Африка. Из прошлого в будущее

НЕГРИТЮД ИЛИ «ТИГРИТЮД»!

Первый болезненный, если не самый серьезный за всю его историю, удар по негритюду нанесли сами же сенегальцы. Когда в майские дни 1968 года возмущенные толпы дакарской бедноты выплеснулись на улицы сенегальской столицы, то вместе с зеркальными витринами роскошных магазинов и банков вдребезги разлетелась также «витрина» негритюда, каковой в глазах всего мира призван был служить Сенегал — единственная страна, где эта доктрина стала официальной идеологией.

Кризис 1968 года в Сенегале разразился внезапно, захватив врасплох и правительство, и многих непосредственных участников событий. Но причины, его породившие, зрели долго и мучительно. С признаками «недомогания» и «неблагополучия», по выражению дакарской печати, мне пришлось столкнуться вскоре после приезда в страну.

В первое же воскресенье по прибытии в Дакар я стал свидетелем президентских выборов. На очередной пятилетний срок пребывания на посту главы государства был выдвинут единственный кандидат — генеральный секретарь правящей партии Л. Сенгор. Газеты и радио широко оповещали о всенародной поддержке его кандидатуры.

Однако обстановка в городе в день выборов была обескураживающей: на пустынных, словно притаившихся улицах бросались в глаза внушительные наряды полиции и жандармерии, на площадях и перекрестках, у избирательных участков и правительственных учреждений — солдаты с автоматами и бронетранспортеры. Выглядело все это так, как будто город приготовился не к голосованию, а к отражению неприятельского штурма.

Вечером радио глухо упомянуло об имевших место «инцидентах», спровоцированных «хулиганами и безответственными элементами», что вызвало необходимость вмешательства «сил охраны порядка». Но результаты выборов были более чем убедительными: за Л. Сенгора проголосовали без малого сто процентов избирателей. Оставался, правда, без ответа вопрос: неужели столь внушительное развертывание вооруженных сил было вызвано необходимостью дать отпор лишь кучке хулиганов? Ответ на этот вопрос не заставил себя долго ждать..

27 мая 1968 года студенты Дакарского университета объявили забастовку, потребовав повышения размера-стипендий, африканизации преподавательских кадров и пересмотра учебных программ. Забастовка распространилась на ряд лицеев.

Ничего необычного в этих требованиях, казалось бы, не было: они повторялись в распространявшихся студенческим союзом листовках, звучали на легально собиравшихся митингах, включались в петиции правительству. Но правительство, напуганное событиями, разразившимися в эти же дни во Франции, решило пресечь «смуту» в зародыше. На территорию университета были введены войска. Применив силу, они выдворили студентов из общежитий и учебных корпусов, «зачинщиков» арестовали. Были и жертвы среди учащейся молодежи.

На следующий день в обстановке негодования, охватившего страну, всеобщую забастовку солидарности со студентами объявил Национальный союз сенегальских трудящихся. У рабочих и служащих был и с. вой счет для предъявления властям. Безудержный рост цен при замороженной на уровне 1961 года заработной плате привел к снижению их жизненного уровня за годы независимости почти на 40 процентов. Непрерывно росла и безработица.

Всеобщая стачка, мгновенно охватившая район Зеленого мыса — промышленное сердце Сенегала, парализовала почти всю страну. В столице начались уличные демонстрации, заканчивавшиеся, как правило, ожесточенными столкновениями с полицией и жандармами. Улицы города покрылись баррикадами, обагрились кровью.

В обстановке всеобщего возбуждения не столь громко, но внушительно прозвучал также голос сенегальских, предпринимателей. Они возвысили его в защиту национального капитала, на долю которого приходилось лишь около двух процентов оборота промышленных предприятий, и потребовали от правительства принятия энергичных мер для ограничения засилия в стране иностранных монополий.

Глухое недовольство, которое в любой момент могло вылиться в открытые выступления, зрело и в деревне, где крестьяне так и не дождались обещанной им помощи от государства. Вместо этого в 1967 году сразу на 20 процентов были снижены государственные закупочные цены на арахис — основную товарную культуру страны. Эта мера отбросила не на грань, а уже за грань нищеты многие тысячи крестьянских семей.

Пытаясь сохранить контроль над накалявшейся обстановкой, правительство ввело комендантский час в столице и крупных городах, прибегло к массовым арестам профсоюзных и студенческих активистов, запретило деятельность общественных организаций. Однако все эти действия лишь подливали масло в огонь, который вот-вот грозил охватить всю страну.

И огонь грозный: речь шла уже не о повышении зарплаты или размера стипендий, не о замене иностранных преподавателей или президентов торговых палат. Со стен домов аршинными буквами бросались в глаза лозунги, повторявшиеся в отпечатанных на ротапринте разноцветных листовках. И везде неизменно присутствовало слово: «Долой!..». Ярко выраженный антиправительственный характер народного гнева не вызывал сомнений даже у ревностных приверженцев Теории и практики негритюда.

Три недели жила страна в неослабевающем напряжении, три недели царили страх и неуверенность в одном лагере, гнев и возмущение — в другом. Чтобы преодолеть этот острейший кризис, правительству пришлось пойти на уступки: освободить арестованных, снять запрет с деятельности профсоюзных и студенческих организаций, повысить зарплату и стипендии, поставить во главе университета и всех его факультетов сенегальцев, заменить сенегальцами и руководителей ряда торгово-промышленных организаций. Но даже эти уступки вряд ли помогли-бы выйти стране из состояния кризиса, если бы они не сочетались с присущим Л. Сенгору искусством политического маневрирования.

Один из близко стоявших к нему людей, французский социолог П. Фужейрола, в книге «Куда идет Сенегал?», написанной по следам событий 1968 года, это качество Л. Сенгора охарактеризовал так: «Его сила заключается… в исключительном умении использовать людей и обстоятельства». Именно благодаря такому умению, считает П. Фужейрола, «сенегальский режим устоял».

В те критические дни, «используя людей и обстоятельства», пугая одних реальной угрозой военного переворота, а других — мифической «опасностью марксистской диктатуры», сенегальскому руководителю удалось добиться раскола в рядах профсоюзов и ассоциации предпринимателей, перетянуть на свою сторону некоторых деятелей этих организаций, предоставив им высокие — вплоть до министерских — посты, и обеспечить создание лояльных правительству организаций профсоюзов и предпринимателей.

Так было разрушено и без того хрупкое, возникшее уже в ходе самих событий единство оппозиции, а ее наиболее радикальные представители оказались в изоляции. Об использовании традиционных элементов сенегальского общества для поддержки режима мы уже рассказали.

Кризис 1968 пода удалось преодолеть, но не ликвидировать, так как сохранились все причины, вызвавшие его. Центром противостояния правительству остаются высшие и средние учебные заведения, где едва ли не ежегодно вспыхивают волнения, которые вызывают длительные перерывы занятий, бесконечные перетасовки в высших эшелонах власти и вынуждают прибегать к идеологическому маневрированию.

Другой чувствительный удар по негритюду был нанесен за пределами Сенегала — в Алжире, где в 1969 году проходил первый Панафриканский фестиваль культуры и искусства. Собравшиеся там авторитетные представители подавляющего большинства африканских стран — как Северной, так и Тропической Африки — недвусмысленно отвергли эту концепцию как бесплодную и наносящую вред африканским народам, поскольку она уводит их в сторону от магистральных путей решения самых насущных проблем континента и преодоления вековой отсталости. Отрицание негритюда в Алжире было настолько единодушным и зачастую резким по форме, что даже сенегальская делегация не нашла в себе мужества громко выступить в его защиту. Впрочем, может быть, дело не в недостатке мужества, а в отсутствии убежденности в этой теории?

Как бы там ни было, но утверждать после Алжира, что «битва за негритюд» уже выиграна, перестал и Л. Сенгор. Он, разумеется, продолжает ее — ведь это дело и цель всей его жизни, — организует различные коллоквиумы и симпозиумы, отвечает своим оппонентам, но думается, что это уже «арьергардные бои», призванные скорее спасти честь флага, чем обеспечить перелом в ходе сражения.

Сенгоровская концепция негритюда на всех этапах своего развития как по содержанию, так и по форме ее изложения всегда была обращена главным образом к интеллигенции. Даже приверженцы этой концепции, не говоря уж о ее противниках, нередко упрекали Сенгора за нарочитую «элитарность» его теоретических построений. Уместно задать вопрос: как же восприняла негритюд африканская интеллигенция?

Нам не раз доводилось беседовать на эту тему с различными по убеждениям и положению в обществе представителями интеллигенции: преподавателями и юристами, поэтами и художниками, кинематографистами и журналистами. И в Сенегале, и в других африканских странах приходилось слышать разные по форме, но весьма сходные по существу оценки: «кому и зачем все это нужно?». Коротко и хлестко это наиболее распространенное отношение к негритюду выразил известный нигерийский поэт Воле Шойинка. «Тигр, — писал он, — не рассуждает о своем тигритюде, он прыгает».

Это высказывание пришлось настолько «не в бровь, а в глаз» адептам негритюда, что сам Л. Сенгор постоянно возвращается к нему, полемизируя с В. Шойинка. Свое отношение к негритюду выразил и хорошо известный у нас в стране конголезский писатель Чикайя У Тамси. «Негритюд — это плод определенного поколения и определенной школы, — говорил он. — Я принадлежу к другому поколению и другой школе, к тому же я смешливый человек и не могу удержаться от приступа смеха, когда мне пытаются преподать урок».

Такие суждения показательны для творческой интеллигенции Африки — той самой, из которой вышел и Сенгор.

Есть, конечно, и другие оценки. Их, кстати сказать, скорее можно услышать в среде так называемой «служилой» интеллигенции, так или иначе связанной своим положением в государственном аппарате. Как раз в этой среде чаще всего попадаются такие люди, которые, по выражению профессора Ки-Зербо, «буквально окопались в негритюде». И, думается, совсем не случайно этот авторитетный и тонкий знаток африканской действительности о таких «окопавшихся» писал, что они воспринимают будущее «через глагол «иметь», а не «быть». Пока идут бесплодные споры о негритюде, подчеркивал Ки-Зербо, африканских рабочих и крестьян захлестывают волны нищеты и невежества, не оставляя им ни времени, ни возможности для теоретизирования по поводу своей культуры.

«Не подлежит сомнению, — продолжал вольтийский ученый, — что подлинная культура — это лишь та, которая исходит от народа, — Чтобы не обернуться академизмом или салонной игрой для посвященных, культура должна постоянно питаться корнями, уходящими в глубь народных масс, которые и являются самым великим ее творцом». Высокую миссию африканской интеллигенции он видит в том, чтобы, погрузившись в гущу народных масс, пробудить их сознание, поднять их и вместе с ними подняться самой к высотам новой африканской культуры.

За годы, проведенные в Африке, мне посчастливилось близко познакомиться со многими интеллигентами, кто именно так и понимал свою миссию и с честью выполнял ее, презрев жизненные блага, сытость и безмятежность повседневного существования. Численно их может быть и меньше, чем тех, кто «окопался» в кабинетах и воспринимает жизнь через глагол «иметь». Но каждый истинный патриот в рядах африканской интеллигенции стоит целого батальона «окопавшихся». Убежден, что это как раз тот случай, когда дело решают не «большие батальоны», когда и один в поле — воин.

О некоторых из них мне и хочется рассказать.