Александр Лукашенко: политический портрет

Выбор экономической модели

Лукашенко пришел к власти в момент кульминации экономического кризиса, разразившегося на всем пространстве бывшего СССР после распада советской системы. Все постсоветские государства встали перед объективной потребностью в рыночной трансформации и начали мучительный процесс реформ. Но президент Беларуси избрал диаметрально противоположный экономический курс: отказался от рыночных преобразований, реанимировал основные элементы мобилизационной экономики.

Возникает естественный эвристический вопрос: противодействие реформам — это твердое мировоззренческое кредо Лукашенко или выбор, продиктованный политической целесообразностью? Для ответа на него необходимо вспомнить тот период, когда будущий президент был демократом. В главе 3 мы констатировали, что в 1990 году депутат Верховного Совета Лукашенко был твердым сторонником рыночных реформ: «Где свобода предпринимательства? Где свобода торговать? Где свобода установления цен? Голого администрирования мы уже наелись»; «Государственную собственность на средства производства должна заменить частная. Только так мы сможем вернуть хозяина».

Тогда будущий глава государства был уверен, что колхозно-совхозный строй на селе есть крепостническая, феодальная система. «Ведь крестьянин сегодня порабощен не просто экономически. Командно-административная система управления сельским хозяйством заставляет его даже думать так, как хочет руководитель». Люди на селе «до сих пор боятся высказать свою точку зрения, опасаясь репрессий со стороны, как они нас называют, «удельных князей и феодалов». Это страшно ненормальная система». Главное средство ее изменения, считал тогда Лукашенко, — смена форм собственности, введение частной собственности на землю. Он не раз хвастался, что первые фермерские хозяйства в СССР были созданы им.

Но, возможно, его взгляды за это время кардинально поменялись? Такое нередко случается с людьми. Однако некоторые его мимолетные высказывания уже в статусе президента не оставляют сомнений в том, что он по-прежнему считает рыночную экономику, основанную на частной собственности и частном интересе, более эффективной и прогрессивной по сравнению с государственно-мобилизационной экономической системой: «Настало время допустить частника в лес. Пока у нас в лесу — бардак… Где бы мы сегодня ни сталкивались, частник работает лучше, чем государственное предприятие»; «Вы работаете на уровне разваленного колхоза. Вас тоже надо приватизировать и частнику отдать». В 1998 году в ходе встречи с представителями предпринимательских органнзадай Лукашенко признался, что после окончания срока своих президентских полномочий он хотел бы стать предпринимателем, ибо только в частном секторе есть конкретный хозяин, есть перспектива.

Эти высказывания опровергают распространенную версию о том, что Лукашенко закостенел в коммунистическом прошлом и ничего ее понимает в современных экономических процессах. Разительно изменялись не его взгляды, а политический статус. И то, что он в депутатские годы считал недостатком административной экономики, теперь, став безраздельным властителем государства, рассматривает в качестве главного достоинства.

Критики белорусского президента все время адресуют ему упреки, что многие его решения подрывают экономическое развитие страны. Но проблема в том, что задача создания эффективных хозяйственных механизмов им и не ставится. Во всяком случае как главная. Экономически эффективность, стимулы для хозяйственного развития в шкале приоритетов Лукашенко находятся далеко не на первом месте. Главное для президента — политическая целесообразность. Государственная политика подчинена задаче выживания режима. И все экономические процессы ориентированы на решение именно этой задачи, их он рассматривает с точки зрения политического эффекта, повышения или падения своего и т. д. И если посмотреть на всю деятельность главы государства именно в таком ракурсе, то абсурдные с точки зрения развития экономики указы и декреты оказываются при ближайшем рассмотрении достаточно эффективными политически. Понятно, что в этом случае рациональные экономические аргументы не производят никакого впечатления.

А. Федута в своей книге о белорусском президенте пишет: «Едва придя к власти, Лукашенко увидел и понял для себя главное: однажды предпринятые рыночные шаги необратимы, рынок — это стихия, управлять которой привычными по совхозу административными методами невозможно. Интуиция подсказала ему, что эти шаги для него губительны. Рынок, едва в него вступишь, неизбежно побуждает общество к демократическим преобразованиям. Вот и получилось, что надежды президента на реформы, способные вытащить из провала экономику, сменил интуитивный, животный страх перед абсолютной, с точки зрения бывшего директора совхоза (советского хозяйства), неуправляемостью рыночных отношений. Рынок и демократия, которыми нельзя будет управлять, казались ему неизбежно ведущими к потере власти. Ведь если что-то от Александра Лукашенко не зависит, значит, он, Александр Лукашенко, не властен над этим».

Он четко осознал, что доминирующий государственный сектор в экономике, колхозно-совхозный строй — оптимальная модель для удержания власти. Она простая и удобная для управления и контроля. Административная система управления предотвращает появление других центров экономической власти (олигархов), а значит, и политического влияния. «Только государственное предприятие можно заставить работать там и так, где это не совсем выгодно, — в сельской местности, по сниженным для сельчан тарифам и т. д.», — объяснял Лукашенко свою приверженность госсектору. Отсюда неприятие частников, не зависимых от власти людей и хозяйственных единиц, ибо они создают пространство, неподконтрольное государству. «Президент не был бы самим собой, если бы не попытался превратить экономику, как и государство в целом, в личную вотчину, а всех значимых экономических субъектов в послушных вассалов», — писал публицист А. Майсеня. Похожее мнение высказывает главный редактор «Белорусской деловой газеты» П. Марцев: «Его боязнь предоставления условий для самообеспечения и самоорганизации экономически активной части населения страны выявляет его патологический страх перед возможностью иметь дело с финансово независимыми людьми».

В этом смысле очень показательна история с уголовным преследованием дважды Героя Социалистического Труда, председателя колхоза «Рассвет» В. Старовойтова. Став в свое время витриной социализма, хозяйство во главе с известным руководителем, поверившим в необратимость рыночных реформ, намеревалось превратиться в витрину капитализма. В. Старовойтов преобразовал колхоз в акционерное обществе. Он не слушался указаний сверху, сам решал, когда сеять, когда убирать, причем такой подход доказал свою эффективность. АО «Рассвет» могло стать вирусом, разрушающим создаваемую Лукашенко экономическую систему. Поэтому В. Старовойтов был обречен.

Таким образом, воссоздавая патерналистскую экономическую модель, Лукашенко обеспечивал зависимость основной массы населения от государства. С помощью перераспределения от богатых к бедным, от хорошо работающих предприятий к плохо работающим власть обеспечивает зарплату и занятость, консервирует социальную структуру общества, «подкармливает» свой электорат (пенсионеров, сельских жителей и пр.).

Кроме того, административная система с доминированием государственного сектора позволяет реализовывать экономические проекты для политического престижа государства и его главы. Это касается космического спутника, Парка высоких технологий, атомной электростанции, Национальной библиотеки и пр. В этом смысле очень показательно признание Лукашенко в выступлении на съезде ученых: «На создание спутника я пошел, скажу вам откровенно, не только потому, что уж очень он нужен был нашему обществу и государству. Мне вас, умных людей, которые когда-то занимались космосом, было не просто жаль, а катастрофически жаль потерять». Что касается экономической целесообразности запуска спутника, то очевидно: выгоды не покрывают затрат. Но, думается, президент немного лукавил. На первом месте в этом проекте была не гуманитарная помощь ученым, а политический престиж. Ведь Беларусь становится космической державой.

Ориентация на социальных аутсайдеров

Как уже отмечалось, социальной опорой Лукашенко стали в первую очередь социальные аутсайдеры, люди, проигравшие от распада тоталитарной системы, зависимые от государственной помощи иждивенцы. Эта часть населения характеризуется консервативным, антирыночным, антидемократическим, контрреформаторским сознанием.

С точки зрения стратегических интересов, исторической перспективы белорусского социума такая ориентация весьма сомнительна. Даже в стабильно развивающихся государствах всякая рационально мыслящая власть создает стимулы, делает ставку на те слои населения, которые способны обеспечить экономический прогресс и тем самым решить проблемы всей страны. Петр Столыпин, приступая в начале XX века к аграрной реформе в России, говорил: «Мы ставим не на слабых и пьяных, а на сильных и трезвых». Тем более это необходимо делать в таких транзитивных, переходных обществах, как белорусское. Только ориентация на самую динамичную, молодую, образованную часть населения способна обеспечить движение страны вперед.

Но Лукашенко ради удержания власти сделал все в точности до наоборот. И это стало одной из важных составляющих белорусской драмы. Он нашел свою социальную базу в самой консервативной, пассивной и люмпенизированной части общества, стал апеллировать к социальным аутсайдерам, людям, живущим на госдотациях. Известный социолог профессор О. Манаев констатировал: «Курс властей соответствует в большей степени чаяниям белорусских маргиналов. Прежде всего именно они считают Лукашенко своим президентом… Лукашенко — ставленник белорусских низов, причем самого низкого пошиба».

Вся лексика президента обращена к людям, сознание которых в значительной мере застряло в доиндустриальной, патриархальной эпохе. Любопытно, как сам Лукашенко представляет своего избирателя: «Наш белорус такой: выслушает, отойдет в сторонку, хитро прищурится, скрутит самокрутку». Еще один просто восхитительный по социологической чистоте перл Лукашенко. Обращаясь к критикующим его журналистам, он говорил: «Оторвитесь, друзья, от асфальта и компьютера. Навестите свою бабушку в деревне, пообщайтесь с теми, кто занят физическим трудом. Поспрашивайте о президенте, поинтересуйтесь мнением людей». Показательно здесь то, кто в представлении главы государства ассоциируется с «людьми»: занятые физическим трудом, курящие самокрутку, а не сидящие за компьютером.

Патриархальное сознание не воспринимает иной труд, кроме физического, как достойное и общественно значимое занятие. «Пусть занимается производством… Пускай начинают работать», — говорит Лукашенко об индивидуальных предпринимателях. И электорат его понимает. Действительно, что это за работа — торговать на рынке? Пахать поле, косить траву, плести корзины или, в худшем случае, стоять у станка — вот это настоящая работа!

К. Маркс утверждал, что исторические эпохи различаются не тем, что производят, а тем, чем производят. Орудия труда как зеркало эпохи — весьма любопытный ракурс. Причем не столько сами орудия, а отражение их в массовом сознании и в представлении руководителя государства. Вот Лукашенко советует оппозиции не проводить уличные акции, а «взять в руки мотыги» да поработать на земле. Выступая на совещании с руководителями, президент заявляет: «Нет у вас горюче-смазочных материалов — берите коней и запрягайте, нет коней — берите лопаты и копайте»; «Если у нас есть такие хозяйства, извините, зачуханные, которые 15 усадеб не могут распахать, тогда вы хомут вешайте на руководителя, и пусть он цепляет к и пашет сам». Заметьте, предлагается взять не комьюпьютер и даже не трактор, а мотыги, грабли, лопаты, хомут. Весь смысл таких реплик — точное, адресное обращение именно к своему электорату, который хорошо поймет и оценит по достоинству этот черный юмор.

Лукашенко оказался наиболее последовательным выразителем ментальных стереотипов доиндустриальной эпохи и тех социальных слоев, которые являются их носителями. Неудивительно, что официальные СМИ прославляют «мозолистые руки» гораздо больше, чем «светлые головы».

Одним из существенных признаков патриархальности белорусского общества являются низкие потребительские стандарты. Во время президентских выборов 1994 года один из кандидатов в президенты А. Дубко проводил кампанию под лозунгом: «Голосуйте за Дубко, будет хлеб и молоко». Для старшего поколения наличие хлеба и молока, знаменитой «чарки и шкварки» до сих пор является символом зажиточной жизни. Именно поэтому правящему режиму так легко удается навязать обществу свои критерии эффективности деятельности власти: регулярная выплата зарплаты и пенсий, свет и тепло в домах, отсутствие голода и безработицы. Лукашенко, ставя задачи перед страной на втором Всебелорусском народном собрании, отметил: «За нами простые человеческие нужды — работа, крыша над головой, пища».

Социологические опросы показывают, что люди старшего поколения составляют наиболее устойчивый электорат президента. Он это понимает и всячески заигрывает с ними, называет пенсионеров «самой сознательной частью населения» и «опорой государства». Государственная идеология с элементами ностальгии по советскому прошлому тоже в значительной мере ориентирована на людей, живших в СССР. Среди стран СНГ в Беларуси самая высокая пенсия, самое высокое соотношение средних пенсий к средним зарплатам: 42–43 %. В России к началу 2008 года это соотношение составляло 23 %, на Украине — 17 %.

Лукашенко часто посещает районы, пострадавшие от Чернобыльской аварии, чтобы продемонстрировать заботу об этом депрессивном регионе, сильно зависящем от государственной помощи. Потому что его жители — надежная электоральная опора созданной в стране социальной модели и ее создателя.

Самым послушным и стабильным электоратом нынешнего режима являются сельские жители. Лукашенко постоянно льстит им: «Сельское население — наиболее стабильная в политическом плане часть общества»; «Оплот нашего государства — крестьянство». Президентская газета «Советская Белоруссия» в номере с информацией о селекторном совещании в июле 2002 года поместила слоган, занявший почти половину первой полосы: «Крестьянин — элита элит!»

Так же, как и в отношении пенсионеров, осуществляется максимальная поддержка сельских жителей за счет остальной части населения, консервация социального статус-кво на селе. Об огромных субсидиях сельскому хозяйству речь пойдет ниже.

Здесь отметим лишь большие льготы выпускникам сельских школ при поступлении в вузы. Поскольку уровень подготовки сельских учеников ниже, чем городских, то президент потребовал создать им привилегированные условия как при поступлении в вузы (причем на наиболее престижные специальности), так и на период обучения. Этот новый курс Лукашенко обосновал политической необходимостью. Не давая льготы сельским школьникам, «мы же отсекаем самую стабильную, по-хорошему консервативную часть общества», — заявил он. «Сегодняшние выходцы из деревни — это будущая элита нашего общества… поэтому государство будет делать ставку именно на сельскую молодежь. Количество поступающих в вузы из сельской местности будет увеличено, для них должны быть сделаны послабления не только при поступлении, но и при начальном этапе вузовской учебы». Таким образом, при подготовке элиты курс взят на давно развенчанный историей архаичный социально-классовый подход, применявшийся в СССР в 1920-1930-е годы. Государство делает ставку не на самых талантливых и продвинутых (отменены привилегии «медалистам»), а на слабых льготников, поскольку они представляют, по мысли президента, консервативный слой населения — социальную опору нынешнего режима.

В рамках такой стратегии самая динамичная, социально активная, образованная часть общества (предприниматели, творческая интеллигенция и др.) оказались чужеродным телом, представляющим угрозу для всей существующей системы. Поэтому с ними ведется то латентная, то открытая экономическая, политическая, идейно-пропагандистская война.

Легитимизация нынешнего белорусского лидера во многом основана на идее социальной справедливости, которую он воплощает. Известно, что протестные настроения проистекают не столько от снижения уровне жизни, сколько от социальных контрастов. Борьба с богатыми, которую Лукашенко ведет со времени своей первой победоносной президентской кампании, приносит свои электоральные плоды. Требуя у бизнесменов пожертвовать деньги бедным («моим избирателям»), президент реализовал на белорусской почве известный принцип: «мир — хижинам, война — дворцам». Разница в доходах между самым богатым и самым бедным слоями общества в Беларуси значительно меньше, чем в других посткоммунистических странах. Лукашенко удалось создать в глазах белорусов и отчасти граждан других постсоветских государств великий миф о том, что он построил общество без богатых. И это стало важным фактором устойчивости режима.

Уровень экономического мышления

В условиях режима личной власти экономическая политика в значительной мере обусловлена представлениями главы государства о макроэкономике. Благодаря телерепортажам с различных заседаний и совещаний под руководством президента можно составить достаточно ясное впечатление о том, как в государстве принимаются решения. Уровень анализа экономических процессов очень часто удручает.

Обычно заседание напоминает планерку в захудалом колхозе или пмк. В выступлениях Лукашенко, премьера, министров много говорится о частностях, мелочах (поголовье скота, производстве яиц, дисциплине), но мало системного анализа экономической ситуации. Весь анализ сводится к нехитрой схеме, широко применявшейся в советские времена: сначала говорится об успехах, потом о недостатках. Например, из года в год отмечается, что рост валовой продукции сопровождается падением рентабельности. После чего ставится задача закрепить успехи и исправить недостатки. Вроде бы разговор достаточно критический, соблюден баланс положительного и отрицательного. Но отсутствует главное: анализ тенденций развития и глубинных факторов, их порождающих. Вполне закономерно, что никаких концептуальных выводов чаще всего не делается.

Хоть Лукашенко имеет диплом экономиста, его компетентность в вопросах макроэкономики вызывает серьезные сомнения. Он мыслит в рамках парадигмы обыденного сознания или, как он говорит, «здравого смысла». Понятно, что на этом уровне невозможно понять логику и законы функционирования экономики. Здесь можно возразить, что большинство глав государств и правительств в мире тоже плохо знают макроэкономические закономерности. Но разница в том, что они не пытаются руководить экономикой в режиме ручного управления.

Объяснения президентом экономических процессов иногда просто умилительны. В ноябре 1994 года, через четыре месяца после прихода к власти, Лукашенко, выступая в Гомельском горсовете, сформулировал свое понимание причин экономического кризиса: на 50 % кризисные явления вызваны разрывом хозяйственных связей в результате распада СССР, а на 50 % — падением дисциплины. Он уверен, что экономических успехов можно достичь всего лишь благодаря исполнительности, старательности руководителей и работников госпредприятий. Президент считает, что экономические процессы поддаются такому же управлению, как аппарат чиновников, верит в чудодейственную силу приказа, возможность простых решений. Бывший глава Нацбанка Беларуси С. Богданкевич в интервью газете «Московский комсомолец» рассказал об одном эпизоде своей работы с Лукашенко. «Батька» тогда был начинающим президентом и еще слушал рекомендации специалистов. «Мы ни заседании начинали ему объяснять, с выкладками и расчетами, почему нельзя установить желаемый им курс рубля, почему нельзя заставить завод выпускать столько продукции, сколько ему хочется. Он слушал вроде с пониманием, а потом говорил: «Ну хорошо, нельзя. А если я издам указ?» В октябре 2008 года в начале мирового экономического кризиса президент заявил на очередном совещании: «Я предупреждаю членов правительства: в стране кризиса нет, и ни о каком кризисе речь идти не будет».

Поскольку указы и команды плохо действуют, он задает своим подчиненным недоуменные вопросы: «Экономика растет, а обменный курс снижается. Почему? Где деньги, где иностранная валюта? Кто их прячет? Кто-то прячет их в России на корреспондентских счетах… А где Министерство финансов, Национальный банк? Вы должны дать мне ответ, почему кучи мошенников утаивает деньги»; «Почему мы так динамично развиваемся в промышленности, сельском хозяйстве, мы фактически прибавляем в производстве, и это так, я это вижу не только по статистике, но и реально. Я это вижу, но почему наши люди нищают от месяца к месяцу».

Поскольку убедительных ответов на эти вопросы президент так и не получил, то мучительно пытается сам найти объяснение. Получается довольно забавно. «Мы небогатые по двум причинам… Во-первых, мы много производим. Если по паритету покупать, наш товарооборот считать или ВВП, то он уже, наверное, при упавшем долларе больше 100 миллиардов долларов. Ну вот по этому бандитскому курсу мы под 30 или 40 имеем. Но по паритету — это больше 100 миллиардов долларов. Это огромные деньги! Производим много, все умеем делать, на демонстрации посмотришь — любо-дорого. А почему не так богаты? Потому что конечную продукцию делаем. Высока себестоимость. А богатство ведь от прибыли. И прибыль, рентабельность невысокая в этих условиях».

Объяснение восхитительное по своей непосредственности. Как ни странно, но большинство богатых и развитых государств производят как раз конечную продукцию.

Не менее интересна и вторая причина бедности в интерпретации Лукашенко: «Почему мы не так богаты?.. Одну главную причину называю — мы еще очень дешево продаем свою продукцию на внешних рынках. Вот единственная причина — в цене. Будет сегодня наш трактор стоить не 15 тысяч долларов, а как американский, аналогичный, 25–30 тысяч, наше предприятие будет жить, наши люди будут жить, как в Соединенных Штатах Америки живут работники этого предприятия, и бюджет получит. Но когда мы производим одну и ту же продукцию фактически по одним и тем же ценам на комплектующие и энергоносители и продаем в 2–3 раза дешевле, откуда же будет богатство?»

И еще один сюжет на ту же тему. «Что вы мне тут рассказываете: повысилась цена, повысились затраты. Повышайте цену продажную. Или я неправильно рассуждаю, с точки зрения экономики?» — обратился президент на одном из совещаний к министру экономики Н. Зайченко. Тот отвечает: «Уважаемый Александр Григорьевич, это конъюнктура. Мы не можем диктовать свои цены на рынке», на что Лукашенко невозмутимо парировал: «А вы не диктуйте, вы продавайте дороже, дорогой мой. Это для кафедры университета сейчас вы говорите… Да, это трудно. А кто говорит, что легко?»

А вот еще ноу-хау президента по решению экспортно-импортных проблем: «Мы сегодня рассматривали и другую тему — закупки комбайнов. Есть 4 вида комбайнов, 3 фирмы, которые желают работать на нашем рынке. Мы будем покупать. Но я им сразу сказал: вы на 50 миллионов долларов ввозите нам комбайнов и будьте добры на 50 миллионов из Беларуси вывезти наших товаров. Чтобы был паритет, потому что отсюда и курс национальной валюты».

Лукашенко просто элементарно не понимает значения некоторых современных экономических терминов. Вот сюжет из его послания Национальному собранию 29 апреля 2008 года: «Хочу сделать небольшое отступление. Недавно по телевизору слышу рассуждение в интервью на Первом канале. Очень правильно журналист БТ задает заместителю главы Администрации президента А. А. Попкову вопрос о менеджменте, поисках рынков сбыта. Нет такого вопроса сегодня! Я уже Попкову две недели назад, обсуждая итоги своих поездок по регионам, об этом говорил. Нет сегодня такой проблемы, чтобы мы занимались каким-то для сельского хозяйства, для продукции сельского хозяйства, менеджментом. Десять, семь, пять лет тому назад была проблема, когда мы не могли продать сливочное масло, молочные, мясные продукты по нормальным ценам. По бросовым ценам это все сбрасывали в Россию. Свой рынок был перенасыщен, деньги нужны были заплатить за газ, нефть, Приходилось почти по нулям работать, а то часто и в убыток. Сегодня какой менеджмент? Сегодня все, что мы производили в советские времена и производим сейчас, нарасхват. Рынки сбыта колоссальные… А ведь менеджмент, поиск рынков сбыта — куда продать и по сколько — это наиважнейшая задача в производстве была всегда. Сейчас этот вопрос отпадает». Очевидно, президент перепутал понятия «менеджмент» и «маркетинг».

В феврале 1997 года президент выступил перед студентами Белорусского государственного экономического университета и как экономист с экономистами пустился в интеллектуальные рассуждения о высоких материях. Дескать, некоторые говорят, что когда спрос равен предложению, то все хорошо. «А у нас только спрос подойдет к этому предложению, цена поднимается, и спрос за предложением бежит, бежит, а догнать не может. Нам такая экономика не нужна!»

В рамках представления о простых решениях сложных проблем президент уже много лет ведет борьбу с посредническими структурами в экономике. В сентябре 1998 года он издал распоряжение, в котором поручил Комитету государственного контроля «исключить посредничество внутри республики» и выразил намерение разобраться с посредниками «во внешнеэкономических отношениях». Поскольку задача оказалась нерешаемой, Лукашенко возвращается к ней снова и снова. В 2004 году он опять дает команду ликвидировать посреднические структуры в течение полугода: «И я буду рад услышать со второй половины этого года, что в нашей стране разного рода жулья, которое берет и перепродает, не будет».

К таким действиям белорусского лидера побудили директора госпредприятий, создавшие многочисленные посреднические структуры, дабы таким извращенным и полукриминальным способом получать свою долю прибыли в условиях белорусской полугосударственной экономики. Но эта бессмысленная борьба с посредниками обусловлена и уровнем экономического мышления главы государства. Вот как оценивает его бывший начальник государственно-правового управления Администрации президента А. Пласковицкий, близко познакомившийся с мотивами решений белорусского лидера: «Представление Александра Григорьевича о производстве является органичной частью его менталитета. Он абсолютно убежден, что производство — это такая деятельность, в результате которой получается какое-то ощутимое благо, то, что можно увидеть, а еще лучше — пощупать. Что считалось полезным в патриархальной семье, считается полезным и в нашем государстве. Остальное — «баловство» или «воровство»… Ну и, конечно, посредникам в семье не место. Для патриархальной семьи посредничество — чистой воды паразитизм». Похожую мысль высказывает А. Потупа: «В основе представлений Лукашенко лежит идиотская теория о том, что, например, крестьянин, произведший продукцию, должен сам ехать на рынок и ею торговать. В советские времена существовало это абсурдное явление — «колхозный рынок». С ним Лукашенко знаком с детства — и именно по образцу колхозного рынка он строит экономику в Беларуси».

Никто не решился разъяснить президенту, что в условиях современной рыночной экономики проблема продать товар является более важной, чем его произвести. И расходы на рекламу, маркетинг, транспортировку и продажу, как правило, превосходят затраты на производство. Производителям часто просто экономически невыгодно заниматься торговлей.

На селекторном совещании по уборке урожая 26 июля 2007 года президент давал ценные советы труженикам села: «У нас есть возможности вырастить все культуры, которые производятся в мире. В этом я убедился на примере посещения султаната Оман… Кто сказал, что сегодня апельсины или лимоны нерентабельно производить в Беларуси в теплицах? Никто это не сказал, никто не пробовал. Ну, а уже говорить о других: салатах, перцах. Ну это вообще наш продукт. Вот эта заскорузлость в сельском хозяйстве, замшелость отдельных, ну она просто убивает! Мы немало валюты тратим на чеснок, перец, на апельсины, на другие овощи-фрукты. Чтобы это заместить и не завозить со стороны, мы это должны производить у себя. Вот на это и будем направлять средства». А вот диаметрально противоположная установка на том же совещании: «Зачем сеять те культуры, которые не дают урожай? Посейте там лес или лозу. Прессуйте ее и начинайте топить печки».

Не менее любопытен и глубокий анализ Лукашенко мировых экономических процессов. «Сегодня во многих крупнейших государствах, в том числе в Европе и Соединенных Штатах Америки — основных центрах экономического развития нашей планеты, наметились то спады, то всплески производственной активности. А в результате — страшный хаос. Каждый пытается произвести и продать, чтобы не свалиться. И это лихорадит рынок».

Западные фермерские хозяйства в сравнении с белорусскими колхозами президент представляет в таком ущербном и нежизнеспособном виде, что становится их жалко: «Когда я был в США (я изучал эту экономику 6–8 дней) и попросил изменить наш маршрут и показать мне конкретную ферму, то когда я посмотрел, оказалось, что она хуже нашего среднего колхоза»; «У нас сегодня уже четверть бывших колхозов и совхозов приватизирована. Но мы их не раздробили на клочки. Это крупнотоварное производство. Это то, за что борется Европа. Но у нее это вряд ли получит» ся. Почему? Потому что там частник сидит на клочке земли, и попробуй учти все интересы и объедини в массив 10–12 тысяч гектаров и создай ну не колхоз, совхоз, а акционерное общество, если уж на то пошло. А мы сохранили эти огромные «латифундии»».

Но не только в сельском хозяйстве, но и в сфере высоких технологий Беларусь, по мнению Лукашенко, оставила Запад далеко позади: «Появились компьютеры, интернет. Мы что, не понимаем этого? Мы что, в этом отстали от них? Нет. Как только это в повестку дня встало, мы сразу же их обошли. Ну, может, не в производстве разного рода телевизоров, компьютеров, мониторов, но в создании самого главного — программного продукта».

Впрочем, наиболее охотно белорусский руководитель говорил не о макроэкономике, в которой он путается сам и запутывает всю аудиторию. Александр Григорьевич просто расцветает на трибуне, когда переходят к конкретной технологии сельскохозяйственного производства, в чем он действительно неплохо разбирается. Например, к уборке навоза с ферм: «А возьмите на фермах эти транспортеры навозоудаления — это ж горе, особенно цепные! Рвутся, ломаются, крошат, ну, сейчас соломы нет, и то хорошо. А соломы нагрузят — все порвали, все выбросили. Ходит этот пьяный слесарь по трудоемким процессам, или как у вас он сейчас называется, по ферме, доярки за ним — все, коровы по колено в грязи! Ну, один раз подняли именем революции колхоз-совхоз, выбросили эти все подмостки, сделали сквозную дверь. Положили две рельсы или там швеллер какой- нибудь, забетонировали, и раз в две недели или в месяц, как это уже вот на Гродненщине и в других местах практикуется, глубокая подстилка, выбросили его, и все!».

«Позаботился» он и об уборке соломы («Я хочу еще раз предупредить по поводу… культуры уборки соломы. Сколько надо соломы для хозяйственных нужд, вы оставляйте, все остальное должно быть измельчено и запахано, коль мы не можем ее переварить. Зачем вы в скирды ее составляете? Для того чтобы по весне сжечь? Но это тоже преступление»), о плющении зерна («Я говорил о плющении зерна высокой влажности… То, что вы плющите там 2–3% от общих объемов, это почти ничего. Это значит, что хозяйства, которые работают по плющению зерна и консервации его, те работают, а остальные — так, ходят туда-сюда из стороны в сторону»).

Когда Лукашенко дает указания по технологии сельскохозяйственного производства, то прямо на глазах исчезает президент и появляется директор совхоза. При этом чувствуется, что вторая роль гораздо более натуральна и органична. Он говорит о том, что лучше знает. Здесь и подлинный пафос, и настоящая поэзия.

Отрицание рыночных реформ

Высказывания Лукашенко о рыночной экономике весьма противоречивы. На словах он не против нее, но понимает это явление своеобразно. Президент готов принять только положительные стороны рынка (высокую производительность труда, товарное изобилие), но не воспринимает отрицательные (социальную дифференциацию, безработицу). Больше всего Лукашенко не нравится в рыночной экономике ее несправедливость. Такие представления типичны для массового сознания.

Он постоянно пугает людей рыночной экономикой: «Некоторые думают, что «в рынке» будут сидеть сложа руки, ничего не делать, а будет как на Западе — изобилие. Да если бы наши люди не по фасадам увидели, что такое западное изобилие, они бы сказали: «Давай советские времена, давай устанавливай эту цену, регулируй и так далее!» Ведь рынок — это напряженнейшая работа, и притом на одно рабочее место 10–12 претендентов — иди конкурируй». Если страна перейдет к рынку, уверяет он, ее ждут «провал и дестабилизация общества». В случае введения частной собственности на землю, утверждает президент, ее скупят иностранцы, «а те, кто работает на земле, селяне, окажутся в положении изгоев и рабов». И вывод: «Поиграли в рынок и хватит. Надо серьезно браться за работу».

Но в то же время он понимает, что избежать рыночной экономики не удастся, потому рассматривает ее как неизбежное зло. «Ведь в этот бешеный рынок не я же вас привел! Я сам его ни душой не воспринимаю, ни сердцем по многим направлениям. Но куда денешься?! Мы все туда пришли! Кто хотел — сознательно пришел, кто не хотел — затянули».

Много усилий тратит Лукашенко, чтобы опровергнуть тезис, будто частная собственность эффективней государственной: «Отечественный и зарубежный опыт свидетельствует, что эффективность производства зависит не столько от формы собственности и смены вывески, сколько от системы государственного регулирования экономических отношений, организации производства, качества управления, уровня квалификации кадров». И в качестве доказательства обращается к опыту СССР: «У нас была идеальная экономика в советские времена. Но мы ошибку допустили, не дали возможности раскрепоститься человеку, сохранив при этом систему власти. А вообще у нас была честная и порядочная экономика».

Как сочетается «идеальная», «честная и порядочная экономика» с закрепощением человека — вопрос любопытный, хотя и риторический. Еще раз хочется напомнить, что в период советской перестройки Лукашенко оценивал ту экономическую модель как «страшно ненормальную систему». Но теперь по политическим соображениям ему нужно доказывать, что «государственная собственность сегодня не хуже частной собственности, особенно в тяжелый переходный период», поэтому нет таких сфер, где управление экономикой со стороны государства было бы неэффективным.

В 1990-е годы, апеллируя к драматическому опыту реформирования российской экономики, Лукашенко прибегает к характерному для него убойному аргументу: дескать, идея реформ есть коварный западный проект, дабы погубить нашу экономику. «Это был тонко спланированный план уничтожения самого крупного соперника Запада — бывшего Советского Союза»; «Эта идея подкидывалась оттуда, «из-за бугра». Вы не задумывались, почему? Потому, что им нужен был рынок сбыта, и они пытались сломать наше сельское хозяйство, которое работало не хуже, чем в Западной Европе. Мы-то это сегодня знаем. И слава Богу, что у нас хватило ума не пойти этим путем. Это был прозападный курс, чуждый для нашего народа».

Президент упорно навязывает отождествление понятий «реформа» и «развал»: «Мы отказались от термина «реформирование», поскольку он дискредитирован. И сегодня мы говорим не об «ускорении реформ», потому что это равноценно развалу. Мы ввели новый термин… «усовершенствование экономики»». Лукашенко убеждает, заклинает, отговаривает от реформ: «Давайте не будем разрушать то, что есть… И многие думают: вот сейчас развернем реформу на селе, и молоко неизвестно откуда потечет. Не будет! Реформирование — это в два раза сложнее, чем работа в нынешних условиях. Если вы готовы, идите на это. Не готовы, не портите себе настроение и людям»; «Надо идти проверенным путем, а не упражняться в реформах»; «Производите качественную продукцию и продавайте. Какая реформа еще нужна в стране?» Целых 13 лет белорусский лидер опасался даже косметических перемен, минимальной либерализации хозяйственной жизни.

Весьма показательно отношение Лукашенко к приватизации государственной собственности. Придя к власти, он сразу же приостановил приватизационные процессы, пугая народ ужасами «дикой приватизации» в России и других посткоммунистических странах, называя ее «грабежом», «дурью несусветной». Выступая в марте 2000 года в Палате представителей, он более откровенно объяснил свою позицию. Президент заявил, что ради погони за призрачными инвестициями государство не пойдет на приватизацию, в противном случае оно утеряет контроль над экономикой. Лукашенко прекрасно понял всю опасность процесса приватизации для режима единоличной власти: «Но скажите, зачем мне сегодня в Беларуси продавать два нефтеперегонных завода?.. Ведь собственность — это власть. Я их не отдаю, поскольку мне надо осуществлять власть».

Кроме того, он стремился избежать отрицательных социальных последствий приватизации: сокращения работников на приватизированных предприятиях и роста безработицы, избавления новых собственников от социальной сферы заводов и фабрик, прекращения перекрестного субсидирования и пр. Ведь это могло ударить по его популярности.

Хотя приватизация формально продолжалась, однако был создан громоздкий механизм ее торможения. Покупатели государственной собственности должны были выполнить 20 условий: сохранение профиля предприятий, наращивание инвестиций, социальные гарантии работникам, повышение зарплаты и пр. Была прекращена ваучерная приватизация, введен мораторий на движение акций, приостановлена деятельность специализированных инвестиционных фондов, проведена переоценка всех фондов предприятий, что увеличило их стоимость в десятки, сотни и тысячи раз. Все мало-мальски значимые сделки с имуществом требуют согласования с президентом. Каждый год правительство добросовестно составляло планы приватизации, но они стабильно не выполнялись. Например, в 2004 году госбюджет должен был получить от продажи госсобственности 100 млрд белорусских рублей, а в реальности получилось только 3 млрд. Но это единственный плановый показатель, за который президент строго не спрашивал. Лукашенко боится продавать не только крупные предприятия тяжелой промышленности, что еще как-то можно понять. Но даже в легкой промышлености, сфере торговли приватизация происходит в ограниченных масштабах. Например, отказ продавать предприятия по производству продуктов питания президент объяснил тем, что они обеспечивают продовольственную безопасность страны.

Механизм мобилизации

Как уже отмечалось, воссоздание модели мобилизационной экономики было обусловлено не только задачей удержания власти, но и во многом собственным жизненным опытом Лукашенко, привычкой к ручному управлению. Александр Федута в своей книге о белорусском президенте приводит такой любопытный эпизод: «Леонид Синицын вспоминает, как по дороге из Шклова (сразу после победы во втором туре) они обсуждали естественную тему — власть взяли, как теперь будем рулить? «Тогда у него четко звучала мысль о том, что Беларусь — небольшая страна, и ею надо управлять из единого центра, в принципе, как хорошим производственным коллективом». Это понятно. Никакого иного управленческого опыта, кроме опыта управления небольшим производственным коллективом совхоза «Городец», у Лукашенко не было».

В результате государственной политики экономическая жизнь стала все больше приобретать мобилизационный характер. Решение простых проблем становится невозможным без мобилизации всех и вся, создания чрезвычайных органов. В период посевной и уборочной во всех районах непременно создаются штабы. Такие же штабы с чрезвычайными полномочиями были сформированы в областях и приграничных районах для контроля над вывозом товаров из страны. С возникновением дефицита продуктов был учрежден чрезвычайный штаб по наведению порядка на потребительском рынке. И так далее.

Перераспределение средств от богатых к бедным, от успешных экономических субъектов к отстающим осуществляется административными методами. Эффективные предприятия объединяют с нерентабельными, причем независимо от форм собственности.

Классической иллюстрацией функционирования модели мобилизационной экономики является повторяющаяся из года в год «всенародная битва за урожай». Почему-то ежегодно на страну сваливается несчастье: созревает урожай. С ним ведется битва, как со стихийным бедствием. И эта битва объявляется главным экономическим и политическим событием в жизни страны.

Для мобилизации всего народа на эту священную борьбу Лукашенко каждый год проводит селекторные совещания с участием всей вертикали, которые транслируются целый день по всем каналам радио и телевидения. Белорусов уже почти уверили, что без такого селектора весь урожай таки останется на полях. Власти изо всех сил стремятся придать рутинному сезонному производственному циклу в одной из хозяйственных отраслей статус судьбоносности, объявить успешную уборку зерновых залогом национальной безопасности страны. Тон задает сам президент: «Если только мы не получим хлеб, мы вынуждены будем соскребать последнюю валюту и закупать хлеб — это полная зависимость от тех государств, у которых мы будем покупать хлеб! Таким образом чрезвычайная ситуация сегодня диктуется возможной потерей на 3–5 лет нашей независимости».

На этот период в стране вводятся чрезвычайные меры, создается фронтовая обстановка. В 1998 году, выступая на селекторном совещании, Лукашенко заявил: «Положение крайне серьезное, которое вынуждает меня с понедельника объявить о том, что страна переходит в режим особого функционирования. Это значит на простом народном языке, что все живое, все, что движется или способно двигаться, должно быть направлено на уборку урожая».

Понятно, что эту священную борьбу возглавляет сам президент. Уборочная кампания начинается только по его команде, будто ни местная вертикаль, ни руководители колхозов сами не знают, что пришла пора убирать урожай. В 2002 году Лукашенко объявил, что на время уборки переселяется жить и работать в регионы, чтобы в этот трудный час быть вместе с народом и лично руководить производственным процессом. На время этой кампании создаются чрезвычайные штабы, высшие должностные лица назначаются ответственными за регионы. Особенно экзотично выглядит руководство уборкой со стороны генерального прокурора или главы Нацбанка. Все работники вертикали обязаны работать по 18 часов в сутки. Председателям обл- и райисполкомов президент предоставляет чрезвычайные полномочия по использованию любых специалистов и техники в своем регионе.

Но по требованию президента на режим чрезвычайного положения переводятся не только чиновники, а все население: «Уборка должна носить всенародный характер. Каждый гражданин страны должен помочь крестьянину в порядке шефской помощи». На «битву за урожай» мобилизуется армия, милиция, работники промышленности и даже Совмина. Журналисты государственных СМИ вынуждены создавать «полевые корпункты».

При этом никого не интересует цена спасенного урожая, эффективность потраченных усилий, ибо это проблема рыночной экономики. А в той полусоциалистической экономике, которая существует в Беларуси, действуют иные критерии. Это даже не столько валовой объем собранного зерна, сколько совсем другие показатели. «Беда будет тем руководителям, у кого мы найдем на машинном дворе комбайн, не задействованный на уборке», — угрожает Лукашенко на селекторном совещании. Как когда-то в СССР при Ю. Андропове пытались решить проблему эффективности экономики с помощью облав на улицах городов во время рабочего дня.

Необходимым элементом мобилизационной экономики являются административные методы управления. Экономические проблемы Лукашенко пытается решить с помощью приказов, угроз и их неукоснительного исполнения. «Через год в городе не должно быть ни одного безработного», требует президент, приехав в Белоозерск. Вполне закономерно, что главный мотив выступлений Лукашенко по экономическим вопросам — дисциплина и ответственность. «Секрет успеха в железной дисциплине», говорит он, посещая передовое хозяйство «Агрокомбинат Снов».

Или, например, как выходить из ситуации, когда цены на энергоре- сурсы вскоре достигнут уровня мировых, а энергоемкость белорусской экономики в 2,5–3 раза выше, чем в развитых странах? Правильно, издана новая директива президента об экономии и бережливости, чтобы объяснить людям, что «экономика должна быть экономной». Однако в экономической системе, ориентированной на валовые показатели, сохранение и поддержание нерентабельного производства по социально-политическим причинам, эта проблема не имеет решения.

Классик мобилизационной экономики И. Сталин выдвинул универсальную формулу: «кадры решают все». Действительно, отсутствие экономических стимулов в такой системе отчасти может быть компенсировано личными качествами руководителя. Лукашенко, как достойный ученик классика, взял эту формулу на вооружение. Он уверен, что именно от старательности, решительности, исполнительности кадров зависит положение в экономике: «Чтобы в селе решить проблемы, надо найти честных, порядочных руководителей. Есть руководитель — будет хозяйство».

И обратная закономерность. В своей первой речи после вступления в должность президента в июле 1994 года он констатировал: «Главная причина тяжелой ситуации в промышленности — это бездеятельность руководителей предприятий». Прошло 14 лет. 25 января 2008 года, при посещении ОАО «Світанак» в Жодино, Лукашенко заявил: «В этот год я вступил с убеждением, что у нас директора — бездельники».

От таких представлений один шаг до решения экономических проблем с помощью уголовного преследования хозяйственных руководителей. И он был сделан. Еще в ноябре 1994 года, через четыре месяца после вступления на должность президента, Лукашенко прокомментировал случившееся накануне падение российского рубля следующим образом: «Если бы подобное произошло в Беларуси, мы бы выяснили пофамильно, кто конкретно в этом виноват, и эти люди были бы арестованы в течение суток, независимо от должностей, независимо от того, депутат — не депутат». Вскоре тюрьмы были заполнены бизнесменами, банкирами, директорами предприятий, председателями колхозов и другими хозяйственными руководителями.

Уголовное преследование кадров, нагнетание страха стали фактором экономической жизни. В рамках созданной экономической модели роль материальных стимулов, которые в нормальных хозяйственных условиях являются основным двигателем развития, сильно ограничена. Поэтому их пытаются заменить репрессиями и страхом. В СССР в 1930-е годы «борьба с вредительством» выполняла важную хозяйственную функцию. Сегодня такими же методами президент пытается заставить работать белорусскую экономическую модель.

5 марта 1998 года Лукашенко выступает с докладом на совещании по вопросам развития сельского хозяйства в Гродно, говорит о бесхозяйственности: «Падеж скота достигает тысяч голов. Зерно в некоторых районах гноят тоннами. Технику нерадивые механизаторы, при попустительстве специалистов и руководителей, добивают до ручки. Неужели снова вводить уголовную ответственность? Неужели без призрака колонии нельзя сберечь общественное, как свое».

А вот еще любопытный сюжет. В 2001 году президент приезжает на химический комбинат «Азот» в том же Гродно. Рабочие стали выказывать недовольство тем, что это процветающее прежде госпредприятие стало банкротом. Лукашенко в ответ обратился к стоявшему рядом генеральному прокурору В. Шейману и сказал: «Сколько уголовных дел возбуждено по руководству МТЗ? 16, кажется. Упаси Бог, если и у вас такое произойдет после соответствующей проверки. Остается надеяться, что не прядется менять руководство «Азота», чтобы сделать производство снова рентабельным».

Однако, несмотря на внешнюю гротескность, белорусская модель мобилизационной экономики долгое время работала на уровне, способном обеспечить социальную и политическую стабильность в обществе. С пропагандистской точки зрения она достаточно функциональна. Народу нравится, что власть не спит, а действует энергично, президент всех заставляет работать. А вопрос об эффективности этой работы для обыденного сознания довольно сложен.

Защита колхозного строя

С самого начала своего президентства Лукашенко выступил пламенным пропагандистом и защитником советской модели сельскохозяйственного производства. В этом смысле в какой-то мере концептуальным стал его доклад на совещании по проблемам АПК в Гродно в марте 1998 года. Он прозвучал как хвалебный гимн колхозно-совхозному строю. Там были смелые философские обобщения, претендующие на открытия всемирно- исторического значения. Для доказательства того, что сельское хозяйство, основанное на государственно-кооперативной собственности, было всегда эффективнее частнособственнического землевладения, президент предложил новую версию мировой истории: «Анализ многолетнего исторического опыта ведения сельского хозяйства в нашей бывшей большой стране и практики зарубежных государств позволяет заявить, что в аграрном секторе экономики Беларуси будущее принадлежит крупному коллективному хозяйству… Давайте посмотрим правде в глаза. Кто и при какой форме собственности достиг самых высоких показателей в Европе? Голландцы — на государственных землях. А в мире? Крестьяне Израиля на государственно-кооперативных. Кто добился самого крупного и самого быстрого на планете прироста сельскохозяйственной продукции? Китай, где нет официальной частной собственности на землю». (В другом выступлении Лукашенко приводит похожую аргументацию: «Например, в Израиле и Норвегии почти нет частной собственности на землю, но есть высокоэффективное сельское хозяйство»).

Это заявление хотелось бы прокомментировать, ибо приведенные факты весьма сомнительны. В Голландии 65 % сельскохозяйственной земли, а в Норвегии все сельхозугодья находятся в частной собственности. Что касается Китая, то его пример является наиболее красноречивым аргументом в пользу неэффективности колхозной системы. Бурный рост аграрного производства там действительно произошел, но только после того и в результате того, что начиная с 1978 года были распущены сельскохозяйственные коммуны (китайские колхозы), а землю поделили между крестьянами. Опыт китайской аграрной реформы стал в мировой литературе хрестоматийным примером эффективности преобразований социалистических кооперативов. И в первую очередь на этом настаивают сами китайцы.

Возвращаясь к советскому опыту создания колхозов, Лукашенко, по существу, оправдывает насильственную коллективизацию, уверяет, что это был правильный путь: «Главные результаты подтверждают жизненность сельскохозяйственной кооперации в различных ее формах. Она выдержала испытание временем, обеспечила продовольственную, а значит — и национальную безопасность страны… В колхозах и совхозах сформировалась наиболее благоприятная среда человеческого обитания с развитой социально-культурной, образовательной и медицинской инфраструктурой. В коллективистской морали сегодняшнего села воплотилось общинное сознание крестьянина, психология «беларускай вясковай талакі», христианские нравственные ценности, идеи трудолюбия и социальной справедливости семидесяти советских лет».

Хотелось бы заметить, что даже в советские времена эпитетом «колхозный» отмечали все самое отсталое и деградирующее. Поэтому тезис, что «в колхозах и совхозах сформировалась наиболее благоприятная среда человеческого обитания», звучит курьезно.

Продолжим дальше цитирование доклада: «Поэтому опора на колхозы и совхозы, на кооперативы — это не дань ностальгии по политическим институтам советских лет, а результат глубокого осмысления аграрного опыта человечества, трезвый экономический и технологический расчет в осознанный политический выбор…

Что касается частной собственности на земли сельскохозяйственного назначения, то данный вопрос не подлежит обсуждению ни в одной из аудиторий… Сельское хозяйство, если и слабо у нас еще развивается, — только не в силу отсутствия частной собственности на землю. Не является частная собственность панацеей от всех бед в сельском хозяйстве… Поэтому споры о том, быть крупным кооперативным хозяйствам или не быть, должны быть раз и навсегда прекращены». По мнению президента, форма хозяйствования в виде колхозов и совхозов «останется навсегда в нашей стране основой сельскохозяйственного производства».

Лукашенко периодически пугает народ роспуском колхозов, предрекает в таком случае стране неисчислимые бедствия: «Что бы мы имели сегодня, если бы поделили на клочки землю? Беда была бы. Трагедия для страны. Вон посмотрите, что в России делается. Так они остановились, в раскорячку сейчас стоят: что-то поделили, а что еще недоделили и не знают, куда идти. Видят, что эффективнее иметь крупнотоварное производство и фермерство там уже породили. Уже законодательство не позволяет объединять-разъединять. А если бы мы этим путем пошли? Страны бы сегодня не было».

Однако в том же докладе на совещании в Гродно Лукашенко признался в истинной причине сохранения колхозного строя. Оказалось, что весь экскурс в историю, рассуждения о формах собственности — это пропагандистская обертка. Главная мотивация курса на поддержку колхозов — политическая: «Почему мы сегодня должны держаться за коллективные, а на самом деле государственные хозяйства? Да потому что колхоз и совхоз сегодня — это не только организационно-хозяйственная структура на селе, скажем, центральная структура на селе. Это и центральная государственная, если хотите, политическая структура на селе. Если не будет колхоза и совхоза, государство не сможет эффективно проводить свою политику на селе. Именно колхоз и совхоз со своим управленческим аппаратом, специалистами, руководителями являются опорой государственной власти на селе. А это половина нашего населения, которая обеспечивает стабильность в нашем государстве». Иначе говоря, колхозы являются необходимым инструментом господства нынешнего режима.

Журналист А. Гуляев, присутствовавший на том совещании, вспоминает, что Лукашенко задал вопрос одному из руководителей областей: не будет колхозов, как ты дашь команду, за кого голосовать? И это ключевой мотив, обусловливающий нынешнюю государственную политику в сельском хозяйстве. Видимо, неслучайно Лукашенко ввел правило назначение председателей колхозов райисполкомом, хотя даже в советские времена эта должность формально оставалась выборной.

Несмотря на то, что в окружающем мире прошли одна за одной индустриальная, научно-техническая, информационная революции, в Беларуси сельское хозяйство объявлено стратегической отраслью, а обеспечение продовольственной безопасности стало важнейшим направлением государственной политики. Тон задает президент: «Больше всего я работаю на сельское хозяйство. И это правильно, так как это основа нашего общества. Село — это основа любого государства»; «Не надо жалеть для крестьян деньги. Главное для страны было, есть и будет село»; «Хлеб всегда был основой национального благополучия, фундаментом государственной экономики»; «Если будет хлеб — нам не страшны ни революции, ни другие потрясения».

Все институты власти уделяют аграрному сектору экономики, обеспечению продовольственной безопасности львиную долю внимания, финансовых ресурсов. На поддержку АПК расходуется около 12 % госбюджета, в то время как в развитых странах эта цифра не превышает 3–4%, потому что они не могут себе позволить тратить больше. Государственные СМИ настойчиво пропагандируют лозунг «Хлеб — всему голова». А, например, правительственная газета «Рэспубліка» опубликовала статью под весьма знаменательным названием: «Всему начало — хлеб и борозда». В рамках такой парадигмы мышления закрепление министерств за отстающими хозяйствами выглядит вполне натуральным, а вовсе не абсурдом. В частности, распоряжением правительства в 2000 году Министерству иностранных дел всучили два совхоза, Министерству культуры и Министерству юстиции — по одному колхозу и т. д.

Никто из горожан, в том числе студентов, не возмущается тем, что их направляют на сельхозработы, а руководители государственных предприятий и частных фирм покорно соглашаются давать пожертвования на топливо для посевной и уборочной. Совершенно натурально, что «Дожинки» — едва ли не главный праздник страны.

Задача «спасения села» стала идефикс Лукашенко. Для этого разработана Государственная программа возрождения и развития деревни на 2005–2010 годы, в которую было запланировано вложить огромные деньги ($25–27 миллиардов). Центральным ее элементом стало строительство 1500 агрогородков. «Реализация программы это самая большая политическая. социальная и экономическая задача для властей всех уровней на предстоящую пятилетку», — говорит президент. Он очень гордится своим детишем, не один раз отмечал, что реализация этого амбициозного проекта станет памятником его правлению.

Очевидно, что данная программа экономически неэффективна, это крайне нерациональное расходование ресурсов. Те огромные бюджетные деньги, которые вложены в строительство агрогородков, вряд ли когда- либо дадут отдачу, ибо колхозы, которые переименовали в сельскохозяйственные производственные кооперативы, нерентабельны, экономически неэффективны по определению. К тому же в эпоху постиндустриального, информационного общества считать возрождение села самой важной целью государственной политики, объявлять сельское хозяйство приоритетной отраслью, основным объектом инвестиций, перераспределения ресурсов за счет других отраслей, означает противоречить логике мирового развития.

Смысл этого проекта лежит в политической сфере. Программа возрождения села — это отчаянная попытка искусственно воспроизвести советскую матрицу, заморозить старую структуру экономики и трудовых ресурсов, а значит, и структуру электората. Ибо агрогородки — неотъемлемый элемент колхозной системы, они могут существовать только в ее рамках. Они мало совместимы с рыночными реформами в аграрном секторе.

Наиболее наглядный пример экономической бессмыслицы — это задание Лукашенко в каждом хозяйстве ежегодно строить не меньше пяти домов. На заседании правительства неожиданно выяснилось, что в сельской местности Беларуси имеется 158 тысяч пустых домов и квартир, потому что село медленно вымирает, технический прогресс ведет к сокращению работников в аграрной сфере. Эта объективная мировая тенденция отчетливо прослеживается и в Беларуси.

Но ослушаться указания президента никто не решается, строительство продолжается. Ситуация в общем типичная: когда дан высочайший приказ, никто даже не пытается разбираться, определять целесообразность, считать экономический эффект. В итоге хотели как лучше, а получилось как всегда. Дома стали строить не для того, чтобы люди там жили, а чтобы выполнить президентское задание. Строители, по словам Лукашенко, стали вместо домов класть «гробы на поле в грязь». Президентская газета «Советская Белоруссия» была вынуждена констатировать: «К сожалению в некоторых районах есть мрачная статистика: с таким трудом построенные дома… пустуют». Глава Витебской области В. Андрейченко, выступая на сессии областного Совета депутатов, заявил, что если практика строительства агрогородков будет продолжаться в таком виде, как сейчас, то нужно будет половину исполнителей этой программы пересажать в тюрьму. В августе 2007 года президент, посещая один из агрогородков, мрачно заметил: «В соответствии с мировым рынком сегодня мы просто провалились. Если бы у нас вслед за этими агрогородками показушными шло производство точно так, мы бы имели в два раза больше урожай».

С самого начала возникли серьезные сомнения, что этот разорительный для страны проект будет реализован в полном объеме. Но белорусское руководство держалось до последнего. После объявленного Россией перехода на рыночные отношения с Беларусью, повышения цен на энергоресурсы власти были вынуждены пойти на корректировку экономической политики, экономию бюджетных средств. Но самую неэффективную отрасль экономики, к тому же пожирающую львиную долю государственных субсидий, — сельское хозяйство — власти не трогали. Расточительную к программу строительства агрогородков продолжали реализовывать еще полтора года. Это была священная корова.

Но экономические факторы оказались сильнее политической целесообразности. В апреле 2008 года во время поездки на Гродненщину Лукашенко заявил, что будут сокращаться дотации и сельскому хозяйству. Было принято решение строительство агрогородков сократить почти вдвое (с 1481 до 750–800).

В 2008 году на совещании в Каменецком районе о ходе реализации программы возрождения села Лукашенко сказал: «Эти инвестиции дали результат… Полученные в АПК показатели гарантируют продовольственную безопасность нашей страны». С одной стороны, страна действительно обеспечивает себя основными продуктами питания. А с другой стороны, очень высока цена так называемой «продовольственной безопасности», ибо белорусское сельское хозяйство остается нерентабельным и держится на огромных госдотациях.

Роль государства в экономике

Экономической основой авторитарного режима левого типа является сохранение доминирования государства в хозяйственной жизни. В противном случае невозможна политика государственного патернализма, контроль над всеми субъектами экономики и населением. Лукашенко это прекрасно понимает и полон решимости сохранять статус-кво. «Я никогда не соглашусь с подходом на ограничение роли государства в экономике», — утверждает он.

Хотя Конституция Беларуси предусматривает равенство всех форм собственности, в реальности государственные предприятия имеют во всех отношениях льготный режим функционирования по сравнению с негосударственными структурами. Например, субъекту хозяйствования частной формы собственности чрезвычайно сложно выиграть иск в суде у госпредприятия.

Став во главе государства, Лукашенко столкнулся со сферами экономической жизни, о которых он имел весьма приблизительное представление. Например, банковская система, финансы, кредитно-денежная политика. 6 апреля 2001 года на совещании с работниками исполнительных органов Лукашенко потребовал от коммерческих банков выделить деньги на посевную кампанию, обосновав свое требование следующим образом: «Они живут на нашей земле. Они здесь штампуют деньги, а точнее они их не зарабатывают так же, как мы с вами, — они на посреднических услугах. Никто из них на трактор не сядет и даже в район не хочет идти работать специалистом, поэтому пусть выполняют поручения». То есть в представлении белорусского лидера, банки — это какие-то паразиты. Поэтому просто выделить деньги, заработанные «на посреднических услугах», — этого мало, чтобы искупить свою вину. Дабы от них была какая-то польза, он предложил банкам завиться настоящим делом — взять на баланс отстающие колхозы и совхозы и Добиться эффективного ведения хозяйства. Например, Национальный банк страны взял колхоз в деревне Александрия — на родине президента.

Через полгода после прихода к власти Лукашенко заявил: «Если банки не займут надлежащей позиции в отношении национальной безопасности, приму меры с помощью МВД. Частная собственность будет национализирована неотложно». Меры не заставили себя долго ждать. Вскоре произошла фактическая национализация крупнейших банков с помощью принудительного увеличения доли государственных акций, и был установлен жесткий государственный контроль над банковской сферой.

До какой степени дошла в Беларуси зарегулированность финансовой сферы, говорит такой факт. В конце 1990-х годов в стране действовало четыре обменных курса: официальный курс Нацбанка, по которому приобретали валюту привилегированные субъекты хозяйствования; курс обменных пунктов; рыночный безналичный и рыночный наличный. На начало 1999 года курсы безналичного обмена расходились более чем в 9 раз.

Президент с трудом воспринимает банки как коммерческие субъекты, ориентированные на получение прибыли. Он их видит прежде всего в качестве инструмента для реализации государственной политики. «Банки очень слабо участвовали в инвестициях в промышленность и сельское хозяйство, ограничиваясь спекулятивными операциями», — возмущается он. «Банки вокруг предприятий должны «плясать». Банки для банков в стране не нужны — есть экономика, есть субъекты хозяйствования, с которыми необходимо работать».

Руководствуясь этими указаниями, власти различного уровня заставляют государственные и частные банки вопреки коммерческой выгоде субсидировать госпрограммы (жилищное строительство, строительство агрогородков и др.), поддерживать нерентабельные предприятия. В том числе и по этой причине в банковской системе образовались значительные суммы безвозвратных кредитов. Как уже отмечалось в предыдущей главе, в марте 1999 года этой проблемой озаботился Лукашенко и решил ее привычным для него образом. Он потребовал посадить в тюрьму и конфисковать имущество у руководителей коммерческих банков и тех, кто не вернул кредиты. На следующем совещании по этому вопросу глава государства заявил, обращаясь к банкирам: «Будем квалифицировать подобные нарушения, правонарушения, а, прямо скажем, преступления, как хищения в особо крупных размерах. Подчеркиваю, следующий этап — это вы… Услышали по телевизору: поручено президентом заняться возвратом кредитов, сомнительных, плохих — бегом забирайте деньги. Не ждите, пока к вам придут». За некоторыми действительно пришли. Периодически банкиры оказываются за решеткой.

Вообще решать финансовые проблемы с помощью уголовного преследования стало устойчивой традицией. Напрнмер, на совещании по вопросам развития банковской системы в начале 2002 года доминировала не экономическая проблематика, а криминальная. Основными докладчиками были председатель Комитета государственного контроля А. Тозик, генеральный прокурор В. Шейман. заместитель министра внутренних дел Л. Глуховский, а вовсе не глава Нацбанка П. Прокопович. Иначе говоря, деньги для экономики ищут не банкиры, а следственные органы.

А ведь при нормальной рыночной экономике проблема решается очень просто: либо банк с помощью суда разоряет клиента, не вернувшего кредит, либо сам разоряется. И без вмешательства главы государства.

Главным элементом управления экономикой является сам Лукашенко. Как точно заметила бывшая глава Нацбанка Т. Винникова, «в Беларуси существует один субъект хозяйствования — президент». Он контролирует все: сделки с собственностью, стоимость которых превышает 10 тыс. базовых величин, назначает директоров госпредприятий, принимает решение о привлечении иностранных инвестиций, дает разрешение на открытие склада хранения автомобилей и пр. Вот, например, как протаскивал Лукашенко экспорт масла в Россию: «Ельцин со мной на корте не справляется, Коржаков не справляется, Лужков проиграл три раза… В последний раз с Лужковым мы играли на 5 тысяч тонн сливочного масла: если я побеждаю, Беларусь имеет право поставить их в Москву и продать по своей цене. Мэр все же проиграл. Я говорю: «Готовь теперь холодильники»; «По стране больше 5 тысяч тонн масла, которое мы не можем продать… Вот еще проблема. Надо будет ехать опять к Лужкову в теннис играть на 1 тысячу или 5 тысяч тонн масла. Вот ты, Долголев (тогдашний вице-премьер. — Авт.), и поедешь сейчас играть, у меня пока нога больная».

Отношение к бизнесу

Бизнес, негосударственный сектор является чужеродным телом в сосанной Лукашенко социальной модели, ибо не вписывается в ее рамки. Появление в обществе любого сегмента, неподконтрольного «вертикали», вызывает у нее вполне понятную аллергию и агрессию. Первородный грех предпринимателей состоит в том, что они претендуют быть независимыми от государства.

Видимо, есть и психологическая причина неприятия белорусским лидером бизнесменов, которую точно подметил А. Федута в своей книге о президенте: «Лукашенко патологически ревнив к тем, кто достиг каких-то успехов до него или при нем, но без его контроля и личного участия. Его противником становится любой, кто сумел хоть как-то вырваться благодаря собственному творческому и деловому потенциалу. Ведь это означает, что Лукашенко имеет дело с человеком умным, талантливым и, безусловно, амбициозным, осуществляющим собственную, самостоятельную программу в жизни».

Но с другой стороны президент исходя из объективных процессов рассматривает предпринимателей как неизбежное зло, неприятную реальность, которую приходится терпеть. Поэтому и отношение его к этому явлению такое противоречивое. В первые годы своего правления Лукашенко обосновывал свое отношение к бизнесу в духе политэкономии социализма: «Мы не против частной собственности, личной собственности. Но пусть она появляется за счет собственных средств»; «Мы не против капитала, не против того, чтобы в каждом кармане был капитал и чем больше, тем лучше. Но разве не имеет смысла вопрос о том, каким образом этот капитал оказался в кармане. Труд создает капитал, а не наоборот. И если в основе вашего капитала лежит не ваш, а уворованный труд, то это криминальный капитал. Мы против такого капитала».

Второй важный тезис на эту тему таков. Основой для сотрудничества предпринимателей с властями, по мысли президента, должны бьггь «честность, соблюдение интересов наших граждан и польза для всего общества». Подразумевается, что развитие национального бизнеса может противоречить общественным интересам. Понятно, вопрос о том, что полезно, а что нет, куда нужно вкладывать деньги, определяет сам президент. Но, увы, большинство предпринимателей придерживались на сей счет иного мнения. «Частник все равно смотрит в свой карман» — с возмущением констатирует президент.

Бывший начальник государственно-правового управления Администрации президента А. Пласковицкий по-своему увидел своеобразное отношение белорусского лидера к бизнесу: «Напрасно искать в Лукашенко врага свободного предпринимательства. Был бы врагом — искоренил бы всех предпринимателей еще в 1994 году. Но президент не только не выкорчевал напрочь, но и, наоборот, неоднократно пытался наладить дружбу с предпринимателями… Чтобы понять президента в комплексе, лучше всего посмотреть, как он учит предпринимателей предпринимательству. В этом наиболее ярко проявляется то, кем он хочет быть для белорусских предпринимателей. Нет, не душителем-терминатором, а отцом при бестолковых малолетних детях, не способных отличить хорошее от плохого».

Но еще более важная проблема отношения Лукашенко к предпринимательству состоит в том, что он с понятием «общество», как правило, отождествляет себя и собственную власть. Поэтому развитие бизнеса в Беларуси он подчинил в первую очередь собственному политическому выживанию. Поскольку президент не мог контролировать большую часть предпринимательских структур, то им была объявлена экономическая, идеологическая война.

В устах президента понятия «коммерческие структуры» и «криминальные структуры» стали почти тождественными. «На момент моего прихода к власти этот сектор в стране и был представлен в основном жуликами и проходимцами, действовавшими методами спекуляции», — говорил А. Лукашенко. Для дискредитации бизнесменов Лукашенко использовал весь свой богатый арсенал ругательств: «паразитический нарост», «жулье», «пиявки, сосущие кровь», «их надо стряхнуть, как вшивых блох».

В отношении крупнейших компаний заводились уголовные дела, правоохранительными органами проводились многочисленные проверки. Бизнес стал опасным видом деятельности, ибо каждый предприниматель в любой момент может оказаться за решеткой. Перед бизнесменами встала дилемма: оказаться в тюрьме, эмигрировать из страны вместе с капиталом или идти под различные государственные «крыши». Крупный бизнес был практически ликвидирован. В течение 1995–1996 гг. из Беларуси было вывезено около 30 % частного капитала. Так, был разорен и вытеснен из страны крупнейший холдинг «Пуше», налоги которого составляли до 10 % всех налоговых поступлений бюджета.

Министр предпринимательства и инвестиций А. Сазонов в докладе на съезде предпринимателей в мае 1998 года нарисовал весьма мрачную картину существования негосударственного сектора Беларуси. По его словам, предпринимательство для государства остается «нелюбимым ребенком в семье». Произвол властей носит «системный характер». Происходит дискриминация по формам собственности. В результате постоянно уменьшается доход малого и среднего бизнеса, что делает положение работающих здесь людей неустойчивым.

Очень показательна долгая и перманентная борьба властей с индивидуальными предпринимателями (ИП), занимающимися в основном продажей на рынках импортных товаров массового потребления. Причина их особого неприятия состоит в том, что в отличие от сравнительно крупного и среднего бизнеса этот слой менее всего поддается государственному контролю.

10 марта 2005 года в момент акций протеста ИП по всей стране Лукашенко был вынужден встретиться с предпринимателями. Из выступления президента, его реплик достаточно явственно сквозила одна центральная мысль, которую он облекал в разную форму, маскировал, но она достаточно прозрачно вытекала из всей логики его рассуждений. Суть ее состоит в том, что нынешние власти не заинтересованы в существовании индивидуальных предпринимателей как класса. Президент великодушно признал, что «челноки» «тоже люди», что мы «вас обозвали предпринимателями, бизнесменами, чтобы прилично это выглядело». (Надо понимать, что это «неприличная» профессия). Он отметил, что государство виновато в появлении этого социального слоя. Здесь ключевое слово «виновато». Ибо виноватым можно быть в чем-то плохом, ненормальном, неблагочестивом, неприличном. Лукашенко предупредил, что люди, занимающиеся «челночным» бизнесом, уйдут в ближайшие 2–3 года, возможно, преобразуются в юридические лица.

За много лет власти использовали немало средств, чтобы вытеснить ИП с белорусского рынка. Их принуждали приобретать лицензию на розничную торговлю, покупать дорогостоящее оборудование (кассовые аппараты, киоски), производить гигиеническую регистрацию товаров, платить отчисления в Фонд социальной защиты. В 2007 году президент издал указ № 760, запрещающий индивидуальным предпринимателям иметь наемных работников, кроме близких родственников в количестве четырех человек. Таким способом государство стремится подтолкнуть ИП к переходу в более крупную форму ведения бизнеса.

В результате такой государственной политики по отношению к бизнесу с 1995 по 1999 гг. количество предприятий негосударственной формы собственности сократилось в три раза. Беларусь — единственное посткоммунистическое государство, где развивалась такая тенденция. Во всех переходных странах, наоборот, экономический подъем происходит именно за счет роста мелкого бизнеса.

В начале своего президентства Лукашенко определил свои взаимоотношения с бизнесменами следующим образом: «Может быть, несколько резко, но повторю то, что я сказал вашему так называемому бизнес-классу, или же нашим предпринимателям. Я им сказал следующее, что вы с меня выбивать реформы не будете. Я вас привяжу к президенту и его политике настолько, что если вы меня утопите, утонете и вы вместе с ним».

Свое обещание Лукашенко реализовал. В Беларуси сформирована своеобразная модель бюрократического капитализма, где серьезный бизнес развивается только по разрешению властей, под «крышей» государственных структур. Для «своих» создаются льготные условия (выгодные кредиты, избавление от конкуренции, защита от проверок контролирующих органов), для чужих — запреты, ограничения, разорения. Решающую роль в коммерческом успехе играют не предприимчивость, трудолюбие, а доступ в высокие кабинеты.

Президент и мысли не допускает, что бизнес может быть автономным от государства, развиваться в соответствии со своими представлениями о выгодности. «Не понимаю, что за негосударственный сектор экономики, — с недоумением обращается он к предпринимателям. — Как это негосударственный? Он что, в другом государстве находится? Нет, дорогие мои, государство обязано и вами управлять». На пресс-конференции для российских журналистов Лукашенко деликатно разъяснял место белорусского бизнеса: «Вы не сравнивайте их со своими частниками. У вас частники несколько свободны от государства. Мы их все-таки стараемся держать в государстве». А в выступлении перед исполнительной вертикалью президент менее дипломатичен и более конкретен: «Всякие там АО, ЗАО, 000 — любой, кто будет вам противоречить, будет снят немедленно».

В целом Лукашенко оказался доволен проделанной «воспитательной работой» с бизнесменами. На основании успешного эксперимента он вывел эксклюзивную, применимую только в Беларуси, формулу отношения между властью и бизнесом: «Многие говорят: значит, Лукашенко не хочет приватизации предприятий, потому что он хочет влиять таким образом на ситуацию в стране, что таким образом «диктатуру» легче удерживать, авторитарными методами управлять страной. Чепуха полная. С частником разговаривать всегда легче. Ему сказал — он сделает. Потому что, по большому счету, рискует в противном случае потерять свою собственность».

Коль коммерческие структуры есть неизбежное зло, то власти действуют по принципу: с паршивой овцы хоть шерсти клок. «Так давайте же вместе бороться с этой инфляцией, чтобы было выгодно инвестировать свои средства туда, куда я говорю», — призывает Лукашенко бизнесменов. Власти стремятся заставить предпринимателей работать не на прибыль, а «на пользу народу». В результате огосударствления бизнеса частный сектор стал одной из отраслей «народного хозяйства». Для управления им одно время действовало Министерство предпринимательства и инвестиций. Только один пример. Поскольку в Беларуси хронической проблемой является превышение импорта над экспортом, то каждый год местные власти получают план по снижению отрицательного сальдо внешнеторгового баланса. В августе 2008 года администрации районов Минска переложили плановые задания на коммерческие фирмы. Осуществлять экспорт принуждали компании, которые занимались только импортом.

Замечательной иллюстрацией управления бизнесом стал механизм поддержки сельского хозяйства. Лукашенко считает, что нашел невиданное в истории чудодейственное средство спасения колхозно-совхозной системы. Он использовал прием, простой до гениальности: обязал прикрепить предпринимателей к отстающим колхозам и тем самым принудить бизнес работать на колхозный строй. Директивы чиновникам были конкретны и категоричны: «Почему до сих пор не отработаны все детали механизма участия частного капитала в подъеме сельхозпредприятий и все опять сводится к примитивному шефству? Никакого шефства. Шефство недобровольной основе. А то, что я сказал, будет нагнетаться, навязываться авторитарным образом. Я это говорю четко и откровенно. Это должны понимать и частники. Сегодня, работая на нашем рынке, они имеют неплохие программы и хорошие прибыли, и эти прибыли надо вкладывать не в «Мерседесы» и сомнительные мероприятия, а вкладывать в нашу землю».

Президент очень гордится этим своим изобретением и регулярно им хвастается перед зарубежными журналистами. «Они не хотели брать эти хозяйства. Я им просто намекнул: если вы хотите и дальше работать, деньги получать в Беларуси, вы подставьте плечо»; «Я заставил частников взять колхозы, совхозы. 25 процентов».

Периодически государство выступает по отношению к предпринимателям в роли рэкетира. Как обычно, тон задает президент. «Надо делиться», — так просто и незатейливо сформулировал он свое требование к бизнесу.

В феврале 2009 года, озаботившись тем, что плохо продаются квартиры, построенные частными фирмами, Лукашенко популярно разъяснил им их перспективы: «Мы заставим бизнес продавать построенное жилье. Если бизнесмены в течение первого квартала не реализуют эти площади, то мы их изымем и отдадим очередникам. И пусть радуются, если мы им заплатим по себестоимости».

Во время селекторного совещания по вопросам посевной кампании 19 апреля 2001 года он заявил: «Каждый обязан пожертвовать для крестьян по примеру Белорусской железной дороги — по удельному весу. Пусть дадут моим крестьянам, моим избирателям вот эти вот объемы топлива. И второе. Я от вас требую взять у Бамбизы список и пригласить всех тех, этих АСБ, АСД, потом австрийцы, как это «Юримэкс» и прочие, которые работают у нас на рынке белорусском, поставляют нам нефть для переработки. Всех нагрузить, и дайте им срок — до конца мая, пусть пожертвуют. Пожертвовал — будешь работать на рынке, не пожертвовал — до свидания. То же самое банки — «Славнефть», «Газбанк» и прочие, пока не вывезли за границу деньги. Пришли работать на нашу землю и российские банки и другие зарубежные, и другие субъекты, — доведите им мою просьбу, пока просьбу».

Но этого Лукашенко показалось мало, и он пошел дальше: «Сегодня палец не проткнешь на проспектах Минска, невозможно проехать — иномарка на иномарке. Так вот этих вот всех номера записывайте, вам Наумов (министр внутренних дел. — Авт.) поможет, приглашайте — пусть помогают. На конец мая чтоб у меня была информация, кто какое участие из богатых людей принял в поддержке сельского хозяйства. Пожертвования всех, кто сегодня ходит, ползает, ездит на иномарках по стране, должны крестьянам помочь. Вы обратитесь ко всем богатым субъектам и мне доложите, что они пожертвовали».

Забрать у богатых и отдать бедным — идея стара, как наша цивилизация. Здесь она доведена до логического конца, т. е. до абсурда. К богатым были отнесены представители многочисленного среднего класса, владельцы автомобилей. По лексикону начала 1930-х годов классовыми врагами объявлены не только кулаки, но и середняки.

Примеру президента следуют местные руководители. Постоянные поборы с бизнесменов стали обыденной нормой, изобретаются все новые способы изъятия денег у предпринимателей.

Это есть одна из причин сохранения белорусской социальной модели. Она выживает за счет стрижки частного сектора. Не будь рядом со старой системой нарождающегося нового рыночного уклада, она давно бы уже рухнула.

Методы государственного контроля

Одновременно со сворачиванием рыночных реформ, негосударственный сектор был поставлен в жесткую зависимость от государства. Это проявилось в чрезмерной регламентации, создании юридических и административных препятствий для деятельности субъектов хозяйствования. К началу 2008 года Беларусь, по оценкам различных международных организаций, занимала 98-е место по степени защиты прав инвесторов, 110-е — по индексу легкости ведения бизнеса, 119-е — по качеству регистрационного законодательства, 137-е — по качеству законодательства, регулирующего внешнеэкономическую деятельность, 150-е — по индексу экономической свободы, 202-е — по качеству законодательства, регулирующего экономическую деятельность, 178-е — (последнее) по качеству налоговой системы. Государство регламентирует все, в том числе, например, размер зарплат в негосударственном секторе.

Дело дошло до того, что сам Лукашенко был вынужден констатировать чрезмерную зарегулированность хозяйственной жизни: «Где-то мы слишком зарегламентируем руководителей так, что они не могут иначе потратить заработанные деньги, как только через какие-то коррупционные схемы. Но это не наша вина. Мы иногда создаем в Беларуси, я имею в виду подобную ситуацию, что им как-то приходится выкручиваться на грани, балансировать: можно-нельзя-закон». В этой реплике, как часто бывает, президент одновременно признает и отрицает свою вину.

Одной из острых проблем, мешающих нормальной хозяйственной деятельности, является чрезмерная сложность, противоречивость и главное — нестабильность законодательства. Обычной практикой стало принятие законодательных актов, в которые затем вносятся многочисленные дополнения. Например, за пять месяцев 2010 года было издано 2 декрета, 29 указов, касающихся налогообложения. При этом постановлений правительства, Министерства финансов, Министерства по налогам и сбором, затрагивающих вопросы уплаты налогов, за этот период принято более 100. Частое дерганье за законодательные рычаги стало проявлением издержки силы, чрезмерной и бесконтрольной власти.

Существующая в Беларуси система разрешений на право хозяйственной деятельности является одной из самых сложных и запутанных сфер государственного регулирования. И обусловлено это отчасти личными представлениями президента. Бывший начальник государственно-правового управления Администрации президента А. Пласковицкий пишет: Лукашенко всегда считал, что субъектов хозяйствования не должно быть слишком много. И это неудивительно, если вспомнить, что для натурального (патриархального) хозяйства и соответствующего менталитета предпринимательство — явление редкое и весьма сомнительное. Создание коммерческой организации требует долгих крестьянских раздумий. На одном из совещаний глава государства высказался в том духе, что создание предприятия — как праздник и конец «большого пути», с перерезанием ленточки и шампанским. Он всегда интересовался, сколько тысяч субъектов хозяйствования после очередной перереформации. И каждый раз переживал, что все-таки их будет слишком много.

Лукашенко можно понять, Когда чувствуешь себя заботливым отцом, а каждого предпринимателя считаешь бестолковым ребенком, то вольно или невольно будешь стремиться к тому, чтобы детей было не больше, чем ты сможешь воспитывать…

Президент всегда настаивал на том, чтобы в бизнесе все друг за друга отвечали. Государственные органы за тех, кого регистрируют, представители за представляемых, учредители за учрежденную организацию, а организация в свою очередь за своих учредителей. И не диво: в семье все друг с другом связаны, и не может быть никакой «ограниченной ответственности». Круговая порука всегда была средством укрепления патриархальной семьи. В результате в Беларуси была введена редкая в мировой экономической практике законодательная норма: материальная ответственность учредителей за хозяйственную деятельность учрежденной ими фирмы.

В целях борьбы с мошенничеством в стране был придуман такой способ, как перерегистрация коммерческих структур. 2 февраля 1996 года президент разослал телеграмму, согласно которой приостанавливалась регистрация субъектов хозяйствования негосударственной формы собственности. К такой нестандартной форме регулирования Лукашенко прибег потому, что телеграмма не является нормативным актом, и поэтому его распоряжение не мог оспорить в Конституционном суде Верховный Совет. Регистрация была возобновлена лишь в августе того года, причем все действующие субъекты хозяйствования должны были пройти перерегистрацию. Ликвидировались фирмы, оказавшиеся убыточными по итогам предыдущего года или расположенные не по месту своего юридического адреса и пр. В результате перерегистрации количество субъектов хозяйствования в частном секторе сократилось на 30 %. Но президенту этого показалось недостаточно. В 1999–2000 гг. была проведена еще одна перерегистрация с такими же потерями.

Регистрация субъектов хозяйствования носила не уведомительный, а разрешительный характер, причем порядок создания новых структур все более усложнялся. В нем было задействовано свыше 50 государственных органов, порядок разрешения устанавливался более чем 200 правовыми документами. В 2004 году на получение одного разрешения у субъектов малого и среднего бизнеса уходило примерно 2,2 месяца. Например, для открытия придорожного кафе надо было преодолеть 42 разрешительные процедуры. А чтобы артисту или музыкальному коллективу выступить на свадьбе, корпоративной вечеринке или другом частном мероприятии, нужно получить гастрольное удостоверение от управления культуры города или области. При необходимости эти органы могут провести просмотр или прослушивание концерта.

Постоянно расширялся перечень видов деятельности, которые требуют лицензирования. В 2000 году их насчитывалось 152, большинство из которых объединяло множество самостоятельных видов работ. Лицензированием занималась 51 организация, а также областные, городские и районные исполкомы. Оно регулировалось 21 законом, 19 указами и декретами президента, 45 постановлениями Совета Министров, 117 нормативными документами различных министерств и ведомств. Лицензирование нужно не только на предпринимательскую деятельность, но и на работу вообще. Например, требуется специальное разрешение для осуществления таких видов деятельности, как розничная торговля, производство кино- и видеопродукции, организация учебных заведений по переподготовке и повышению квалификации кадров, распространение правовой информации, получение гуманитарной помощи и т. д.

Как уже отмечалось, по состоянию на 2007 год Беларусь занимала последнее, 178-е, место в мире по легкости уплаты налогов. Действовал 131 налог и сбор. По некоторым предприятиям, не имеющим льгот, изъятия составляли примерно 70 % от добавленной стоимости.

Настоящим бичом для коммерческих структур являются бесконечные проверки большого количества контролирующих органов и штрафы. Ежегодно в белорусский бюджет закладывается план по штрафам. Они вставляют примерно 0,19 % от всех поступлений. Причем за формальные нарушения, которые часто и правонарушениями по существу не являются, ибо не несут какого-либо экономического ущерба государству, штрафы счисляются огромные. Например, сделал помарку в товарно-транспортной накладной (не указал инициалы лица, принявшего товар) — заплатишь 10 % от указанной там суммы. А отдельные виды штрафов от 100 до 300 % стоимости объекта нарушения не имеют под собой какой-либо серьезной экономической оценки. Руководитель субъекта хозяйствования может быть оштрафован по 491 поводу, а, например, глава малого предприятия в сфере торговли получает около 10 штрафов в год.

С самых первых месяцев своего президентства Лукашенко ведет непримиримую борьбу с ростом цен. Собственно, поворотный момент перехода к административным методам управления экономикой наступил тогда, когда в ноябре 1994 года он скомандовал: «Цены назад!». Понимание закономерностей валютно-финансовых процессов, причин инфляции давалось ему с трудом. Еще в 1999 году он утверждал: «Причина девальвации национальной валюты кроется в производстве. И не нужно искать иную причину. Только промышленники и аграрии подстегивают обвал белорусской национальной валюты, только они, закладывая невообразимый курс себестоимости своей продукции, раскручивают у нас инфляцию».

Коль причины инфляции, по мнению президента, лежат в производстве, то были приняты соответствующие меры по ее снижению. В апреле 1995 года правительство обязало все министерства и ведомства разработать нормы расхода ресурсов на производство товаров с тем, чтобы снизить рост издержек, а следовательно, и цен. Президент своим указом к запретил повышать цены без разрешения государственных органов. А Палата представителей вернула в Уголовный кодекс статью, предусматривающую ответственность за спекуляцию. Только в первом квартале 1995 года «за нарушение дисциплины цен» было оштрафовано несколько сот директоров предприятий.

Понятно, что такое важное дело, как борьба с инфляцией, оставить чиновникам Лукашенко не мог. Со временем он понял, что причина инфляции лежит не в производстве, а зависит от кредитно-денежной политики Нацбанка. И, как обычно, занялся управлением этого процесса вручную: «Я не увиливал никогда от тяжелых вопросов. Здесь вот Петр Петрович Прокопович (председатель правления Нацбанка. — Авт.), ведь когда вам было трудно, мы с ним напечатали эти деньги и вам отдали. Потому что вы рухнули бы, с вас бы ничего не было, только мокрое место. И загнали страну в эту инфляцию, и все президент виноват. А у меня другого пути не было. Когда я увидел, что пора приостановить, я сказал: мужики, столько денег печатать не будем. Все! Все уже, станок он мне принес, стоит у меня в боковушке в приемной. Никто кнопку не нажмет. Будет стабильность».

Политика жесткого регулирования цен привела к совершенно противоположным результатам. В 1990-е — начале 2000-х годов в Беларуси была самая высокая инфляция среди государств СНГ.

В 1998 году в Беларуси было введено правило «золотой акции», которое превратилось в пугало для иностранных инвесторов. Оно позволяло вводить выгодное для правительства распределение прибыли в любом акционерном обществе, где государству принадлежала хоть одна акция. В 2004 году правило «золотой акции» было распространено на любое предприятие, которое раньше было государственным, вне зависимости от того, были ли у него на тот момент акции государства. И это стало грубейшим нарушением прав собственности. Инвестор, ничего не подозревая, покупал акции АО, а потом у него отнимали право распоряжаться своей хозяйственной структурой. Лишь в 2008 году правило «золотой акции» было отменено.

Вообще для белорусской экономической системы право на собственность является призрачным, государство имеет много возможностей ее национализации, конфискации. Время от времени происходит передача в государственную собственность наиболее прибыльных негосударственных предприятий, вытеснение частника из сфер, приносящих хороший доход. В госсобственность вернули Комаровский рынок в Минске, ведущее фармацевтическое предприятие ОАО «Белмедпрепараты» и пр.

Этот произвол в отношении негосударственных структур санкционирован Лукашенко. 31 марта 2005 года президент поручил Комитету госконтроля разобраться с частными предприятиями: «Надо посмотреть, как функционируют АО, ЗАО и так далее. Если они разваливаются и работать не могут, но нужны государству, они должны быть возвращены народу. Причем в добровольном порядке, без национализации, чтобы нас потом не упрекали».

И был запущен механизм национализации частных предприятий. Своим указом Лукашенко предоставил возможность акционерным обществам отдавать свои акции государству в обмен на государственные субсидии. Поскольку нерентабельных предприятий в форме АО оказалось много, то выстроилась очередь желающих вернуться в госсектор.

Неоправданно широкой является сфера применения такого вида административного взыскания, как конфискация имущества, включая транспортное средство (президентский декрет № 15 от 4 сентября 1998 года). Имеет место внесудебное изъятие собственности, например, налоговой инспекцией.

В 2006–2007 годах появились указы президента, предусматривающие изъятие пустующих земельных участков, либо тех, на которых собственник не успел построить дом или дачу в течение трех лет. Такого не было даже во времена СССР.

Отношение к иностранным инвестициям

Международная изоляция, в которой оказалась Беларусь, естественным образом подталкивала руководство государства к экономической автаркии. Известно, что диктаторские государства инстинктивно стремятся к своего рода самоизоляции, проведению политики опоры на собственные силы, опасаются оказаться в зависимости от внешнего мира.

Кроме того, неразрешимой проблемой белорусской экономики является превышение импорта над экспортом, отрицательное внешнеторговое сальдо, дефицит иностранной валюты. Это побуждает власти принимать меры по сокращению импорта. Бывший начальник государственно-правового управления Администрации президента А. Пласковицкий образно замечает: «В патриархальной семье все свое, все натуральное. Поэтому у нас всегда будет в моде импортозамещение и подмена рыночных механизмов плановыми. Мир, в котором глобализация и международное разделение труда, где интернет и узкая специализация, пусть живет своим умом. В большой белорусской семье все сделаем сами своими руками».

В Беларуси принимаются пятилетние программы импортозамещения, но выполняются они плохо. Магазины обязывают иметь на прилавках не менее 70 % белорусских товаров.

Лукашенко очень гордится своим решением не закупать комбайны за рубежом, а создать свою уборочную технику на базе заводов «Гомсельмаш» и «Лидаагропроммаш». Однако результаты оказались далеко не радужные, и, выступая в марте 2005 года на семинаре в Дрогичине, он сам не мог скрыть своего разочарования: «Постоянная проблема — качество машин отечественного производства. Это относится даже к одному из лучших брендов нашей республики — тракторам «Беларус». Аналогичное положение с продукцией «Гомсельмаша». Здесь 100 % находившихся на гарантийном обслуживании машин различных наименований и марок получили рекламации в течение года».

Отношение белорусских властей к иностранным инвестициям всегда было противоречивым. С одной стороны, в силу экономической необходимости правительство принимало программы привлечения капиталов из-за рубежа, создана целая система льгот для иностранных компаний, формируются свободные экономические зоны. Высшие чиновники регулярно встречаются с западными бизнесменами, всячески заманивая их в Беларусь. С другой стороны, отношение к иностранному капиталу было возведено едва ли не в идеологический принцип. Лукашенко все время повторял, что Беларусь не очень нуждается в иностранных инвестициях. Дескать, экономическое состояние страны таково, что справимся своими силами: «Нельзя пресмыкаться перед зарубежным капиталом»; «И не нужны нам никакие кредиты. К нам с Запада приедут кредиты просить!»

Главный недостаток иностранного капитала, по представлениям главы государства, состоит в том, что он стремится к прибыли, не вписывается в модель командной экономики, и им трудно управлять: «Так называемый «западный инвестор» ни в коем случае ни в Минский тракторный завод, ни в МАЗ, ни в завод холодильников вкладывать средства не будет, не будет он нашего рабочего кормить!.. Потому что западный инвестор, как показал опыт, всегда действует исключительно в собственных интересах»; «А частник? Он получил прибыль, всю вывез… Он придет, он оптимизирует численность, еще что-то, будет производить то, что в его интересах. Он будет сориентирован чисто на бизнес»; «Надо понимать, что собственность, которую они здесь создадут, будет не наша. И управлять ею будем не мы».

Более того, иностранный капитал, международные финансовые организации типа МВФ или Всемирного банка были символами чего-то глубоко чуждого, враждебного. В государственных СМИ они стали едва ли не ругательными словами наравне с ЦРУ. Иностранные капиталисты рисовались, как в советских газетах, в образе алчных акул, посягающих на наши святыни в виде лучших предприятий. Как высказался однажды Лукашенко в отношении российских олигархов, они ходят вокруг наших границ, «шашки точат». Иностранный кредит — это капкан, уверен президент. Когда в 2006 году правительство предложило для получения международного кредитного рейтинга Беларуси обратиться к иностранным рейтинговым компаниям, белорусский лидер расценил это едва ли не как шпионскую угрозу: эти компании «будут таскаться по стране, изучая ситуацию, и повезут информацию в США». Но самая большая опасность от иностранного капитала состоит в следующем: «Через экономику можно очень быстро (через подобные инвестиции) потерять и суверенитет, и независимость, и страну, и землю. И не успеем оглянуться, как будем жить на чужой земле, в государстве, в котором управлять будем не мы».

Не раз белорусские власти «кидали» иностранные фирмы. Истории о том, как изящно, даже артистично А. Лукашенко водит за нос российских олигархов, давно превратились в особый жанр политического искусства.

Бывший начальник государственно-правового управления Администрации президента А. Пласковицкий излагает свою версию взаимоотношений между Лукашенко и зарубежными бизнесменами: «Как ни странно, но патриархальная идеология нашей государственности, при всей ее простоте и изученности, остается тайной за семью печатями для иностранных инвесторов, столь опытных в делах лоббирования собственных интересов. Они просто не верят, что так бывает — в наши дни, в центре Европы, в десятимиллионной стране.

Казалось бы, Лукашенко столько раз подсказывал, как делать инвестиции: приди к президенту, все ему расскажи, проси, что хочешь, — и он многое даст. Сделать это не так уж сложно с учетом того, что у нашего президента сохранился советский пиетет к богатым иностранцам.

А то какой-то странный разговор получается. Президент, как и глава первобытной общины, предельно конкретен: он от всей души приглашает собеседников делать бизнес в Беларуси и обещает свою личную поддержку буквально по всем вопросам, в том числе самым пустяковым. Что еще надо, чтобы делать бизнес внутри нашей семьи? Но иностранцы, видимо, не понимая, куда они попали, начинают абстрактные разговоры о правовых гарантиях. Какие правовые гарантии, господа? В семье один закон — слово батьки, а все прочее — так, «фабрика грез». И в результате президент обижается на иностранных инвесторов, которые не приняли такие лестные предложения, а иностранные инвесторы обижаются на президента».

Невысокая внешняя задолженность была предметом гордости, одним из основных пропагандистских козырей белорусского руководства. Дескать, преимущество нашей модели развития в том, что мы не залезли в долги, которые пришлось бы отдавать детям и внукам. Лукашенко неоднократно хвастал, что нам предлагали деньги и Сорос, и Международный валютный фонд, но мы из принципа не брали, чтобы не оказаться в зависимости от внешних сил, как некоторые наши соседи. «Назовите хоть одну страну, которая сегодня при этом тяжелейшем состоянии экономики живет за собственный счет». Как утверждает официальная пропаганда, важная заслуга президента состоит в том, что он не позволил набросить на Беларусь долговую петлю. Это важно зафиксировать, потому что с 2007 года ситуация радикальным образом изменилась, но об этом позже.

Некоторые экономические результаты

Согласно официальной идеологической конструкции, белорусская модель, основанная на перераспределительной роли государства и социальной поддержке населения, продемонстрировала свое преимущество перед другими посткоммунистическими странами, которые встали на путь реформ. Государственные СМИ, проводя навязчивую и безудержную пропаганду успехов, создали миф о «сильной и процветающей Беларуси», «экономическом чуде» и «экономическом тигре» в центре Европы.

До сих пор главным системообразующим стержнем, имманентной сутью белорусской модели, основным содержанием пропагандистского мифа была идея социального государства. Сам Лукашенко и государственные СМИ не устают твердить, что в Беларуси, в отличие от других поспсоммунистических стран, государство сохранило социальную сферу, оставшуюся от советских времен, оно не бросило людей в «дикий рынок». Это выражалось в существовании большого количества льготников, низких коммунальных платежах, относительно высоких пенсиях, государственном контроле над ценами на предметы первой необходимости, невысокой безработице и т. д. В этом, дескать, и состоит фундаментальное преимущество белорусской модели развития перед странами, которые пошли путем рыночных реформ. Социальная ориентация государственной политики была предметом особой гордости, основным опознавательным знаками Лукашенко как политика, одним из пьедесталов, на котором держится его имидж, рейтинг и во многом сама легитимность.

Однако, как во всяком социалистическом государстве, в Беларуси уровень социальной защиты невысокий, осуществляется за счет перераспределения от богатых к бедным. Причем власть монополизирует эту сферу, ограничивая или вовсе ликвидируя деятельность белорусских и зарубежных благотворительных организаций. Граждане лишены возможности выбора, государство представляет свою политику как благодеяние, само определяет, что нужно народу, в результате, например, по всей стране строятся ледовые дворцы вместо больниц. Белорусский эксперт Я. Полесский писал: «Суть социальной политики, проводимой наличным режимом, состоит вовсе не в поддержке малообеспеченных слоев населения, вовсе не в установлении социального равенства, не в заботе как таковой, но в профилактике социального бунта. В порабощении людей».

В этом смысле показательны способы борьбы с безработицей. Они, как обычно, весьма незамысловаты. Прежде всего Лукашенко запретил руководителям госпредприятий увольнять рабочих: «Пусть хоть веники вяжут, но безработных не более 130 тысяч». Во-вторых, пособие по безработице в Беларуси очень маленькое ($20–30), и оно выплачивается только при условии участия безработного в общественных работах. Вследствие этого желающих регистрироваться в центрах занятости немного. В результате официальная статистика дает невысокий уровень безработицы. В-третьих, ввиду невысоких зарплат многие белорусы, особенно молодые и образованные, уезжают за рубеж в поисках лучшей доли. Размер трудовой эмиграции из Беларуси — несколько сотен тысяч человек.

Сформированная в Беларуси социально-экономическая модель имеет все пороки социалистической экономики: уравнительность, дефицитность, неэффективность. Для президента образцом благополучия, к которому он постоянно апеллирует, является уровень жизни советских времен. И он поставил перед страной задачу-минимум достичь экономических показателей 1990 года.

Неожиданно для себя Лукашенко столкнулся с проблемой неуправляемости экономических процессов. В стране есть сильная власть, вроде бы наведшая в стране твердый порядок, контролирующая все и вся. Но к немалому удивлению президента оказалось, что в государстве есть сферы, неподвластные исполнительной вертикали, экономическая ситуация все время выходит из-под контроля. Долгое время властям не удавалось остановить обвальный рост цен, ликвидировать дефицит продуктов питания, других товаров. Президент не нашел ничего лучшего, как обвинить население в том, что оно слишком много покупает.

По официальным данным, количество нерентабельных субъектов хозяйствования колеблется в пределах 20–30 %. В 2007 году премьер С. Сидорский на одном из заседаний правительства заявил, что в сфере производства таковых предприятий не менее половины. Сельское хозяйство с учетом огромных государственных субсидий остается убыточным, т. е. затраты не окупаются. Посетив в 2005 году Глусский район, Лукашенко возмущался: «Мы вкладываем деньги, создаем условия для жизни и работы, а люди работать не хотят».

Весьма плачевное состояние наблюдается в сфере научно-технического прогресса. В 2007 году президент был вынужден признать, что отдача от науки падает, участие ученых в развитии промышленности, сельского хозяйства небольшое, лишь единичные проекты дают значительный эффект. «К сожалению, несмотря на весь научно-технический потенциал, здесь нам опереться практически не на что». Такая неразрешимая для СССР, но совершенно отсутствующая в странах Запада проблема, как внедрение разработок ученых в производство, полностью перекочевала в сегодняшнюю Беларусь. Лукашенко с сожалением констатировал: «Наука у нас функционирует сама по себе, а производство развивается само по себе. Обе сферы мало пересекаются».

Испытанием на прочность белорусской модели стал мировой экономический кризис. Он выявил, обнажил, вытащил на поверхность фундаментальные пороки белорусской экономики. Когда на горизонте показались его первые признаки, выяснилось, что Беларусь — государство-банкрот, все благополучие было построено на зыбкой почве, основывалось на внешней поддержке. Экспорт сократился на 40 %, около половины предприятий оказались неплатежеспособными. Одним из главных пороков белорусской экономики стал дефицит внешнеторгового баланса. Если предприятие за экспортируемую конечную продукцию выручает меньше денег, чем тратит на покупку сырья для ее производства, то оно нерентабельно и в рыночной экономике подлежит банкротству, реформированию, Реструктуризации. То же самое относится и к экономике в целом. И чтобы предотвратить крах, срочно понадобились большие внешние кредиты. 2009 год начался с девальвации, т. е. снижения стоимости белорусского рубля на 20,5 % по отношению к другим валютам.

Это и есть реальные итоги функционирования белорусской социальной модели.

Экономический рост и его последствия

Приход Лукашенко к власти совпал с началом нового экономического цикла на всем постсоветском пространстве. После глубокого спада производства в начале 1990-х годов, вызванного распадом СССР и советской экономики, в бывших советских республиках начался экономический рост. Причем хозяйственный подъем происходил во всех постсоветских государствах (кроме тех, где шла война) вне зависимости от проведения рыночных реформ.

Особенно успешными для Беларуси были 2003–2008 годы. Кроме российской поддержки за счет низких цен на энергоресурсы (это несколько миллиардов долларов в год), действовали и другие факторы. Специфика белорусской экономики — огромная зависимость от внешних рынков. Около 70 % ВВП создается за счет экспортно-импортных операций. В этот период сложилась крайне благоприятная внешнеэкономическая конъюнктура, происходил рост цен на экспортную белорусскую продукцию. Прежде всего экономический подъем в России, вызванный высокими мировыми ценами на энергоресурсы, способствовал росту экспорта белорусских товаров на российский рынок. На РФ приходится чуть меньше половины всего экспорта Беларуси. Причем многие белорусские товары (25–30 %) там приобретаются за счет бюджетных российских денег.

Вторым фактором роста стало превращение Беларуси в оффшорную зону для российских нефтяных компаний. Наличие низкой экспортной пошлины (до 2010 года) при поставках нефти на белорусскую территорию способствовало тому, что здесь на двух НПЗ перерабатывалось почти 60 % российской нефти. В условиях растущих мировых цен на энергоносители это позволяло Беларуси получать от продажи нефтепродуктов на внешних рынках около 30–40 % экспортных доходов. Этому конвейеру, производящему нефтедоллары, не могли помешать ни американские санкции в отношении компании «Белнефтехим», ни периодические конфликты между руководством Беларуси и России. Ибо в данной коммерческой схеме были задействованы слишком сильные экономические игроки и политические лоббисты: российские нефтяные компании и их партнеры в ЕС и США.

В результате экономического роста, повышения доходов населения в стране начался потребительский бум. Осторожные и бережливые белорусы вдруг начали, почти как американцы, брать кредиты в банках для строительства квартир, покупки автомобилей, других дорогих товаров, стали жить в долг. Беларусь начала вступать в эпоху потребительского общества.

Новый социально-экономический фактор способствовал серьезным переменам в общественной жизни. Лукашенко удачно оседлал эту тенденцию, объявив потребление в качестве центрального звена своей политики. Начала постепенно меняться социальная база поддержки режима Лукашенко. Кроме социальных низов, аутсайдеров, Лукашенко стала поддерживать значительная часть нарождающегося среднего класса. Улучшение экономического положения домашних хозяйств в обмен на отказ от демократии явилось главным элементом своеобразного социального контракта между властью и населением, обеспечивало социальную стабильность и устойчивую политическую поддержку правящему режиму в электоральных кампаниях. В 2006 году, к моменту президентских выборов, его рейтинг, по данным независимых социологов, превышал 60 %, чего не было практически за все предыдущие годы правления.

Однако вместе с укреплением позиций правящей команды этот процесс породил для нее новые проблемы. Чтобы сохранять электоральную поддержку, а значит, и власть, ему нужно обеспечивать непрерывный экономический рост в стране. А с этим стали возникать серьезные проблемы. С 2007 года Россия объявила о постепенном переходе к рыночным отношениям с Беларусью и поставках ей энергоресурсов по мировым ценам. В конце 2008 года страна втянулась в мировой экономический кризис, что Угрожало основательно подкосить потребительский бум в ней со всеми вытекающими отсюда политическими последствиями.

Все это побудило Лукашенко прийти к психологически тяжелому и неприятному выводу, что с таким трудом созданная и долго лелеемая модель мобилизационной экономики перестала работать, ибо в прежнем виде она больше не в состоянии обеспечивать рост потребления и давать нужный результат в смысле удержания власти. Поэтому нужна корректировка в социально-экономической политике.

Попытка модернизации и либерализация

Как прирожденный политик, Лукашенко любую проблему рассматривает прежде всего с точки зрения укрепления собственной власти. Инстинкт политического самосохранения подталкивает его к тому, чтобы придать белорусской модели более современный, респектабельный вид, дабы она не выглядела чересчур «колхозной», доказать, что существующая система может развиваться вровень с веком глобализации, приспособить к новым вызовам, интегрировать в нее молодое поколение, а не выталкивать за границу. Поэтому, чтобы расширить свою социальную базу, белорусские власти в последние годы пытаются много внимания уделять образованию. Был создан Парк высоких технологий, объявлено о запуске космического спутника, строительстве атомной электростанции.

Очевидно, что эти попытки модернизации совершенно не органичны для нынешней белорусской модели. Она все же запрограммирована на административные методы управления, они натуральны, заложены в код механизма принятия решений. Ресурсы по самоизменению системы пока выглядят ограниченными. А частичные реформы, вынужденные обстоятельствами, совершаются через силу, под давлением либо МВФ, либо к зарубежных инвесторов. И это чувствуется на каждом шагу.

Лукашенко все чаще говорит об инновационном пути развития, использовании преимуществ глобализации, важности инвестиций, модернизации и техническом перевооружении производства. Но решать эти новые проблемы предлагается с помощью старых методов административного принуждения: усиления ответственности чиновников, контроля со стороны правоохранительных органов. То есть новые технологии, инновационные экономические сегмента власти пытаются вписать, встроить в систему мобилизационной экономики, вложить в старую матрицу авторитарного режима при консервации социального статус-кво. Отсюда — противоестественное сосуществование в одном флаконе агрогородков как формы сохранения отжившего колхозного строя и Парка высоких технологий как попытки прыжка в экономику будущего. Отсюда — внедрение новых технологий, достижений информационного общества, будь то интернет или мобильная телефонная связь, но только в рамках государственной монополии. Отсюда — создание современной Национальной библиотеки методами строек первых советских пятилеток (бесконечные авралы, субботники, принудительный труд студентов, требования гражданам жертвовать дневную зарплату на народную стройку и др.). В результате скрещивания ежа и ужа, производства современных высоких технологий с командной экономической системой получается своеобразный гибрид, своего рода советский Диснейленд.

Наступая на горло собственной песне, видя все опасности рыночной экономики для социальной и политической системы, президент, тем не менее, демонстрирует намерение либерализовать социально-экономические отношения, хоть и частично.

К концу 2007 года были отменены прописка, разрешительные штампы в паспортах на выезд за границу, введены более либеральные механизмы лицензирования видов экономической деятельности и приобретения земельных участков.

Выступая в апреле 2008 года в Национальном собрании с посланием, Лукашенко потребовал: «Беларусь должна войти в тридцатку лучших в мире по инвестиционному климату государств. Стать не только выгодной, но и удобной, дружественной для капитала страной». В конце 2008 года, в условиях начавшегося мирового кризиса происходит изменение экономической политики. Президент стал делать заявления, совершенно крамольные с точки зрения государственной идеологии: «Неправда, что свободная экономика и рыночные отношения в плане конкуренции, высвобождения возможностей человека — это плохо». Президент призвал, воспользовавшись кризисом, «сделать решительные шаги в сторону либерализации экономики и вообще жизни людей, дебюрократизировав всю систему»; «Надо прекратить бюрократическое издевательство над экономикой. Не должно быть засилья бюрократии в данный период, когда кругом полыхает финансово-экономический кризис… Не должно быть излишнего административного давления на экономику, необходимо либерализовать все эти процессы и дать возможность людям спокойно работать».

Был принят ряд законодательных актов по либерализации экономики: введена плоская шкала налогов, отменена «золотая акция», значительно упрощена регистрация субъектов хозяйствования вплоть до заявительного принципа создания бизнеса.

Произошло кардинальное изменение отношения Лукашенко к проблеме внешних заимствований. До сих пор он гордился тем, что Беларусьне залезла в долговую петлю, «наши дети не должны платить за нащу счастливую жизнь сейчас».

А в 2007 году, после того, как Россия объявила о постепенном переходе на рыночные цены продажи энергоресурсов, начался лихорадочный поиск зарубежных кредитов и инвестиций. Деньги стали просить везде где только можно: у России, Китая, государств Ближнего Востока, МВФ, даже у США. В поиски кредитов включился сам президент, лично принимая зарубежных банкиров.

Изменилось отношение к Международному валютному фонду. Выступая в российской Госдуме 27 октября 1999 года, белорусский президент вопрошал: «Зачем вы стоите на коленях перед этим жульем из МВФ?! Зачем вы перед ними встали на колени? Они сегодня держат вас на крючке за 600 миллионов». Еще осенью 2004 года Лукашенко категорически отвергал сотрудничество с МВФ: «Я не пойду на такой обвальный путь, который уничтожает экономику страны, — мы сейчас уже поумнели, видим, как в Латинской Америке политика МВФ просто обрушила экономику и эти государства».

А 31 декабря 2008 года было подписано соглашение о выделении Беларуси кредита Международного валютного фонда в размере $2,5 млрд. Перед угрозой экономического банкротства пришлось брать деньги у того самого «жулья из МВФ», соглашаться на выдвинутые им условия (рыночные реформы).

В результате внешняя задолженность Беларуси стала быстро расти. Если в 2006 году общий внешний долг составлял $5,1 млрд, то в 2010 году он вырос до $22 млрд.

Причем кредиты берутся в основном не под окупаемые проекты, а для создания валютных резервов, чтобы удержать курс белорусского рубля и сохранить у электората иллюзию благополучия, тем самым обеспечить социальное и политическое статус-кво. Таким образом, внешняя задолженность — это очередная жертва, которую руководство страны приносит на алтарь собственного самосохранения.

Сделаны первые шаги по пути приватизации, ибо остро нужны деньги и для бюджета, и для спасения предприятий. Но в Беларуси приватизация имеет свои особенности. Во-первых, в этом процессе практически не участвует национальный бизнес по той простой причине, что крупный белорусский капитал давно уничтожен как класс. Во-вторых, он происходит абсолютно непрозрачно. Понимая, сколь болезненным является вопрос о приватизации для белорусского общества, Лукашенко пытается его успокоить и даже усыпить. Выступая в Национальном собрании 24 апреля 2007 года, президент изложил свою твердую позицию по этой проблеме: «Никакой чиновничьей, депутатской, президентской приватизации и семейной тоже не будет!.. Если и будет приватизация, она будет открытой и честной. Никакой номенклатурной, клановой, как я сказал, и недобросовестной приватизации в стране не будет… Объекты будут продаваться только по конкурсу или через аукцион… Перечень всех объектов недвижимости, которые сдаются в аренду или продаются, должен быть размещен в открытом доступе. Никаких сделок «из-под полы». Если только Комитет государственного контроля, проверяя ту или иную сделку с недвижимостью и землей, обнаружит, что не было опубликовано в печати и открытого аукциона по продаже, он знает, что делать».

Как правильно говорил Александр Григорьевич! Но буквально через пару месяцев государственные пакеты акций завода «Мотовело» были проданы австрийской фирме АТЕС, а компании мобильной связи «Velcom» — кипрской фирме «SB-Telecom» без всякого инвестиционного конкурса, кулуарно, за кулисами, с нарушением установленных правил и недвусмысленных указаний президента. Причем в последнем случае кипрская фирма «SB-Telecom» тотчас же перепродала «Velcom» австрийской компании. Более того, сам факт продажи почему-то долгое время упорно скрывался от журналистов и собственных граждан.

За 2007–2008 годы иностранным собственникам было продано около десятка белорусских банков, и тоже без конкурса. Так же кулуарно подбираются компании на строительство целых районов Минска.

Под аккомпанемент заявлений о неизменности социально ориентированной политики происходит сокращение социальных обязательств государства перед населением. Процесс начался давно. Были свернуты чернобыльские программы, а жители зараженных территорий лишены льгот. Хотя законодательством определено бесплатное образование, свыше половины студентов в стране обучается за деньги. В здравоохранении 30 % Услуг переведено на платную основу. Выросли коммунальные тарифы для населения. В 2007 году власти ликвидировали большинство социальных льгот. Причем ни о какой их денежной компенсации, как в России, речь не шла. Уверения государственных СМИ в том, что льготы не упраздняются, а происходит их «упорядочивание», «оптимизация», что они будут заменены адресной социальной помощью, — это пустой пропагандистский пряник, ибо льготами пользовалось около 2/3 населения, а адресная помощь коснулась только примерно 8 % граждан. Государство элементарно сбрасывает со своих плеч груз социальной ответственности перед собственными гражданами.

Все это означает постепенное размывание белорусской социальной модели. Ведь сохранение и доминирование государства в экономической жизни объяснялось необходимостью защиты населения от тягот перехода к рынку. Демонтаж системы социальной защиты населения ведет к тому, что прежняя роль государства в экономике теряет смысл. Разрушается социальный контракт между властью и обществом. Социальное государство постепенно трансформируется в бюрократическое государство, в котором властные институты обслуживают самих себя.

Полный контроль над экономикой — важнейший элемент сформированной в Беларуси социальной системы. Лукашенко понимает, что, предоставляя даже частичную экономическую свободу, он создает общественные зоны, неподконтрольные государству. Поэтому либерализация осуществляется в той мере, в какой позволяет не утратить контроль над социальной и политической ситуацией в обществе.