Африка. Из прошлого в будущее

ПУДОВЫЕ ГИРИ ПРОШЛОГО

В 1962 году, когда страны Тропической Африки только вступали на сложный и неизведанный путь независимого развития, в городе Буаке (Берег Слоновой Кости) собрались представители научных центров и учебных заведений, высокопоставленные служащие администрации, ученые, журналисты и технические специалисты девяти африканских стран, а также Франции, США и Бразилии. На повестке дня этой встречи стоял один вопрос: какую роль играют в жизни африканского общества традиции и обычаи, насколько совместимы они с требованиями прогресса, и в частности технико-экономической модернизации. Финансировали это мероприятие французское министерство по делам сотрудничества и один из американских «частных фондов».

Организаторов симпозиума в Буаке меньше всего интересовала научно-теоретическая сторона проблемы, а тем более — забота об ускорении общественного прогресса в Африке. Им важно было нащупать практические пути и выработать рекомендации для деятельности государственно-монополистического капитала на континенте в новых условиях. Но вопреки замыслам организаторов дискуссия в Буаке пошла в ином направлении.

Она вылилась прежде всего в решительное осуждение капитализма как системы, обрекающей человека на безысходную эксплуатацию и угнетение, на моральное и физическое оскудение. Почти единодушно африканские участники симпозиума отвергали такой «прогресс» для своих народов, и многие из них противопоставляли порокам и язвам капитализма традиционные духовные ценности Африки и прославляли уже знакомую нам «гармонию» общественных отношений, закрепленную в социальных структурах доколониальных обществ.

Но наиболее аргументированно и веско прозвучали выступления тех, кто уже тогда, движимый искренней заботой о благе своих соотечественников, сумел встать выше искусственного противопоставления «своего» и «чужого».

«С тех пор, как сознательные африканцы ведут самоотверженную борьбу за то, чтобы стереть ужасные «скобки» колониализма, — говорил в Буаке Ж. Ки-Зербо, — и с того момента, как многочисленные африканские знамена трепетно развеваются на бодрящем ветру свободы, элита этих самых африканцев с тревогой замечает, что борьба только начинается. Почему?» — спрашивал он. И отвечал вполне определенно: потому, что в жизненно важном деле возрождения африканской культуры и раскрепощения африканской личности от всех и всяких оков, в деле, которое «касается всех аспектов развития и прогресса Черной Африки… главное еще предстоит совершить». Для того же, чтобы эта гигантская по размаху и значимости работа увенчалась успехом, необходим объективный анализ реальной действительности, без «шарахания» в крайности западного «модернизма» или национальной ограниченности «традиционализма».

Со времени симпозиума в Буаке минуло более двух десятилетий, а развернувшиеся там жаркие споры по поводу роли и места традиций в жизни современной Африки не утихают по сей день. Это лишний раз показывает, насколько трудно здесь отделить зерно от плевел, разглядеть в традиционных формах общественной жизни ростки нового и помочь им набрать силу. Тем более — и в этом нельзя не согласиться с малийским историком Амаду Ба — что далеко не все новое и современное «является безусловным прогрессом по отношению к обычаям, которые дошли до нас, передаваясь из поколения в поколение».

И все же стремление дать трезвую оценку собственному прошлому, продолжающему жить в традициях и обычаях, пробивает себе дорогу в Африке, и прежде всего среди передовой части ее интеллигенции.

Одну из основных внутренних причин консерватизма традиционных африканских обществ многие африканцы справедливо усматривают в отсутствии письменности у подавляющего большинства народов Тропической Африки.

Это обстоятельство и сегодня продолжает служить серьезной помехой социально-экономическому прогрессу. В бесписьменных обществах весь опыт предшествующих поколений передается молодежи в форме устных преданий, мифов или сказок. С одной стороны, это предопределяет господствующее положение «хранителей» накопленного опыта — старейшин, а с другой — способы предупреждения и разрешения возможных конфликтов. Они заключаются в том, чтобы любую новую ситуацию свести к уже известному, прожитому. И африканец от рождения до смерти связан по рукам и ногам густой сетью различных запретов и правил. Нигерийский историк С. Биобаку в связи с этим писал, что «врожденный консерватизм африканца проистекает из необходимости сознательно сохранять прошлое в настоящем». Уместно вспомнить и В. О. Ключевского, который считал, что «помнить прошедшее и знать историю — не одно и то же. Помнить прошедшее — значит знать, что было, и по бывшему гадать, не повторится ли и впредь нечто подобное. Знать историю — значит понимать, почему так было и к чему неизбежно поведет бывшее».

В отсутствии письменности заключается и уязвимость, африканских культур, ибо без этого прочного фундамента они легко подвержены, по выражению Ж. Ки-Зербо, «любому шквалу истории». Подтверждение тому — пагубные последствия колонизации для культуры Африки.

Одну из важных причин застоя и отсталости на континенте многие ученые Африки видят в раздробленности: африканских народов — и этнической, и культурной — на мелкие и замкнутые группы. «Достаточно, — говорил Ж. Ки-Зербо, — взглянуть на этническую карту Черной Африки, чтобы обнаружить эту «человеческую пыль» культурных и этнических групп, различия между которыми заключаются вовсе не в нюансах, а, наоборот, предстают как очень глубокие».

Отстаивая эту точку зрения, вольтийский историк, его малийский коллега Амаду Ба и их многочисленные единомышленники решительно выступают против попыток ряда африканских идеологов утвердить тезис о некой «культурно-исторической общности» народов Африки как основы их самобытности, неповторимости путей исторического развития континента.

Много говорится в Африке и о таких чертах традиционных африканских обществ, которые тот же Ж. Ки-Зер-бо обобщенно определил как «антиэкономический» образ мышления и поведения африканца. Сам термин указывает, что эти черты и в совокупности, и порознь квалифицируются как тормоз на пути прогресса. В чем же он выражается, этот «антиэкономический» образ мышления?

В литературе об Африке, будь то работы самих африканцев или зарубежных авторов, включая и советских, оказано немало добрых слов о «гриотах» — касте профессиональных сказителей, которые занимали одну из высших ступеней в социальной иерархии традиционного общества, да и сегодня еще окружены почетом и уважением. Это своего рода «летописцы», призванные фиксировать и передавать в устных преданиях важнейшие события в жизни своего племени, воспевать выдающиеся деяния и мудрость его правителей. Роль «гриотов» в бесписьменных обществах на самом деле велика и неоспоримо имеет социальную значимость: без них многое оказалось бы непоправимо утраченным в истории народов Африки, не говоря уже о передаче по крупицам жизненного опыта из поколения в поколение. Но это лишь одна сторона дела. На другую обращают внимание пока еще не так часто.

«Черная Африка, — говорил Ж. Ки-Зербо, — это одно из тех редких мест, где еще есть люди, чья профессия состоит в прославлении других людей. Не работая, они кормятся вполне прилично. Я имею в виду, гриотов», живущих припеваючи».

Вольтийского историка беспокоит, конечно, не сумма материальных благ, которую потребляют «гриоты», не участвуя в производительном труде. Его обращение к этому примеру обоснованно, поскольку он служит иллюстрацией системы ценностей африканского общества, в котором имеются многочисленные лазейки для паразитического существования.

Кстати, если уж речь зашла о «гриотах», заметим, что их социальная роль в наши дни существенно меняется. Ее позитивная «составляющая» благодаря развитию школьного образования и распространению грамотности постепенно слабеет и уходит в прошлое. А вот негативная сторона, наоборот, возрастает. «Гриоты», упорно стремясь сохранить свое положение и привилегии, вольно или невольно препятствуют распространению объективных знаний об окружающем мире, мешают утверждению авторитета современных источников информации, а порой искажают смысл и содержание этой информации своими ветхозаветными толкованиями.

Все чаще суровую и справедливую оценку общественности получает «африканская солидарность» как одно из-проявлений «антиэкономического» уклада жизни коренного населения. Правда, многие воздают ей должное — ведь никакая ЭВМ не в состоянии подсчитать, сколько-безработных и бездомных африканцев избегают голодной смерти благодаря традиционной взаимопомощи и поддержке родичей и земляков. В то же время эта солидарность предстает как первооснова «семейного паразитизма» с такими его вредными последствиями, как истощение источников накопления и инвестиций, эксцессы кумовства и пренебрежение к труду.

Ранее уже говорилось о том, насколько узкими и замкнутыми рамками ограничивается «африканская солидарность». Но она существует, и порой трудно решить, чего больше — пользы или вреда она приносит и «дающим», «и берущим».

В Дакаре, например, у живущих там европейцев преобладает убеждение, что при найме на работу предпочтение следует отдавать гвинейцам, а не сенегальцам. Может быть, гвинейцы более трудолюбивы и старательны, более толковы и исполнительны, чем сенегальцы? Совсем нет. Ларчик открывается просто. Гвинеец, всеми правдами, а чаще неправдами добравшийся до сенегальской столицы, приезжает с единственной целью — заработать определенную сумму денег, чтобы, вернувшись на родину, материально помочь родственникам, жениться или открыть какое-нибудь «дело» и выбиться в люди. И он старается в поте лица возможно скорее осуществить эту цель. Главное же состоит в том, что многочисленная родня и соплеменники такого гвинейца, оставшись дома, не посягают на его доходы. Иными словами, гвинеец может делать сбережения.

Сенегалец, конечно, тоже заинтересован в заработке. Но он находится в окружении родственников и земляков, многих из которых в глаза никогда не видел. Однако по законам «африканской солидарности» обязан делиться с ними всем, что имеет. Садясь за семейный стол, он должен разделить трапезу с любым количеством. незваных гостей, привлеченных запахом «кус-куса» — традиционного блюда из риса и рыбы, а по праздникам — мяса, приправленного овощным соусом. Заработав какую-то сумму, он обязан часть ее одолжить соплеменнику, если тот обратился к нему с такой просьбой. Возвращать же долги здесь не принято. В итоге сколько бы ни заработал спутанный узами традиционной «солидарности» сенегалец, он, в конце концов, обнаруживает, что так и остался «гол, как сокол».

Нужно ли говорить, что при таких «общественных отношениях» человек утрачивает материальные стимулы к труду, его качеству и содержанию, перестает стремиться к повышению квалификации и профессионального престижа.

Я знал многих дакарцев, которые годами нигде не работали и не утруждали себя поисками постоянного заработка. Они жили за счет подачек, именуемых здесь «солидарностью».

Дело доходит до курьезов. Однажды шофер-сенегалец попросил у нас аванс в счет зарплаты для приобретения радиоприемника. Купив его, он был несказанно рад и первое время даже на работу приходил с приемником. Через месяц-другой он снова обратился с той же просьбой. Нас это удивило:

— Куда же девался тот, что был куплен ранее?

— У меня его забрали… Приезжал брат из Сан-Луи, когда мы с вами были в отъезде. Приемник ему понравился, и он его взял себе.

— Ну, а если бы дома ты был сам, а не только жена, до приемник, наверное, не отдал бы?

— Что вы, как можно! Он ведь старший в семье и раз сказал возьму, то возражать нельзя. Иначе вся родня от меня отвернется, как тогда жить?!

Вот такая характерная история. И, вспоминая ее, думаешь, что тысячу раз правы те африканцы, которые видят в паразитизме оборотную сторону медали — «солидарность»; более того, они полагают, что сегодня эта оборотная сторона становится лицевой. А раз так, то и отношение к «медали» в целом должно меняться: от умиления ее блеском пора переходить к трезвой оценке.

К проявлениям «антиэкономического» образа мышления, унаследованного от патриархальной старины, относится и своеобразная «африканская» концепция времени. Так, если вам назначили встречу на какое-то время, то смело подбавляйте к нему час-другой. И хорошо, если эта встреча состоится вообще, а не будет отложена в последний момент на неопределенное «потом». Издержки — и морально-психологические, и экономические — такого расточительного отношения к своему и чужому времени не поддаются учету.

Воспитанному на традициях африканцу несвойственно представление о производстве как о едином и непрерывном процессе, т. е., выражаясь привычным экономическим языком, воспроизводстве. Оно, по представлениям африканца, как бы распадается на отдельные, органически не связанные между собой циклы или этапы. Что это означает на практике, нам помогло понять знакомство и длительное «деловое» общение с одним из дакарских «предпринимателей», краснодеревщиком Абду Диопом. Полукустарная мастерская, где он и полдюжины его помощников, в основном мальчишек-подмастерьев, заняты ремонтом и изготовлением мебели, представляет собой, типичное ремесленное производство, но именно оно и характерно для большинства африканских «предпринимателей».

С Абду Диопом свел такой случай. Понадобилась мебель для Советского культурного центра, который мы готовились открыть в Дакаре. Сравнение цен на мебель во французских магазинах города с суммами, отпущенными на эти цели, было неутешительно. И тогда кто-то из друзей, старожилов сенегальской столицы, порекомендовал обратиться к местным мастерам.

Поначалу Абду Диоп заломил за мебель цену, мало отличавшуюся от французских фирм. Убеждай его уступить, мы делали упор на размеры нашего заказа (речь шла о десятках столов, книжных стеллажей, сотнях стульев) и на стабильность будущих деловых связей с ним. Ведь в дальнейшем предстояло пополнять оборудование культурного центра и ремонтировать пришедшее в-негодность. Но не эти аргументы убедили собеседника умерить свои запросы: торговался он, что называется, «из любви к искусству»; в Африке дискуссия по поводу цены — это действительно искусство. В конце концов сделка состоялась. Получив аванс на приобретение необходимых материалов, Абду Диоп удалился.

Подошел срок получать заказанную мебель, а о нашем «предпринимателе» нет ни слуху ни духу. Исчез, растворился в кишащей, как муравейник, Медине — кварталах дакарской городской бедноты, где находилась его мастерская. Когда же с превеликим трудом удалось его отыскать, то выяснилось, что к выполнению нашего заказа он еще и не приступал.

Вполне добротную по качеству мебель мы, конечно, получили, но для этого приходилось ходить за Диопом по пятам, чтобы исключить новые неожиданности. А когда подошло время для окончательного расчета, то выяснилось, что не мы должны Абду Диопу, а он нам, поскольку ранее в виде авансов он получил всю причитавшуюся ему сумму и даже сверх того. Подобные истории повторялись потом еще не раз, хотя наш поставщик искренне старался не подводить столь выгодного заказчика. «Сбой» с фатальной неизбежностью происходил всякий раз в тот момент, когда Абду Диоп уносил в кармане чек или наличные, полученные в качестве аванса.

Позже я понял, в чем тут дело. Абду Диоп не пропивал наши деньги и не тратил на личные нужды. Он расходовал их на то, чтобы завершить полученный ранее заказ другого клиента. Когда же очередь доходила до нас, то денег на приобретение досок, фанеры, петель, шурупов, лака, клея и т. п. уже не было. И он терпеливо ждал следующего заказчика, чтобы на его аванс начать делать мебель для нас.

Отмеченные К. Марксом патриархальная покорность человека предопределенному природой року и его слепое подчинение суеверию наиболее полно воплощаются в фатализме, типичном для африканского традиционного мира. Он тоже не способствует рациональному ведению хозяйства. Стихийные бедствия, которые часто обрушиваются на Африку, наносят особенно тяжелый урон еще и потому, что- многие жители пострадавших районов пассивно ожидают «милостей от природы» вместо того, чтобы противопоставить ей активную борьбу со стихией. Впрочем, по их представлениям, они вовсе не сидят сложа руки, а обращаются за помощью к богам и духам предков, приносят щедрые жертвоприношения и… ждут результата.

Бывает, что обильные дожди, неожиданно выпавшие к концу сухого сезона, застают крестьян врасплох и они не успевают выжечь растительность на участках, предназначенных для посева зерновых. Поля остаются незасеянными. Люди съедают запасы зерна, оставленные для сева, затем начинают голодать. Последствия были бы менее тяжелыми, если бы крестьяне пытались найти выход из создавшегося положения с помощью охоты или возделывания других культур, которые можно было бы вырастить в сложившихся условиях. Но альтернативные: решения не укладываются в привычные рамки традиций, и крестьяне бездействуют с покорностью обреченных… «Этот недостаток энергии и неумение приспособиться к тяжелым условиям типичны для туземцев Экваториальной Африки и заставляют жалеть их», — с горечью отмечал А. Швейцер.