Сироты на продажу

Глава третья

В то время как похоронные конторы были забиты мертвецами, покойницкие больниц переполнились — трупы лежали даже в коридорах, — а в городских моргах тела уже не помещались внутри и их складывали прямо на улице, в тесной полутемной квартире в переулке Шанк Пия изо всех сил пыталась выжить и позаботиться о братьях. Прежде чем принять решение, она восемь дней мучилась от нарастающей тревоги, не зная, безопасно ли выходить на улицу. Она распределила скудные запасы так, чтобы их хватило подольше, и кормила близнецов готовой смесью, добавляя к рациону ложку овсянки, вареные яйца, картошку и морковное пюре. Жалея, что невнимательно следила за тем, как мутти готовит, Пия даже пыталась сварить чечевичный суп, но крупа получалась или полусырая, или совсем разварившаяся, и суп приобретал вкус известки, перемешанной с макаронами. Все равно приходилось его есть, чтобы остальное досталось близнецам. Заменитель кофе был отвратительным, но девочка пила его, хотя не любила даже настоящий кофе. Не важно, что у нее сводило живот и хотелось попить чего-нибудь кроме темной бурды и воды: главное — накормить Олли и Макса. Пия готовила им все, что можно было размять до кашеобразного состояния. Сама же перебивалась твердой или слишком противной на вкус пищей вроде корок хлеба или чечевичного супа.

Когда у нее появлялась свободная минутка между приготовлением еды, сменой подгузников и укачиванием малышей, она выглядывала в окно, чтобы выяснить, не появились ли в переулке люди и не закончился ли кошмар. Она надеялась на чудо: вдруг фатер вернется домой с войны и как раз успеет спасти их? Но чуда не происходило. Время от времени из домов спешно выходили соседи с обезображенными горем и страхом бескровными лицами, чтобы оставить на ступенях завернутые в простыни тела родственников. В остальное время переулок был пуст. Пия думала о том, что нужно вынести мутти, но у девочки не хватило бы сил в одиночку спустить тело с третьего этажа. К тому же ей не хотелось бросать мать на улице. Это представлялось неуважением. Пусть лучше мутти останется с ними в квартире.

Вспомнив похороны, на которых она бывала в Хейзлтоне, девочка сделала все возможное, чтобы отдать матери последние почести: тщательно расчесала ей волосы и украсила наволочку бумажными цветами, сделанными из страниц школьного учебника. Ей было все равно, если ее отругают за испорченную книжку. Неизвестно, вернется ли она вообще в школу. Потом Пия накрыла мать еще одним одеялом, чтобы той не было холодно, и попыталась закрыть ей рот и отереть влажной тряпицей кровь с лица, но отказалась от этой затеи, потому что давить и тереть приходилось слишком сильно.

Каждое утро она проверяла веревку, ожидая послания от Финна, но ее записка так и висела снаружи у его окна, мокрая от дождя и растрепанная октябрьским ветром. От одного взгляда на нее Пию бросало в дрожь. Если бы не раздающиеся за стеной приглушенные голоса, грохот упавших предметов и скрежет передвигаемой мебели, она бы подумала, что они с братьями — последние люди на земле. Порой она слышала отдаленные мучительные стоны и рыдания и представляла, что инфлюэнца истребит их всех по очереди и в городе не останется ни одной живой души.

Горе и отчаяние почти поглотили Пию.

На четвертый день она перестала ждать ответа от Финна. А когда открыла дверь спальни, чтобы достать для братьев теплую одежду, то отпрянула и в ужасе прижала руку ко рту. Прежде ей не доводилось сталкиваться с таким кошмарным запахом. Когда они только въехали в квартиру, отец нашел под печью дохлую мышь, и Пию тогда чуть не вырвало, но эта вонь была гораздо хуже.

Девочка застыла на пороге комнаты, задержав дыхание и силясь подавить рвотные позывы; в то же время она не могла оторвать глаз от тела мутти на кровати, которое чудовищно изменилось. Заставив себя войти, Пия выгребла все вещички мальчиков из комода и поскорее выскочила из спальни. Захлопнув за собой дверь, она, тяжело дыша, прижалась к ней спиной. Кошмарный запах, казалось, прилип к коже, застрял в волосах и навеки поселился в ноздрях. Девочка бросила одежду близнецов на стол, подбежала к ведру для умывания и намылила руки, лицо и волосы последним кусочком мыла. Это не помогло. Тогда Пия схватила с бельевой веревки подгузники и тряпки и, заливаясь слезами, законопатила щель под дверью.

— Прости, мутти, — бормотала она, — я знаю, ты не виновата.

Когда Пия в первый раз увидела телегу могильщиков, собирающих тела, она хотела позвать их из окна и спросить, нет ли новостей: может, эпидемия пошла на спад или врачи нашли лекарство от инфлюэнцы. Потом она решила, что не стоит привлекать к себе внимание. Эти люди могут доложить о ней куда следует, придут полицейские, увидят, что мутти мертва, и заберут близнецов. Тогда она, скорее всего, никогда их больше не увидит. Нет, она не позволит отнять у нее братьев. Пусть ей всего тринадцать, Пия будет заботиться об Олли и Максе, пока не вернется отец. Она обязана, другого выхода нет.

Хотя она неустанно купала, переодевала и кормила малышей, они кричали день и ночь напролет. В те редкие минуты, когда они засыпали одновременно, девочка выскакивала на задний двор за водой и в туалет, надеясь, что за эти несколько минут мальчики не проснутся и не свалятся с кровати и что она не столкнется ни с кем из соседей, особенно с мистером Хиллом. Мутти обычно носила сыновей вниз на перевязи, а потом возвращалась, таща в каждой руке еще и по ведру воды. Но Пия не удержала бы одновременно братьев и ведра. К тому же, если брать малышей с собой, получится дольше. Иногда, чтобы, лишний раз не выходить на улицу, она использовала вместо туалета хозяйственное ведро и выносила его позже, но за водой приходилось спускаться регулярно. А воды требовалось много: чтобы разводить детское питание, разбавлять размятую еду, мыть посуду, протирать попки мальчикам, стирать подгузники — бесконечное количество подгузников. Порошка Пия старалась использовать как можно меньше, но и он заканчивался.

Пия не знала, почему мальчики постоянно плачут, — скучают ли они по мутти или у них болят животики от перехода с грудного вскармливания на готовые смеси и твердую пишу. Но она все равно ничего не могла с этим сделать. Может, малыши чувствовали, что их жизнь, как и жизнь сестры, навсегда изменилась самым страшным образом. Или, не дай бог, заболевали. Нет, только не это. Пия отказывалась думать об инфлюэнце. Она убеждала себя: если они до сих пор не заразились, значит, недуг обошел их стороной. Глупости, она не позволит братикам заболеть. И все же каждый раз, когда она брала их на руки, чтобы поменять подгузник или покормить, то задерживала дыхание, боясь почувствовать то же самое, что и от прикосновения к мутти накануне ее смерти. Пока причин для беспокойства не было, но страх тяжелым неподвижным валуном давил на сердце.

Вот бы послать телеграмму тете и дяде в Нью-Йорк! Может, они приедут в Филадельфию и помогут ей. Пия сомневалась, что у кого-то в переулке Шанк есть телефон, и не знала, где находится ближайший. Но у тети с дядей наверняка тоже нет телефона, а если и есть, номера она не знает. Их обратный адрес был на письмах, присланных родителям, но девочка не решалась пойти на почту в центр города — она боялась оставить малышей и не могла взять их с собой. К тому же неизвестно, работает ли сейчас почта.

Когда на шестой день закончились яйца и свежие овощи, Пия накормила Олли и Макса вымоченным в воде хлебом и яблочным пюре, которое они законсервировали прошлой осенью. Через два дня она сварила им на завтрак остатки овсянки и села на кровать, глядя, как братья задремывают, и борясь с отчаянием. Даже во сне печать страданий лежала на личиках близнецов, на их маленьких лбах с гладкой кожей. Глаза под веками ходили туда-сюда, гоняясь за дурными снами. У Пии болела душа за малышей, которые не могли найти утешения, не понимая, почему болят животики и куда делась мама. Она тоже безумно тосковала по мутти и почти ощущала боль братьев, скучавших по маминым нежным объятиям и теплым поцелуям, по прикосновению ее рук, пахнущих лавандой и щелоком, по мягким волосам, от которых всегда исходил аромат свежего хлеба. Боль стиснула Пии грудь, и девочка бессильно уронила голову.

Во всех злоключениях, которые пришлось пережить их семье, — отъезд из Германии, когда Пии было четыре года, бесконечное путешествие через Атлантический океан, которого она не помнила, обустройство в новой стране и в новом доме, тревога об опасной работе отца в шахте, его уход на войну, — именно мутти дарила утешение домочадцам. Где бы они ни находились, мама служила путеводной нитью ко всему знакомому и привычному, от пищи до чистой одежды и теплой ванны. Фатер тяжело работал, чтобы заботиться о них, но находил время и для отдыха — летом в Хейзлтоне он водил Пию купаться на речку, учил ее свистеть и пускать по воде «блинчики» плоскими камешками, отличать съедобные грибы в лесу, — но именно мутти мазала пчелиные укусы и содранные коленки мылом, сидела на краю кровати, когда Пия не могла уснуть, нежно гладила лоб и щеки дочери, чтобы прогнать печали, надевала близнецам чепчики, чтобы солнце не напекло им голову. Мутти всегда знала, когда дети проголодались или устали, а когда их нужно просто обнять.

Фатер говорил, что мутти успокаивала даже его, когда он беспокоился, стоит ли ехать за братом в Америку, после того как строительная компания, где он работал, разорилась. Жена убеждала его, что все будет хорошо, когда вскоре после начала новой жизни в Филадельфии у них появились еще два рта, которые нужно кормить. Она установила в доме строгий порядок, но при этом в семье царила атмосфера любви. Как же Пия будет жить без нее? Кто поможет ей преодолеть будущие невзгоды? Кто научит женским и материнским премудростям?

Мутти любила повторять: «Главное, что мы вместе». Только больше им вместе не бывать. Мутти сгинула, и неизвестно, вернется ли отец, а если вернется, то когда. Казалось, наступил конец света. Исчезло все, что Пия знала, на что опиралась. Что теперь делать? Ей всего тринадцать лет. Как она станет заботиться о близнецах, когда закончится эпидемия? На что будет их кормить, пока не вернется отец? Работы у нее нет, денег тоже. Потом она вспомнила слова мутти: «Когда не уверен, просто сделай следующий шаг». Если одеваешься или выполняешь домашнее задание, лучше всего поскорее начать и постепенно двигаться дальше.

Внезапно Пия заметила, какое у нее грязное платье, все в пятнах детской смеси и какой-то бурды. Она не могла вспомнить, когда последний раз переодевалась, и даже какой сегодня день. Перед эпидемией она обычно меняла одежду каждый понедельник, если только нечаянно не пачкала или не рвала ее. Не то чтобы у Пии был большой выбор: два платья из мешковины и одно цветное, две юбки и хлопчатобумажная блузка, — но все вещи были выстираны и заштопаны, даже чулки и белье. Она и подумать не могла, что можно спать в одежде.

Пия оглядела комнату, и в груди у нее заколотилась паника. Разделочный стол был уставлен пустыми банками из-под детского питания, с краю притулилась миска с заплесневелыми картофельными и морковными очистками. Полдюжины грязных подгузников плавали в корыте с остатками порошка, точно серые острова в грязном море. На плите, усыпанной засохшими ошметками овощей, стоял забрызганный супом чайник. Корзина с углем была пуста. На обеденном столе громоздились стопки грязных мисок и чашек, клонящиеся то в одну, то в другую сторону. Пия перестала мыть посуду три дня назад, когда утомилась настолько, что не могла больше носить воду. Мутти пришла бы в ужас.

От кошмарного смрада, приникающего из-за двери спальни, запаха грязных подгузников и засохшего супа Пия почти задыхалась. Она забралась на стул и поискала на полках что-нибудь, способное замаскировать вонь. Можно взять травы от миссис Шмидт, веточку лаванды или шалфея, растолочь их и рассыпать по комнате. Девочка заглянула в банки и чашки, пошарила за тарелками, мисками и кастрюлями, но ничего не нашла.

Потом пальцы наткнулись на длинный плотный предмет за каминными часами. Она вытащила его: это была отцовская сигара. Пия слезла со стула, взяла коробок спичек с плиты, положила сигару на блюдце, стоявшее на столе, и зажгла один конец. От коричневой бумаги потянулся дымок, и сигара загорелась, наполняя воздух знакомым запахом табака. Он напомнил об отце. Слезы наполнили глаза Пии. Что подумал бы фатер, узнав, какая судьба постигла его семью? Жена умерла, а дочь пытается сохранить жизнь маленьких сыновей. Наверняка он проклял бы себя за то, что оставил их.

Пия глубоко вздохнула и попыталась понять, что делать дальше. В ближайшее время отец не придет на помощь. Неизвестно даже, жив ли он. Спасение Олли и Макса лежит целиком на ее плечах. Но братья уже доели остатки детского питания, хлеб и яйца закончились, последняя банка яблочного пюре почти пуста, а картошка и морковь съедены. Угольная печь стояла холодная, в ней остался только серый пепел. Все припасы были исчерпаны.

Пия встала на кровать, чтобы выглянуть в окно. Темные тучи бежали по серому утреннему небу; записка Финну так и висела на другой стороне веревки, трепеща на ветру. Никто не выходил в переулок, но за ночь на крыльце появились четыре новых тела, завернутых в кровавые простыни. От голода подвело живот, и Пия стиснула зубы. Нужно найти еды, иначе они все умрут. Теперь она даже готова была украсть — только бы выжить. Но близнецы должны остаться здесь. На улице слишком опасно, не говоря уже о том, что с малышами на руках Пия не унесет много еды, а толкать коляску вверх и вниз по лестнице не хватит сил. Она не пойдет далеко, только попросит у соседей поделиться продуктами. Если не получится, придется идти в соседний дом. Беда в том, что Олли и Макс уже поднимаются на четвереньки и вот-вот начнут ползать.

Пия оглядела кухню и представила, сколько несчастных случаев может произойти в ее отсутствие: Олли, пытаясь подняться, схватится за ножку кухонного стола и перевернет его на себя или стащит скатерть вместе с наваленной сверху посудой; Макс засунет голову между стулом и кроватью и застрянет там. Оставить братьев на своей постели девочка тоже не могла: они оттуда свалятся. Вот бы найти небольшое закрытое пространство, например ящик или корзинку с крышкой. Тут Пия вспомнила про тайник в спальне родителей, где под незакрепленной половицей хранились сбережения семьи. Олли и Макс будут там в безопасности и не смогут вылезти. Можно застелить подпол одеялом и оставить малышам бутылочки, хотя они только начинают брать их в руки. Наверно, близнецы станут плакать, но хотя бы не смогут выбраться и пораниться. Да, им будет страшно провести в таком тесном темном месте даже несколько минут, но уж лучше так, чем позволить братьям умереть от голода. К тому же они будут там вдвоем. Пия пыталась вспомнить свои страхи тех времен, когда она была в их возрасте, но ничего не приходило в голову. Значит, они даже не запомнят, что их запирали в подполе. А она скоро придет.

Подействовать надо быстро, пока она не передумала.

Пия подошла к столу и взяла сигару. Бумага потухла, и табак тоже догорал. Вспомнив, как курил отец, девочка приложила сигару к губам и втянула дым. Терпкая горечь наполнила легкие, и Пия закашлялась; вкус пепла обволок язык и щеки. Стараясь не разбудить близнецов кашлем, девочка закрыла рукой рот. Когда она наконец перестала задыхаться, то зажмурилась, задержала дыхание и помахала рукой, направляя дым на волосы и на платье, пропитываясь его запахом. Потом она отложила сигару и вытащила из-под двери спальни подгузники и тряпки. Девочка не была там несколько суток — она потеряла счет дням, — но вонь была хуже прежнего, даже с этой стороны двери.

Пия сделала глубокий вдох и на трясущихся ногах вбежала в комнату, проскочила мимо кровати и присела около тайника. Открыла дверцу, достала деньги из-под половицы, ощупала стенки и потолок углубления в поисках заусенцев или торчащих гвоздей. Дерево было гладким. Легкие грозились взорваться, и Пия выдохнула, закрыла руками нос и рот и, сдерживая рвотные позывы, снова глотнула воздуха. Потом она поискала в стенном шкафу зимнее пальто мутти, которое болталось даже на матери, зато у него были глубокие карманы, куда можно положить еду. Отыскав пальто, она прижала его к лицу, закрывая нос и рот, и, не в силах удержаться, оглянулась на кровать.

К горлу поднялась желчь, и Пия выбежала из комнаты, захлопнула дверь и снова заткнула щель тряпками. Теперь она понимала, почему люди выносят тела своих близких на улицу. Девочка перекинула пальто через спинку стула и вытерла рукой рот, стараясь обуздать поднимающийся из желудка вулкан. На лбу выступил пот. Когда она снова смогла ровно дышать, то достала из кармана деньги и пересчитала их. Три доллара. Скорее всего, рынки и лавки закрыты, да и в любом случае даже до ближайших идти довольно далеко, но, возможно, удастся купить еды у соседей.

Стараясь не разбудить близнецов, она вытащила из стоявшей под столом плетеной корзины две холщовые сумки с ручками и сунула их в карманы пальто. Потом взяла с кровати подушку, погремушки и бутылочки и ненадолго замерла, глядя на Олли и Макса и ужасаясь тому, что ей придется сделать дальше. От одной только мысли в животе у нее все переворачивалось. Пия взяла с крючка у входной двери красный шарф мутти, некоторое время подержала его над горящей сигарой и завязала вокруг лица. Не идеально, но сойдет.

Подушку она тоже окурила дымом, потом глубоко вдохнула, вернулась в спальню и положила ее на дно подпола, примяв по краям. Оставив там погремушки и бутылочки, Пия пошла за мальчиками, пытаясь решить, кого из них перенести первым. Макс спал крепче, а Олли дольше.

Она медленно обернула Олли одеялом, подняла с кровати, стянула шарф с лица и легонько поцеловала крошечный нежный лобик. Мальчик скривился и начал просыпаться, потом чуть похныкал и снова заснул, прижавшись к сестре. Пия отнесла его в спальню и осторожно уложила на подушку в ящик.

— Проклятье, — пробормотала она.

Олли занял больше места, чем она предполагала. Возможно, близнецы не поместятся в подпол вдвоем. Мгновение Пия помедлила, но потом желудок снова свело судорогой, и она решилась: другого выхода нет. Несколько часов в неудобном положении лучше, чем смерть от голода.

Быстро, но не переходя на бег, она на цыпочках просеменила в другую комнату и взяла Макса. Он дрыгал ножками и тоже просыпался. Пия покрепче завернула его в одеяло, тоже поцеловала в лоб и, тихо напевая, покачала на руках. Скоро ребенок затих и снова заснул. Пия с облегчением выдохнула. Если бы дети не спали, она не отважилась бы сунуть их в тайник — это было бы слишком жестоко.

Девочка стянула с кровати одеяло и отнесла Макса в спальню. Олли, к счастью, спал. Пия положила Макса рядом с ним, повернув их спиной друг к другу. Олли скуксился, и сестра погладила его по плечу, молясь только о том, чтобы мальчики не проснулись. Наконец Олли сунул палец в рот и угомонился. Пия положила руку на дверцу и уставилась в темное пространство. Глаза застилали слезы.

— Простите меня, — прошептала она. — Обещаю, я вернусь очень скоро. — Она начала закрывать дверцу, до последней секунды не отрывая взгляда от близнецов. — Просто спите, и вы даже не узнаете, что я уходила.

Потом щелкнула задвижка, и Пия застыла на коленях с бешено колотящимся сердцем. Она не знала, что будет делать, если хотя бы один из мальчиков проснется. Но изнутри не доносилось ни плача, ни хныканья, ни испуганного крика. Олли и Макс спали. С ними все будет хорошо. Ее план сработает.

С текущими по лицу слезами Пия встала и оглянулась на мутти, надеясь, что та понимает, почему дочь поступает таким образом. Наверняка мать сделала бы то же самое, если бы речь шла о жизни ее детей.

— Я скоро вернусь, — прошептала Пия. — Обещаю. Сбереги их для меня.

Девочка закусила губу и, рыдая, выбежала из комнаты. Нужно идти, пока она не передумала. Тяжело решиться было не только потому, что она испытывала страшную вину из-за того, что пришлось положить детей в ящик, но также ее пугало, и даже ужасало, что она найдет за пределами своей безопасной квартиры, на улице, где все мертвы или умирают. Она сняла шарф, но тут же сообразила, что ей нужна маска, такая же как у полицейских и пассажиров трамвая, которых она видела в день, когда закрыли школы и церкви. И Пия завязала шарф вокруг лица. Она должна выйти из дома. Затем она сунула руки в рукава огромного пальто матери и завязала пояс вокруг талии. Подол доходил до лодыжек, но в больших карманах и в двух сумках она сможет принести домой немало еды. Она подошла к двери и стала поворачивать ручку. А потом услышала.

Тихий плач младенца.

Пия обернулась к двери спальни, стараясь не дышать. Нет, это кровь шумит у нее в ушах, бежит по жилам и стучит в висках. Наверно, ей почудилось. Потом плач донесся громче. Пия съежилась. Похоже, это Олли. Слезы хлынули у нее из глаз, сердце лихорадочно забилось. Пия открыла дверь и выбежала из квартиры.