Звенящая медь

Соседи по планете

Слова Мэри оказались так неожиданны… Легко было отмахнуться от них, приняв за больные фантазии или откровенное враньё. Но впервые Джефу пришло в голову, что сказанное может быть правдой.

Мэри никогда не стремилась быть скрытной. Чаще она высказывала собеседнику честно и прямо всё, что имела на уме. Возможно, в этом состоял секрет её непростых отношений с людьми и вместе с тем лёгкости в общении с ачами. Те ведь, в сущности, тоже ребята простые и до противного прямолинейные. Да, поганец Балабол спёр у Джефа линзу. Но сделал он это открыто, не исподтишка. Мэри тоже никогда не держала камня за пазухой. Едва ли она сильно изменилась, даже состарившись и заболев. А ещё Джеф подумал, что с момента приезда на Даффу ни разу не заглянул на чердак. И решил исправить это упущение немедленно.

Крышу дома сделали высокой, чтобы прослойка воздуха защищала жилые комнаты от палящего зноя. Изначально планировалось хранить на чердаке не боящееся жары и сухости барахло, но пока помещение пустовало. Вернее, должно было пустовать. Забравшись наверх по шаткой приставной лесенке, Джеф сразу понял, что это не так.

Прежде всего, на чердаке оказалось не особо жарко. Вентиляционное окно было распахнуто настежь. Но произошло это не случайно: створу кто-то надёжно закрепил, не позволяя сквозняку её трепать. Джеф выскочил на крышу, осмотрел оба ската, но никого не увидел и вернулся, чтобы внимательнее изучить сам чердак.

Внутри пол был выстелен толстым слоем сухого камыша. Джеф точно помнил, что не делал этого. «Может, Мэри? — подумал он. — А если нет, то кто? Карлсон? Понять бы хоть, кто это, ач или человек…»

У противоположного торца нашлось спальное место. Осмотрев его, версию с ачем Джеф тут же отмёл, как несостоятельную: вместо круглого выстеленного перьями гнезда под маленьким слуховым окошком лежал вполне человеческой формы и размера матрас. Сделан он был из камыша, но не просто разложенного по полу. Сухие стебли неведомый сосед связал в толстые пучки и только после соединил их между собой при помощи верёвки. Которую, кстати, свил не из синтетических волокон, а из листьев камыша, высушенных, размятых и слегка очищенных от трухи. Из того же материала, только обработанного куда более тщательно и разобранного на пасмы, неизвестный сплёл себе постельное бельё: простыню, грубое одеяло и даже подушку, внутри наволочки которой прощупывался ачий пух. За изголовьем постели на плоском камне стояла посуда: чашка и миска, слепленные из глины и обожжённые до прозрачной глазури на поверхности.

«Хм… — подумал Джеф, усевшись на матрас. — Забавно. Вряд ли Мэри способна тайком от меня обустроить такое гнёздышко. Это кто-то посторонний. И очевидно, что наш гость — человек. Живёт он тут давно, причём отлично ладит с местными ачами. В то же время не думаю, что это связной. Тот притащил бы себе из замка нормальное бельё. А чашку взял бы с нашей кухни. Да и вообще, здесь нет ни одной вещи, сделанной людьми… Вернее, сделанной по современным человеческим технологиям. А что если с нами соседствует… вовсе не человек, а один из настоящих хозяев планеты? Впрочем, это легко выяснить. Инопланетянин едва ли знает латиницу. А если даже и знает… то тем лучше для всех нас».

Джеф спустился вниз, выдрал лист из блокнота и написал:

«Уважаемый Карлсон. Ваши соседи снизу будут признательны, если вы возвратите ведро до темноты. Желательно — наполненным питьевой водой. Рады увидеть новое лицо в нашей скромной компании».

Своё послание Джеф положил на матрас, на всякий случай прижал сверху чашкой и, чувствуя себя первобытным охотником, поставившим ловушку на динозавра, спустился в кухню. Спрятав лестницу в кладовку, он устроился за столом так, чтобы его не было видно из чердачного люка, и принялся за штопку носков. Это унылое занятие мало радовало, но оно было необходимо и к тому же помогало скоротать ожидание в тишине.

Где-то к пятому носку на чердаке зашуршало. Джеф и прежде слышал подобные звуки, но считал, что их порождает движение ветра в вентиляционных продухах. Теперь он уже не был так уверен в этом.

Прошло ещё с десяток мучительно долгих минут, прежде чем Джеф получил награду за терпение: люк беззвучно отворился. Сперва из него упало на пол несколько капель, затем показалось ведро. Оно было до краёв наполнено водой, и кто-то осторожно и плавно спускал его вниз на верёвке. После того, как донце ведра встало, наконец, в лужицу на полу, сверху сбросили верёвочную лестницу. Ещё миг спустя из люка свесились ноги: босые, мозолистые, в портках из грубого камышового полотна.

Джеф, затаив дыхание, наблюдал за спуском незнакомца с чердака и даже не знал, как охарактеризовать свои чувства. С одной стороны, он испытывал облегчение, с другой — некоторое разочарование. Вместо неведомого инопланетного существа его соседом сверху оказался самый обычный человек. Он был ничем не примечателен, кроме тёмно-бронзового загара, грубой самодельной одежды и ещё, пожалуй, возраста.

Джеф по опыту знал: на покрытой заводами Дэлиции, морозном Айскриме, ветреном Назарете люди старятся быстро, что указывает на их бедность и тяжёлую жизнь. На таких планетах к болезням, дряхлости и морщинам относятся, как к неизбежному злу.

На более благополучной Тулиане, куда Джеф поспешил перебраться сам и перетащить мать, едва появились деньги, всё было по-другому. Молодость, пусть даже чисто внешняя, подаренная эстетической медициной, считалась символом успеха; морщины и седина вызывали лишь брезгливую жалость, как нищенские обноски.

Парадиз же и вовсе с самого начала задумывался, как мир вечной красоты. Его поселенцы, даже выйдя из молодого возраста, не теряли внешней привлекательности. Марио, конечно, сверкал сединой на висках, но в шлеме и лётном комбезе его легко было принять за двадцатилетнего юношу. Катарину Джеф красавицей не назвал бы, и всё же её живое, умное лицо невольно привлекало внимание, вызывало симпатию. Отец Илия выглядел на все свои пятьдесят лет, но они принесли ему не дряхлость и немощь, а внушительную, благообразную солидность. Брат Эндрю… Тот внешне был человеком без возраста.

Сосед сверху оказался очевидно старше Джефа. Это легко угадывалось по худобе, жидким, до белизны седым волосам… Но и стариком его назвать язык бы не повернулся. Движения гостя были точны и быстры, и стоило Джефу неосторожно шевельнуться, он тут же обернулся на звук. У него были бледно-голубые глаза, очень светлые ресницы и брови и крупный нос с горбинкой.

— Так вы и есть Карлсон? — спросил Джеф, встретившись с ним взглядом.

Незнакомец легко спрыгнул на пол и ответил приветливо:

— Моё имя Карл Свэнсон. К сожалению, ваша жена никак не может этого запомнить.

Джеф даже вздрогнул.

— Жена? О, нет, мы с Мэри только вынужденные соседи. Она была женой одного из моих друзей.

Свэнсон с улыбкой развел руками.

— Тогда прошу прощения. Меня сбили с толку ваши вечерние разговоры. Бранитесь вы, словно старые супруги: без желания всерьёз задеть, просто по привычке. Вот, возьмите, — он чуть пододвинул к Джефу ведро. — Здесь вода гораздо лучшего качества, чем из вашего фильтра. Так я пошёл? Приятно было познакомиться.

Свэнсон ухватился за лестницу и нащупал ногой ступеньку.

— Постойте, — торопливо окликнул его Джеф. — Неловко как-то получается: вы представились, а я — нет…

— Это мелочи. Считайте, что мы знакомы заочно: Мэри много и охотно рассказывала мне о вас, Джеф, — и, заметив, как помрачнело лицо его собеседника, Свэнсон поспешил заверить: — Исключительно доброго.

Джефа это не очень успокоило, но он всё же сказал:

— Послушайте, Карл… Если у вас нет других планов, приходите к нам ужинать после заката. Втроём веселее. И у нас есть тушёнка.

Улыбка Свэнсона сделалась хитрой.

— Приманиваете на мясо? Хорошо, приглашение принято. Постараюсь не опоздать.

Ближе к вечеру Джеф занялся готовкой ужина. Заметив, что вместо сублиматов он достает из кладовки настоящие макароны и консервную тушёнку, Мэри спросила:

— Сегодня праздник?

— Почти. К нам в гости придёт твой Карлсон.

Мэри посмотрела удивлённо.

— Ты рад?

Джеф усмехнулся: похоже, даже Мэри считает его нелюдимым дикарём. Но он действительно почему-то был рад появлению постороннего человека. И поразмыслив немного, смог сформулировать для себя, почему. Соскучился по новым лицам. По людям, с которыми его ничто не связывает и которые ничего от него не хотят. С которыми можно построить отношения заново, не оглядываясь на прошлые ошибки, а можно — просто съесть вместе ужин и разойтись навсегда.

Это было странное ощущение. В прежней жизни вне работы Джеф предпочитал отгораживаться от чужаков как только мог: стенами, заборами, расстоянием. Когда контакт был неизбежен, с полнейшим равнодушием делал вид, что не замечает других. В мире цивилизованном и безопасном такое поведение считалось проявлением вежливости: если нет возможности держать дистанцию физически, остаётся соблюдать её хотя бы в мыслях. Но возможно, истинная причина крылась в том, что вокруг было слишком много чужих людей…

Свэнсон явился точно после заката, причём через дверь. Видимо, в честь особого случая на нём были лапти из листьев камыша и настоящая льняная, хоть очень поношенная и выцветшая, рубашка. Он даже принёс с собой гостинец: высушенные до хруста солёные водоросли, которые отлично подошли бы к пиву, но и с чаем были съедены не без приятности.

За едой Джеф долго беседовал с гостем о разных пустяках, Мэри помалкивала и в целом вела себя прилично. Хороший получился вечер. Но… Всё же чувствовалась между сидящими за столом какая-то неловкая напряжённость.

Первым не выдержал Свэнсон.

— Спрашивайте, Джеф, не стесняйтесь, — сказал он добродушно. — Я же вижу, что вам не терпится узнать, кто я таков и что делаю на Парадизе.

— Это настолько заметно? — огорчился Джеф.

— Нет. Но сам бы я уже давно не выдержал и спросил.

— Тогда и в самом деле рассказывайте, не томите. Вы тоже занимаетесь переговорами с ачами для одного из замков?

— Нет, я просто здесь живу. Приехал на Парадиз в качестве паломника и по нелепой случайности застрял на нём навсегда.

— Такие поездки — дорогое удовольствие, — осторожно заметил Джеф.

— Не для жителей закрытых миров Единой Галактической Церкви. Я родился и вырос на Назарете. Духовный наставник в качестве награды за твердость в вере отправил нескольких людей из нашей общины на Парадиз. В их число попал и я. Никто тогда не знал, что нам предстоит дорога в один конец. Мы оказались последней группой, видевшей храм Небесного Отца до пожара.

«До пожара? — удивился про себя Джеф. — Мужик, ты всерьёз утверждаешь, что болтаешься здесь больше двадцати лет?» Однако вслух он ничего не сказал, и Свэнсон продолжил спокойно и неторопливо:

— Сейчас принято думать, что здание было грандиозным по размеру и оформлению… Ничего подобного. Размер храма, конечно, впечатлял, но убранство он имел самое простое. Иначе и нельзя: лучи Астериона быстро обесцвечивают краски, а лепнину разрушают солёные ветры. Куполов и крыш над храмом не ставили, чтобы верующие могли без помех наблюдать за полётами ангелов и слышать их голоса.

— Опрометчиво. Но кто ж тогда знал, что птички всё спалят к чертям…

— Это не они. Ачи, когда пытались предостеречь людей, пожгли и поплавили многое, но основные разрушения вызваны машинами хозяев.

— Хозяев храма?

— Планеты. Она искусственная, Джеф. По крайней мере в том, что касается биосферы. На Парадизе нет своих растений и животных. Даже с бактериями небогато… Ну, это-то нам только на руку: не хватало в такой дыре подцепить дизентерию или хуже того — пульпит. И запасы делать удобно. Вы заметили, что продукты подолгу не портятся? И море не цветёт. А ведь обычно одноклеточные водоросли сильно плодятся в жару. На Парадизе же вода всегда прозрачная.

— Слишком солёная? — предположил Джеф.

— Тогда бы в ней жили галофильные бактерии и водоросли. Нет, Джеф, я думаю, что на Парадизе ещё недавно совсем не было жизни. Всё, что здесь есть, занесено на планету хозяевами ачей либо людьми. В том числе бактерии. Ачи ведь не спроста собирают весь мусор в ямы: для распада отходов нужны бактерии, источник которых — ачий помёт.

— Интересное предположение. Пока я слышал, что только ачи принесены сюда извне, причём случайно, как тараканы или крысы.

— Если ачи и крысы, то белые, лабораторные. Настоящие серые бродяги с помойки — это мы, люди.

— Хм… Думаете, ачей поселили сюда специально?

— Скорее всего. Не могу утверждать этого наверняка, но похоже, они служат для хозяев опытной моделью. Как для человека, к примеру, малые шимпанзе.

Джеф насторожился, словно собака, почуявшая след.

— То есть вы знаете, как выглядят хозяева?

Вопрос понравился гостю. Он прикрыл глаза, как довольный кот, и сказал:

— Могу предположить. Это существа, сопоставимые с людьми по размеру и типу обмена веществ. Они дышат воздухом того же состава, что мы, и нуждаются в пресной воде. Их предками были птицы, но сами они, скорее всего, уже не летают. По крайней мере, без специальных приспособлений.

— Почему вы так думаете?

— Мозг летающей птицы не может быть слишком большим по весу. В то же время отделы, ответственные за зрение, равновесие и координацию движений крайне важны. А вот на том, что отвечает за логику и мышление, вполне можно сэкономить. Взгляните на ачей: они хоть не лишены зачатков разума, но по сути дикий и примитивный народ. Большинство их действий диктуется врождёнными программами.

— А мне кажется, ачи вполне разумны. Ведь строят же они города, обжигают посуду, придумали свой достаточно сложный язык…

— Всё это есть и у пчёл. Какой смысл делать кирпичи шестигранными, если четырёхгранные лепить гораздо проще?

— Может, так кладка прочнее, — буркнул Джеф.

— Может быть. Но чтобы убедиться в этом, человек попробовал бы разные формы. В отличие от людей, в основе выбора у ачей чаще всего оказывается не опыт, а инстинкт. Речь ачей точно так же вводит людей в заблуждение. Наличие знаковой системы вовсе не говорит о высоком развитии интеллекта. Об уровне развития, сходном с человеческим, уж точно не говорит.

— Ну почему же… Язык ведь нужно ещё создать.

— Вы когда-нибудь держали дома кошку или собаку?

— Нет.

— Жаль. Иначе вы знали бы, что у животных тоже существует речь, составленная из жестов, запахов и звуков. И они, кстати, неплохо учатся пониманию нашей. А вот мы из-за меньшего развития органов чувств их речь понимаем неполно и с трудом. С ачами всё точно так же: они видят и слышат в несколько ином диапазоне, чем люди, и потому мы просто не различаем многое из того, что они показывают и говорят. Хозяева, вероятно, имеют слух и зрение, подобное ачьему. Именно поэтому ачи прекрасно знают, что может привлечь их нежелательное внимание.

— Да, да… — вздохнул Джеф. — Я уже слышал об этом от одного свихнувшегося учёного. Он утверждал, что наши коммуникаторы и электроприборы каким-то образом мешают работе машин, спрятанных пришельцами на дне моря. Вроде бы, они ведут там добычу редких металлов, получая в качестве отходов пресную воду. А ачи, как паразиты, расплодились вокруг их сточных труб. И когда «шума» в канализации становится многовато, хозяева делают вывод, что пора прибраться и поморить «тараканов». Как думаете, такое возможно?

— Про машины ничего не скажу. В технике не разбираюсь, — честно признался Карл. — Я всего лишь ветврач из аграрного мира. На Назарете, знаете ли, в ходу ручной труд и транспорт на конной тяге. Но чисто теоретически… В морской воде скрыто много ценного. Только фильтровать её до состояния дистиллята слишком дорого и долго. Даже если использовать бесплатную энергию, например, солнечную, добыча будет идти очень медленно. И накопятся бесполезные отходы. Нет, мне кажется, истинная цель — сама пресная вода, а добыча редких металлов — приятный бонус.

— А отходы?

— Что если полученные при очистке нерастворимые соли идут на постройку новой суши? Тогда не исключено, что, понемногу опресняя океан и увеличивая острова, хозяева готовят себе удобное место для жизни. Может, курорт, а может, и новый дом… А ачей используют в качестве тестовых организмов. Если те живут и плодятся, значит, основные параметры в норме.

— Но зачем тогда хозяевам сгонять ачей с островов и убивать?

Карл пожал плечами:

— Иногда популяцию приходится сокращать, чтобы не случилось перенаселения. Мне кажется, на планете есть датчики, фиксирующие шумовое, волновое и бактериальное загрязнение. Но напрямую ачей никто не убивает, их просто заставляют лететь. Выдерживают долгий перелёт только самые сильные и здоровые. Естественный отбор.

— Не вижу ничего естественного в разорении гнёзд и убийстве птенцов, — резко заявил Джеф.

— Где именно вы наблюдали такое?

— На острове, оставленном ачами во время последней зачистки.

— Птенцов убили поднявшиеся из-под воды машины?

— Нет, сами ачи. Машины пришли позже и всё сожгли.

— Ну, вот видите… Выжигаются только брошенные ачами острова. Нормальное обеззараживание. Ачи и сами так поступают, если на одном из их островов вспыхивает инфекция.

Джеф вспомнил сожжённый остров, с которого сбежала Кляча, и невольно поёжился. Если Карл прав, эта жутковатая история предстаёт в совершенно новом свете. Но для чего Чиль рисковал, приютив у себя «заразную» ачиху? Или он по каким-то признакам понял, что та не больна? Как определить «на глаз», болен ач или здоров? Джеф никогда не видел, чтобы ачи болели. Но любого, кто показал слабину, они убивали без всякой жалости. Что это, жестокий природный инстинкт или не менее жестокая, но принятая разумом предосторожность?

А ещё Джефа посетила неприятная мысль: за время своей неприкаянной жизни на ачьих островах он раз сто мог помереть от какой-нибудь болячки. Даже самой ерундовой, из тех, которые запросто лечат дома, при помощи аптечки D-3. То, что этого до сих пор не произошло — отдельная большая удача.

Ладно, положим, грипп на почти стерильном Парадизе не подхватишь. Но что делать, если разболятся зубы? Скрутит аппендицит? Да что уж там, достаточно оступиться на каменистой тропе или неудачно слететь с крыши, переломать ноги — и через месяц корабельщики из Химедзи найдут перед домом его высушенный солнцем труп.

Есть, конечно, Мэри, но от неё в случае чего трудно ждать помощи, она в последнее время даже с самыми обыденными делами справляется всё хуже. Случись с ним что — тоже ведь погибнет. Просто забудет вовремя принять лекарства. Пожалуй, впервые с отъезда из Гондолина Джефу пришло в голову, что у одинокой жизни есть серьёзные недостатки.

Карла, похоже, подобные мысли не беспокоили. То ли опыт придавал ему уверенности в себе, то ли жизнь на Назарете не слишком отличалась от той, что ему приходилось вести сейчас. И всё же он охотно, без тени сомнения пришёл в гости к угрюмому чужаку и чокнутой старухе. С удовольствием треплется с ними, поедая макароны с мясом неясного происхождения… Возможно, ему тоже наскучило одиночество. Но тогда почему он не прибился к одному из замков? Может, он всё-таки не тот, за кого себя выдает?

— Вы хоть раз видели ачьих хозяев? — спросил Джеф.

— Упаси Бог. Я жив лишь потому, что мне каждый раз удавалось с ними счастливо разминуться.

— Каждый? Они появлялись на планете неоднократно?

— На моей памяти — пять раз. Пожар в храме, три локальные зачистки на территориях разных ачьих кланов и общая дезинфекция около четырёх лет назад. Для меня по-настоящему страшным оказалось лишь первое событие, ведь я тогда ещё не понимал, с чем имею дело.

— Как вам удалось спастись?

— Божий промысел и чуть везения. Видите ли, у меня есть одна слабость: люблю небо. А Парадиз — настоящий рай для дельтапланериста. Ветра здесь устойчивые, ровные, достаточной силы… В день, когда в храме шла последняя служба, я самым постыдным образом сбежал полетать. Надеялся, что в такой толпе моё отсутствие никто не заметит. Так что пожар начался без меня. Дым я, конечно, увидел, но когда захотел вернуться, чтобы узнать, что случилось, оказался на пути у большой стаи ачей. Они неслись прямо на меня с такой скоростью, что столкнуться с ними было смерти подобно. Так бегут животные от лесного пожара. Сообразив, что ачи спасаются сами, а не угрожают мне, я развернулся по ветру и полетел в одну сторону с ними. Мой дельтаплан, конечно, уступал крыльям ачей в скорости, но до заката я удерживался в хвосте стаи. Потом задремал, а проснувшись, обнаружил, что ачи тоже сбросили ход и дремлют в воздухе вокруг меня…

— Вы обогнули вместе с ними всю планету?

— Нет, это выше человеческих сил. Даже ачи не все выдерживают. Быть перелётной птицей — сомнительное удовольствие. На первом же острове я сел, нашёл пещеру поглубже, задвинул вход камнем и улёгся спать. А проснулся от дикой жары, духоты и гари. Остров снаружи опалили, как курицу после ощипывания. Хорошо, что я крыло разобрал и занёс в пещеру: у меня не было троса, чтобы привязать его.

— И после вы вернулись обратно, к храму?

— Не сразу. Я ведь не представлял себе, в какую сторону лететь. На острове были пещеры, камыш и источник пресной воды, так что по утрам я летал на разведку, к полудню возвращался, а вечером добывал себе пищу.

— Разве в таком удачном месте не жили ачи?

— Жили, конечно. Через пару месяцев они вернулись, пришлось налаживать отношения… Но это уже другая история, скучная и крайне банальная.

— Нет, почему же, — сказал Джеф упрямо, — мне, например, как раз это очень интересно. Я сам больше года прожил среди ачей, вместе с ними собирал ракушки, получал тумаки от их старшего. Если честно, не так уж просто было наладить с ними хоть какие-то отношения.

После Джеф живо и довольно эмоционально поведал гостю историю своей жизни на Парадизе, сперва с добытчиками Чиля, затем на острове Рассветного Пламени. Карл слушал внимательно, не перебивал вопросами, а когда Джеф, наконец, закончил рассказ, произнёс несколько смущённо:

— Наверное, я не имею права судить о вашей ситуации, но… Мне кажется, вы сделали ошибку, когда приняли образ жизни ачей, притворились одним из них.

— А что мне ещё оставалось?

— Ну вот, я так и думал, что вас огорчат мои слова… Но всё-таки человек — царь природы, и в нём есть искра Божья, поднимающая его над прочими творениями Господа, — Джеф ожидал, что этой искрой его собеседник назначит разум, но тот пояснил: — Воображение, способность творить новое. Меня тоже пытались заставить собирать ракушки в обмен на право жить в пещере. Но я придумал способ, позволяющий быстро набрать дневную норму, и научил ему ачей. Всего-то надо было: выкопать на берегу небольшой садок с узким проходом в море и не забывать подбрасывать туда приманку. Моллюски приходят сами в огромном количестве и уже не стремятся удрать. Мои ачи быстро сообразили, в чём дело, накопали себе таких же садков, только побольше и покрасивее, и надеюсь, стали жить чуть менее голодно. По крайней мере, я больше не видел, чтобы они нападали на соседей и поедали их тела.

— Значит, это ты их научил делать глубокие протоки на террасах. А я-то удивлялся, как ловко они выращивают водоросли…

— Водоросли — это уже не я. Может, сами додумались. Ачи, в сущности, неплохие ребята, внимательные и трудолюбивые. Были б ещё нравами помягче… Но тут уж, видно, Божий промысел. При всей своей вспыльчивости они бесхитростны и честны. Со мной неплохо рассчитались за науку: помогли отремонтировать крыло и показали, как летать между островами. Вот тогда я уже смог вернуться к развалинам храма.

«У него всё-таки была пара месяцев на то, чтобы обустроиться без ачей, а мне они сразу свалились на голову», — подумал Джеф. А вслух сказал:

— Ночью понятно: можно ориентироваться по звёздам. А днём?

— По часовым. Они всегда держатся на одних и тех же местах, через равные промежутки.

— Сияют, — кивнул Джеф.

— Да. Они делают это, чтобы вовремя предупредить своих о включении машин. Так что, можно сказать, ачи в самом деле ангелы, хранители и посланцы небес. С ними надо дружить. И почтительно наблюдать за ними, а не пытаться втянуть в нечестивые игры. Кое-кто на этой планете усердно служит не Господу, а Золотому тельцу.

«Ага, — подумал Джеф, — с населением замков ты тоже встречался. И тебе оно не понравилось. Интересно, тебя ещё ищут или уже поминают среди усопших?»

Но спросить ни о чём не успел. Карл вдруг сделал большие глаза, прижал к губам палец и кивнул на другую сторону стола. Мэри устала слушать их болтовню и заснула, устроившись на широкой лавке.