рядом с Колетт, опустив голову и ковыряя грязь под ногтями. Никто не хотел делиться койкой с новенькой, да Пия и не ждала, что Дженни уступит ей свое место. На последней кровати у окна сидела, улыбаясь и прижимая к себе куклу, Джиджи. Пия обернулась к монахине:

— Можно мне спать на полу, сестра Эрнестина?

Какая-то девочка захихикала:

— Не хочешь спать в одной кровати с писуньей?

Остальные засмеялись.

— Тихо! — шикнула сестра, и все замолчали. — Будете спать вместе с Джиджи, мисс Ланге, и скажите спасибо за это.

Джиджи подвинулась, чтобы освободить место, и Пия забралась в кровать рядом с ней. По крайней мере, она уже дотрагивалась до малышки и не ощутила ничего дурного. Может быть, когда все девочки уснут, ей удастся незаметно перебраться на пол между кроватью и окном.

— Руки поверх одеяла! — рявкнула сестра Эрнестина. — И не разговаривать.

Девочки укрылись одеялами и выпростали руки.

Сестра Эрнестина, тряся вялым подбородком, ходила по проходу, проверяя, все ли выполнили приказание. Удостоверившись, что порядок не нарушен, она направилась к двери, но у входа обернулась и спросила:

— Кто хочет объяснить Пии, что случится, если она станет хотя бы шептаться после моего ухода?

Девочка лет шести подняла руку. Монахиня указала на нее.

Девочка испуганно зыркнула на Пию и пробормотала:

— За тобой придет дьявол.

— Повтори громче, чтобы все слышали, — велела сестра Эрнестина.

— За тобой придет дьявол! — крикнула девочка.

Несколько воспитанниц постарше переглянулись и закатили глаза. Монахиня сделала вид, что ничего не заметила.

— Правильно, — одобрила она. — А поскольку все вы происходите от падших родителей, вы очень легкие жертвы для лукавого. Помните об этом. Теперь произнесите молитву и ложитесь спать.

— Да, сестра Эрнестина, — хором откликнулись девочки.

Не сказав больше ни слова, монахиня удалилась, и комната погрузилась в темноту. Дверь закрылась, лязгнул ключ в замке. Слышно было только как удаляется по коридору стук каблуков да как свистит в щелях оконного переплета ветер. Очень скоро девочки начали шептаться и хихикать. Кто-то напевал, кто-то тихо плакал в подушку. Джиджи свернулась калачиком рядом с Пней и обвила ее рукой, бормоча что-то непонятное.

— Добро пожаловать в шестое отделение, Пия, — прозвучал в темноте чей-то голос, кажется, с соседней кровати.

— Что за имя такое Пия? — насмешливо протянул кто-то еще.

Фыркнула одна девочка, засмеялась другая.

— Меня назвали в честь прабабушки, — объяснила Пия. Она собиралась сказать, что имя у нее немецкое, но запнулась: кто знает, какие глупости внушали девочкам, прежде чем они попали в приют.

— Вот спасибо маме с папой, — проговорил насмешливый голос.

Некоторые захихикали.

— Не слушай их, — раздался голос Дженни.

Пия приподнялась на локте и напрягла зрение, пытаясь разглядеть ее, но было слишком темно.

— Можно мы будем звать тебя Пипи? — съязвила одна девочка.

— Или Пись-Пись?

— Наверно, мама считала тебя настоящей зассыхой.

Все покатились со смеху.

— Перестаньте! — одернула девочек Дженни. — Ее мама умерла от «лиловой смерти».

Кто-то ахнул, и смех поутих.

— Ты видела, как она умирала? — поинтересовался первый голос.

— Ага, расскажи нам, как это было, — добавил насмешливый голос. — Кровь из глаз текла по всему лицу?

— Прекратите, — снова вступила Дженни. — Вы пугаете маленьких.

— Да брось ты, — отозвался насмешливый голос, — мы все видели, что произошло с сестрой Энн.

— Но незачем об этом вспоминать, — возразила Дженни. — После того как она упала в рекреации, у меня целую неделю были кошмары. И у Джиджи тоже.

— А у кого не было? — поддержал ее кто-то еще.

— Я не видела, как она умирала, — призналась Пия. — Когда я проснулась утром, мама уже скончалась.

— Сочувствую тебе, — проговорил тоненький голосок.

— И я, — подхватила другая девочка.

— А моя мама скоро приедет за мной, — заявил тоненький голосок.

— Как же, жди, — разуверил ее насмешливый голос. — Я сто раз тебе говорила: сестра Эрнестина врет. Она наплела тебе баек, чтобы ты перестала плакать. Она всем такое говорит.

— Нет! — воскликнул тоненький голосок. — Мама вернется! Она мне обещала!

— Тихо, — попыталась успокоить их Дженни. — Хотите, чтобы вас снова наказали?

Все замолчали, и на комнату опустилась тишина, только железные кровати скрипели да тела елозили на матрасах.

Потом Дженни прошептала:

— Пия!

— Что?

— Если сестра Эрнестина услышит, что кто-то разговаривает или плачет после отбоя, провинившиеся получат три удара кожаным ремнем. И не пугайся, если среди ночи она заявится загнать нас в туалет. Она иногда так делает, когда у нее плохое настроение.

— Ага, — подтвердила насмешливая девочка. — И заставляет садиться по двое над дыркой и сидеть, пока что-нибудь не вылезет. — Теперь в голосе сквозили грусть и горечь.

— Спасибо, что предупредили, — поблагодарила Пия.

— Пожалуйста, — ответила Дженни.

Комната снова погрузилась в тишину.

Пия легла на бок, повернувшись к окну. Слезы катились у нее из глаз. Нужно как-то отсюда выбираться.

Наутро сестра Эрнестина ворвалась в комнату со швабрами и плетеной корзиной. Оставив их около двери, она прошагала мимо ряда кроватей, сдергивая с девочек одеяла и шлепая тех, кто не вскакивал сию же минуту. Она еще не успела дойти до окна, когда Пия потрясла Джиджи за плечо, чтобы разбудить ее, и в то же время почувствовала, что ночная рубашка сырая с одного бока. Пия заглянула под одеяло. По простыне расплылось желтое пятно. Другие девочки уже встали и убирали кровати. Пия вскочила, стащила Джиджи с матраса и поставила на ноги. Малышка что-то бормотала в полусне. Ее маленькая мятая ночнушка была вся желтая и влажная. Пытаясь спрятать пятно на простыне, Пия натянула одеяло до самой подушки, но сестра Эрнестина уже остановилась в ногах кровати, грозно взирая на ее мокрую рубашку.

— Разберите постель, мисс Ланге! — заорала она.

Пия откинула одеяло, и сестра Эрнестина схватила Джиджи за руку и потащила в проход.

— Ты знаешь, что бывает с теми, кто писается? — рявкнула она.

Джиджи заплакала и попыталась вырваться. Сестра Эрнестина вынула из-под сутаны ремень и занесла его над девочкой. Пия рванулась к ней, заслоняя собой Джиджи, и крикнула:

— Стойте! Это не она!

Сестра Эрнестина застыла на месте и уставилась на нее.

— Что вы сказали, мисс Ланге?

— Это не она.

— Я слышала, но вы, видимо, забыли, как надо ко мне обращаться.

— Извините, сестра Эрнестина. Это не Джиджи описалась, сестра Эрнестина.

В глазах монахини заплясала свирепая радость.

— Кто же тогда?

— Я, сестра Эрнестина, — сказала Пия. — Это я.

Монахиня отпустила Джиджи, и та, всхлипывая, кинулась к Пии.

— Тогда приготовьтесь к наказанию, мисс Ланге.

— Но это была… это была моя первая ночь здесь, сестра Эрнестина, — пролепетала Пия. — Я устала, была напугана новой обстановкой и не знала, разрешается ли вставать, чтобы облегчиться. И не понимала, куда идти. Я старалась сдержаться, но…

— Это не оправдание, — возразила монахиня и, потрясая ремнем, жестом велела девочке приблизиться. Остальные воспитанницы застыли в молчании. Несколько малышей заплакали. Пия подошла ближе и, закрыв глаза, собрала волю в кулак. Кожаный ремень свистнул в воздухе, опустился на влажную ночную рубашку, и заднюю часть бедер обожгло болью. Колени подкосились, и она упала на пол. По горячим щекам ручьями полились слезы; кожу на ногах, казалось, жалил целый рой ос. Пия развернулась и протянула вперед руки, чтобы защититься. Монахиня снова занесла над ней ремень.

— Прошу вас, сестра Эрнестина, — умоляла Пия, — простите! Это больше не повторится.

Монахиня нехотя опустила ремень.

— Смотрите у меня, мисс Ланге, — проворчала она. — Я наказала вас за ложь. Джиджи каждую ночь мочится в постель. Теперь скажите: вы усвоили урок?

Пия кивнула, от боли сжав зубы.

— Да, сестра Эрнестина, — удалось произнести ей.

— Отлично, — ответила та и убрала ремень под сутану. — Сейчас вам трудно в это поверить, но позже вы поблагодарите меня за строгость. Чем быстрее вы научитесь на своих ошибках, тем легче вам будет в жизни. — Она огляделась вокруг. — Правда, девочки?

— Да, сестра Эрнестина, — отозвался стройный хор.

Монахиня удовлетворенно кивнула и решительным шагом направилась к двери. Там она оглянулась и приказала:

— За работу!

Некоторые девочки взяли швабры и корзину, а остальные стали с грохотом и скрежетом толкать кровати к середине комнаты, отчего зазвенели оконные стекла. Пия с трудом поднялась на пульсирующие болью ноги и сняла влажную ночную рубашку. Коснувшись нежной кожи на задней стороне бедра, она ожидала почувствовать пальцами кровь, но ее не было. Джиджи со слезами на глазах смотрела на свою спасительницу, отчаянно прижав к груди куклу. Между тем старшие девочки подметали за кроватями и протирали подоконники, другие снимали белье с постелей и клали его в корзину. Дженни стянула мокрую рубашку с Джиджи и бросила ее к простыням, предложив Пии сделать то же самое.

— Как ты? — шепнула она.

Пия молча кивнула и кинула рубашку и сырые простыни в корзину.

— Извини, что тебе пришлось спать там. Сестра Эрнестина злится, когда мы меняемся постелями.

— Ты не виновата, — ответила Пия.

— Она отправит вас с Джиджи в прачечную за свежим бельем, — предупредила Дженни. — Но сначала тебе придется проходить весь день в мокром. — Она слегка улыбнулась Пии и вернулась, чтобы помочь остальным.

Под бдительным взглядом сестры Эрнестины две девочки вынесли плетеную корзину в коридор. Как только кровати расставили по местам, все оделись, и выстроились к завтраку.

Садясь в столовой, Пия поморщилась: боль была почти невыносимой. Она сдвинулась на край табуретки, но это помогло лишь отчасти. Доев холодную комковатую овсянку, девочки встали в ряд вдоль стены. Появились другие монахини, чтобы отвести их на работу — кого в прачечную или швейную мастерскую, кого на кухню, на мытье комнат и коридоров. Пия не знала, что ей выпадет — скрести полы, чистить картошку или мыть посуду, — и не смела спросить об этом сестру Эрнестину.

К ней подошла с фонарем в руке маленькая дородная монахиня с добрым лицом и большим родимым пятном винного цвета на щеке.

— Здравствуй, — сказала она. — Я сестра Агнес. Как ты, наверно, знаешь, здесь, в приюте Святого Викентия, все, кроме самых маленьких, работают. И ты не исключение.

Пия кивнула:

— Да, мадам. Я хотела сказать, сестра Агнес.

— Не волнуйся, дорогая. Мать Джо нашла тебе подходящее место. — Монахиня поманила девочку пальцем. — Иди за мной.

Пия последовала за монахиней по лестнице в коридор, стараясь отвлечься от сосущей боли на бедрах. Сестра Агнес, несмотря на свой неуклюжий вид, двигалась очень проворно, и ее сутана развевалась за спиной, как плащ. Она словно скользила по коридору, оставляя позади ароматный шлейф с запахом лавандового мыла и корицы. Пия хотела подойти к ней поближе, чтобы хоть ненадолго спастись от тяжелого духа беды и нечистот, пропитавшего каждый уголок приюта. Они повернули направо и пошли вверх по широкой лестнице. Особняк представлял собой лабиринт коридоров, комнат и лестниц. Как же отсюда выбраться?

Вскоре они ступили в темный, похожий на туннель коридор, который, видимо, вел из главного здания во флигель. В конце прохода сестра Агнес открыла дверь и пропустила вперед Пию. Девочка перешагнула каменный порог и вошла в помещение, похожее на больничную палату. Здесь ее ждал настоящий кошмар.

В зале с высоким потолком стояли ряды железных детских кроваток, и в каждой находились малыши разного возраста и цвета кожи, кое-где по двое и по трое. Некоторые стояли, схватившись пальчиками за белые перекладины кроваток, и безутешно плакали. Другие лежали на боку или на спине, завернувшись в одеяла, или сидя пили из бутылочек и сосали пальцы.

Пия сразу же стала выискивать взглядом Олли и Макса, отчаянно моргая и проклиная себя за непрошеные слезы, мешающие смотреть. Большинство детей были изможденные и невероятно худые, а кое-кто выглядел откровенно больным. Годовалый ребенок с залысинами на головке стоял на одной ножке, поджав вторую, искалеченную и немощную. Одна девочка была слепая, с белыми мутными глазами, полуприкрытыми веками. Сестра Агнес пошла по центральному проходу, не обращая внимания на маленькие ручки, тянущиеся к ней из-за металлических перекладин. Потом она остановилась и оглянулась на Пию:

— Ты идешь?

Та кивнула и поплелась следом; сердце колотилось в груди, налитые слезами глаза метались между кроватками, оглядывая маленькие личики детей возраста ее братьев. Один ребенок был слишком худеньким, у другого было меньше волос, чем у Олли и Макса. У того ямочки на щеках, этот рыжий. Вон там у мальчика слишком широкий нос, у следующего слишком пухлые щечки. Потом она увидела светловолосого голубоглазого младенца и схватила его на руки. Но сердце у нее упало: это была девочка. Сестра Агнес поспешила к ней, забрала у нее малышку и положила в кроватку.

— Что ты делаешь? — спросила она. — Ты пришла сюда работать, и нужно следовать правилам.

Пия потупилась и пробормотала:

— Да, сестра.

— Пойдем скорее, — поторопила сестра Агнес. — Некогда прохлаждаться.

Пия проглотила подступивший к горлу ком и последовала за монахиней в другой конец зала, изучая каждое личико в поисках знакомых черт. Когда миновали последнюю кроватку, новые слезы набежали на глаза, грозя политься ручьями: братьев здесь не было.

В дальнем углу комнаты старшая девочка, почти девушка, с бледным лицом и копной темных кудрей меняла на покрытом одеялом столе подгузник малышу. Она выглядела года на два старше Пии, но была ниже ростом и крепче. Закатанные рукава обнажали тонкие мускулистые руки, ноги крепко стояли на полу. Девушка быстрым и уверенным движением подсунула подгузник под попку ребенка, протянула ткань между ножек и завязала концы. Потом надела на младенца рубашку и взяла его на руки. Только тогда она заметила сестру Агнес и Пию.

— Эдит, — обратилась к ней монахиня, — это Пия Ланге, я привела ее тебе в помощь.

— И чертовски вовремя. — Она понесла дитя в кроватку.

— Эдит! — взвизгнула сестра Агнес. — Сколько раз тебе говорить, что браниться такими словами недопустимо!

Эдит вернулась и устало взглянула на монахиню:

— Извините, сестра. Вырвалось. Я прочту десять раз «Аве Мария» и дважды «Отче наш», — скучным голосом пообещала она.

— Прочитай обе молитвы по десять раз, — велела сестра Агнес. — И впредь не забывай следить за языком. У меня нет времени на бесконечные внушения. И горе тебе, если мать Джо услышит такие слова!

— Да, сестра, — кивнула Эдит. Она вынула с полки под столом чистый подгузник и направилась за следующим ребенком.

— Так вот, — проговорила сестра Агнес, наблюдая за работой Эдит, — мисс Ланге будет тебе помогать. Она уже достаточно взрослая, и у нее есть опыт ухода за младенцами. — Монахиня повернулась к Пии: — У тебя ведь были два маленьких брата, так?

Пия онемела, и сердце снова понеслось вскачь.

— Как… откуда вы знаете?

— От матери Джо, конечно же. Она рассказала нам твою историю. Бедняжка, потерять сразу всю семью!

— Что… что вы имеете в виду? — не поняла Пия. — Что рассказала вам мать Джо? — Она задрожала. Неужели монахиням что-то известно?

Сестра Агнес нахмурилась:

— Что твои родители и братья недавно умерли от инфлюэнцы.

Пия впилась ногтями в ладони, стараясь не упасть.

— Нет, — произнесла она. — Ничего подобного. У меня…

— Прости, девочка, — сказала сестра Агнес. — Я не хотела тебя расстраивать.

— Но почему… откуда мать Джо что-то знает о моей семье? О братьях?

Сестра Агнес пожала плечами.

— Ей сообщила женщина, которая привезла тебя сюда. Боже мой. Наверно, не стоило мне ничего говорить. Видит Бог, язык мой — враг мой. Может быть, та женщина что-то перепутала? — Она протянула руку, чтобы коснуться Пии, но девочка отстранилась, качая головой.

— Нет. То есть да. Наверно, она просто перепутала. Моя мать умерла, но отец на войне, а братья… они все еще могут быть живы. Я просто не знаю, где они.

Сестра Агнес перекрестилась.

— Боже мой, я и не представляла… Я помолюсь за них.

— Я думала, Олли и Макс могли попасть сюда, — сказала Пия. — Но я их не вижу. Вы не знаете, не привозил ли кто-нибудь на этой неделе четырехмесячных мальчиков? У них светлые волосы, голубые глаза и…

— Нет. — Глаза сестры Агнес погрустнели. — Близнецов не было.

Пия хотела еще что-то спросить, но Эдит подошла и сунула ей в руки младенца.

— Он мокрый, — бросила она и пошла за другим ребенком.

Пия застыла, прижимая к себе извивающегося и дергающего ногами малыша, совершенно голого, за исключением подгузника. Она еще не оправилась от потрясения, в голове роилась туча вопросов, и она совсем забыла о привычке избегать прикосновений. Потом мальчик заплакал, и Пия очнулась. Преодолев желание отдать его сестре Агнес, она понесла младенца к столу и стала менять подгузник. Нравится ей это или нет, нужно привыкать брать детей на руки. Потому что в детском отделении она сразу узнает, если сюда привезут Олли и Макса. Она сняла мокрый подгузник мальчика и потянулась за чистым. Отчего у нее трясутся руки? От слов сестры Агнес или оттого, что ребенку угрожает опасность? Заменив подгузник и надев на мальчика рубашечку, Пия взяла его на руки и машинально покачала вверх-вниз.

Сестра Агнес улыбнулась.

— Вижу, мать Джо не ошиблась относительно тебя, — заметила она. — Похоже, ты действительно умеешь ухаживать за детьми. Твоим братьям повезло, что у них была такая заботливая сестра.

Пия прикусила щеку изнутри и взглянула на ребенка, чтобы не смотреть в добрые глаза монахини. «Нет, ничего подобного, вовсе им не повезло, — подумала она. — Если бы вы знали, что я с ними сделала, вы бы на пушечный выстрел не подпустили меня к детям. И даже заявили бы в полицию, чтобы меня арестовали».

— Господи, — вздохнула сестра Агнес, — я снова тебя расстроила. Прости… Я думала…

Пия взглянула на нее.

— Вы знаете что-нибудь о мисс О’Мэлли?

Монахиня удивленно вскинула брови.

— Кто это?

— Женщина, которая привезла меня сюда, — пояснила Пия. — Вы ее знаете?

Ребенок захныкал и положил голову ей на плечо. Девочка нежно погладила его по спине, удивленная, что малыш уже готов доверять ей: Глаза Пии наполнились слезами. Она чувствовала его маленькую лопатку и крошечную грудную клетку, но, кроме того, ощущала, как что-то вздрагивает и подергивается у него внутри.

— Нет, — ответила сестра Агнес. — Никогда ее не видела. Мать Джо познакомилась с ней, когда эта ужасная эпидемия обрушилась на городи мисс О'Мэлли начала привозить детей.

— Вы не знаете, она отправляет их только сюда?

— Не имею понятия.

— А можете узнать?

— Это еще для чего? — удивилась сестра Агнес.

— Может, мисс О’Мэлли что-нибудь знает о моих братьях. Вдруг она отвезла их в другой приют.

Эдит прошла мимо них к пеленальному столу с девочкой на руках. Некоторые дети начали плакать.

— Я попробую, — пообещала сестра Агнес. — Но сейчас у нас есть более неотложные дела.

Пия оглядела испуганные лица и маленькие ручки, протянутые между металлическими прутьями, и ужасная боль в груди усилилась.

Эдит снова подошла к ней.

— Ты пришла помогать или страдать? — поинтересовалась она.

Пия хотела подержать мальчика подольше, чтобы дать ему хоть каплю утешения, но другие малыши тоже нуждались в заботе. Она отдала подопечного сестре Агнес.

— Он нездоров, — сказала она. — Нужно показать его врачу.

Сестра Агнес взяла малыша и положила в кроватку.

— Конечно нужно, — проговорила она. — И всех остальных тоже. Но эпидемия еще в разгаре, и свободных врачей, которые могут навещать сиротский приют, нет. Попросим наших сестер из лазарета осмотреть мальчика. И будем молиться, чтобы Бог позаботился о его бессмертной душе.

Слабые лучи солнца проникли в зал через три узких окна детского отделения. Они чуть осветили тусклое помещение, но не смогли согреть его. Пия сидела в кресле-качалке и кормила из бутылочки хрупкую девочку, мечтая о теплом одеяле, чтобы укрыть их обеих, или хотя бы о подушке на твердое сиденье. С тех пор как в свое первое утро в приюте десять дней назад она получила удар ремнем, Пия спала на полу между кроватью Джиджи и окном, просыпаясь до прихода сестры Эрнестины. Джиджи отдавала ей свою подушку, но лежать на деревянном полу было жестко, бедра ныли, к тому же она каждую ночь дрожала от холода. Когда она долго не могла заснуть, то прислушивалась к звукам, доносящимся из других частей здания сквозь рассохшиеся доски: завывание, пение, крики ужаса, плач. Порой она не могла разобрать, спит или бодрствует.

Опустив бутылочку, Пия прижала девочку к плечу, чтобы вышел воздух, одновременно наблюдая, как Эдит ходит вдоль рядов кроваток. Девушка вынимала детишек, переворачивала испачканные матрасы и укладывала малышей обратно. Она работала как автомат, никогда не останавливалась, чтобы утешить плачущего малыша или улыбнуться тем, кто смотрел на нее умоляющими глазами, прося ласки. Пия не понимала, как Эдит удается игнорировать их. Возможно, девушка работала здесь слишком долго и сердце у нее окаменело, или равнодушие служило ей средством выживания. Пия надеялась, что не задержится здесь настолько, чтобы окончательно очерстветь.

Дверь в другом конце зала открылась, вошла сестра Агнес и бодро направилась к Пии, высоко держа голову.

— Доброе утро, — поздоровалась она. — У меня есть новости. — Монахиня улыбалась, рассеянно потирая родимое пятно на щеке.

Пия выпрямилась и хотела ответить, но слова застряли у нее в горле. Неужели сведения о братьях?

— Мать Джо разговаривала с монахиней, которая ухаживала за тобой в приходе церкви Святого Петра, — доложила сестра Агнес.

Пия кивнула. Надо бы положить ребенка, пока она не услышала дальнейшие слова. Если она узнает, что Олли и Макс мертвы, то может упасть в обморок или вообще свалиться замертво. Призвав на помощь все свои силы, она исступленно прижала локти к креслу.

— Монахиня сообщила мисс О’Мэлли, что ты потеряла всю семью, потому что во время болезни ты в беспамятстве звала их всех — мать, отца и Олли с Максом, и все время повторяла, что братья еще совсем маленькие. Никто точно не знает, что с ними произошло. Так что, видишь, это всего лишь домыслы. Монахиня из прихода поделилась догадками начет смерти твоих родных с мисс О’Мэлли, а та передала их матери Джо.

Пия откинулась на спинку кресла, почти потеряв сознание от облегчения. Девочка в ее дрожащих руках внезапно ощутимо прибавила в весе, но Пия продолжала механически похлопывать ее по спинке.

— Спасибо, сестра Агнес, — удалось произнести ей.

— Не за что, душенька. — И сестра Агнес направилась к выходу.

Пия снова выпрямилась.

— Подождите, — остановила она монахиню. — Как вы думаете, мать Джо согласится помочь мне выяснить, что случилось с братьями?

— Боюсь, что нет, — покачала головой сестра Агнес. — Приют Святого Викентия едва может прокормить тех детей, которые сейчас живут здесь, и мы не можем тратить время и силы на поиски новых воспитанников. К тому же мы даже не знаем, с чего начать.

— Например, с того, чтобы отпустить меня, и я сама разыщу близнецов.

Сестра Агнес так усиленно замотала головой, что щеки затряслись.

— Боже мой, это невозможно. Нравится тебе это или нет, голубушка, но теперь мы за тебя в ответе. А мать Джо очень серьезно относится к своим обязанностям и к репутации приюта Святого Викентия. Она ни за что не отпустит тебя на улицы Филадельфии, где юную девушку подстерегает столько опасностей, особенно когда в городе все еще свирепствует «лиловая смерть».

— А сможет она узнать, вернулся ли мой отец с войны?

Сестра Агнес уперла руки в пышные бока.

— Оглянись вокруг, душенька. Полагаешь, у нас есть возможность разыскивать родителей всех этих бедных детей?

Пия опустила глаза на девочку, сидящую у нее на руках, и покраснела.

— Нет, сестра Агнес, — произнесла она. — Видимо, нет.