Африка. Из прошлого в будущее

АФРИКА НЕ ПЕРЕСТАЕТ УДИВЛЯТЬ

Так утверждали еще древние римляне. Поистине диву даешься тому, насколько прозорливыми они оказались и как далеко смотрели вперед. Ведь и сегодня, столько веков спустя, этот афоризм звучит вполне современно.

Да, Африка не перестает удивлять и тех, кто знаком с ней только по газетам или телевизионным репортажам, и тех, для кого изучение ее проблем стало профессией. Удивительны сами по себе стремительные темпы исторического прорыва этого континента из колониального рабства в день не только нынешний, но даже грядущий. Сегодня это грядущее олицетворяют страны социалистической ориентации.

Удивительно богата неожиданными и крутыми, зачастую драматическими поворотами борьба нового со старым, которая охватила буквально все сферы жизни африканского общества. Новое рождается здесь в острых муках, в конвульсиях военных переворотов и конфликтов, этнических междоусобиц и взрывов народного недовольства. Такова цена, которую приходится платить за предельно напряженные темпы социальных изменений.

В этих условиях вопрос о том, что же представляет собой в действительности африканское общество, каковы его характерные черты и как соотносится в нем консерватизм с жаждой обновления, приобрел особую актуальность и стал объектом острой идеологической борьбы. В последние десятилетия в нее активно включились также африканские исследователи.

Стремление «вычленить» африканское общество, чтобы Анализировать его как бы в «чистом виде», отразилось в пристальном интересе современной африканской историографии к социально-экономическим и политическим структурам доколониальной Африки. Большое внимание историков привлекает и проблема воздействия колониализма на африканские традиционные общества и их трансформации в результате контактов с миром того «белого человека», который явился на континент во всеоружии библии, меча и кошелька.

За всем этим кроется не просто желание африканской исторической науки сказать свое слово в далеко не оконченном споре, об оценке колониального периода истории Африки. Интерес к этим проблемам нацелен на будущее, ибо речь идет о реальных возможностях и перспективах развития африканских стран в современных условиях.

Опыт первых лет независимости настоятельно диктовал им необходимость осуществить глубокие структурные преобразования в экономической, социальной, политической и духовной областях. Но какими должны быть эти преобразования, какую роль в них призваны сыграть историческое и культурное наследие африканского общества, а также ценности, созданные африканской цивилизацией? Должны ли они исчезнуть, уступив место техническим новшествам «европейского мира» и свойственным ему общественным отношениям, либо могут и должны быть использованы для продвижения по своему особому пути? Или, может быть, истина лежит посередине?

Такие вопросы ставят африканские историки и философы, социологи и экономисты. И ответы ищут на них, в частности, в изучении традиционного общества. «Есть одна проблема, которую следует изучать: проблема соотношения Африки древней и Африки молодой», — призывал еще в 1956 году нигерский историк Бубу Хама.

Повышенный интерес к доколониальному прошлому и традиционному обществу связан с процессом духовной деколонизации, охватившим всю Африку. Ведь один из истоков этого интереса лежит в стремлении африканской интеллигенции преодолеть «комплекс неполноценности», столь ревностно насаждавшийся колонизаторами на протяжении многих десятилетий. Естественной реакцией на оскорбительное пренебрежение к национальной культуре, традициям и обычаям африканских народов в колониальное время стала склонность многих представителей интеллигенции к идеализации культурно-исторических традиций. Без учета этого важного обстоятельства, влияющего на формирование современной общественной мысли в Африке, трудно понять и стремление к их возрождению в той или иной форме. В объятия прошлого с его привычными моральными ценностями толкает многих африканцев и стремительность происходящих в их жизни перемен. Сознание зачастую не успевает «переварить» быструю смену обстановки и вынуждает человека стихийно цепляться за прошлое как идеал устойчивости и порядка.

Видимо, этим и объясняется характерное для поборников традиционной старины отождествление «старого» с местными традициями и обычаями, с вековым укладом жизни и образом мыслей прежде всего сельского населения, а «нового» — с европейским влиянием в любых его формах и проявлениях, включая колонизацию. При такой трактовке понятий «старое» и «новое» вопрос о выборе между тем и другим смещается совсем в иную плоскость, и выбор предлагается делать уже между «своим» и «чужим». А раз «чужое» для большинства африканцев прочно ассоциируется с различными атрибутами колониализма, то и выбора, по существу, не остается. Но жизнь все-таки берет свое, и подобная упрощенная «заданность» понятий находит все меньше сторонников в рядах африканской интеллигенции.

В обширной литературе об Африке и образе жизни ее народов едва ли не чаще всего встречается слово «гармония». Мне, правда, ни разу не привелось встретить, его применительно к африканскому городу. Но вот в деревне, жизнь которой еще регламентируется традициями и обычаями, гармонию обнаруживают множество авторов. Одни видят ее в отношениях, сложившихся здесь, между человеком и природой. Другие — в архитектуре жилищ и планировке деревень, как бы сливающихся с окружающей средой. Третьи, наконец, — в социальных отношениях и структуре самой сельской общины с ее жесткой системой этических норм, которые, как канва, предопределяют и поведение человека, и его место в коллективе.

Пожалуй, в наиболее емком виде аргументация поборников консервации традиционных социальных отношений и возврата к «золотому веку» доколониального прошлого сформулирована в одной из статей тоголезского социолога Нсугана Агблеманьона.

«Впечатление покоя, исходящее от африканской деревни, — пишет он, — вызывается не обязательно тем, что ее обитатели живут в мире и согласии, а прежде всего непостижимой гармонией… Это стремление к гармонии или, скорее, применение принципа равновесия мы обнаруживаем и в социальных структурах. В африканских обществах слабый и сильный, бедный и богатый, мужчина и женщина никогда не доходят до крайности в своих противоречиях; они дополняют друг друга и обращают противоречия в сотрудничество и взаимодействие. Если младший обязан повиноваться старшему, то старший должен, в свою очередь, покровительствовать и помогать младшему. В этой системе всеобщей взаимности у каждого есть свое место». Упомянутый здесь «принцип равновесия» тоголезский социолог считает «основополагающим принципом африканского общества».

Нсуган Агблеманьон отмечает, что деревенский уклад жизни накладывает глубокий отпечаток на каждого африканца: «Здесь, в деревне, все дышит миром и счастьем, и ностальгия по деревенской жизни остается в душе навсегда».

Что ж, жизнь африканской деревни на первый взгляд действительно безмятежна и размеренна до такой степени, что кажется, будто ничто не может нарушить ее плавное, раз и навсегда заданное течение. Просыпается деревня рано, едва лишь первые лучи солнца высветят горизонт. Женщины наводят порядок в доме, запасаются водой, стряпают, а мужчины готовят нехитрый инвентарь для выхода в поле. Выходить из жилища нужно не мешкая, во утренней прохладе, потому что дальние поля отстоят от деревни частенько на несколько километров. И тянутся по тропинкам, разбегающимся во все стороны, семейные цепочки: впереди мужчины с мотыгами, за ними женщины и дети с запасами воды и пищи на весь день. Несут они их в калебасах и узлах на голове.

В опустевшей деревне в дневную пору остаются лишь немощные старики и малые дети. Дома здесь не запирают, да и дверей нет в общепринятом понимании у большинства африканских хижин. Воров здесь, действительно, не боятся. Зато опасаются злобы и зависти, которые могут внести смуту в жизнь общины. Страшатся крестьяне, как справедливо заметил В. Б. Иорданский, «дурного слова, которое может занести чужак; он и не заметит, как обидит человека, а рана останется, зарубцуется не скоро».

Сколько раз, натыкаясь в африканской деревне на нехитрый скарб, оставленный без присмотра во дворах, приходилось задумываться о моральных «издержках» цивилизации. Освоив в совершенстве систему запоров, мы обиваем двери своих квартир звуконепроницаемым войлоком, врезаем в них хитроумные замки, устанавливаем систему сигнализации и т. п. Но не оказались ли мы, несмотря на все это, более беззащитными перед злобой и завистью, перед дурным словом, чем неграмотный и суеверный африканский- крестьянин?

После захода солнца, когда усталые труженики, вернувшись домой, успевают умыться и поесть, наступает время отдыха и развлечений. Старшие степенно беседуют, молодежь затевает при свете луны танцы вокруг непременного костра, а малышня тесной стайкой собирается вокруг сказителя и, затаив дыхание, слушает его нескончаемые повествования о подвигах предков, добрых и могущественных богах — покровителях племени и злых кознях ведьм и колдунов. Эти повествования — не просто сказки, в них передается детям по крупицам жизненный опыт поколений, формируется их мироощущение. Такие предания играют важную роль в моральном, социальном и гражданском воспитании любого африканца, выросшего в деревне. Придет время, и окружающий мир приобретет в глазах ребенка черты стройности и завершенности, станет близким и понятным, будет таким миром, где и предкам, и старшим, и ему самому, и даже птице или зверю — всему отведено определенное место.

Придет время, и юношу поведут на волнующий и торжественный обряд инициации — посвящение. Совершается эта церемония в глубокой тайне, без посторонних, ради того, чтобы уберечь посвящаемых от любого сглаза и ничем не нарушить полноту их «очищения». Каждое племя ревниво оберегает тайну своих обрядов инициации, что помогает сохранить их значимость в глазах всех соплеменников, устойчивость сельской общины, ибо посвящение — это своего рода приведение молодежи к присяге на верность законам и обычаям предков, на которых зиждется жизнь племени. Пройдя обряд инициации, молодой человек становится полноправным членом общины, интересам которой отныне должна быть подчинена вся его жизнь.

Африканская деревня, действительно, очень гармонично вписывается в окружающий пейзаж. Проехав множество таких деревень, спрятавшихся в густых зарослях, тропического леса, невольно задаешь себе вопрос, а где живут боги?

Африканские традиционные боги живут не в заоблачной выси, а среди своей паствы на бренной земле. Они трудятся в поте лица, неизменно участвуя в повседневных заботах людей. Поэтому отводимые им «жилища» отличаются простотой и, по меткому замечанию бенинского архитектора Макса Фаладе, «не бросают вызов» окружающему ландшафту, как устремленные в небо христианские храмы или мусульманские мечети, а «гармонично сочетаются» с ним.

Культовые постройки в Африке удивительно функциональны, ибо подчинены единственной основной цели: служить местом сбора людей для совершения религиозных обрядов. Прославлять богов и утверждать их величие сооружением храмов, поражающих воображение своими архитектурными формами, вычурной отделкой и роскошью внутреннего убранства, африканцам нет нужды. По их убеждению, человек и без того живет в неразрывном духовном единстве с божеством. Так что и в отношениях с богами здесь полная гармония.

Эта идиллия размеренного течения деревенской жизни покоится на прочном фундаменте традиционной социальной структуры с ее жесткой системой разделения труда между мужчиной и женщиной, возрастных классов, семейной и племенной иерархии, с раз и навсегда освященными обычаем порядком вступления в брак и правом наследования имущества. Из поколения в поколение эта структура воспроизводит сама себя, почти не оставляя места для движения вперед.

Вот тут-то, в этой структуре, составляющей сердцевину традиционного общества, идиллия и нарушается. Под внешним покровом гармонии и покоя порой тлеют, а кое-где и разгораются жарким пламенем конфликты, тем более острые, что традиционная социальная структура вопреки утверждениям Нсугана Агблеманьона не предоставляет практически никакой возможности их разрешения. Основу и характер противоречий, вызревающих в недрах традиционного общества, убедительно показал еще К. Маркс.

«Мы все же не должны забывать, — писал он, — что эти идиллические сельские общины, сколь безобидными они бы ни казались, всегда были прочной основой восточного деспотизма, что они ограничивали человеческий разум самыми узкими рамками, делая из него покорное орудие суеверия, накладывая на него рабские цепи традиционных правил, лишая его всякого величия, всякой исторической инициативы… Мы не должны забывать, — продолжал К. Маркс, — что эти маленькие общины носили на себе клеймо кастовых различий и рабства, что они подчиняли человека внешним обстоятельствам вместо того, чтобы возвысить его до положения властелина этих обстоятельств».

Там, где поборники африканской старины усматривают умилительное «единение» человека с природой, К. Маркс видел его унизительную зависимость от «неизменного, предопределенного природой рока» и «грубый культ природы», который находит свое выражение в благоговейном поклонении обезьяне или корове.

Многие африканцы, и не только марксисты, разделяют эту оценку К. Маркса применительно к традиционной африканской общине. «Традиционные общества, — писал Ж. Ки-Зербо, — это общества тоталитарные, тоталитарные, разумеется, не в гитлеровском смысле слова, а в том смысле, что иерархия власти являлась точным отражением иерархии возрастной, и с этой точки зрения можно сказать, что старейшие управляют даже после своей смерти: ведь совета спрашивают прежде всего у предков».

Мнение профессора Ки-Зербо разделяют и другие африканские исследователи, подчеркивая, что африканское общество опутывает всех и каждого множеством нитей, а «гомо африкануса» постоянно держат на цепи его семья и среда. Поле самостоятельной деятельности для него тем уже, чем консервативнее эта среда.

Среди африканских исследователей растет понимание того, что миф о гармонии внутри традиционной сельской общины — это попытка обосновать особый, бесклассовый путь развития африканского общества. Они противопоставляют ему свой анализ социальных отношений в общине, обнаруживая там борьбу рабов против хозяев, «низших» каст против «высших», молодых против стариков, мусульман против анимистов. И даже считают все это составными элементами «борьбы классов» в Африке доколониальной эпохи.

Возможно, такое толкование понятия «классовая; борьба» и несет на себе печать полемической заостренности, будучи чрезмерно широким. Но нам важнее сейчас подтверждение самими африканскими социологами глубоких противоречий и борьбы в недрах традиционного» общества, основную ячейку которого и составляет сельская община.

Здесь самое время упомянуть и о другом важном обстоятельстве, характеризующем жизнь не только африканской деревни, но и современного города. Ведь даже та внешняя гармония, на которой настаивают «традиционалисты», если и существует, то лишь в рамках сравнительно узких и обособленных групп людей: семьи, деревенской общины, реже — племени. За пределами такой группы в отношениях между ними господствуют отчужденность, настороженность и даже вражда. Многочисленные этнические междоусобицы, раздирающие Африку, яркое тому подтверждение.

Африканский мир, особенно сельский, это па редкость замкнутый мир. Люди рождаются, живут и умирают, не переступив зачастую ни разу границ своего- округа. Но не только географические и этнические барьеры делят африканцев на обособленные коллективы. Каждый из них в какой-либо области противопоставляет себя другому. Возрастные классы, касты, тайные общества — все они представляют собой своеобразные микрокосмы, связанные узами внутренней солидарности, но противостоящие другим микрокосмам. Само существование такой замкнутой солидарности означает, что каждая группа отделяет себя от ей подобных, на которых эта солидарность не распространяется. Эта особенность африканской жизни не раз поражала великого гуманиста А. Швейцера. В книге «Письма из Ламбарене» он с горечью писал о непостижимых для него случаях отказа африканцев оказать ничтожную услугу или помощь страждущему, если он принадлежит к «чужому» роду-племени.

Да, что ни говори, «равновесие» африканской деревни — это равновесие нищеты, и покоится оно, по выражению К. Маркса, на «неестественной простоте бедного и не имеющего потребностей человека». Хотим мы того или нет, но сохранение подобного «равновесия» и «гармонии» традиционных общественных отношений — это сохранение существующего уровня бедности и примитивных потребностей человека. Вопрос может стоять только так, ибо вырваться из порочного круга нищеты и отсталости не-(возможно, не нарушив «равновесия» и «гармонии» патриархальщины.

Это, конечно, не означает, что африканские традиции не заслуживают бережного отношения. Нельзя игнорировать тот факт, что в этих традициях заключено наследие, накопленное народами Африки на протяжении тысячелетий. В них, как и в традициях любого другого народа, отражено немало подлинных ценностей из богатого духовного мира африканцев и их самобытной культуры.

Речь идет, разумеется, о другом. О том, что пудовые гири висят на ногах африканских народов и мешают продвижению вперед по пути экономического и социального прогресса. Но в чем же состоят конкретно эти помехи?

Ответить на этот вопрос труднее, чем может показаться на первый взгляд.