2028

Глава 9. Мрак и прозрение.

Я медленно повернулся на спину и открыл глаза.

— Ну что, проснулся? — раздался голос Григория.

— И тебе доброе утро.

Я поднялся на матрасе и почесал покрытую рубцами щеку. Видимо, всю ночь пролежал на одном боку, и сейчас на ней красовался красный след от жестковатой подушки.

— Кошмары снились? — спросил Григорий.

Он, видимо, уже давно был на ногах; сидел на Виталькином матрасе, держа свою раскрытую книгу.

— Кошмары? С чего ты взял? — непонимающе посмотрел я на него.

— Ты пол ночи что-то бормотал сквозь сон, просил кого-то остановиться, а потом и вовсе застонал. Я просыпался несколько раз, но тебя будить не стал.

— Если честно, я не помню, что мне снилось.

Я скинул одеяло, обулся и встал на ноги. Несмотря на всё произошедшее, этой ночью мне всё же удалось заснуть, и сейчас чувствовал, что хорошенько выспался. Впервые за долгое время. И, возможно, мне что-то и снилось, но я действительно не помнил, что именно.

Потом прошёлся по комнате, открыл дверь и выглянул наружу. В коридоре было ещё безлюдно.

— Интересно, что сегодня принесут на завтрак? — спросил вслух мой сосед.

— А что вчера приносили?

— Грибы. Утром, в обед и вечером.

— Небогатый рацион, — заключил я.

— Это да, — согласился Григорий.

Я вернулся к своему матрасу и принялся застилать постель. Григорий сидел, скрестив ноги и молча наблюдая за мной. Некоторое время в комнате было молчание, а потом он сказал:

— Это… насчёт вчерашнего разговора…

— Что? — заправив постель, я обернулся и посмотрел на него.

Студент взглянул на меня, закрыв книгу и положив её на колени. Он смотрел мне прямо в глаза, видимо, желая что-то сказать, но потом одернул себя и проговорил:

— А, ничего важного.

— Точно? — недоверчиво спросил я, внимательнее присматриваясь к нему.

— Да, действительно ничего важного.

— Ну ладно. — Я взглянул на заделанное окно, потом прошёлся по комнате, остановился возле тумбочки и достал оттуда бокал. Через некоторое время в моей голове возник один вопрос. — Слушай, мне вот интересно, как ты пробрался в хранилище-то? Доступ туда разрешён только поисковикам и дозорным.

— Ну… — Григорий затянул, опустив глаза и покрутив книгу в руках.

Я ждал, что он ответит. Стоял возле тумбочки с кружкой в руке и следил за ним. Тот словно был застигнут врасплох и не знал, что ответить.

— Ладно, не хочешь, не говори. Просто стало интересно.

Я уже собирался выйти наружу, как на выходе меня остановил его ответ:

— Тени мне помогли…

Услышав это, я впал в ступор. Обернулся и посмотрел на Григория, не веря своим ушам. И в этот момент, когда я собирался попросить его уточнить то, что он только что сказал, из коридора раздался дикий испуганный крик, срывающийся в протяжный визг. Я тут же выскочил наружу и осмотрелся. В коридор из открытых дверей повылезали и другие студенты, непонимающе озираясь по сторонам. Крик снова разлетелся по всему этажу и я понял, что орали со стороны лестничной площадки. Там я увидел девушку, которая как-то странно присела на пол, возле застеклённых дверей, спиной к коридору. Я тот час побежал туда вместе с несколькими студентами.

На лестничной площадке сидела Саша: всхлипывая влажным носом, закрывая руками свой рот, из которого срывалось прерывистое дыхание. Её широко раскрытые, влажные от слёз и горящие испугом глаза смотрели вперёд – на лежащее возле ступеней тело студентки. Оно было расположено поперёк прохода к лестнице, практически на границе, где начиналась первая ступень. Одна рука спала на неё, а вторая лежала на груди, жадно впиваясь в неё пальцами. Но грудь не вздымалась, а сама девушка лежала спокойно, вытянуто. Я осторожно сделал пол шага к ней, осторожно осмотрел её. Лицо девушки отпечатало судорогой гримасу неистового ужаса, а голубые глаза, неестественно широко раскрытые, чуть не вылезали из своих орбит. Рот её был приоткрыт, чуть искривлён; губы словно пытались выдавить какой-то звук, или сказать что-либо, но только лишь застыли. Лишённые тепла, бледные, и уже понемногу синеющие.

Студентка была мертва.

У лестницы образовалось столпотворение: прибежавшие на крик студенты обступили Сашу полукругом, косились на лежащее тело, и вскоре площадка наполнилась непрекращающимся перешёптыванием. Саша тем временем немного успокоилась, опустила руку вниз и заплаканными глазами осматривала тело. Её плечи слабо вздрагивали на каждом вздохе, но девушка пыталась сейчас контролировать себя.

Со стороны лестницы раздались спешные, гулкие звуки шагов. Кто-то спускался, почти сорвавшись в бег.

— Что случилось?! — донеслось ещё за поворотом на лестничном пролёте. Потом показался Егор. Парень резво спускался. — Я услышал крик.

Он резко замер на последних ступенях, держась за поручни, а глаза его устремились вниз – туда, где лежала мёртвая. Некоторое время он молча смотрел на неё, видимо, не до конца понимая, что видит, а потом смог всё же осознать. Парень, вежливо отодвинув стоящего перед ним за плечо, подошёл к телу и опустился на колено. Он приложил палец к её шее, ощупывая пульс. Просидел так некоторое время, потом медленно отвёл руку. Не спуская глаз с тела, поднялся и обратился к кому-то из сгустившейся толпы:

— Найди Виктора Петровича и ректора. Срочно.

Один из студентов медленно обошёл столпотворение и, поднимаясь по лестнице, всё смотрел на лежащее тело, чуть не споткнулся о ступень, потом ускорил шаг и скрылся. Егор подошёл к Саше и помог ей подняться. Девушка пребывала в шоке и плохо стояла на ногах. Парень держал её под руку и попытался увести отсюда, но Саша безмолвно сопротивлялась.

— Пойдём, пойдём — тихо проговорил Егор. — Не нужно.

Он увёл её, а толпа осталась на месте. Я молча смотрел на тело девушки, на её неестественный страх на лице – на тот ужас, который застыл на нём. Кожа была бледноватой, но всё же ещё оставались какие-то проблески тускнеющих жизненных красок на ней. Видимо, девушка умерла не так давно. Может, ночью, может, ранним утром. Студенты перешёптывались между собой, и кто-то из толпы проговорил:

— Вот, вот до чего дошло… Не нормально, совершенно не нормально. Посмотрите на эти глаза… Там ведь настоящий ужас, в глазах её… в мёртвых.

— Да тише ты. Не нагнетай, — недовольно буркнул ему кто-то в ответ.

— Сколько ещё должно пройти времени, чтобы все наконец поняли и осознали – здесь творится какая-то чертовщина. Непонятное что-то. И оно вот – убивать может, — тем временем продолжал тот.

— Да замолкни! — зашипел сквозь стиснутые зубы один из студентов. Расталкивая перед собой людей, он добрался до говорящего и схватил его за шкирку. — Заткнись, на хрен!

— Успокойтесь! Вы оба! — вмешался третий, пытаясь отцепить обозлившегося от испуганного. Сделать это оказалось не так просто: студент буквально впился пальцами в воротник рубашки и она чуть было не порвалась, когда того пытались оттащить.

— Он прав… Девушка умерла от страха, — сказала одна из студенток.

— Мы толком не знаем, от чего она умерла, — ответил кто-то ещё.

— А что тут знать-то? И так всё ясно. Тут уже ночью ходить стрёмно, днём-то ещё куда не шло, а вот ночью и в сортир не вылезешь. Запираешься в аудитории и терпишь до утра. Видать, эта не дотерпела.

— Свели её… Свели её, видимо, кошмары. И нас здесь тоже всех сведут скоро…

Я молча стоял в толпе, а вокруг меня было столько слов, столько голосов, столько страха: он окружал меня, словно зажимая в тиски. Рядом стоящие студенты показались мне окаменевшими статуями, которые прижимались ко мне, пытались сдавить. И только их испуганные голоса хоть немного рассеивали это ощущение.

Спустя некоторое время вниз спустились Виктор Петрович, Андрей Скворцов, ректор и ещё несколько человек из профессуры. Они потребовали всем студентам разойтись, но все делали это с большой неохотой. Когда прибывшие окружили тело, тем самым закрывая его собой от многочисленных глаз, толпа стала рассасываться оживлённее. Кто-то продолжал недовольно бурчать под нос, а некоторые из девушек заплакали.

Я вернулся в свою аудиторию, угрюмо поставил бокал на тумбочку да так и замер возле неё, пронизывая взглядом пол под ногами. Григорий присмотрелся ко мне и через некоторое время спросил:

— Что там случилось?

— Девушка умерла, — безучастно ответил я.

Студент не произнёс ни слова. Он отвернулся, смотря на стену, да так и просидел некоторое время, пока я не открыл тумбочку и не поставил бокал обратно. Жажда как-то улетучилась сама собой.

— Жаль её, — наконец сказал Григорий.

Я прошёл по комнате и сел на свой матрас. Оба сейчас были погружены в себя и смотрели, кто куда. Сидели долго, в молчании, а из-за приоткрытой двери доносились осторожные шаги и приглушённые голоса. Видимо, никто не хотел возвращаться в аудитории, и все сейчас находились в коридоре, держась группой. Всем было страшно.

— Как думаешь, что она увидела? — спустя некоторое время наконец спросил Григорий.

— Думаю, то, что её и убило. И это последнее, что она увидела в своей жизни, — угрюмо ответил я, но через минуту вдруг спросил: — А с чего ты взял, что она что-то увидела перед тем, как умереть? Я ведь не сказал ничего про это.

— Там говорят, — Григорий кивнул на дверь. — Про глаза говорят, про застывший страх на её лице.

Я посмотрел на выход. Углубившись в себя, я вовсе перестал разбирать доносившиеся слова и голоса снаружи. Все они сейчас слились для меня в единый, монотонный приглушённый шелест, из которого я не мог выудить ничего отдельно взятого.

— Понятно, — сказал я и поднялся.

— Куда ты?

— Пойду выпью.

Расплатившись с парнем, что стоял в этот день за баром, я открыл бутылку и сделал два глотка, не отходя от барной стойки. Потом почувствовал, как внутри всё тает, разжимается; сковавшие мою душу тиски медленно ослабевали. Но они не хотели отступать, они крепко стояли на своём, и я отпил ещё, потом ещё, пытаясь их залить этим дешёвым алкоголем.

Внутри были тиски, а перед глазами – это сведённое судорогой лицо мёртвой девушки. Сейчас, где бы я не находился, говорили только об этом. Все невзгоды и проблемы, смертельная опасность, исходящая из глубин туманного царства, – всё ушло на второй план в этот момент. У всех в мыслях была только она – студентка, лежащая пластом возле лестницы.

К барной стойке подошёл Егор. Попросив бармена достать из холодильника слабоалкогольный лимонад, он положил свой талончик на стойку, а потом скрестил руки и облокотился на неё, опустошённо и угрюмо смотря в пустоту перед собой. Меня он, видимо, не заметил, или же просто не хотел ничего говорить.

— Куда её унесли? — спросил я, оборачиваясь к нему лицом.

— Пока в подвал, под вестибюль. Оставили там. Положили на стол и накрыли покрывалом, — безучастно ответил он, не поворачиваясь.

Я замолчал, вновь развернулся и тоже облокотился на барную стойку.

— Дьявол… — буркнул я. — Вот тебе и доброе утро.

— И не говори, — ответил Егор.

Когда бармен поставил бутылку, тот моментально откупорил её и начал жадно пить, практически без остановки. Когда он осушил бутылку до половины, то поставил её на стойку и звонко отрыгнул.

— Виктор Петрович говорит что-то по этому поводу?

— Нет, — сдержав новую отрыжку, сказал Егор. — Он и сам не понимает ничего.

— Как думаешь, из-за чего она?...

— Откуда я знаю? Следов никаких нет. Только это странное её выражение на лице. Хотя, Саша говорила, что у неё были проблемы с сердцем.

— Саша? А она откуда знала её?

— Это её соседка. Была.

Я снова замолчал. Мысль о том, что девушка умерла от внезапного сердечного приступа, казалась мне самой адекватной по сравнению с разными домыслами и откровенной мистикой, которыми сыпались то тут, то там. Одни полагали, что её убили сами кошмары; другие считали, что девушка случайно упала и разбила голову, хотя факт того, что вокруг не было никаких следов крови, сразу отбрасывал эту версию; а третьи верили в то, что девушка решила покончить жизнь самоубийством и наглоталась таблеток – опять-таки из-за постоянных кошмаров. И только один был уверен: девушка могла умереть от того, что увидела нечто ужасное. И этот студент сейчас находился под присмотром в моей аудитории.

Раздумывая обо всём этом, я пришёл к выводу, что её смерть не является случайным событием. Она вписывается в рамки всего, что происходит. В своих размышлениях я устанавливал её связь со всем, что случилось за последнее время. И, возможно, более точные детали могут обрисовать для меня более ясную картину. Мне нужны были дополнительные сведения, и я знал, где мог бы их раздобыть.

— А где сейчас Саша? — спросил я.

— Заперлась у себя, — ответил Егор, снова отпив. — Ни с кем не хочет говорить. У неё сейчас большой шок.

— Мне нужно к ней, — сказал я и уже собирался уходить.

— Я же сказал: она ни с кем не хочет говорить. Заперлась у себя ото всех. Она тебе не откроет.

Я остановился на полушаге, подумал немного, а потом достал из кармана ещё один талон, дал бармену и тот вытащил новую бутылку.

— Думаю, это мне поможет. — И, взяв обе бутылки, я направился в сторону выхода.

— Удачи тебе, — усмехнулся мне вслед Егор.

В жёлтом коридоре было много людей. Раньше, в дневное время, этот корпус был многолюден всегда, но сейчас все студенты собрались в этой части будто бы специально. Они стояли группами, обсуждали случившийся утром инцидент. Из некоторых уст я услышал, что работа на плантации была на время приостановлена, опять-таки в связи со смертью студентки. Правда, я не очень хорошо понимал смысл этого, но вдаваться в размышления не стал. И так голова была забита разными мыслями.

Я быстро добрался до корпуса, в котором жила Саша. Однако я не имел понятия, в какой из аудиторий она находится. Здесь было пусто, на втором этаже этого корпуса. Я стоял посреди коридора, смотрел на двери и думал уже начать стучать в каждую, как бы глупо это не выглядело со стороны, но внезапно одна из них открылась, и в коридор вышел парень. Я спросил у него, где живёт девушка. Похоже, все проживающие в этой части здания знали друг друга очень хорошо. Парень мне указал на нужную дверь и ушёл.

Простояв некоторое время возле неё, я вздохнул и постучался. Подождал немного, пока с той стороны мне не ответят. Но ответа не последовало; за дверью стояла тишина. Я постучался снова, надеясь услышать за дверью приближающиеся шаги, но в итоге не услышал и этого. Простоял где-то минуту, и тогда решил постучать в третий раз, более настойчиво. И только тогда из аудитории раздался приглушённый, тихий Сашин голосок с неприветливым тоном:

— Уходите.

— Саша, это Павел. Я пришёл поговорить с тобой. Можешь открыть?

Я стоял и прислушивался, повернувшись ухом. Долгое время за дверью висело молчание, но потом девушка отозвалась:

— Уходи, мне сейчас не до разговоров.

У неё был хоть и подавленный, но весьма настойчивый тон. Я отошёл на несколько шагов, думая, как поступить. Уйти я не мог – что-то заставляло меня остаться здесь. Какое-то внутреннее чувство, будто всё это было необходимо. Я вернулся к двери, встал близко к ней и сказал:

— Послушай, я хотел поговорить с тобой о твоей подруге. Знаю, тебе сейчас тяжело, но это очень важно. Не для меня, а важно для всех.

Я не думал о том, что говорить, слова сами лезли из меня. В этот момент я лишь старался не перегнуть палку, чтобы девушка, не выдержав, не послала меня в грубой форме. Я не замечал за Сашей подобного. Она всегда была открытой девушкой, но я знал, что она чувствует в этот момент, и поэтому не был уверен, что не нарвусь на грубость с её стороны. Пусть даже в самом безобидном виде.

Но Саша мне спокойно ответила:

— Извини, но я не в состоянии разговаривать. Мне надо побыть одной.

Я отошёл от двери, встал посреди комнаты и молча смотрел вдаль. Коридор продольным прямоугольником уходил в центральный корпус. Слабо освещённый, находящийся в сумраке, он напоминал мне тёмный туннель, в конце которого было, хоть и слабое, но какое-то свечение.

Снова подойдя к двери, я сказал:

— Я думаю, в её смерти виновато не её слабое сердце, и не кошмары. Я думаю, она что-то увидела…

За дверью какое-то время стояла тишина, и хоть до этого я слышал слабые всхлипывания девушки, в это мгновение затихли и они. А потом раздались приближающиеся шаги, прозвучал щелчок замочной скважины и дверь открылась. Саша стояла в проходе: осунувшаяся, заплаканная. Увидев её, я невольно сглотнул и сейчас сильно пожалел о своей настойчивости. Но отступать было уже поздно.

— Я пришёл не с пустыми руками, — сказал я, протягивая вперёд руку с бутылкой.

Девушка без слов развернулась и шагнула вглубь аудитории, оставив дверь открытой. Я зашёл следом, закрыл дверь и осмотрелся. Их просторная аудитория имела определённый фасон: на окнах висели лиловые занавески, полки были заставлены различными цветами, а на стене слева висели приклеенные скотчем альбомные листы с различными рисунками. Проходя мимо них, я внимательно изучал эту карандашную живопись, и моё внимание остановилось на изображении мутанта – того самого, которого я подстрелил тогда в хранилище.

— Это её рисунок. Последний, — сказала девушка, всё это время молча наблюдавшая за мной, сидя на своём матрасе.

Я подошёл к ней и протянул бутылку. Поблагодарив меня, Саша взяла её и открыла, но выпила не сразу, а какое-то время сидела с ней в руках и смотрела куда-то в сторону.

— Могу я куда-нибудь присесть? — спросил я.

— Садись на матрас, всё равно он теперь пустой.

Я присел напротив неё. Саша сделала глоток, потом опустила бутылку к ногам и спросила:

— Что ты имеешь в виду?

— Девушка умерла от испуга, это видно сразу, но я думаю, причина её смерти кроется не в кошмарах. Скажи, ты за ней не замечала чего-то странного? Особенно в последнее время?

Саша усмехнулась.

— Это уже больше похоже на взятие показаний.

— Прости. Я не хочу играть в детектива, но буду задавать вопросы, как могу. Мне важно, чтобы ты на них отвечала, — сказал я, а сам не сводил с неё глаз.

— Она была странной сама по себе. Не такой, как другие мои подруги. У неё то их не было, она почти всегда держалась особнячком. Даже во время учёбы: на тусовках не присутствовала, во всех университетских движухах не участвовала. Была замкнутой, в общем.

— Как же вы познакомились?

— На втором курсе она перевелась к нам. Мы с ней как-то готовили в паре ответ на семинар, ну и с тех пор начали общаться. А потом сдружились. У неё был талант к рисованию, я и сама любила это дело, но не имела каких-то особых навыков. Она меня немного учила, и вот, — Саша окинула взором висячие на стенах рисунки. — сбылась моя мечта: соорудили свою собственную галерею.

Я ещё раз посмотрел на альбомные листки за собой.

— У тебя тоже есть талант, — сказал я потом. — Ты неплохо рисуешь.

— Спасибо, — тускло улыбнулась девушка.

— Что-нибудь изменилось в ней за эти последние дни?

— Да… — Саша вдруг замолчала, её взгляд замер на какой-то точке в стороне. Подогнув ноги под себя, она продолжила: — Она мне говорила о том, что в коридорах по ночам как-то неуютно. Словно кто-то постоянно смотрит на тебя из темноты. Сначала я считала, что она решила просто пощекотать мне нервишки. Любила она это делать, часто перед сном мне страшилки всякие рассказывала, из-за которых я уснуть не могла. А потом я заметила, что она всё реже выходит наружу, в туалет, например. Я ночью выходила всегда спокойно, а она отказывалась, хотя, я понимала это, иногда ей было невмоготу терпеть. Тогда я решила, что после той атаки этих существ она просто боится. Я сопровождала её. Но потом она вовсе забивалась в угол.

— В каком смысле?

Саша отпила немного, вытерла губы, посмотрела в пол и сказала:

— Один раз, позавчера, мы вышли в туалет ночью. У нас здесь коридор освещён плохо, но у туалета стол стоит с керосинкой. Я зашла после неё в туалет, а когда вышла, она схватила меня и давай тащить обратно в аудиторию. Да прям так вцепилась, грубой такой хваткой. Я пыталась выяснить, в чём дело, но только когда мы заперли дверь на ключ, как она того настойчиво требовала, она сказала, что пока меня не было, она увидела что-то странное. Её тень как-то не так себя вела, будто бы шевелилась по своей собственной воле, а потом начала смещаться в сторону. Я вышла как раз в тот момент, когда она уже хотела закричать, но она молча схватила меня и мы забежали внутрь. Вот тогда я и поняла, что она боится, но не того, что снаружи, а того, что здесь, внутри.

Потом девушка замолчала. Мы сидели в тишине какое-то время. Саша опустошила бутылку почти полностью, а я свою, наполовину полную, держал в руке.

— А ты ничего не замечала? Не видела? Может, чувствовала что-то?

— Только эти непонятные сны. Ты спросил меня тогда, что мне снится. Я не ответила, потому что думала, что ты можешь посчитать меня ненормальной. А сейчас я даже и не знаю, что по всему этому поводу думать. Но, знаешь, порой мне казалось, когда я возвращалась с дневной смены поздно вечером, что за мной кто-то идет по пятам. Я останавливалась, оборачивалась, никого не было. Но стоило мне вновь пойти, как это ощущение опять появлялось. Я уже подумала, что схожу с ума. Молчала об этом, тем более когда узнала, что один из студентов пытался сбежать. И какое наказание назначили для него.

— Да уж, ситуация конечно была тогда… И, кстати, тот студент сейчас живет со мной, — сказал я.

— Серьёзно? — удивилась Саша. — А он не говорил, зачем он это сделал?

— Из-за того же, из-за чего многие здесь теряют самообладание. Но почему-то большинству только снятся кошмары, хотя я не знаю, может и ещё кто-то что-то видит, но умалчивает об этом. Но вот мой новый сосед, Григорием его зовут, говорит, что видел живые тени. Поэтому решил сбежать.

— Живые тени… — повторила Саша это слово, как бы смакуя. — Аня их тоже видела. Один раз. Тогда, у туалета. Я ей не поверила, а сегодня её не стало…

— Если она видела что-то подобное, то наверняка это как-то связывает её с Григорием. Ну, и со мной тоже, — сказал я.

— С тобой? — непонимающе посмотрела на меня девушка.

Я вздохнул, не знал, стоит ли рассказывать обо всём, что мне пришлось пережить за эти несколько дней. Но мы сидели вдвоем, уединившись ото всех, и вокруг нас образовалась очень интимная, тайная обстановка. И мне казалось, что мы могли бы рассказать друг другу о самом сокровенном. И я рассказал.

Я поведал ей обо всём: о своих кошмарах, о том, что встретился с тенью на четвёртом этаже, и о вчерашнем тоже. Саша слушала меня, а глаза её заворожённо просверливали меня насквозь. Когда я окончил, то посмотрел на неё, на её реакцию. Лицо девушки на какое-то время померкло в глубокой задумчивости, и по нему плавно плясали отбрасываемые горящей на столе свечой багровые пятна. Погружённая наполовину во мрак комнаты, она молчала. Потом, посмотрев на меня, сказала:

— Знаешь, если бы ты мне рассказал всё это дней пять назад, я бы сочла тебя сумасшедшим. Но я тебе верю. Наверное, не потому, что и сама считаю, что со мной что-то не так. Мне казалось, мы все сходим с ума: постоянно одни эти разговоры о кошмарах. Но я послушала тебя и сейчас думаю вот о чём: не может одно и то же происходить одновременно с разными людьми. Это уже не сумасшествие, это что-то реальное… То, что существует на самом деле.

Она вновь замолчала, опустив взгляд вниз и задумавшись.

— Но вот что это такое…

— Я и сам не знаю, — сказал я, отпив немного из бутылки. — Но могу сказать наверняка: эта чертовщина может довести до сумасшествия, или даже убить…

Я замолчал, а девушка посмотрела на меня. В тёплом свете свечи её голубые глаза заблестели.

— Тогда мы должны что-то сделать, — проговорила она, всё также смотря на меня этими зажжёнными глазами. — Как-то это остановить. А иначе...

Сейчас от её потускневшего лица не осталось и следа: оно приобрело какой-то горящий оттенок, излучающий некую энергию, пронизывающую всё нутро. Я посмотрел на неё, на её освещённое багровым отсветом лицо, и увидел в нём что-то дьявольское, в этих скулах, подбородке, в этих блестящих глазах. А её каштановые волосы будто озарились собственным пламенем, и на миг мне показалось, что Саша изменилась в своём облике: сейчас передо мной словно сидела ведьма из очень древних времён, чья мощная сила способна подчинить любого. И от этого мне стало как-то страшно. Но спустя некоторое время всё прошло. Я встряхнул голову, потом сделал ещё глоток.

— Всё хорошо? — спросила девушка, непонимающе посмотрев на меня.

— Знаешь, мне сейчас показалось, что ты ведьма, — ответил я.

Саша непонимающе мотнула головой, а потом слабо улыбнулась. Улыбка перелилась в тихий и короткий смешок. Она посмотрела на свою бутылку и немного огорчилась. Я понял это и протянул ей свою.

— Возьми мою, я больше не хочу.

— Спасибо, — она приняла её. — И за бутылку тоже.

— А за что ещё?

— За то, что пришёл и остался, даже когда я тебя не впускала. И за то, что позволил мне высказаться. Ну и за то, что сам мне всё рассказал. Мне теперь как-то легче стало. Я не знала, в чём дело, а когда обнаружила свою подругу мёртвой сегодня утром, то вовсе потерялась.

— Не знаешь, где она была?

— Нет, — мотнула она головой. — Я проснулась сегодня ночью от её возни. Она что-то искала. Я спросила, почему она не спит. Она мне сказала, что ей нужно выйти. Мне очень хотелось спать, поэтому я уснула, а когда проснулась, то не обнаружила её. Ума не приложу, куда она ушла в эту ночь и зачем, только теперь это неизвестно.

Я задумался над её словами. Картина постепенно выстраивалась в моей голове. Сейчас всё, что происходит, не является чем-то случайным. Это часть одного большого, медленно текучего процесса. Все происшествия, все события, которые произошли – всё это, хоть и криво, но выстраивается в определённую линию. И я был уверен, почему-то нутром чувствовал это, что может произойти что-то ещё, в самое ближайшее время. Непонятное чувство неутомимо поглощало меня. И если раньше я мог списать это на паранойю, то теперь был убеждён в действительности этой взаимосвязи.

— Ты права, нужно что-то делать. — Я поднялся, как-то даже уверенно. Девушка посмотрела на меня снизу вверх.

— У тебя есть идеи?

— Пока нет. Но нужно поговорить тут кое с кем. Если обрисовать ему всю ситуацию, в том числе связанную с пропажей оружия… Кстати, я его нашел.

— Оружие?!

— Да.

— Где?

— Было спрятано в одной из аудиторий. Но проблема в том, что оно снова исчезло. Когда я гнался за своим «приведением», кто-то зашел туда и вынес его. Не думаю, что это как-то связано между собой, да и оружие не могло бы испариться само по себе, но всё это выглядит очень странно.

— Тебе нужно рассказать всё Виктору Петровичу, — Саша встала тоже.

— И это будет выглядеть, как бредни полоумного, — ответил я. — Ты сама знаешь, что с таким к этому человеку лучше не подходить.

— Но другого выбора нет. Если до сегодняшней ночи вор не сдастся с поличным, то они организуют комендантский час. Тем более теперь у них есть ещё одна причина для этого…

Мы замолчали, стоя друг перед другом, оба задумались.

— А если они введут его… — проговорила Саша и посмотрела на меня медленно расширяющимися глазами. — Если запрут всех нас по аудиториям… Ты понимаешь, что может произойти?

Я отрицательно мотнул головой.

— Кошмары… Многие справляются с ними, только если находятся в каком-либо обществе. Если всех друг от друга отрезать, то это может спровоцировать нечто страшное…

— Например?

— Например – самоубийства…

Саша сама испугалась того, о чём подумала. Но это чувство передалось и мне. В её словах был смысл: если закрыть всех студентов в аудиториях перед наступлением ночи, то постепенно многие будут сходить с ума, и результатом этого могут стать летальные последствия. Волна смертей прокатится по этажам нашего университета, и после этого ситуация может уже полностью выйти из-под контроля.

Саша была права: необходимо всеми силами убедить Виктора Петровича не предпринимать подобных мер. Сделать это будет довольно сложно.

— Хорошо. Тогда я пошёл к нему. Постараюсь поговорить с ним.

И я тут же направился в сторону выхода, но девушка остановила меня.

— А мне что делать? — в её глазах и голосе я увидел воодушевление. Она оживилась, и от неё снова полилась та энергия, которая всегда окружала её.

— Постарайся пока расспросить у других, видит ли кто-то что-либо странное. Тени, духов, всё что угодно. Нужно выискать таких прежде, чем они совершат что-то непоправимое.

— Хорошо, — кивнула девушка. Я развернулся и направился к двери. И только я открыл её, за моей спиной вновь раздался её голос. — Паш, ты молодец, что пытаешься разобраться. Когда общество поражено болезнью, нужен тот, кто вылечит его. Но одному очень сложно справиться с этим, груз ответственности может быть слишком велик. Ты можешь положиться на меня, я буду помогать тебе.

Я улыбнулся, молча кивнул ей в ответ, после чего вышел из аудитории.

Теперь я точно был уверен в том, что всё это каким-то образом взаимосвязано друг с другом. А начало своё этот постепенно растущий снежный ком берёт с того дня, как не вернулась вторая группа поисковиков. Сейчас я не сомневаюсь в том, что все её члены мертвы; что Виталик, мой друг, мёртв. Ведь неспроста в последнее время меня терзают видения; неспроста вчера ночью буквально воочию он явился ко мне – он хотел мне что-то сказать, указать на что-то важное. И, возможно, это что-то может являться первопричиной всего того, что происходит с нами.

Можно ли все эти кошмары и привидения списать на обычное сумасшествие, пропитавшее собой эти стены? Ведь все события словно вытекают одно из другого, все они достаточно реальны и имеют собственную логику: пропажа отряда и мощная атака мутантов, последующая за этим; попытка Григория к бегству и кража оружия; смерть несчастной студентки, которая связывает всё это прочными нитями. И наконец – появление кошмаров именно в это время. Вчера я думал, что мы сходим с ума, стараясь закрыть глаза на попытки узреть корень всей этой проблемы, но сегодняшнее несчастье словно завело мой механизм по новой: повернуло ключик, и пружина вновь пришла в действие, толкая меня вперёд, к решению этой головоломки.

Возможно, здесь кроется что-то иное, что-то в настоящий момент непостижимое для нас всех. И теперь необходимо это выяснить: не только для того, чтобы избавиться от своих страхов, но и, возможно, чтобы всем нам спастись в итоге.

Мои ноги будто сами вели меня к караулке, как тогда – к хранилищу. Я шёл, слепо следуя своей интуиции и был уверен в том, что путь мой является правильным. И сам не заметил, как уже оказался в вестибюле. Здесь обыденно дежурила смена из пяти человек, почти все незнакомые мне имена, кроме Романа. Они окружили костёр, жались к нему поближе, будто бы стараясь согреться от окружающего их холода.

Остановившись возле двери, я подумал, с чего начать? Как всё правильно разъяснить, чтобы мои слова были хотя бы услышаны? Начать со смерти студентки, рассказать о её возможных причинах? Или же сначала рассказать об найденном оружии? Или о всеобъемлющем страхе в целом? Егор предупредил меня о том, что лучше говорить как можно меньше на эту тему, что могут посчитать за свихнувшегося и убрать с поста. Сказать то, что происходит на самом деле – значит, дать повод признать себя сумасшедшим и убрать с дежурства. А ведь каждый человек сейчас на посту – на вес золота. Готов ли я, начав этот разговор откровенно, пойти на это самопожертвование? Будет ли это безответственным поступком в нынешней ситуации?

— Виктор Петрович, можно? — я стоял на входе и ждал.

Охранник сидел за столом, дымя сигаретой и прочищая свой разобранный автомат. Он стрельнул своими серыми глазами на меня, прищурившись от дыма.

— Хотел что-то? — проговорил он с сигаретой во рту.

— Поговорить хотел с вами, — я закрыл дверь и шагнул вперёд, встал перед столом.

— И о чём же? У тебя что, сегодня выходной?

— Да. В общем, о всей ситуации в целом.

Виктор Петрович разглядывал свой автомат, внимательно осмотрел дуло и прочистил его. На меня он взгляда не поднимал.

— Не нужно вводить комендантский час. Это будет большой ошибкой. — Я старался говорить уверенно, ибо внутри себя отчётливо понимал, что бояться сейчас уже не имеет какого-либо смысла. Нужно говорить всё, как есть. — Так вы не найдёте того, кто украл оружие. Да и вообще это мало что решит.

— А с чего ты взял, что подобное является бесполезным?

— Дело не только в пропаже оружия. Сегодняшняя смерть… Девушка умерла не просто так. Она умерла от страха. От того, что она увидела.

— И что же, по-твоему, она увидела, что в итоге на тот свет её отправило?

— Живую тень…

Виктор Петрович положил автомат и косо посмотрел на меня. Его глаза застилал сизый дым. Вынув сигарету, он стряхнул пепел в жестяную банку, а потом снова прикурил. Всё это время в караулке висела неуютная тишина.

— Одного уже такого мы изолировали. Ты тоже напрашиваешься, я смотрю? — проговорил он сухо.

— Думаете, я бы пришёл сюда и стал с вами разговаривать в таком случае?

— Кто вас знает.

— Нас?

— Да. Сумасшедших.

— И как долго вы будете записывать каждого, кто говорит об этом, в сумасшедшие?

— Пока таких здесь больше не останется. — Виктор Петрович вновь взялся за свой автомат и начал его чистить. — У нас тут запасы на исходе, чёрт знает когда могут снова полезть эти твари. Положение, скажем так, осадное. Чтобы воспрепятствовать дестабилизации, будем действовать жёстко.

— И тогда у вас выйдет из-под контроля вся ситуация! — не выдержал я.

— Голос мне тут не повышай! За твои слова тебя бы тоже следовало запереть да под присмотр. Но ты у нас уже стрелянный воробей, так сказать. За тебя поручились, как за надёжного человека. Поэтому, не ходи по острию ножа.

— Ещё раз прошу Вас: не предпринимайте этих шагов, ведь вы даже не пытаетесь понять, что происходит! — Я шагнул к столу и облокотился на него руками. — Вы смотрите на тех, кто сейчас в вестибюле сидит? На всех студентов на этажах, в коворкинге? Видите их глаза? Слышите, о чём они шепчутся? Все они поражены страхом, сильным страхом. Кошмары преследуют буквально каждого. Кто-то пока держится, пока что. Но у некоторых уже начинают сдавать нервы. Думаете, оружие украли по какой-то иной причине? Нет! Это связано с этим. А смерть девушки, думаете, чистая случайность?

— Как я слышал, у неё было больное сердце, — равнодушно ответил Виктор Петрович, не поднимая на меня взгляда.

— Да, но не оно стало причиной. Причина в том, что та девушка умерла от внезапного шока, от страха, её сердце поэтому и не выдержало. Она увидела то, что другие только чувствуют. Но не только она видела её.

— Да-да, ещё тот, Григорий кажется? — таким же тоном ответил охранник.

— И не только он. Возможно, кто-то ещё молчит, боится признаться, ведь вы тогда сделаете из него заключённого. Но я не боюсь. Я её тоже видел.

— Да? Ну и скажи мне, как она выглядит? Тень эта ваша? — Виктор Петрович снова отложил автомат, потушил сигарету и выдохнул плотный дым, после чего, откинувшись назад и скрестив руки на груди, пристально посмотрел на меня.

— Как что-то… безликое. Как человек она выглядит, но сделанный из тьмы… из тени. Сложно описать, по памяти как-то воспроизвести. Такое невозможно передать словами.

— Ну вот смотри. Вот тень, — он кивнул на лежащее оружие на столе, — от автомата. Это его тень. Вот моя тень, падает от свечи. Выглядит обычно, неровная, чуть деформированная. Но это моя тень. Есть тень и от самой свечи. Чью же тень боишься ты, этот Григорий и, как ты сам мне говоришь, боялась та девушка?

— То, что Вы перечислили, является отражением чего-либо. Я же говорю о чём-то самостоятельном. Оно способно перемещаться в пространстве и как-то воздействовать на нас всех.

— Тогда вот тебе ещё один вопрос. Предположим, ты видишь эту тень. Является ли она более опасной угрозой, нежели то, что каждый раз выбирается из мглы в попытках позавтракать нами?

Я не ответил на этот вопрос. Виктор Петрович пронизывал меня взглядом.

— Её видишь только ты и твой друг. Узнать у той девушки мы уже не сможем. Но большинство ничего не видят, и я в их числе. Но я вижу более реальную угрозу, а также то, что сейчас мы в наибольшей степени уязвимы вследствие пропажи оружия, — продолжил он спустя некоторое время. — Я вот что тебе скажу, мальчик: я участвовал в нескольких войнах, и на войне мало быть смелым. Нужно ещё научиться совладать с самим собой. Знаешь, некоторые в животных могут превратиться там, а некоторые не выдержать попросту всего того ужаса, что является на войне нормой. И они едут башкой. К ним тоже всякие видения начинают приходить, голоса всякие слышать начинают, товарищей своих павших слышат по ночам. Подобные обстоятельства бьют по мозгам. И я так скажу тебе: я сейчас на новой войне нахожусь, и здесь уже идёт борьба не за чьи-то там погоны и удобные кресла в кабинетах. Здесь уже идёт борьба за наше выживание. Четыре года мы держим оборону, а сейчас натиск стал ещё сильней. Вследствие этого многие не могут выдержать тот страх, что начинает ими же самими и внушаться – страх скорой смерти. Вот и снятся всякие кошмары, видится всякая чепуха. Но всё это плоды воображения, не более.

Виктор Петрович подался вперёд, всё также пристально смотря мне в глаза.

— Но нельзя позволить этому страху проредить наши ряды, сломить как-то. Есть враг реальный, который может лишить жизни, и мы с ним боремся. А все эти кошмары и видения – это то, что вы сами себе внушили. Я уже проходил через это, и скажу тебе: возьми себя в руки, пусть все возьмут себя в руки. Вам же будет лучше.

Он замолчал, вновь откинулся назад, и в комнате на некоторое время воцарилась тишина. Его голос, его взгляд говорили мне о том, что он будет стоять на своём. Даже если всё кругом полетит к чертям. Словно последний солдат, держащий оборону в уже почти захваченной крепости. Солдата мне невозможно было переубедить.

— Больше всего меня волнует пропажа оружия, — сказал он. — И раз такое происходит в тылу, это нужно пресекать, и очень жёстко!

— Вы можете полностью потерять контроль над ситуацией…

— Ничего подобного. Я знаю, как нужно поступить, и я знаю…

Договорить он не успел. Снаружи, за закрытой дверью, раздался чей-то крик. Зовущий и резкий.

— Виктор Петрович! — доносилось со стороны вестибюля. — Сюда! Скорее!

Старый охранник моментально поднялся и в несколько широких шагов дошёл до двери и вышел. Поняв, что разговор окончен и уже вряд ли он может привести к изменениям, я обречённо вышел следом. Но то, что я увидел в вестибюле, чуть не выбило пол из-под моих ног.

Дозорные у костра стояли с поднятыми руками. Со стороны ступеней под прицелом их держало несколько человек, а ещё четверо обступили их, но держа оружие дулами вниз. В центре стоял студент, одетый в чёрную кожанку. На его спине висел рюкзак, заполненный, это было видно даже отсюда, а на поясе свисал респиратор.

Когда мы вышли из караулки, и Виктор Петрович резко остановился, студент в кожанке прекратил говорить и посмотрел на нас. Это был Алекс, и он был вооружён и снаряжён почти так же как поисковик. Их было человек восемь, с ними была одна девушка, которая держалась парня в кожанке. Видимо, Алекс был у них главный. Посмотрев на нас, он с насмешкой в голосе сказал:

— О, какие люди в Голливуде! Виктор Петрович, рад вас увидеть. Мы вас не отвлекаем?

— Какого чёрта вы здесь устроили?!

— Мы ненадолго. Зашли просто попрощаться. Как видите, мы вооружены, и поэтому советую вам за словами своими следить.

— А-а-а-а, теперь всё ясно. — Виктор Петрович усмехнулся, скрестив руки на груди. — Вот и наша «пятая колона» нарисовалась. Что ж, понятно теперь, куда оружие делось, а главное – кто за этим всем стоял.

Я выглядывал из-за его плеча, а сам не мог поверить в то, что видел. Неужели всё это происходит по-настоящему? Я так хотел, чтобы и это тоже было лишь привидением, но, похоже, сегодня моё воображение решило тоже устроить себе выходной.

— А нужно было уметь слушать, Виктор Петрович. — Алекс прошёл вперёд, оставляя дозорных позади себя. Он был уверен в себе, в том, что делает. — Нужно было уметь понимать, и тогда, возможно, до этого бы не дошло.

— И что же я должен был понимать? — с ехидством в голосе спросил охранник.

— Что творится здесь. Какая чертовщина происходит в этих стенах. — Алекс окинул стены и потолок погружённого в сумрак вестибюля. — Всех нас постепенно сводит необъяснимый страх. Мы чувствуем, будто что-то постоянно следит за нами, из темноты. Кто-то уже заговаривает о том, что пора руки класть на себя, кто-то уже не выдержал… — Он замолчал на некоторое время, а потом продолжил: — И сегодняшнее происшествие стало последней каплей.

— И что же ты надумал делать, а, смельчак? — спросил охранник. — Ты вооружил своих друзей и теперь хочешь взять всё под свой контроль? Так что ли?

— Нет. Мы решили уйти.

Виктор Петрович засмеялся. Мне стало неуютно от его смеха. Я сделал пару шагов в сторону и осмотрел каждого вооружённого студента. К своему удивлению, я оказался неправ: там не было Ильи, не было того, кого я считал вором. Меня внутри словно укололо, и, видимо, чувство вины это было. А ведь я уже хотел рассказать Виктору Петровичу о пропаже оружия, о том, где я его нашёл и кого я подозреваю. Докончи он тогда свою последнюю мысль, и я бы сделал это. Я был готов, без предварительных, явных доказательств, сказать это, чтобы как-то предотвратить реализацию жёстких мер. И как же я ошибся бы…

— Похоже, ты вообще не понимаешь, что ты несёшь, — ответил ему охранник.

— Поосторожней со словами, дед. Я уже предупреждал, чтобы ты следил за ними, — Алекс зло смотрел на Виктора Петровича.

— И куда же, позволь спросить, вы все попрётесь? А?

— А это уже явно не Ваша забота. Мы пойдём куда угодно, но точно не останемся здесь.

— А ты знаешь вообще, что там? — охранник посмотрел на заделанные досками высокие окна вестибюля. — Что бродит по дорогам и в развалинах и воронках обитает? Ты знаешь, что там никого и ничего из живого нет, кроме безжизненной земли? Ни хера ты не знаешь. Одни твари, да отравленный воздух там. И куда, чёрт тебя бери, ты собрался идти? Куда ты поведёшь их за собой? Этих дураков, которые поплелись следом? Да я даже отсюда вижу, как некоторые из вас держат винтовку в руках. Как детскую куклу, едрить вашу мать. Вы хоть понимаете, на что вы подписались?! И что вас там будет ожидать?!

— Мы как-нибудь справимся. Я не думаю, что там так ужасно, как Вы постоянно об этом говорите, — спокойно ответил Алекс. — Но я вам скажу, что здесь. Здесь – сраный страх. И здесь нас всех ждёт только смерть, или же медленное помешательство, после которого мы превратимся в пещерных людей. Думаете, никто не задаётся вопросом, куда делась вторая группа? А я думаю, что они просто решили испытать счастье, ибо поняли, чем дело пахнет. Четыре года жмёмся здесь как муравьи. И скоро кончим.

— Да ты просто дурака кусок. — Виктор Петрович понизил тон. — Не понимаешь, ни что ты несёшь, ни что ты делаешь.

— Ещё одно, мать твою, слово… — Алекс взялся за свой автомат, щёлкнул предохранителем, но дуло держал лишь приподнятым.

— И что – застрелишь меня, что ли? — усмехнулся старый охранник. — Попытаешься свести какие-то счёты? Думаю, тогда ты точно обречён.

— А мне кажется, что это вы все здесь обречены. — Алекс отошёл спиной назад, к своим, а потом снова обратился к Виктору Петровичу: — Прикажите им освободить выход от мешков.

Старый охранник некоторое время стоял на месте и молчал. Видимо, проверяя всю серьёзность действий Алекса. Тот поднял автомат и направил его на Виктора Петровича.

— Два раза повторять не буду!

Виктор Петрович молча кивнул одному из дозорных и тот отошёл к дверям, держа руки приподнятыми, а потом начал разбирать завал.

— Я вот что вам скажу, — спустя какое-то время раздался голос охранника. — Там вы встретитесь не только с мутантами, от которых мы постоянно отбиваемся. Желаю вам не пойти по следам второго отряда. Они то точно уже не вернутся.

Алекс стоял на месте и пытался держаться, его автомат был навесу, но я заметил, как палец поглаживает его бок. Парень немного переступил с ноги на ногу, но не ответил, то и дело бросая взгляд в сторону двери. Дозорный скидывал мешки с песком на пол, иногда озираясь назад.

— Давай быстрее там! — приказал ему Алекс.

Я внимательно осмотрел тех, кто был с оружием в руках; тех, кто решился пойти на это, и к своему горькому разочарованию увидел среди прицелившихся одного из своих знакомых. Я и подумать не мог, что он к этому мог быть как-то причастен. Он не был трусом. Но как это всё назвать? Предательством? Ведь только это слово сейчас висело у меня на языке. Не мог я поверить, что он был предателем.

А Вася тем временем держал одного из дозорных на прицеле. Наверное, некоторое время назад, может даже вчера, он сидел с ним здесь, перед костром, и о чём-то разговаривал. А сегодня этот дозорный смотрит на направленное на себя дуло винтовки. И эту винтовку держит Васина рука. Он мимолётно поймал мой взгляд на себе, как-то неуверенно переминаясь с ноги на ногу, и словно говоря мне: «Прекрати осуждать меня. Так получилось. Извини».

Тем временем студент уже освободил одну из дверей от завала. Алекс прошёл вперёд, приказал открыть её.

— У некоторых из вас есть ещё шанс остановиться, — сказал Виктор Петрович. — Есть шанс не сгубить себя.

— Довольно. — Алекс перекинул автомат через плечо и надел респиратор, потом достал из бокового отделения рюкзака факел. — Идём!

Вооружённые студенты двинулись не сразу. Кто-то тут же последовал следом за своим «командиром», напяливая на лицо респиратор. Виктор Петрович стрельнул одного из членов отряда презрительным взглядом.

— Знал бы я, кто ты и что ты, в жизнь бы не позволил быть в нашем отряде.

Но тот не ответил ему. Молча, почти хладнокровно он надел респиратор и достал факел. Вот значит кто помог им вытащить оружие. Виктор Петрович хорошо знал его, а я нет. И это было хорошо. Одного предательства мне было вполне достаточно.

Студенты начали сбиваться группой у выхода, кто-то уже исчез в дверях и вышел наружу. Алекс стоял и смотрел, как вооружённые студенты выходят вереницей, друг за другом, а потом посмотрел в сторону ступеней.

— Ну, идём же! Чего ты ждёшь?!

Девушка стояла на месте. Она смотрела то на Алекса, то на Виктора Петровича, как-то с волнением держась за свой живот и не решаясь сделать и шага.

— Что ты застыла-то?!

— Я… я не могу.

— Что не можешь?! Брось ты это, идём!

— Нет! Я не могу! Правда! А вдруг там действительно смертельно опасно?! А как же… как же ребёнок будет там?

— Да мы порешаем всё и всех! Справимся, мля! Сделаем всё как надо! Только пошли! Слышишь?

— Прости…

Алекс стоял какое-то время, дёргая за ремень своего автомата.

— Ну и оставайся здесь, дура тупая. Ребёнок, может, и не мой. Хер с тобой, шлюха!

И он вышел последним. Когда они исчезли в проёме открывшегося прохода, Виктор Петрович прошёл вперёд, смотря на него.

— Сами полезли в свою же петлю. Теперь они отдельно от нас. Сами по себе… Закройте двери и запечатайте выход.

И он направился обратно. В караулку. Прошёл мимо меня, будто не заметив. Я стоял на месте и смотрел, как дозорные закрывают двери; как девушка, стоя на том же месте, тихо плакала, зажимая одной рукой рот, а другой держась за свой живот. Уже немного округлившийся, это было заметно даже отсюда.

Потом я развернулся и нагнал Виктора Петровича у самих дверей.

— Так вы будете предпринимать какие-то меры? Будете вводить комендантский час? — спросил я.

— В этом уже нет необходимости, — сказав это, Виктор Петрович закрыл за собой дверь.

Я ещё некоторое время простоял в вестибюле. Шокированные дозорные расселись вокруг костра, но молчали. Никто из них не издавал ни звука. Все были обескуражены. А я понял, что контроль над ситуацией уже потерян.

Вернувшись к себе в аудиторию, я захлопнул за собой дверь и быстро подошёл к Григорию, встав буквально над ним.

— Что ты имел в виду?!

Студент ошарашено посмотрел на меня снизу-вверх. Он приподнялся на локте, неуверенно хлопая своими губами:

— Ч-что?

— Что ты имел в виду?! — я резко схватил его за воротник и начал трясти.

— О чём ты?!

— Ты сказал, что тени тебе помогли! Помогли пробраться в хранилище. Как это произошло?

— Да я и сам толком не могу понять! Да отпусти же!

Он вырвался из моей хватки и упал на матрас, потом поднялся и встал, оказавшись вровень со мной.

— Они просто… как будто вели меня! Я спустился вниз, никого там не было, а на полу ключ валялся. Я его подобрал и открыл дверь. Не знаю, совпадение это или что. Но я был словно ведомый ими.

— В каком смысле «ведомый»? — я недоумевающе посмотрел на него.

— Мысли… Мне в голову мысли лезли, что нужно спуститься туда, вниз. А когда пришёл, увидел рядом с хранилищем ключ. Я ещё думал повернуть назад, но меня словно тянуло внутрь, и я открыл дверь и вошёл в хранилище. Я понял, что это судьба, что нужно бежать отсюда, пока я окончательно не сошёл с ума!

Я прошёлся по комнате. Вереница чувств и эмоций внутри меня сейчас разбушевалась настоящей бурей. Я остановился у матраса и буквально свалился на него.

— Что на тебя нашло? — спросил Григорий.

Я рассказал ему всё. О том, что говорил с Сашей, о том, что пытался переубедить Виктора Петровича – и это получилось сделать, правда, всё пошло совершенно наперекосяк. И о том, что случилось несколько минут назад в вестибюле. Григорий, выслушав это, сел на матрас тоже, будто ощутив на себе удар.

— Похоже, дело здесь вовсе не в сумасшествии, — сказал я потом. — В наших стенах действительно что-то поселилось, и оно как-то воздействует на нас. И ситуация летит к чертям собачьим.

Он молчал, смотрел куда-то в сторону. Долго ничего не говорил. Я и сам был погружён в себя, в свои мысли, и не требовал от него каких-то слов. Лишь косым взглядом заметил, что тот было откроет рот, но тут же одёргивает себя и ничего не говорит.

— Не знаю, почему это видят только некоторые. Почему одним что-то мерещится, а другие просто чувствуют непреодолимый страх, — сказал я спустя несколько минут молчания. — Но с этим нужно разобраться. И, видимо, мне и Саше придётся делать это.

— И что вы будете делать? — наконец спросил Григорий, посмотрев на меня взглядом, полным не то интереса, не то надежды, не то какого-то странного страха.

— Не знаю.

Я завалился на матрас, прямо в ботинках, и положил руки на грудь. За это утро и день я изрядно утомился.

— Но нужно что-то делать, — сказал я. — Пока ещё тут есть кому что-то делать.