Военный дневник. Год второй

29 ОКТЯБРЯ (613 ДЕНЬ)

Новое от Анатолия.

Новые книги Бушкова в библиотеку класть не стал, просмотрел и стер. Противно стало. Урод свинорылый.

Иногда хочется во всех трудностях и проблемах винить кого-то другого — или что-то другое. Самый легкий путь. Нет, не стоит.

Просматривал скачанное из эмигрантской библиотеки. Брошюра 1941 года, издана в Кракове. Тема — история прессы, но интересна не этим. Там трогательно оправдывается немецкая агрессия против скандинавских стран и Бельгии с Голландией. Оказывается, Германия взяла на себя вооруженную охрану этих стран против британских притязаний. Как знакомо!

Вроде как опять Время перевели? Зря шутят с Кроносом, ох, зря!

…Сломанные ветви на асфальте, яркое солнце, тупые морды собак, голодные коты. Утро…

Цыган, он же Черт.

К 1927 году Маяковского укатали крутые горки. Среди прочего, его начало всерьез волновать, понимают ли его стихи. Надо же! За десять лет до этого он в лицо оскорблял слушателей («заплывшие жиром!»), теперь же спрашивал Лавута после каждой встречи: «Понимают? Понимают?» Речь, между прочим, шла именно о поэме «Хорошо!».

Однажды Маяковский пояснил, мол, раньше он читал стихи буржуям, а теперь… А теперь — кому? Пролетариям? Если и да, то не слишком часто. В основном те же нэпманы-буржуи, интеллигенция, студенты. Понимают? Понимают?

А между тем, поэма «Хорошо!» никак не сложна, «Двенадцать» чуть ли не сложнее. Так что речь шла не о понимании, а о качестве поэмы. С качеством же было плохо. «Картонная поэма» (Юзовский). Чувствовалось, что выросла она из немудреных виршей для «датского» спектакля, и явно хорошие фрагменты (они там есть) просто тонули. А уж финал! Это откровенная чушь, которой возмущались даже те, кто Маяковского ценил. Что он мог ответить? То, что и сказал Юзовскому.

Но был еще один аспект. Маяковский очень боялся не угодить начальству. И… Не помянул никого из вождей, кроме уже покойного Ленина. Никого! Понятно, и Сталина тоже, до того боялся. Причем белых и прочих либералов — толпа, все по фамилиям, даже какая-то Кускова, уж точно не фигура первой величины. А большевиков и нет.

И кому из начальства такое понравится? Где мы, такие героические?

А Маяковский все спрашивал и спрашивал. Понимают? Понимают? Да все всё понимали! Картонная поэма. В лучшем случае — фанфара. Весьма сомнительная похвала. А ты не трусь! И не лебези.

Из-за перевода часов в 17.00 уже темно. Зато проспект ярко освещен (забыли о войне!). Час собачников, проспект переходил вместе с французским бульдожкой.

Кофе все равно выпил.

Во дворе уже совершеннейшая темнота. Иду, рядом скользят кошачьи тени.

АБС если не были, то выглядели излишне либеральными (особенно после 1968 года), Иван Ефремов был самым настоящим ортодоксом. Неприятности же от власти имели и те, и другие, причем Ефремов чуть ли не большие, чем Братья. О чем это говорит? О том, что поздний совок неизлечим, правили тупые идиоты, не ценившие своих немногих искренних сторонников. Ладно помянутые, но даже Казанцеву к юбилею не захотели давать орден. Подумаешь, какой-то фантаст! А ведь его читали миллионы.

И вновь вспоминается Юлиан Семенов. В беседе с Андроповым он услыхал такое: все проблемы решим, как только сможем увеличить производство колбасы. Не мяса, именно колбасы, той самой, которая из бумаги. За кого же эта сволочь держала людей!

А сейчас пенсионеры пишут книги о попаданцах, спасающих СССР. Один спасал тем, что таскал из нашего века радиодетали. Угу.