Африка. Из прошлого в будущее

«ЧЕРНАЯ ПТИЦА» В ЧУЖОМ ГНЕЗДЕ

Проблема переустройства старой административно-политической структуры актуальна не только для Мадагаскара. Во многих африканских странах она обнаружила свою несостоятельность. Африка в короткий срок сумела побить латиноамериканский «рекорд» по числу совершаемых в единицу времени военных переворотов и контрпереворотов, пересмотров и отмен конституции, переходов от одной формы правления к другой. Одно из государств в центре Африки за два десятилетня своего существования успело побывать парламентской и президентской республиками, потом империей и затем снова стать республикой.

Одну из причин таких метаморфоз многие африканские деятели видят в несоответствии политических структур молодых государств реально существующим на континенте общественным отношениям и историческим традициям. «Надо иметь смелость сказать, что нигде в Африке нет еще политической структуры, почерпнутой из традиционного источника: все было скопировано с организации колонизатора, — говорил Амаду Ба. — В этом смысле, — продолжал он, — мы остаемся интеллектуально колонизованными, и можно сказать, что «черная птица лишь заняла гнездо, покинутое белой птицей».

Еще в пору своего правления колонизаторы усердно потрудились, чтобы разрушить традиционные африканские политические структуры. Даже там, где они еще сохранялись и формально продолжали существовать, их начисто выхолостили. Разве не насмешкой над традиционной общественно-политической структурой племени флуп стала, например, судьба королевы Себет и ее мужа, заправщика на бензоколонке?

«Я лично знаком с одним простым приказчиком, — рассказывал Амаду Ба, — которого назначили… королем! И не как-нибудь, а декретом за подписью президента Французской республики. Подумайте, — с сарказмом говорил малийский историк, — республика назначает королей. Стоило ли убивать Людовика XVI?!».

Бывшие метрополии, действительно., оставили в Африке вполне готовое «гнездо», которое они «свили» по испытанным моделям буржуазной демократии с ее президентами и премьерами, парламентами и судебными палатами, префектурами и муниципалитетами. И конечно, с чиновниками различных рангов, обученными и воспитанными по западному образу и подобию. Одарили Африку и высшим достижением этой демократии — всеобщим избирательным правом, в котором так долго и упорно отказывали африканцам, когда они числились «туземцами» колоний.

Участники уже упоминавшегося симпозиума в Буаке отмечали, что модернизация, а точнее, «вестернизация» государственного устройства в Африке привела к парадоксальному на первый взгляд результату: она укрепила позиции традиционной знати и как бы вдохнула вторую жизнь в типичную для африканского общества систему личностных связей, уходящую корнями в патриархальное прошлое. В результате такой демократический принцип, как всеобщее, равное и прямое избирательное право, превратился, по существу, в карикатуру. Действительно, контингент избирателей состоит на 80 процентов из неграмотных, темных крестьян-общинников, разбросанных по бесчисленным деревням. За кого будет голосовать такой избиратель, связанный по рукам и ногам родо-племенными обычаями и законами? За того, на кого укажет традиционный вождь. В сомнительных случаях деревня обратится за советом к духам предков, а их «мнение» до сведения избирателей доведут те же вожди или деревенские колдуны: ведь общение с предками — это их прерогатива.

Поднаторевшие в этой нехитрой «механике» политиканы широко пользуются ею, приобретая «оптом» голоса избирателей целой округи: где посулами и подкупом, где с помощью родственных связей, но в любом случае — используя пресловутую племенную солидарность. Городской избиратель тоже не свободен в своем выборе. На него «давят» те же родственные узы, принадлежность к определенному клану, землячеству или тайному обществу. Вот и получается, что результаты любых выборов определяются не современными общественно-политическими критериями, а традиционными социальными отношениями, сохранившимися в недрах африканского общества. Избиратель в большинстве случаев даже не знает, какую позицию занимает человек, за которого он «голосовал».

Заняв какой-либо ответственный пост, такой «народный избранник» начинает свою деятельность с того, что раздает или продает «тепленькие местечки» родне и соплеменникам, окружая себя непробиваемым кольцом подпевал и прихлебателей. Он покровительствует им, они поддерживают его. Так укрепляется система круговой поруки, которую иные предпочитают, называть «африканской солидарностью». Как разорвать этот «порочный круг»? Самое простое решение — только силой, а сила в руках армии. Отсюда становится понятным генезис военных переворотов в Африке. Нередко их организаторы действуют, исходя из лучших побуждений, искренне надеясь, что им удастся покончить с кумовством, коррупцией и некомпетентностью аппарата власти. Но беда в том, что часто даже эти честные люди оказываются пленниками устоявшихся пережитков, и в результате после очередного переворота все остается по-прежнему. Меняется лишь «команда», захватившая государственную кормушку. «Современное государство в Африке, — заявил один из участников симпозиума в Буаке, — находится под своего рода опекой традиционных сил».

Подобные суждения в Африке приходилось слышать не раз. Конечно, в них заключена лишь «схема» драматических событий, происходящих на этом континенте, отражение мучительной борьбы старого с новым. И не всегда, и не все перипетии этой борьбы укладываются в такую схему. Известны, конечно, и такие военные перевороты, которые радикально меняют жизнь той или иной страны, вырывают ее из патриархального застоя и выводят на путь прогрессивного развития. Но это уже революционные перевороты, и выше речь шла не о них.

Нельзя сказать, чтобы «опека», о которой говорилось в Буаке, тревожила только патриотически настроенную и прогрессивно мыслящую африканскую интеллигенцию. Она беспокоит и тех, кто прочно связал себя с буржуазной идеологией и капитализмом как экономической системой. Они тоже ищут средства борьбы с влиянием традиционных сил, с трибализмом и местничеством. И такое средство вроде бы лежало совсем готовое, что называется «на поверхности»: политическая партия. В ней многие — если не все — африканские лидеры видели эффективный и, что не менее важно, современный инструмент воздействия на общественное развитие в желаемом направлении.

В этой связи любопытно проследить эволюцию в подходе к использованию этого инструмента, которая наблюдалась в Тропической Африке. На первых порах многие страны пошли по стопам «классических» образцов буржуазной демократии, восприняв и такой ее принцип, как «плюрализм». Это модное словечко склонялось на все лады, в устах некоторых политических деятелей оно представало как олицетворение демократии и едва ли не аттестат политической зрелости молодых государств.

Но увлечение «плюрализмом» длилось недолго. Довольно скоро и довольно остро обнаружилось, что многопартийная система в условиях Африки лишь маскирует подлинные процессы в общественной жизни. На деле она создавала благоприятные условия для роста трибализма и превращала государство в игрушку традиционалистских сил. Как грибы после дождя, возникали партии на сугубо этнической или региональной основе, и каждая из них представляла интересы определенного и замкнутого клана. Трагедия бывшего Бельгийского Конго, разыгравшаяся сразу после провозглашения независимости этой страны, ввела в политический лексикон Африки новое слово — «сепаратизм» — и тем самым окончательно развеяла плюралистские иллюзии.

Господствующей тенденцией политического развития африканских государств становится переход к однопартийной системе. Для обоснования его необходимости и целесообразности кое-где пошла в ход даже марксистская фразеология.

Означало ли это, что найдена, наконец, панацея от всех бед этнической раздробленности и местничества, что молодые африканские страны получили в свои руки надежное средство борьбы с традиционализмом и утверждения новой, национальной общности?

Нет, действительность опрокинула и эти надежды. Во всяком случае, везде, где подход к проблемам партийного строительства диктовался упорным отрицанием классового характера африканского общества. Здесь и обнаружилось, что единая, «общенациональная», т. е. лишенная классовой основы, политическая партия не может быть создана и функционировать без участия все тех же традиционных сил общества. Не опираясь в той или иной форме на традиционных вождей, духовных пастырей и прочих «нотаблей», такая партия не могла повести за собой население, и прежде всего сельское, довести до его сведения и сознания свои лозунги и тем более провести их в жизнь. Расплывчатые и малопонятные крестьянам и городской бедноте фразы о «национальном единстве» и «движении по пути прогресса» не могли вытеснить из их сознания повседневные заботы, веками связанные в тесный узел с жизнью деревенской или религиозной общины, племени или касты. А в этой жизни решающее слово оставалось за старейшинами и вождями, марабутами и колдунами, «гриотами» и главами семейств.

За годы, проведенные в Африке, приходилось не раз беседовать с партийными руководителями различных рангов. И не было ни одного случая, когда бы такой руководитель представлял «чужую» для данной местности этническую группу. Более того, почти все эти квартальные, кантональные, окружные или департаментские партийные секретари оказывались выходцами из тех же кругов, которые образуют местную традиционную элиту. Если применительно к капиталистическим странам мы говорим о сращивании административно-бюрократического аппарата с монополиями, то здесь, в африканских странах с так называемым «либеральным» или «умеренным» режимом, можно говорить о том, что политические партии рождаются на свет, уже связанные пуповиной с традиционной средой. И вновь круг замыкается.

В разгар массовых антиправительственных выступлений, до основания потрясших Сенегал в мае — июне 1968 года, произошел эпизод, который может служить наглядной иллюстрацией к сказанному.

…Уже несколько дней Дакар жил в условиях осажденного города, парализованный всеобщей забастовкой, сотрясаемый стрельбой, окутанный дымом горевших зданий и автомашин. Как-то вечером солдаты с автоматами на изготовку оцепили площадь Независимости, на перекрестках заняли позиции бронетранспортеры, ощерившиеся пулеметами. Вся эта огневая мощь была направлена в сторону президентского дворца. От площади Независимости до него несколько минут ходьбы: два коротких квартала по авеню Рум. Радио, как обычно в эти дни, передавало военные марши и национальную музыку, телефон молчал, и выяснить, что происходит, можно было только спустившись на улицу.

Не встречая никаких помех со стороны оцепления, я пошел в сторону дворца. На авеню Рум та же картина: шеренги солдат по обе стороны улицы, войсками оцеплена и площадь перед президентским дворцом.

Не обнаружив ничего заслуживающего внимания, кроме столь внушительной и необычной дислокации вооруженных сил, я уже повернул было домой, когда на соседней улице послышался нарастающий многоголосый гул, сопровождаемый непременными звуками там-тамов. В сторону дворца двигалась толпа, состоявшая из нескольких сот бедно одетых людей. Многие несли на плече мотыги, а некоторые даже допотопные ружья, включая кремневые.

Первой мыслью было, что это очередная демонстрация против политики и действий правительства, которые происходили каждый день и в большом числе. Удивление вызывало только то, что силы безопасности подпустили ее так близко к президентскому дворцу: до сих пор прилегающий к нему район строго охранялся. Тем временем толпа уперлась в шеренгу солдат и, вдохновляемая мелькавшими там и тут «агитаторами», начала скандировать какие-то лозунги и имя президента. Солдаты на выкрики толпы никак не реагировали и попыток оттеснить манифестантов не предпринимали.

Между тем на балконе президентского дворца появились какие-‘то люди. Разглядеть их, а тем более узнать па таком расстоянии было невозможно. Неистовство толпы достигло, казалось, высшей точки. Когда на балконе образовалась плотная группа, «агитаторы» начали успокаивать демонстрантов. Вот тут-то усиленный развешанными на деревьях динамиками и зазвучал голос оратора с балкона.

Сомнений не было: выступал президент, говорил он в обычной манере, не прибегая к ораторским эффектам. Люди слушали внимательно, изредка покрывая обращенные к ним слова одобрительным ревом и угрожающе размахивая разномастным «оружием».

Закончив короткую речь, глава государства удалился с балкона. А манифестанты, подбадривая самих себя воинственными кликами, рысью двинулись в глубь улицы, по которой пришли. Там их поджидали десятки микроавтобусов и грузовиков. Солдаты начали снимать оцепление, да так быстро, что вскоре площадь Независимости приобрела свой обычный вид.

Лишь вернувшись домой, я понял, что произошло у президентского дворца. Манифестанты, по-видимому, еще не успели занять места в машинах, как по радио торжественно сообщили, что в Дакаре состоялась «массовая демонстрация в поддержку главы государства». Ее участники, прибывшие со всех концов страны, выразили «возмущение» действиями «безответственных и подрывных элементов, направляемых из-за границы».

А пролог и эпилог этого спектакля мне рассказали в тот же день сенегальские друзья. Оказывается, получив из столицы соответствующее распоряжение, руководители близлежащих провинциальных партийных организаций обратились к традиционным вождям за помощью. Те собрали и соответствующим образом «проинструктировали» крестьян, пребывавших в полном неведении относительно смысла происходящих событий, и отправили их в столицу. Провоз туда и обратно, а равно и «суточные» в размере полусотни франков на душу были обеспечены, разумеется, за счет казны.

Вся эта операция была осуществлена в глубокой тайне от профсоюзных и студенческих организаций, возглавлявших антиправительственные выступления, а потому поначалу и застала их врасплох. Но на обратном пути машины с «манифестантами» были остановлены забастовщиками, которые попытались им объяснить, на какую удочку они попались. Однако «диалог» так и не получился, и встреча забастовщиков с одураченными «манифестантами» завершилась потасовкой.

Вот так в критические моменты вполне, казалось бы, респектабельное и «современное» государство, руководимое партией, именовавшейся тогда Сенегальский прогрессивный союз, прибегало к помощи консервативных сил, в адрес которых в иные времена направляется столько филиппик.

Еще в 1962 году на симпозиуме в Буаке отмечалось, что в Африке наблюдается «любопытное исчезновение единственных организаций, которые в своем большинстве не подвержены этническому влиянию, а именно автономных и независимых профсоюзов». Большинство из них вынуждены были либо присягнуть на верность государству, либо исчезнуть. А между тем это были единственные или почти единственные организации, которые объединялись на совсем иной основе, нежели этнические узы.

Остается добавить, что после событий 1968 года в Сенегале тоже был положен конец «независимому и автономному» существованию профсоюзов. А созданная взамен Национальная конфедерация сенегальских трудящихся начала свою деятельность как раз с «присяги на верность» государству.

Итак, в африканской действительности вновь можно было наблюдать очередной парадокс. В одном случае традиционная община — малагасийская фукунулуна успешно используется в качестве эффективного инструмента преобразования отживших общественных отношений и проведения в жизнь прогрессивных социально-экономических и политических мероприятий. В другом — столь современный вроде бы институт, как политическая партия, оказался в роли проводника влияния традиционных сил и объективно способствовал закреплению пережитков патриархальщины. Но этот кажущийся парадокс представляет собой не что иное, как проявление диалектического взаимодействия формы и содержания в специфических условиях общественного развития в Африке. Однако сколь бы сложным ни было такое взаимодействие и какими бы неожиданностями оно порой ни оборачивалось, решающая роль принадлежит в конечном счете содержанию, а не форме. Таков объективный закон развития общества, и африканское не составляет исключения.

Там, где в политической практике учитывается этот закон и принимается во внимание сложная диалектика взаимодействия формы и содержания, естественно накапливается положительный опыт использования элементов старой формы для утверждения нового, прогрессивного содержания. А заодно убедительно подтверждается универсальная истина марксистско-ленинского учения и опровергаются теории об «исключительности» Африки.