11-20 Сборник детективов из серии Киллмастер о Нике Картере,

Глава 4

Но он все равно это услышал и был готов. Когда зажегся яркий потолочный свет, он прятался по другую сторону сейфа, используя его как прикрытие. Ствол его 38-го калибра угрожающе ткнулся в комнату. Он знал, как он выглядел в своем строгом костюме и с чулочной маской, нечеловечески искажавшей его лицо, с пистолетом в руке, неподвижно держащим палец на спусковом крючке. Любой здравомыслящий, уважающий себя ночной сторож или даже директор фирмы сбежал бы.

Новоприбывший не убежал. Это был широкоплечий мужчина с широким лицом и большой, широкой рукой, в которой, как и у Ника, он неподвижно сжимал пистолет, и хотя на здоровенном лице не было маски, оно было почти таким же зловещим, как у Ника. В нем была жажда убийства.

Толстяк остановился в дверном проеме, используя дверь как щит. Его прищуренные глаза уставились на Ника, а широкий рот открылся, как клапан почтового ящика.

«Брось пистолет, или я выстрелю в живот», — сказал он.

— Что ты здесь делаешь, вор? Бросай, говорю!

Его первый выстрел пролетел мимо пистолета Ника и не попал в него на волосок. Его вторая пуля тоже опередила первую пулю Ника и врезалась в стену над сейфом. Ник быстро выстрелил в ответ, целясь в руку и колено, а не в жизненно важный орган. Звук его выстрелов оглушал маленькое пространство. Но выстрелы другого человека были едва громче жужжания комара.

И это было нормально? — спросил себя Ник. Что ему скрывать? И он быстро бросился из своего убежища, так что он спрятался за конторку прежде, чем широколицый человек успел его подстрелить. Ник опустился на одно колено и сделал два быстрых выстрела в щель под столом. Оба попали в цель; он услышал рев, переросший в крик, когда человек пошатнулся, схватился за свое тело и упал.

А потом свет погас.

Почти одновременно произошло еще несколько событий. Некоторые были не более чем мимолетными впечатлениями, а другие — властным громоподобным ударом в наружную дверь.

'Что там происходит?' — крикнул кто-то. 'Открыть! Полиция! И снова в дверь заколотили.

Ник прополз через отверстие под столом к стонущей фигуре, а затем почувствовал легкий поток воздуха позади себя. Затем раздался шипящий звук и вызывающе знакомый запах, который скользнул в его ноздри, когда он повернулся.

'Открыть! Полиция! — услышал он, и стук входной двери превратился в грохот.

Но Ник присел неподвижно. В тусклом свете лампы в коридоре он увидел, что книжные шкафы, стоявшие у стены почти прямо за письменным столом, были отодвинуты в сторону, открывая дверной проем. На долю секунды ему показалось, что он увидел кого-то стоящего там; а потом он услышал, как распахнулась входная дверь и закричали мужчины; книжные шкафы бесшумно встали на место.

Он вскочил на ноги и убежал. Раненый пытался поймать его, когда он проходил мимо.

Ник безжалостно пнул его и ворвался в коридор. У него было время бросить беглый взгляд, и больше ничего. Вместе с стонущим ночным сторожем в холле стояли два крепких полисмена. Один потряс мужчину, а другой поднял глаза и увидел Ника.

Ник сделал небольшой рубящий жест левой рукой и бросился в коридор, который вел мимо открытых офисов к складу.

Он услышал - 'Эй, ты!', и шаги загремели за ним.

Но они не были такими быстрыми, как его.

Кто-то начал кричать. Широкоголовый, думал он, хотя это был пронзительный, почти женский звук, - "Держите его, держите его!" Вор! Убийца!

— Ударил меня сзади, — сказал другой голос, затем из коридора донесся новый шум.

Он ворвался через смежную дверь в кромешную тьму складского помещения. Дверь снова открылась почти сразу, когда он споткнулся о коробки на пути к другой стене.

«Стой, или я буду стрелять!» — проревел голос, и широкий луч большого фонарика упал в пространство. Ник инстинктивно пригнулся. Но голос принадлежал ирландцу, а рука сжимала пистолет.

— Агент АХ, — мягко сказал он, пряча пистолет в кобуру и повернувшись лицом к свету. За ней он увидел фигуру полицейского в форме.

«Боже, ты ужасно выглядишь», — сказал полицейский. 'Удостоверение личности? Быстро!'

Ник протянул левую руку и поднес ее к свету.

Фонарик скользнул по нарисованной исчезающей краской заглавной букве А, затем позволил лучу ударить в стену с дверью.

— С той стороны, — сказал он. — И быстро делай то, что должен.

Когда они подошли, в коридоре раздались крики. — Спасибо, приятель, — сказал Ник. — И мои извинения. Говоря это, он выбил пистолет из руки офицера и сильно ударил его по твердому подбородку. Полицейский рухнул, как мешок с песком, а Ник побежал, пока тот падал.

У двери он остановился и вытащил пистолет, чтобы выстрелить в сторону фонарика, но отложил в сторону, убедившись, что не попал в офицера, но, похоже, целился в него. 'Убирайся!' — прошипел полицейский.

Ник выскочил за дверь и захлопнул ее за собой. Он добежал до конца квартала, свернул за угол и побежал дальше, пока не оказался в тупике. На полпути он остановился перевести дух, сорвал чулок и снял куртку, прислушиваясь к звукам возможной погони. Вдалеке кто-то крикнул, прозвучал полицейский свисток, но признаков непосредственной погони не было. Он сунул маску и куртку под кучу мусора в переулке и достал из кармана бутылку. Сделав большой глоток, он вылил остатки на одежду, выбросил бутылку и радостно побрел по переулку, напевая про ирландские глаза и воняя дешевым виски.

У него было пятьсот долларов в кармане и воспоминание о знакомом запахе, который нужно было запомнить. В любом случае это было начало.

Он чувствовал антагонизм. Он разносился по классу, как зловоние.

Ник — доктор Джейсон Николас Хейг из Принстона — посмотрел на двадцать пять или около того пустых лиц и холодные недобрые глаза и быстро изменил свои планы. Он покидал лекцию, над которой так усердно работал накануне. Это было то, к чему Хоук его не подготовил, что-то странное и неожиданное. Он почувствовал это, как только вошел в комнату.

Было бы вполне естественно, если бы после недавней потери их постоянного и, по-видимому, очень популярного профессора класс выказывал определенное смущение и раздражение, приветствуя его преемника. Но откуда этот удивительно тонкий антагонизм, почти ненависть? Винтерс не мог так много значить для них, не так ли? Когда он официально представился им, он размышлял о том, что прочитал в отчетах Хоука о Винтерсе, и о том, что ему сказали накануне в результате первоначального расследования смерти Винтерса. Ничто не указывало на то, что Уинтерс принимал непосредственное участие в какой-либо из так называемых миротворческих организаций или что он был ответственен за восстание в кампусе. Его подозревали только из-за его красноватого прошлого и близких отношений со своими учениками. Но не было никаких указаний на то, что он был необычайно близок с кем-либо из этих студентов, и не было никаких доказательств того, что он использовал свое влияние в подрывных целях.

Он слегка нахмурился, глядя на угрюмые лица и выражая сожаление по поводу смерти доктора Винтерса. Он солгал, когда сказал, что немного знал Уинтерса и очень восхищался им, и его мозг подсказывал ему забыть заранее подготовленную лекцию и играть на ощупь. Это был позор, потому что он часами трудился над этими приготовлениями. Внезапно он обрадовался разного рода приготовлениям, которые он сделал в квартире, предоставленной в его распоряжение. И он был рад, что последовал обычной процедуре, сжег и смыл все отчеты и записки после тщательного запоминания содержания.

Редакторы, особенно Зандовски, тщательно подготовили его прикрытие. И кто бы ни позаботился о маленькой, хорошо обставленной квартирке и перенес в нее свои вещи, сделал это с величайшей осторожностью. Они только перенесли его нижнее белье, носки и обувь из номера в отеле «Марк Хопкинс», а также дали ему совершенно новый гардероб. Ника поразило количество предоставленных спортивных курток и брюк. Он пришел к выводу, что профессора, по-видимому, все-таки много занимаются спортом.

Его любимые сигареты Players были изъяты и заменены набором хорошо прокуренных трубок Dunhill. Они предусмотрительно предоставили полящика недорогого виски, три бутылки очень старого бурбона, ящик джина и пару бутылок коньяка «Наполеон». Зандовски объяснил, что, хотя он не должен был производить впечатление пьяницы, он должен был время от времени развлекать гостей, и предупредил его, что даже студенты сегодня ожидают выпивки, когда посещают своих профессоров.

Ник был удивлен; ему дали все данные о судентах. Но теперь ему было уже не до смеха. Глядя в хмурые глаза своих учеников, Ник подумал, что вряд ли он когда-нибудь доберется до стадии близости с кем-то из них. И он должен был «завоевать их доверие». Вместо этого не было никаких сомнений в том, что лед вот-вот треснет. Он никогда не видел более недобрых глаз, особенно среди молодежи. И он знал, что если он выступит с подготовленной речью, на него продолжат недобро смотреть.

Он задумался на мгновение, затем заговорил.

«Философская истина состоит в том, — сказал он, — что незаменимых людей нет. Нет незаменимых. Но позвольте мне напомнить вам еще одну истину. В человеческом сердце никто не может быть заменен. А когда кто-то умирает, что-то теряется навсегда. Исчезло что-то, что невозможно восстановить, независимо от того, насколько большим или маленьким был человек».

На мгновение он заколебался, а затем в яркой вспышке увидел себя таким, каким они должны были его увидеть. И почувствовал себя самозванцем. Перед ними стоял он, шести футов ростом, безошибочно красивый профессор, с почти классическим профилем, разрезом на подбородке, (временным) оттенком утонченной седины на висках, в очках в толстой оправе с слегка затемненными линзами и искренними манерами. Возможно, до тошноты искренними. По крайней мере, они могли это видеть. Но чего они не могли видеть, так это глубины философской необразованности в его мозгу, или ментальных зацепок за многих людей, которых он убил, или стилета, который он носил под рукавом, или газовой бомбы в его кармане, или Люгера. которую звали Вильгельминой.

Но теперь ему было на что посмотреть; он увидел, что внезапно привлек их внимание. Он застал их врасплох, и теперь они смотрели на него, а не сквозь него.

«Я здесь не для того, чтобы заменить доктора Винтерса, — сказал он. Я здесь даже не для того, чтобы выступать его заместителем. Я здесь, потому что вы здесь. И потому, что я надеюсь, что каким-то образом смогу дать вам то, что он мог бы дать вам, если бы был жив. Интересно, что мог дать им Уинтерс? наркотики? Ложные мнения? Тонкую пропаганду?

Он продолжал.

— Я полагаю, что многие из вас в этой комнате были личными друзьями доктора Винтерса. Что вы любили его, восхищались им, может быть, даже любили его. Я не могу заменить это. Но я прошу вас пойти мне навстречу. Я прошу вас принять меня таким, какой я есть, принять те небольшие знания, которые я могу дать вам.

Он снова заколебался. Еще не было теплоты, еще не было в них и следа дружбы, но они, по крайней мере, слушали.— Я, — продолжал он, — не буду сегодня читать заготовленную мною лекцию. Я бы хотел, чтобы этот класс проводил свое обычное время занятий так, как вы считаете нужным. Те, кому действительно нравился доктор Винтерс, могут провести время, думая о нем и о том, чему он вас научил. Возможно, вы спросите, чему бы он хотел вас научить. Он посмотрел на них с надеждой многозначительно, затем задумчиво закрыл глаза. «Сейчас я возвращаюсь в свою квартиру. Я не собираюсь пользоваться кабинетом доктора Винтерса; мой дом мой офис. Со мной может связаться любой студент, который хотел бы посетить меня, чтобы познакомиться со мной. Я могу только сказать вам, что я готов приветствовать вас с дружбой и непредубежденностью. И с открытым сердцем.

Он на мгновение повернулся к ним спиной, и в комнате послышался шум.

— Я иду, — сказал он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на них. «Мой адрес есть на доске объявлений. Пожалуйста. Вы, конечно, лучше меня знаете, почему ваша обида на меня так велика. Без сомнения, вы бы так же отнеслись к любому, кто занял бы место уважаемого и, по-видимому, любимого профессора. Но я хочу отметить, что я не пытаюсь занять его место. И я также хочу сказать вам, что ваша реакция была излишней и уж точно преувеличенной. Теперь они пристально смотрели на него и слушали как один.

Он резким движением открыл сумку и сунул туда свои записи.

— Я говорил вам, что немного знал Уинтерса и ценил его. Если вы думаете, что оно того стоит, вы можете обнаружить, что у меня с ним больше общего, чем вы думаете. Сделайте что-нибудь из этого , сказал он себе и закрыл сумку. Они посмотрели на него и друг на друга. Веки моргнули, костяшки пальцев хрустнули. Он взял свою сумку и кивнул ученикам, показывая, что закончил говорить. В мертвой тишине он шел между рядами скамеек и глаз. Только когда он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь, класс начал двигаться.

Ее тонкая рука покоилась на дверце низкой «Ланчи», а пальцы правой руки барабанили по рулю. Время от времени ее миндалевидные темные глаза, прикрытые сказочно завитыми шелковистыми ресницами, которые не могли быть настоящими, но они были, скользили по ее левому запястью. Когда она посмотрела на миниатюрные платиновые часы, на ее лбу появилась морщинка. Черт, он так и не вышел? Последние три ученика уже ушли 45 минут назад. В любом случае, он не ожидал новых посетителей — уж точно не в первый день.

Быстрее, профессор, черт возьми!

Конечно, она могла бы выйти из машины за восемнадцать тысяч долларов, перейти улицу и позвонить в звонок, как это сделали другие. Но это не было ее намерением. Ей не хотелось, чтобы эта первая встреча произошла в его комнатах, чтобы они не соответствовали ее представлениям о жилище среднего профессора — обшарпанном на вид, стерильном по атмосфере и пропахшем пыльными старыми книгами.

Нет, атмосфера должна быть правильной. И встреча должна была состояться. Было бы неправильно с ее стороны делать гамбит - по крайней мере, явно заметный. Это должно было показаться совпадением. Он не мог понять, что она организовала контакт; не должно быть никакого подозрения. Но разве этот человек никогда не выходил из дома? Что он вообще делал? Он читал, спал, обедал? Восхищался ли он этим удивительно красивым профилем в зеркале?

Такая красивая внешность, безусловно, стала неожиданностью. Профессора обычно выглядели не так чертовски хорошо. Не были они и агентами ФБР или отдела по борьбе с наркотиками... которым он может быть. Она снова нахмурилась, глядя на запертую входную дверь через дорогу.

Она проверила. Там действительно был доктор Джейсон Николас Хейг, и она видела репродукцию его фотографии. Этот не воздавало ему должного, но сходство было безошибочным.

А также? В компании было много любителей. Он мог быть настоящей приманкой, но все же приманкой.

С другой стороны, вполне возможно, что он был просто невинным учителем философии. Даже тогда он мог быть полезен.

Где он вообще был?

Ну, он делал скотч со льдом и записывал что то на магнитофон.

Ник удобно откинулся на спинку кресла и отхлебнул своего виски. Вильгельмина находилась в специальном отделении книжного шкафа, предназначенном для того, чтобы прятать вещи. Хьюго, стилет, был в кармане рукава, а не в своих обычных замшевых ножнах. И Пьер был у него в кармане, смерть, завернутая в металлический шарик, который мог быть талисманом или памятным знаком — но не был. Тишина магнитолы. Дэн: Что ж, спасибо за выпивку, доктор Хейг. Это определенно был конец. я...'

Ник повернул ручку и ускорил уход светловолосого юнца, который пришел посмотреть на него и похихикать. Ей было жаль, что доктор Уинтерс умер, потому что он был таким хорошим человеком. Ей было жаль, что в то утро класс так прохладно встретил доктора Хейга, но все были потрясены. Она была убеждена, что скоро все обнаружат, что доктор Хейг тоже хороший человек. Ее голос растворился в голосах быстро вращающейся группы.

Вторая часть была почти полностью заполнена голосом Ника. Он слушал его, задумчиво пил и думал о молодом человеке с горящими глазами и длинными волосами, который задавал ему вопросы из одной буквы, смотрел на свои книги и смотрел на него. Тэд Боган. Один из либералов колледжа. Яркий, но слишком озабоченный международной несправедливостью, чтобы уделять много времени учебе.

Он так намеренно осуждал Ника, что это было почти смешно. Его враждебность была почти ощутимой.

— Вы хотели обсудить что-то особенное? — раздался голос Ника.

— Разве ты не пригласил нас? — сказал Тэд. Через несколько минут он ушел, оставив Ника наедине с пустым стаканом. И ощущение, что вопрошающий взгляд Тэда был вовсе не забавным.

Затем Кевин Корнуолл, комик из кампуса. Широкоротый, с чувством юмора, считал мирные демонстрации забавными, но восхищался остроумием доктора Уинтерса. По крайней мере, так он сказал. И пока он говорил, позволяя шуткам сорваться с губ, он прижал взгляд Ника к стене и ходил вокруг, осматривая кабинет с тщательно замаскированным интересом. Он задавал вопросы о Принстоне. Он высказал юмористические замечания о различных философских институтах и вызывал комментарии. Он выслушал, кивнул, пошутил и ушел. Ник выключил магнитофон.

Он ничего не узнал, кроме того, что его проверяли. Девушка в «Лянче» переместила свое стройное шестифутовое тело на глубокое кожаное ковшеобразное сиденье, стряхнула с глаз прядь иссиня-черных волос и потянулась за открытой пачкой турецких сигарет в бардачке. Она как раз поднимала зажигалку из чистого золота и собиралась разрезать ее, когда дверь дома открылась. Сигарета не зажглась между ее губами, пока она смотрела, как высокий красивый мужчина в твидовом пиджаке и серых брюках вышел и пошел прочь от нее по улице.

Он подошел прямо к синему двухлетнему «фольксвагену» и согнулся за рулем. Ник решил, что нет смысла больше ждать других посетителей-студентов. Он ничего с ними не добился, они просто пришли его навестить.

Ему лучше проводить свободное время, изучая место своего воскресного взлома и сравнивая записи с молодым специалистом по AX, которого отправил Хоук, чтобы следить за этим делом. Кроме того, он был голоден и настроен на первоклассную китайскую еду, которую можно найти в китайском квартале Сан-Франциско.

Он свернул с тротуара и быстро поехал. В полутора кварталах ему пришлось остановиться, чтобы дождаться зеленого света светофора.

Он как раз вынимал изо рта трубку, когда машина вдруг рванула вперед; ему даже не нужно было ждать звука крушения, чтобы точно знать, что произошло. Какой-то идиот с плохими тормозами врезался в него.

Плохие тормоза, а может еще что.

Он посмотрел в зеркало заднего вида и пришел к выводу, что это было что-то еще.