2028

Глава 3. Вопросы, требующие ответов.

Когда я проснулся, комната была погружена в кромешную тьму. Я понял – уже поздний вечер. Сколько я проспал – не знал. За время подобной жизни, когда весь организм перестроился на непрерывную частоту повышенного внимания, я приспособился просыпаться без будильника. Да и таких вещей сейчас у нас уже не было. Но само по себе время оставалось; механические часы, висевшие на стене в коворкинге и напротив аудитории, ведущей на балкон, отсчитывали стрелками секунды, и мы точно знали, какой нынче час.

Спать мне удавалось по семь часов, ни больше, ни меньше. Выработал мой организм такой режим сна. Но сейчас было очень темно, и мне казалось, что я проспал довольно долго.

Я приподнялся на локтях, поморгал глазами, зевнул и осмотрелся. Потом, когда чуть отошёл от спросонья, сел на матрас и слегка потянулся. Глаза мои машинально устремились вперёд, где по другую сторону находился ещё один матрас. Пустующий.

Веки всё ещё не хотели разлипаться полностью, но я смог заметить, что матрас оставался заправленным так же, как и при моём приходе. За четыре года жизни в вечном мраке глаза наши приспособились ко тьме, и хоть моё зрение было неидеальным, я точно подметил для себя, что за всё время, что я спал, матрас напротив не трогали. А это значит только одно…

Сколько же я проспал?

Комнатную тишину, текучую и плотную, резко прервал размеренный скрёб по входной двери, будто кто-то ножом или когтем водил по древесной поверхности с той стороны. Я обернулся на выход, чуть затаил дыхание, прислушался. Скрёб протяжный, но настойчивый, будто бы снаружи кто-то усердно хотел попасть внутрь.

Стараясь лишний раз не шуметь, я поднялся с матраса и побрёл к двери, не надевая ботинок. Приближаясь к ней, я услышал с той стороны ещё один странный звук: чьё-то протяжное, заунывное завывание. Подойдя вплотную, я прислонился к холодной жёсткой поверхности одним ухом, напряжённо вслушиваясь. Скрежет царапающего когтя был отчётливым. Вой был тихим и мрачным. Но потом оттуда раздалось ещё и приглушённое рычание.

Там кто-то был. По ту сторону двери.

Сердце усиленно забарабанило в груди, перебивая преломлённые, неприятные, вызывающие дрожь звучания извне. Что-то с той стороны неистово стремилось поспасть сюда, но будто делало это на последнем издыхании.

А потом всё стихло. Пропали разом все звуки, даже удаляющихся шагов не послышалось. Я простоял у двери некоторое время, всё ещё боясь издать лишний звук, а снаружи утвердилась гробовая тишина. Сердце не успокаивалось, и звуки его ударов, как мне показалось, наполняли сейчас комнату. Сглотнув, кажется, ещё громче, ком в горле, я приложил ладонь на рукоять двери. Поскрипывая своими старыми петлями также предательски громко и неприятно, она отворилась внутрь.

Я осторожно выглянул наружу. Светящиеся керосиновые лампы куда-то пропали, и непроглядный мрак заполонил собой длинный коридор. Я сделал неуверенный шаг вперёд и вышел из аудитории. Почему так темно и так тихо? И ещё в нос ударил резкий, неприятный запах…

Ничего не видя в этой густой темноте, я вернулся в аудиторию, подошёл к тумбочке и достал один из ручных фонариков. Держась за тоненькую железную рукоять, я покрутил выключатель, и лампа озарила стены комнаты холодным светом. Взглянув на чернеющий зев выхода, я выставил руку вперёд, как бы отсюда, изнутри стараясь рассеять мрак впереди. Но он висел плотно, лампа выхватывала блеклые стены в трёх шагах от меня. Пришлось всё же идти.

Выйдя, осмотрелся снова. В свете лампы выплыл из тьмы угол стены справа, от которого, поблёскивая, тянулись размазанные полосы чего-то алого. Я шагнул ближе, всмотрелся. Кровь. Свежая. И всё ещё ароматизирующая железом.

Горло вновь перекрыл подступивший ком. Поводив фонарём по сторонам, я обнаружил чуть дальше зияющие пулевые отверстия. Отпрянул назад, повернулся влево, светя в густую тьму. Холодный свет выхватил ещё стены и пол на расстоянии двух метров от меня. Туда же, по полу, уходил ещё один длинный багряный след. И больше ничего. Ни тел, ничего…

Меня пробил сильный озноб, по спине пробежались мурашки. Что произошло? Почему меня не разбудили? И главное – где все остальные? Свет лампы затухал после двух метров и не мог показать, что было ещё дальше. Но идти вперёд я побоялся. Испугался рассекать тьму. Но… что это? Меня пронзило странное чувство. Словно… в этот самый момент оттуда, с другого конца, кто-то сейчас пристально смотрит на меня…

Я развернулся, будто на параде и, превозмогая страх, поплёлся по тёмному коридору в противоположную сторону – к центральному корпусу. Спустя пять шагов остановился, вспомнил, что не надел ботинки. Кругом стояла тишина, будто мёртвая. Всё здание словно погрузилось в глубокий сон, и не было слышно ни единого отголоска даже из самых дальних его недр. Где все? Где выжившие? На нас напали? Твари смогли прорваться внутрь? Но почему меня не разбудили? Почему не предупредили?

Создалось впечатление, что во всём тёмном, безмолвном, пустом университете я был один. А потом, откуда-то сзади, долетел приглушённый звук смачного чавканья. А к нему и слабый утробный рык присоединился спустя мгновение.

Я тронулся с места, стараясь не оборачиваться назад, но всё время меня подмывало сделать это. Некоторые двери аудиторий, мимо которых я проходил, оказались выбиты. Я вышел в центральный корпус, поводил фонарём, освещая пространство. Выход на балкон был открытым нараспашку, и оттуда медленно текла по полу, обволакивая мои щиколотки, густая белесая пелена. Я почувствовал, как ноги начинают мёрзнуть, будто окунувшись в студёную прорубь.

Неуверенно, с трудом вытягивая каждый шаг из этого, казалось бы, зыбучего марева, я пошёл по центральному коридору. Нужно было найти хоть кого-нибудь. Нужно было понять, что произошло. Но возле распахнутых, измазанных кровавыми разводами и отпечатками чьих-то рук застеклённых дверей я ощутил что-то странное, будто холодок прошёлся по самой моей душе, и вновь остановился. Снова почуял шёрсткой чей-то пристальный, сверлящий затылок взгляд. По спине пробежали мурашки.

Пробрал сквозняк, проникая под куртку, вгрызаясь в кожу. Я застыл на месте, а лицо моё парализовалось страхом, необъяснимым безмолвным ужасом. Я боялся обернуться и посмотреть, но знал – за моей спиной кто-то находится. Этот кто-то безмолвно застыл и выжидал, пока я обернусь. А потом, словно со всех сторон и будто бы из ниоткуда, донёсся голос, разлетевшийся эхом в голове.

«Стой».

На другом конце коридора громыхнула очередь; сверкнул, как молния, багровый отсвет вдали, и из-за поворота в другой корпус раздалось чьё-то протяжное верещание. Мгновение – и тут же чей-то надрывный вопль, уже человеческий, старался пересилить его. А потом вновь загромыхал автомат, и тьма впереди озарилась несколькими новыми вспышками.

Я резко вскочил, схватился за куртку и стал жадно сжимать её в районе груди. Сердце бешено колотилось, словно птица, стремящаяся вырваться из клетки. Потом вытер лицо, посмотрел на ладонь – влажная.

Скинув одеяло, сел на край матраса. Просидел какое-то время, медленно потирая лицо. Потом осмотрелся: в комнате стояла кромешная тьма, было уже поздно. Сколько я проспал?

Всё ещё не отойдя от спросонья, стал глазами водить по тёмной комнате, желая убедиться, что нахожусь в реальности. Потом мои глаза остановились на матрасе напротив. Он пустовал; постель его была нетронута. И даже, как мне показалось, всё на нём находилось в том же положении, как и перед сном. Значит, Виталик так и не приходил. На всякий случай осмотрел место у матраса в поисках каких-либо вещей, которые говорили бы о его присутствии. Возможно, вернувшись, он не стал ложиться сразу, а просто оставил вещи и пошёл по своим делам.

Пусто.

Сидя на матрасе, я посмотрел на белую дверь, чьи контуры блекло вырисовывались из темноты, и прислушался. Меня пробрало чувство дежавю. Никаких странных звуков за ней не послышалось. Потом я надел ботинки, встал и подошёл к ней. Замер возле неё, прислушался ещё раз, на всякий случай, а потом неуверенно положил ладонь на ручку и открыл. Обстановка снаружи показалась мне привычной. Коридор освещался слабо, но всё же освещался. По нему сейчас сновали студенты, направляясь кто куда. Я стоял у выхода, пялился на всех, кто проходил мимо, а те словно не обращали на меня внимания.

«Кошмар… Это был просто кошмар», — подумал я, потом шагнул назад и закрыл дверь.

— Ну и приснится же такое, блин… Жуть похлеще, чем в каком-либо фильме ужасов…

Пройдя по комнате пару раз, я остановился у матраса и начал заправлять его.

«Но каким он был реальным, правдоподобным. Насколько тонко я ощущал всё, что в нём было. А ведь во сне не ощущают ничего. Ни холода, запахов».

Я обернулся, посмотрел на пустующий, прибранный соседский матрас.

— Всё же, он не вернулся…

Из пелены забытья до меня добрался в слегка раздробленном, искажённом виде тот голос, разлетавшийся по всему пространству и исходящий отовсюду. Показался он мне знакомым, но вспомнить его детальнее у меня не получилось, как я не напрягал мозг.

Единственное, что я понял наверняка – Виталик не вернулся. Ибо, если бы вернулся, то вещи его лежали бы здесь. Оставил бы их в аудитории тихонечко, заботливо не будя меня, а сам отправился бы в коворкинг, купил бы выпивку и, сидя у костра, начал бы хвалебно рассказывать всем о своей первой ходке. Но прошёл уже день, сейчас вечер. Так долго никто из поисковиков никогда не задерживался. Значит, что-то могло произойти… Но что?

«Нужно узнать это. Обязательно. Я должен», — смотря на пустующий, опрятно гладкий матрас, решил я для себя.

Но у кого спросить? Виктор Петрович наверняка знает, что произошло. Но я не мог представить, с какой стороны лучше зайти. Можно было бы плюнуть на всю предосторожность и спросить в открытую. От этой мысли я осёкся: не хотелось вот так, напролом и в наглую начинать этот разговор с таким человеком, как он. Да и вряд ли Виктор Петрович будет открыт для откровений; скорее, пошлёт, куда подальше, и это в лучшем случае. Он и знать то не знает о моём существовании.

Я выкинул эту смелую идею из своей головы. Вышел из аудитории, поднялся на третий этаж, пришёл в коворкинг. Внимательно осмотрелся, всё ещё надеясь увидеть Виталика средь здешней гомонящей толпы. Но нужного лица так и не встретил. Потом решил заглянуть в столовую: половина рядов сейчас пустовала. Вторая половина была занята лишь на треть: студенты сидели за столами и ужинали, сопровождая это дело разговорами. Среди ужинавших его не было тоже.

Разочаровавшись в тщетности своих поисков, я покинул столовую. Шёл через коворкинг не спеша, уткнувшись глазами в пол. Кто-то из студентов сейчас смеялся над какой-то шуткой, и мне стало как-то тошно от этого. Настроение было паршивое, и ещё паршивее было то, что мне вот-вот заступать на смену с таким настроением. К нему подключилось ещё и это чувство, вновь вспыхнувшее глубоко внутри. На входе висели часы. Я посмотрел время, оставался один свободный час.

Что делать? Нужно хотя бы перекусить, а то я целые сутки ничего не ел. Но аппетита не было вообще. Оставаться здесь я тоже не хотел, не хотел среди тех, кто отдыхает у костра в хорошем расположении духа. Моя мрачная физиономия привлекала бы ненужное внимание, а попытки расспросить, в чём дело, и вовсе бы раздражали.

Я поднялся по ступеням и побрёл по коридору. И впереди, среди потока людей, увидел Илью: поисковик вышел от лестничной площадки и нёс что-то габаритное в руках. Шёл он спокойно, но широким шагом, и его затылок всё дальше отделялся от моего взора, норовя скрыться среди других голов. Я машинально ускорился, осторожно обходя встречный людской поток. Нужно догнать его, спросить. Я ведь хотел сделать это вчера, но так и не решился. Но сейчас упустить момент уже нельзя.

Я ускорил шаг ещё больше, почти сорвался в бег, но спина в чёрном длинном плаще постепенно терялась в гуще. Тут же передо мной один из профессоров опустил тележку и окликнул меня.

— Павел, здравствуй. Не поможешь мне?

Я чуть не налетел на поклажу профессора и не свалил его добро на пол. Это был Константин Александрович. В его тележке была целая гора различных книг. Профессор достал платочек из кармана, снял очки и протёр своё лицо.

— Решил книги перевести на четвёртый этаж, но уже на четвёртой тележке то и… — профессор махнул рукой, улыбаясь. — Хотя не староват, сил ещё – ого-го! — он подмигнул мне. — Но от помощи бы не отказался. Если не отвлекаю, конечно.

Я помялся на месте, посмотрел вперёд: силуэт Ильи уже почти затерялся среди толпы. Мне нужно было к нему, догнать и задать вопросы, ответы на которые для меня сейчас были самым важным, кажется, во всей жизни. Но отказать в помощи Константину Александровичу я не мог: хоть мы и были на разных факультетах – Константин Александрович был доцентом кафедры истории, – но знали друг друга очень хорошо. И дело было даже не в этике, когда тебя просит преподаватель. Я просто не мог отказать этому человеку.

Я молча кивнул и подошёл к тележке.

— Спасибо, Павел. Да вот, подумал тут, что неплохо было бы нам организовать свою внутреннюю библиотеку, чтобы все книги и рукописи в ней хранились. Конечно, у нас есть уже библиотека, но туда-то попасть трудно… — Константин Александрович надел очки, положил платочек в карман и пошёл рядом. Я, взявшись за ручки, покатил телегу вперёд. — Особенно в последнее время. А ведь и ста метров-то не будет от университета до её входа. За пол минуты можно дойти. Раньше. А сейчас…

Одетый в серый официальный костюм, невысокого роста преподаватель вошёл на лестничную площадку и пропустил меня вперёд. Я развернул телегу и спиной стал подниматься наверх. Колесо чуть подпрыгивало на каждой ступени. На четвёртой одна из книг свалилась с вершины горы и упала на бетон.

— Я подниму, — сказал Константин Александрович, медленно нагибаясь и поднимая со ступени кожаный переплёт. — «История политических учений», — сказал он, смотря на обложку. — База в изучении политологии.

Я выкатил тележку на пролёт, развернулся и стал подниматься дальше. Профессор следовал снизу, придерживая книжную гору.

— Я раньше преподавал эту науку, хотя сам историк по образованию. Да и себя определяю больше к истории, — продолжил Константин Александрович. — А по политологии вёл пары. Эта наука эклектична, включает другие направления, и этим она сложна. Но поднимает в изучении очень важные вопросы. Наверное, настолько важные, что на них некогда стоял весь наш мир.

Наконец, преодолев последнюю ступень, я выкатил тележку в коридор четвёртого этажа и уже вёз её по прямой. А профессор шёл следом, продолжая:

— Я вот сам осознал, что именно изучает политология. Это не политические процессы, как таковые, не действия политиков, а первопричины, мотивирующие их создавать эти самые процессы. По сути, политология человека изучает, анализирует его с разных сторон, но в контексте политической деятельности. Вот у немцев, — Константин Александрович достал ключи, подошёл к двустворчатой двери и начал поворачивать замок. Я стоял рядом, молча слушая, — эта наука называлась философией политики. Философия тут ключевое слово. А философия познаёт глубинную природу человека, его взаимодействие с миром. Человек – главный объект изучения, который и на сегодняшний день полностью не раскрыт.

Профессор открыл дверь и пропустил меня вперёд. Я завёз тележку в просторную аудиторию передом. Раньше здесь располагались очень длинные столы, занимающие собой почти всё пространство. Сейчас же на их месте было скопление различных книг. Они были сложены в кучи, в стопки, некоторые из которых доходили аж до потолка. Лавируя между ними, я осмотрелся.

— Как их здесь много, — удивился я. — Они все были принесены из библиотеки?

— Какая-то часть из них. Поисковики ходили туда несколько раз, забирали книги. Сейчас, говорят, их осталось там всего ничего, и то в основном чьи-то публицистические работы. — Константин Александрович прошёл ко столу, что стоял у окна по другую сторону от входа, и положил на него ключи. — Но большинство было свезено сюда из других корпусов университета. Просто здесь решено было организовать этакое «книжное Эльдорадо».

— Как вы уговорили руководство? — поинтересовался я, остановив тележку там, куда указал профессор.

— Мы долго дискутировали на эту тему, но в итоге они посчитали это не столь важным. Дескать, есть и другие вещи, на которые стоит обратить внимание. Поэтому, я занялся этим лично, по своей собственной инициативе.

Я прошёлся, удивляясь тому, сколько книг здесь сейчас находится. И сколько будет привезено ещё. Сможет ли вместить эта комната столь многочисленное количество разной литературы? Тут были и художественные произведения, и научные труды исследователей прошлого столетия, и даже находились папки с чьими-то работами: курсовые, дипломные, рефераты. Я подошёл к столу, возле которого стоял профессор, и спросил:

— А зачем? То есть, какой вы видите смысл в этом?

Константин Александрович молча посмотрел на меня, и в его глазах я заметил лёгкий тон разочарования. Я и сам укорил себя за свой вопрос, который был озвучен нетактично. Грубо даже, в каком-то смысле.

— Посмотри, Павел, на всё это, — сказал профессор, обводя взглядом свои книжные владения. Я внимательно проследовал за его взглядом, — и ответь мне: что для тебя книга? Можно в самом широком смысле.

— Ну… — я задумался, почесав подбородок. — Это, на мой взгляд, зависит от жанра и целей, с которыми она написана. Сложно сказать, если честно.

— На самом деле, этот вопрос из разряда наипростейших в нашей жизни. — чуть вздохнув, ответил профессор. — Понимаешь, в книгах хранятся не только чьи-то исследования и открытия, либо же вымышленная история, сказка, фантастика и тому подобное. Научная публицистика и художественная литература – разные по своей сути, но они скрепляются в единое целое, когда речь заходит об истории человека. Все эти строки и исписанные страницы являются нитью, соединяющей человека с тем временем, в котором он живёт. Читая текст, мы как бы сохраняем в памяти какую-то часть прошлого, либо настоящего, чтобы не забыть об этом в будущем. Все произведения искусства, все научные открытия – это всё то, что связывает нас со временем. И это очень важные вещи, которые не дают забыть нам о том, кем мы являемся; не дают нам перестать быть людьми, в конечном счёте.

— Но ведь, сейчас же многое из того, что написано в тех научных работах, что было изучено в прошлом – является не совсем уместным для нынешних реалий, — осторожно сказал я. — Я не хочу показаться грубым, но всё-таки это всё сейчас как-то обесценено и не имеет веса. Не сможет нам как-то помочь с тем, с чем мы столкнулись.

— Память, которую мы сохраняем, не является для нас руководством к действию, — тепло сказал Константин Александрович. — Она не решает наши проблемы. Прошлое не выстроит для нас будущего. Но память о прошлом, о тех достижениях, к которым мы пришли, должна являться опорой в нашем пути к своему будущему. Это и история человечества, — профессор ещё раз обвёл взглядом заполненную наполовину книгами аудиторию, — и наше наследие, и напоминание нам о том, кто мы есть. Человек должен оставаться человеком даже в самые тёмные времена. И культура вместе с наукой помогают человеку справиться со всеми трудностями. Являются для него как бы лодкой посреди огромного океана, которая принесёт его к берегам, где его ждёт спасение.

Когда Константин Александрович закончил, он прошёл между книжными горами, осматривая каждую, как мне показалось, с особой бережностью. И это заставило меня проникнуться его словами. Все эти книги – нить, что связывает нас с прошлой жизнью в это мрачное, тяжёлое время. И, возможно, профессор это понимает более тонко, чем все остальные. Поэтому, несмотря на препятствия и проблемы, с которыми мы сталкиваемся каждодневно, и из-за которых руководство отказалось тратить время на это кажущееся им бессмысленным дело, профессор находит время, чтобы создать это книжное хранилище. Чтобы сохранить свет в кромешной тьме, в которой мы блуждаем. И эта его цель показалась мне не только благородной, но и священной.

— Возможно, вы правы, — сказал я, выйдя из раздумий. — Это действительно может помочь нам сейчас как-то. Пусть и чисто символической эта помощь является.

— Я рад, если ты осознал это. Важно не переставать надеяться. Надежда очень слабая, но я не перестаю верить в неё, — Константин Александрович подошёл к столу и сел на его край рядом со мной. — Хоть и не мы уничтожили мир, но сами всячески стремились к этому. И случившееся без нашего участия – это чаша, которую нам всем надо испить до дна, каким бы горьким для нас не был каждый глоток. Всю жизнь мы тратили время на то, чтобы гробить наш мир постоянными спорами, перерастающими в большие конфликты, в которых гибли миллионы ни в чём не повинных людей. Из-за территорий, ресурсов, да чёрт знает из-за чего – повод всегда находили. И всякий раз нам давалась отсрочка. Но, похоже, Бог устал нас предупреждать, и в кои-то веки низверг на нас наказание… И это наказание мы должны перенести. Но я уверен: рано или поздно ему придёт конец.

После этих слов мы сидели молча, в мраке ночной аудитории смотрели на настоящую сокровищницу, расстелившуюся перед нами. И хоть сокровища были не из золота, их ценность была велика. Пусть даже и многими несправедливо недооценённая.

Потом я встал, обратившись к профессору:

— Константин Александрович, был рад помочь Вам, но мне скоро на дежурство.

— Конечно, конечно, Павел, — профессор резво поднялся, протянув мне руку. — Спасибо тебе огромное за помощь. Заходи, если что.

Я пожал ему руку, улыбнувшись, после чего вышел из аудитории. После разговора с профессором о важности книг внутри меня загорелась надежда – это был крохотный огонёк, вспыхнувший в темноте. Может, действительно нам дана возможность переосмыслить многое в нашей жизни? Возможность понять, что мы много раз совершали страшные ошибки, и сейчас всё, что с нами происходит – это путь к искуплению? И все те ужасы, с которыми мы сталкиваемся – это наказание? И искупив свою вину перед мирозданием, мы сможем вновь обрести нормальную жизнь?

В любом случае то, что мы ещё живём, любим, помним и создаём что-то новое (тут я вспомнил про музыку Владислава), говорит о том, что мы ещё движемся в каком-то направлении – в направлении к нашему искуплению. Да, может, лишь только наша горсть людей, единственно оставшаяся на планете. Но тогда именно с нас должна возродится из пепла человеческая цивилизация. Новая, без своих старых пороков.

Погрузившись в мысли, я спустился по лестнице на третий этаж и пошёл бы дальше, если бы моё внимание не привлёк один из студентов. Я замедлил шаг, посмотрев на него: парень стоял у стены на лестничной площадке и вёл себя странно. Он был словно напуган чем-то, постоянно жался к стене, что-то бормотал себе под нос. Чуть сгорбившись и опустив лицо, студент учащённо вертел головой, словно беседуя с кем-то, но фразы, долетавшие до моих ушей, были рваными, составленными из бессмысленных слов. Я остановился возле него, косясь с опаской.

— Всё в порядке? — спросил я, держа дистанцию.

Услышав голос, студент будто бы выбрался из небытия. Он взглянул на меня тревожными глазами, его лицо разгладилось, но я всё равно увидел в нём отблески какого-то острого отчаяния. Парень лишь кивнул мне в ответ, после чего решил быстро ретироваться. Мигом пошёл к лестнице, спустился и исчез и вида.

Я знал его. Это Григорий. Он всегда казался мне странным парнем. Был он слишком замкнутый, во время работ на плантации ни с кем особо не разговаривал. Но та его странность резко контрастировала с тем, что я увидел сейчас. Он был словно озабочен чем-то. Нет – одержим.

Вздохнув, я вышел в жёлтый коридор, потом зашагал в сторону коворкинга. Посмотрев там на время, решил для себя, что нужно всё-таки найти Илью. У меня было в запасе полчаса. Разговор с ним оставался для меня в приоритете.

Я пошёл обратно, мигом преодолел коридор на третьем этаже, лестницу с главной аудиторией, затем корпус, где располагалось жильё руководства. Я понятия не имел, где искать поисковика, просто шёл по тому пути, по которому он шёл сам. Решил, что нужно спуститься в вестибюль в центральном корпусе. Быстро миновав продольный коридор и лестницу, я оказался там. Сейчас в белом вестибюле было привычно мрачно; свет от горящего по центру костерка едва доставал до противоположных стен и центрального выхода. Здесь несли дежурство четверо студентов. Услышав мои спешные шаги, они немного встрепенулись.

Я поздоровался с ними, потом осмотрелся, немного подождав; надеясь, что Илья выйдет из караулки, отделённой от вестибюля пластиковой перегородкой. Но простояв возле костра некоторое время, я двинулся прочь отсюда.

Где же мне искать его? Илья мог быть в совершенно любой части университета, и обойти его весь, заглядывая во все возможные аудитории, я не мог. Время поджимало. Но стремление выведать у поисковика нужную мне информацию заставляло меня не останавливать поиски.

Не знаю, почему, но я автоматически, словно ведомый кем-то, спустился со второго этажа по лестнице, расположенной рядом с аудиторией, выходящей на балкон. За лестницей простирался ещё один коридор, такой же мрачный, как и весь этот корпус. Здесь коптились на столах восковые свечи, и стены слабо озарялись багровыми отсветами. Эта бетонная кишка вела в хранилище. Когда-то тут располагалась вся университетская бухгалтерия и находился кабинет постановки на учёт, в котором студенты получали отсрочку от службы в армии.

Я двинулся по коридору, мимо запертых запустелых кабинетов. В один момент какая-то мелкая тень промчалась в дух шагах впереди, выбежав на островок танцующего света и юркнув с лёгким писком во тьму. Мышь. Очень не любил я мышей, но они лучше, чем крысы, хотя и такие иногда забредали в аудитории к некоторым…

Пройдя длиннющий, суженый коридор с низким потолком, я вышел к массивной стальной двери и толкнул её. Махина с ленивым громким скрежетом подалась внутрь и впустила меня в продольное широкое помещение. Справа вдоль стены под потолком шли огромные серебристые трубы. Я пошёл вдоль них, уверенный, что поисковик будет сейчас в хранилище.

Свернув направо и открыв дверь, которая томилась во мраке и оттого была заметна не сразу, я спустился по гулко звенящей стальной лестнице на этаж ниже и остановился перед дверью. Приложился – оказалась открытой. Широченное, на всю территорию университета подземное помещение, поделённое на сектора, было заставлено трёхметровыми стеллажами. Они создавали секции, между каждой из которых проходила дорожка. Сейчас многие из полок пустовали, хотя раньше все они были заполнены почти до отвала. Здесь мы хранили продовольствие и хозяйственные вещи.

Я шёл не спеша по центру, заглядывая в каждую секцию по обеим сторонам. Меж стеллажей было пусто. Так я дошёл до двери на другом конце просторного сектора, положил ладонь на ручку и нажал – дверь оказалась открытой тоже. Вошёл в оружейную. Комната была поменьше, и по другую сторону от выхода в островке света я увидел копошащийся на корточках чей-то силуэт. Рядом с ним стоял каменный столб с прикрученной к нему подставкой, в которой пыхтел факел. Его багровый свет освещал посетителя хранилища. Пройдя несколько шагов вперёд, я разглядел его. Это был Илья.

Услышав шаги, поисковик обернулся, посмотрел на меня, потом приподнял брови и спросил ехидным тоном:

— Заблудились, товарищ студент?

Я продолжал молча идти к нему. Для меня отчётливо виднелась тема нашего разговора, но вот я не мог ухватиться мыслями за то, с чего бы его начать. Некоторое время я молча стоял и пялился на поисковика. Илья смотрел на меня в ответ, явно ожидая моих слов, но когда их не услышал, развернулся ко мне ещё больше, с подозрением косясь на меня.

— Нет, я искал тебя, — наконец, решившись, ответил я. — Хотел поговорить с тобой.

Илья снова приподнял брови, отвернулся и продолжил копошиться в рюкзаке.

— Ух ты.

— Я хотел тебя спросить о второй группе, которая с вами отправилась вчера утром на вылазку, — я подошёл ближе, смотря на поисковика сверху вниз.

— Да, помню такую, — отозвался Илья, не оборачиваясь.

— Но ночью вы вернулись одни, без второй группы. Почему?

— Ну, так получилось. — Вздохнув, ответил поисковик, а потом встал. В руках у него были две палки. Одну он положил на полку стеллажа, достал оттуда серую тряпку и начал её наматывать на вторую.

— Я не думаю, что это просто задержка… — пробуя каждое слово на вкус, произнёс я спустя некоторое время. — Их же до сих пор нет. Той группы, я имею в виду. Она не вернулась.

— А ты хорошо проверял? — Илья посмотрел на меня.

— Да, — ответил я, но потом одёрнул себя, догадавшись, что поисковик просто решил поиздеваться надо мной. — Что случилось? Почему вы не вернулись все вместе? — спросил я уже раздражённо.

Илья не ответил. Молча наматывал отрезанный кусок ткани на деревяшку и даже не смотрел в мою сторону. Потом, закончив, положил факел на полку, оторвал двумя короткими движениями ещё ткани и принялся наматывать её на другую палку. Я понял, что поисковик решил проигнорировать мой вопрос и это меня начало раздражать ещё сильней. Я шагнул к нему, вперившись глазами в его лицо.

— Ответь!

— Слушай, пацан, тебе не кажется, что ты начал задавать слишком много вопросов? — спросил Илья пониженным тоном, в котором зазвучали нотки угрозы. Поисковик стрельнул в меня суровым, почти волчьим, взглядом.

— Я просто хочу знать, что произошло, — стараясь не сдавать позиции, ответил я, но голос мой на некоторых словах неуверенно сорвался.

— Зачем тебе это знать? — Илья отвернулся, продолжая делать факел.

— Да потому что там мой друг! — не выдержав, возмущённо ответил я. — Второй отряд не вернулся после вылазки, и вы тут что-то скрываете ото всех. Я это чувствую. Что-то случилось, о чём вы не хотите говорить. А я хочу знать правду!

— Правду? А зачем тебе эта правда? — кинув смастерённый факел на полку, Илья повернулся ко мне, посмотрел прямо в глаза. Хранилище было погружено во мрак, и взору поддавались только рядом стоящие стеллажи с обеих сторон. Прикрепленный к столбу факел выуживал их из мрака, но его света было недостаточно, и половина лица поисковика оказалась скрыта в тени, отчего оно налилось таинственностью.

Поисковик смотрел на меня испытующе. Я чуть сглотнул, но вытерпел этот суровый взгляд.

— Потому что это касается и меня, и всех нас, — ответил я. — Я уверен, что пропажу скоро заметят все. Тогда вопросов точно будет не избежать.

— Ну, вот тогда на них и будут даны ответы, какие надо, но не сейчас. Всему своё время. — Илья юркнул в тень, поднял с пола свой рюкзак, закрыл и просунул его на нижнюю полку.

Его ответ немного обескуражил меня. Я понимал, что он ничего мне не скажет, но что-то заставляло меня не отступать назад.

— Они пропали, верно? — спустя минуту спросил я.

Илья выпрямился, стоя ко мне спиной, смотря куда-то во мрак впереди себя.

— На вас кто-то напал? Вы с чем-то там столкнулись? — продолжал я.

Поисковик не отвечал. В наступившей тишине я слышал, как срывается его дыхание с ноздрей.

— Что там произошло?

— Слушай, — Илья резко обернулся, сделал шаг ко мне и посмотрел мне в глаза сверху вниз. Он был на пол головы выше меня, — за этими стенами находится гиблое место. Кругом. Везде. Мёртвая земля, мёртвые строения, даже воздух неживой. И ничего там нет, кроме всего этого. Правду хочешь знать? А ты уверен, что ты с этой правдой сможешь спать потом, есть, у костерка греться? Не нужно допытываться до этой правды. Вы находитесь здесь, у вас есть своя работа, а у нас своя. Мы её выполняем, как вы свою, и эта кооперация продлевает нам наши дни. Поэтому, не нужно пытаться что-то разнюхивать, выискивать. Нужно заниматься своими делами и не отвлекаться на стороннее, тогда мы проживём подольше.

Его тёмные глаза пронзили меня, как ножи, и я немного опешил. На мгновение в хранилище наступила тишина, но потом поисковик добавил:

— Так что, завязывай играть в Шерлока Холмса, пацан. Прекращай своё бессмысленное расследование и не трать время попросту. Каждый занимается своим делом и не лезет в дела других, ясно?

Вдруг за его спиной раздался приглушённый стеной шорох. Илья обернулся, всмотрелся в темноту. Я выглянул из-за него, и мы вдвоём притаились, прислушались. Даже дыхание ослабили. Через какое-то время из запертой подсобки по другую от нас сторону раздался гулкий звук падения – что-то увесистое и габаритное рухнуло на пол. Илья машинально схватил лежавший на полке справа автомат, вытащил магазин, посмотрел, потом вставил снова, снял с предохранителя и передёрнул затвор. За дверью вновь раздался приглушённый шум. Поисковик медленно двинулся к ней, выставив дуло автомата вперёд, и скрылся в темноте. Я застыл на месте, прислушиваясь. Темнота впереди, хоть глаз выколи. Но шум стих, как и стихли шаги поисковика. И не было его минуту, потом ещё одну, и ещё. Я подождал, переминаясь с ноги на ногу, а когда уже не выдержал, потянул руку к висячему факелу. Но тут поисковик вернулся, выйдя из мрака.

— Крыса, наверное, — сказал Илья.

И внезапно, разрывая тишину и вливаясь в наши уши, раздался трещащий голос из динамика, скрывшегося где-то в углу помещения. Шум охватил собой всё хранилище, и я от неожиданности и его резкости зажмурился, прикрывая свои уши.

«Внимание, пожарная тревога. Немедленно покиньте опасную зону. Внимание, пожарная тревога…», — с треском крутился на повторе громкий женский голос. Поисковик поднял голову, посмотрев в тёмный потолок, а после взглянул на меня. Убрав руки от ушей, я начал озираться по сторонам. Илья взял ещё один автомат, здоровее того, что был у него, и протянул мне. Я посмотрел на него, потом на вытянутую руку, в которой поисковик держал оружие, и принял махину с длинным прикладом в свои руки.

Ни говоря ни слова, Илья двинулся к выходу. Какое-то время я стоял на месте, глядя удаляющемуся между стеллажей переднего хранилища поисковику в спину, а потом пошёл следом за ним.

Голос в динамике не переставал вещать: «Внимание, пожарная тревога. Немедленно покиньте опасную зону».

И это значило только одно.