Александр Лукашенко: политический портрет

Будущим исследователям, которым придется изучать многострадальную и трагикомическую историю белорусско-российской интеграции вся она предстанет как сплошная фантасмагория, неразгаданная загадка, трудно разрешимый для здравого смысла и нормальной логики парадокс. В среде политической элиты России достигнут консенсус по поводу необходимости объединения с главным союзником. В Беларуси единоличный правитель давно снискал славу главного интегратора на постсоветском пространстве. А между тем процесс интеграции, достигнув уровня таможенного союза еще в 1995 году, на нем безнадежно застрял, хотя за долгие годы непрерывного процесса объединения двух стран подписано пять договоров, очень похожих друг на друга по содержанию. Последний предусматривает создание Союзного государства. Однако подписание все новых бумаг с громкими названиями, формирование громоздких бюрократических структур, помпезные заседания политиков обоих государств и пламенные призывы еще теснее объединяться не привели к объявленной цели. Под аккомпанемент ритуальных заклинаний о единении вся кампания превратилась в азартную и увлекательную игру, в которой отсутствуют согласованные правила, а самое главное — понятный результат. Неопределенность смысла, конечной цели интеграции, форм и способов объединения сплелись в запутанный клубок. Не только журналисты, но и полномочные представители обеих стран никак не могут разобраться, как же называется существующее ныне белорусско-российское образование. Официальные белорусские СМИ дают просто восхитительный пример терминологической абракадабры: «выступление председателя Высшего государственного совета Союзного государства А. Лукашенко на заседании Парламентского собрания Союза Беларуси и России».

«Дикий крен на Восток» и его причины

Интеграция с Россией во внешней политике Беларуси многофункциональна, она помогала решать множество задач. Москва выступала и в роли союзника Лукашенко в борьбе с внутренними противниками, и защитницей от давления Запада, и спонсором, и в трудный момент — козлом отпущения, на которого можно списать проблемы.

Беларуси в наследство от СССР осталась прежде всего сильная экономическая зависимость от России. В разные периоды примерно 50–60 % белорусской внешней торговли приходилось на РФ. Энергетическая зависимость составляет почти 100 %. А набрав много российских кредитов, Беларусь попала и в финансовую зависимость от Москвы.

В середине 1990-х годов правящая элита Беларуси главной причиной социально-экономического кризиса, поразившего страну и все постсоветское пространство, видела распад СССР и разрыв хозяйственных связей между бывшими республиками Советского Союза и их предприятиями. Следовательно, считала она, чтобы преодолеть кризис, надо «восстановить хозяйственные связи», а для этого нужна интеграция, которая рассматривалась как панацея. Тесный союз с Россией в какой-то мере помог сохранить белорусскую промышленность, но, с другой стороны, он способствовал консервации старой советской производственной базы, ресурсо- и энергоемкой структуры экономики. Ни промышленное производство, ни сельское хозяйство не смогли с помощью интеграции модернизироваться и завоевать новые рынки.

Однако, кроме экономических причин, пророссийский вектор внешней политики Беларуси обусловлен также социокультурными факторами, менталитетом народа, россияцентризмом белорусской общественной мысли и массового сознания. Слабость белорусской национальной идеи, неопределенность национальной самоидентификации и государственного самоопределения создали для этого благоприятные условия. Россияцентризм — это комплекс национальной, государственной, политической неполноценности, постколониальный синдром, признак неготовности общества и элиты взять на себя ответственность за собственную судьбу. В начале 1990-х годов, когда многие рассматривали суверенитет как какое-то историческое недоразумение, среди белорусов было широко распространено представление, что без Москвы мы пропали. Сам факт существования рядом огромной России в какой-то мере поддерживал ощущение неестественности белорусской независимости. В массовом сознании восточный сосед представлялся гигантом, обладающим огромными энергоресурсами, оборонным потенциалом, внешнеполитическим весом и потому являющимся фактором стабильности. У белорусов, неуверенных в себе, собственной способности самостоятельно выжить, возникало инстинктивное желание прислониться к великой России, Начала формироваться модель зависимого (от Москвы) развития. Ответственность за судьбу Беларуси, ее экономическое состояние, национальную безопасность частично как бы перекладывалась на Россию.

Экономическая и политическая поддержка Москвой созданной в Беларуси социальной модели стала необходимым условием выживания последней. Без дешевых российских энергоресурсов, финансовой подпитки она бы не смогла долго существовать. Политическая и дипломатическая поддержка правящего в Беларуси режима со стороны Кремля позволяет ему игнорировать претензии Запада.

Кроме того, идея единения с Россией долгое время была популярна в белорусском обществе. И после очередной кампании интеграции рейтинг Лукашенко, как правило, повышался, что давало режиму дополнительную легитимацию, помогало контролировать белорусскую номенклатуру и общество. Иначе говоря, российская поддержка была одним из важных элементов системы власти Лукашенко.

Следствием этих и других причин, о которых будем вести речь дальше, стало гипертрофированное разрастание восточного вектора внешней политики Беларуси. Он стал не просто доминирующим, а временами единственным. Последовательно обрубая все другие направления международной ориентации, иные внешнеполитические и внешнеэкономические альтернативы, Лукашенко все теснее привязывал страну к России, складывал все яйца в одно лукошко. В обществе и в среде элиты образовалась атмосфера безальтернативности тесному союзу с Москвой. Возрастающая экономическая и политическая зависимость от Кремля привела к тому, что резко сузилась свобода маневра белорусского руководства, любой чих в Москве откликается громким кашлем в Минске.

Сам Лукашенко назвал такую политику «дикий крен на Восток». В январе 2007 года после нефтегазовой войны белорусский лидер утверждал: «Мы допустили в практической реализации своей внешней политики ошибку — мы «летели» на одном «крыле».

Экономические отношения

С самого начала политики интеграции белорусско-российские хозяйственные связи не являются взаимовыгодными отношениями двух экономических партнеров, а служат как бы дополнением и приложением к политическим отношениям, подчинены им. Здесь политика первична, экономика вторична.

Только в такой атмосфере возможны разные экзотические предложения на тему белорусско-российских экономических отношений, которые в своем стиле периодически выдвигает Лукашенко. Вот он выступает в Госдуме 27 октября 1999 года и говорит, что в СССР Беларусь давала в союзный бюджет $3 миллиарда: «Давайте восстановим, задействуем этот потенциал (я говорил вашему руководству), и возьмите 2 миллиарда 500 миллионов в течение трех-пяти лет, а у нас останется 500 миллионов».

А вот еще одна оригинальная идея: «Я все время убеждаю российское правительство не организовывать у себя альтернативные производства… Зачем России тратить огромные средства на создание своего производства, когда мы можем полностью обеспечить ее колесными тракторами?».

Как политик с большими претензиями, Лукашенко все время преувеличивает роль Беларуси в белорусско-российском союзе, в том числе экономический потенциал своей страны. Он уверяет, что «белорусский рубль сильнее, чем российский», обещает жителям Калининградской области, что если Беларусь прорубит окно к Балтийскому морю, то благосостояние жителей этой российской территории поднимется в 5-10 раз.

Первым реальным шагом на пути к белорусско-российской интеграции стало создание Таможенного союза, устранение таможенной границы между государствами. Соглашение было подписано 6 января 1995 года. Сама по себе хорошая идея реализовывалась, однако, в спешке; Таможенный союз создавался в угоду политической конъюнктуре, процесс его формирования форсировался искусственно. Лукашенко и тогдашний российский премьер В. Черномырдин поспешили демонстративно выкопать вкопанный незадолго до этого бутафорский столб на границе Беларуси и России, а согласовать ставки таможенных пошлин и акцизов, унифицировать таможенное законодательство не успели. В результате больше чем через 10 лет, в 2006 году, пошлины двух стран расходились по 1800 товарным позициям. Это создавало условия для контрабандных товаропотоков. Российская сторона неоднократно обвиняла Беларусь в злоупотреблении Таможенным союзом. Наиболее скандальной была история с «Торгэкспо», о чем речь шла выше. В середине 1996 года министр по делам СНГ РФ В. Серов заявил, что Россия потеряла от Таможенного союза $4 млрд. По данным российского Государственного таможенного комитета, на конец 1997 г. от свободной торговли со своим белорусским союзником страна ежегодно недополучала 11 % бюджета. Московское руководство периодически ставит вопрос о восстановлении таможен на белорусско- российской границе. По воспоминаниям бывшего председателя Совета Республики Беларуси А. Войтовича, на одном из заседаний Высшего госсовета Союзного государства В. Путин заявил: «Александр Григорьевич, прекратите махинации с российской нефтью. Вы нам новых олигархов плодите». Лукашенко отбивался от этих российских нападок довольно бесцеремонно: «Да, мне пришлось неоднократно нарушать соглашения о Таможенном союзе, однако я делал это только лишь в интересах народа, и если понадобится, буду действовать точно так же и дальше. И никакая Москва не будет мне диктовать!»

Аналогичные обвинения, финансовые претензии постоянно раздаются из уст официальных лиц в Минске, ибо значительная часть российского экспорта в Беларусь на самом деле есть реэкспорт товаров из третьих стран, в результате чего белорусский бюджет не получает части таможенных поступлений.

В понимании руководства Беларуси экономическая интеграция сводится к созданию «равных хозяйственных условий». В переводе с белорусского интеграционного новояза это означает продажу Беларуси энергоресурсов по внутренним российским ценам. На протяжении многих лет этот вопрос был идефикс Лукашенко на всех переговорах президентов двух государств. Соответствующее соглашение было подписано 12 апреля 2002 г. и продержалось полтора года. Москва в одностороннем порядке денонсировала его, поскольку Беларусь не выполнила взаимных обязательств.

В отношениях между двумя странами не удается даже создать нормальную зону свободной торговли. Беларусь и Россия соорудили много торговых барьеров на пути проникновения на свою территорию товаров из союзной страны. К 2006 году Минск ввел 78 ограничений на российские товары, а Москва — 45 ограничений на белорусские товары. Согласно информации Минэкономразвития России по состоянию на 1 мая 2010 года, по количеству дискриминационных мер против экспорта из РФ Беларусь опережает все страны мира. То же самое можно сказать и об отношении к российскому капиталу. В Беларуси условия для инвестиций из России хуже, чем в любом другом государстве постсоветского пространства, включая страны Балтии.

Эксперты дают разные оценки объема российских дотаций белорусской экономике, которые осуществляются в различных формах, но прежде всего за счет низких цен на нефть и газ. Международный валютный фонд в 2005 году пришел к выводу, что размер субсидий составляет около 10 % ВВП Беларуси. Российский политолог А. Суздальцев подсчитал, что за 1994–2008 годы объем российских дотаций Беларуси составил $49 млрд. Белорусский эксперт Е. Ракова считает, что в 2004–2009 гг. Беларуси удалось сэкономить $37,7 млрд за счет приобретения российского газа и нефти по ценам ниже рыночных.

Однако периодически, когда белорусско-российские отношения в очередной раз вступают в стадию конфликта, Лукашенко предъявляет Москве свой экономический счет: дескать, Россия больше должна Беларуси за транзит, охрану границы, военные объекты и другие услуги. Причем размер встречного иска меняется. То он говорит об одном миллиарде долларов, то о двух. «Заплатите нам два миллиарда, и повышайте в два раза цену на газ, если уж так это надо, мы вам из этих двух один миллиард отдадим. Я не логичен?», — говорит он российским журналистам 29 сентября 2006 года. Проходит всего три месяца, между Беларусью и Россией грянула «нефтегазовая война», и счет в адрес Москвы вырос до $ 10 млрд. В апреле 2009 года Лукашенко снова заявляет, что за полтора года Россией «было вытянуто с экономики Беларуси за счет незаконного введения пошлины на нефть, трехкратного повышения цены на газ» $10 млрд. По логике белорусского президента, оказывается, РФ не субсидирует Беларусь, а эксплуатирует ее.

Поскольку белорусско-российские отношения базируются не на рыночных принципах, а на «политических ценах», то в качестве претензий можно предъявить любую цифру. И, кстати, все претензии Лукашенко к России, как правило, не имеют правового основания в виде подписанных двусторонних соглашений.

Замах на кремлевский посад

Очень скоро после завоевания Лукашенко власти в политической кампании под названием «белорусско-российская интеграция» появился еще один очень важный подтекст и сильный двигатель. С 1995 года начал подспудно просматриваться, а с каждым месяцем все явственней проявляться план, который многим казался совершенно фантастическим. У Александра Григорьевича возникло страстное желание стать президентом объединенного белорусско-российского государства. Можно сказать, что завоевание кремлевского посада стало его идефикс, и внешняя, а отчасти и внутренняя политика Беларуси была в значительной мере подчинена реализации этой достаточно авантюрной и сверхамбициозной идеи. Лукашенко готов был совершить своеобразный бартерный обмен: суверенитет своего государства обменять на высший пост в Кремле. Таким образом, Россия, кроме всего прочего, превратилась в пространство для реализации его грандиозных честолюбивых личных планов.

В отношении проблемы суверенитета Беларуси, белорусской государственности заявления Лукашенко были весьма двусмысленны, противоречивы, даже взаимоисключающи в зависимости от аудитории, политической конъюнктуры. Он запутывал общество и, похоже, запутался сам, епериодически заявляя то о незыблемости независимости Беларуси, то о стремлении к объединению с Россией в единое государство.

Удивительно, но для белорусского президента суверенитет государства, которое ему суждено было возглавить, не являлся чем-то святым и незыблемым, какой-то бесспорной ценностью. «Кому нужен суверенитет при нищей нации?» — риторически вопрошал он.

Более того, он, видимо, в начале своего президентства не до конца понимал, что такое суверенитет. Лукашенко до сих пор выражает сожаление по поводу распада СССР, неоднократно утверждая, что БССР в составе Советского Союза была не менее суверенна, чем ныне Республика Беларусь. В этом смысле любопытен его диалог с известным польским политологом и общественным деятелем Адамом Михником в 1995 году.

Лукашенко: Еще не известно, когда мы были более суверенными и независимыми: тогда или сейчас.

Михник: В каком смысле?

Лукашенко: Я имею в виду материальные гарантии населению.

Михник: Но независимость — это все же нечто другое. Это — суверенное государство.

Лукашенко: Но ведь у нас был Верховный Совет, который принимал законы, была армия и собственная милиция. Был также свой КГБ. В общем, и сейчас он имеется. У нас была граница с Польшей, Прибалтийскими государствами, Украиной и Россией — и здесь ничего не изменилось, только люди стали нищими, поэтому если я спрашиваю, когда мы были более суверенными, то имею в виду все в комплексе.

С одной стороны, белорусский лидер заявляет: «Для руководителя государства его суверенитет — величайшая ценность. И от этой ценности он не может отказаться ни при каких обстоятельствах».

А с другой стороны, известны многочисленные высказывания президента о готовности отказаться от независимости ради объединения с Россией в одно государство: «Не надо бояться, пугать федерацией или конфедерацией. Может, мы придем вновь к Советскому Союзу и, может быть, еще более жесткому, чем в Советском Союзе»; «Может быть, это будет единое государство, может быть — федерация, может быть — конфедерация. Мы к этому должны прийти».

Идея завладения «шапкой Мономаха» возникла у Лукашенко после первых поездок по российским регионам. Это было как бы продолжением его президентской кампании 1994 года. Личная харизма и популизм приводили в восторг местную публику. Причем не только простой народ, но и элиту, бурные овации ему устраивали и высокие чиновники, и академики. С учетом завышенной самооценки, мессианских интенций, не прошедшей эйфории от победоносной избирательной кампании в Беларуси это не могло не вскружить голову. Беларусь стала рассматриваться лишь как ступенька в победоносной поступи к мировой славе и власти.

Вице-спикер Верховного Совета 13-го созыва Г. Карпенко, ссылаясь на тогдашнего главу Администрации президента Л. Синицына, утверждал, что впервые задачу достичь поста президента объединенного белорусско-российского государства Лукашенко поставил перед своей командой еще в начале 1995 года, после поездки в Тюмень. Вскоре идея трансформировалась в конкретный план действий. Бывший министр сельского хозяйства В. Леонов в своих воспоминаниях рассказывает, как после майского референдума 1995 года Л. Синицын пригласил его в свой кабинет поговорить. Смысл рассуждений главы Администрации президента сводился к следующему: «Теперь, после разгрома внутренней оппозиции, нам суверенитет как таковой не нужен. Отдадим его ради восстановления Советского Союза в какой-то новой форме, и Лукашенко, как самый сильный и перспективный политик на постсоветском пространстве, возглавит возрожденное государство».

О планах Лукашенко недвусмысленно свидетельствовали люди из близкого окружения белорусского лидера. Помощник президента С. Посохов: «У Александра Григорьевича есть прекрасный шанс возглавить единое государство». Советник президента М. Сазонов: «Он действительно хотел бы выйти туда. А что здесь такого? И в России это прекрасно понимают. Кроме нашего президента, активно работающего на межгосударственном уровне, других-то нет. Если у нас появятся выборные органы, путь для взаимного проникновения политических систем и политических фигур будет открыт». Вице-премьер В. Заметалин, выступая на радио «Эхо Москвы», заявил, что в случае участия Лукашенко в выборах руководителя объединенного государства «он финиширует первым».

Собственно, и сам белорусский лидер не скрывал своих намерений. Много раз прямо или многозначительными намеками он приоткрывал свой амбициозный замысел. Первый раз это произошло в феврале 1995 года. Во время встречи с отставным российским генералом Стерлиговым он заявил: «Беларусь для меня — пройденный этап!» Через год в интервью «Financial Times»: «Для меня воля славянских народов — закон. Если они решат послать меня далеко за пределы нашего государства, я подчинюсь их воле».

Позже такие откровения для российских СМИ пошли косяком: «Ну, а допустим, был бы глава этого сообщества. Вы считаете, что Лукашенко не мог бы претендовать на роль главы? Так же как Ельцин, Чубайс или вы?»; «В случае создания единого государства принцип равноправия должен сохраняться в обязательном порядке. На иных условиях оно просто не может быть создано. Что же это, президентом объединенного государства может стать только россиянин? По моему убеждению, руководителем объединенного государства может быть избран и белорус. Речь не идет конкретно о Лукашенко. Я говорю о принципе»; «Но хочу вам еще задать старый риторический вопрос. Все там говорят: вот, не дай Бог, тут Лукашенко еще появится на российской политической сцене. На что я всегда говорю: волков бояться — в лес не ходить. Боитесь — ну тогда не надо предлагать никаких вариантов, тем более выборы единого президента. Или вы что, уверены, что российский гражданин победит на выборах главы государства нашего Союза, если мы пойдем по пути, предложенному Владимиром Владимировичем Путиным? Я бы не рекомендовал так уж торопиться. Люди сегодня разберутся, кто будет, если мы этим путем пойдем»; «Если же это будет государство, то вы решите, кто будет президентом. Что же вы боитесь, что на вашем политическом поле появится кто-то из Беларуси? Не обязательно Лукашенко — у нас умных людей достаточно… Ваша политическая элита к этому готова? Я задавал вашим руководителям этот вопрос. Конечно, зачем им Лукашенко? Будет путаться под ногами… Все должно быть справедливо и на принципах равноправия. Если это государство, один президент — значит, его должны избирать»; «Мы создали некое объединение, к примеру, союз, к которому стремимся. И там будут наднациональные органы. Вы что считаете, что только у российских руководителей должны быть амбиции, чтобы возглавить это объединение? Ответ ясен. Я бы не был политиком, и не был бы политиком Путин или Медведев, которые бы в этом плане не стремились играть какую-то роль в руководстве этим объединением. Что касается легенды, рожденной в свое время при Борисе Николаевиче (Ельцине. — Авт.), что Лукашенко стремится в Кремле шапку Мономаха схватить и унести в Минск, — это полный бред».

Большинство российских, зарубежных политиков и экспертов скептически отнеслись к политическим перспективам Лукашенко в Москве. Но не все. Вот что писал в 1996 году тот же А. Михник: «Если Беларусь будет присоединена к России, то я нисколько не удивлюсь, если этот «колхозный Вonaparte» попробует получить власть в Кремле. В конце концом чем он хуже грузинского семинариста?».

Первая атака на Кремль

Началом политической интеграции Беларуси и России можно считать 21 февраля 1995 года, когда в Минске президентами Б. Ельциным и А. Лукашенко был подписан Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве между двумя государствами. Документ предусматривал, что в обмен на поставки энергоресурсов по льготным ценам Минск обеспечивал их льготный транзит и российское военное присутствие на своей территории.

Во время этого визита Лукашенко вскользь бросил непонятную тогда реплику о «более полном слиянии, чем бывший союз». По окончании встречи обоих президентов в Академии наук Беларуси он сказал журналистам: «Я хочу заявить, что обещал народу на выборах полную интеграцию с Россией, и слово свое сдержу. И мы проведем на эту тему референдум. Концептуально я вижу, что сближение в экономике обязательно выведет нас и на политическую интеграцию с Россией».

Лукашенко настойчиво стремился форсировать процесс объединения, чтобы успеть к российским президентским выборам 1996 года. Он хотел в них поучаствовать, считая, что имеет реальные шансы стать президентом белорусско-российского государства. Однако время шло, Ельцин не торопился, и терпение белорусского лидера иссякло. 19–23 сентября 1995 года он совершил странный вояж по маршруту Минск — Москва — Сочи (где отдыхал президент России) — Киев — Минск. Визит был неожиданный, внеплановый, официальные источники информировали о нем весьма скупо и неохотно. СМИ со ссылкой на анонимные компетентные источники писали, что руководитель Беларуси пытался уговорить Ельцина, а заодно и президента Украины Л. Кучму немедленно начать процесс объединения славянских государств.

Однако Лукашенко вернулся домой несолоно хлебавши. Судя по всему, российский президент, углядев амбициозные намерения своего белорусского коллеги, умерил его прыть. Можно предположить, что смысл ответа был следующий: не нужно бежать впереди паровоза, Москва сама определит удобный момент и формат интеграции.

К марту 1996 года, за три месяца до президентских выборов в России команда Б. Ельцина решила, что время пришло.

Предполагалось, что кампания интеграции с Беларусью позволит российскому лидеру получить дополнительные голоса избирателей. Главные политические противники Ельцина — коммунисты, — чтобы усилить его образ разрушителя Советского Союза, проводят через Госдуму решение о денонсации Беловежских соглашений, ставших юридическим основанием роспуска СССР. Лукашенко его поддержал. Отвечая на вопрос о своем отношении к этому событию, он сказал: «А как может оценивать решение Государственной Думы единственный человек, который голосовал против распада Советского Союза?».

Чтобы противодействовать коммунистам, Ельцину нужно было срочно сформировать образ интегратора постсоветского пространства. И предложения Лукашенко пришлись как нельзя кстати. Проект белорусско- российской интеграции перешел в стадию практической реализации.

У Лукашенко были свои расчеты. Председатель Верховного Совет 13-го созыва С. Шарецкий вспоминает, что по личному заданию Лукашенко был подготовлен документ о создании единого государства, а не какого-то межгосударственного образования. С ним президент Беларуси и поехал в Москву. Он торопился прыгнуть в вагон набирающего ход поезда избирательной кампании.

Вернулся Лукашенко в праздничном настроении и тут же поделился с белорусскими телезрителями своей радостью. По его словам, они с Ельциным семь часов вели переговоры и договорились «об образовании союзного государства», создании наднациональных органов (в частности, правительства), решения которых будут носить обязательный характер. То ли он в самом деле так понял этот документ, то ли не читал окончательный его вариант, то ли от сильного желания поучаствовать в российской избирательной кампании принял желаемое за действительное. Особое внимание президент Беларуси уделил торжественной церемонии подписания Договора, которая должна пройти «с участием русского и белорусского народов, открыто, возможно, на площади».

Это заявление имело два следствия. По призыву оппозиции в Минске на улицу вышло около 30 тыс. граждан, протестующих против ликвидации белорусской государственности, что стало началом «горячей политической весны».

А на следующий день Ельцин был вынужден дезавуировать своего белорусского союзника, причем в не очень вежливой форме: «О созданий единого государства с Белоруссией вопрос не стоит. Просто кто-то что-то перепутал».

Договор о создании Сообщества Беларуси и России был подписан 2 апреля 1996 года действительно в торжественной обстановке. Однако это оказалось всего лишь межгосударственным образованием. В правовом смысле это была декларация о намерениях, не предусматривавшая механизмов для реального объединения двух государств. На более прочную интеграцию Ельцин в тот момент был не готов.

Обе стороны так спешили, что подписали недоработанный документ, и это повлекло за собой ряд казусов и недоразумений. Например, на торжественной церемонии оба президента по-разному называли создаваемое межгосударственное образование. После подписания договора он не был обнародован, потому что рабочая группа продолжала его дорабатывать.

Поезд российской избирательной кампании набирал скорость, а Лукашенко остался на платформе.

Белорусский лидер не мог скрыть своей досады. Он единственный из руководителей стран СНГ отказался подписать обращение к российским избирателям в поддержку российского президента. После первого тура президентских выборов в России Лукашенко сказал: «Счастье Ельцина, что его конкурентом был Зюганов, а не Лукашенко. В этом случае итог был бы другой: 75 % — за Лукашенко, 25 % — за Ельцина».

Создание Союза Беларуси и России

После победы на президентских выборах и временного выздоровления Ельцин вернулся к идее интеграции. В январе 1997 года он обратился с посланием к Лукашенко, в котором предлагал свой проект. Он предусматривал конкретные шаги по созданию единого законодательства, финансовой системы, наднациональных органов управления, а также проведение референдума об объединении двух государств.

Своим посланием Ельцин поставил белорусского президента в сложное положение. Лукашенко был готов пойти на объединение с Россией только при одном непременном условии: если у него появляются серьезные шансы на высший пост в Кремле. А как раз с этим выходила загвоздка. Президентские выборы в России только что закончились, новые ждать долго. Причем план Ельцина предусматривал осуществить формальный юридический акт о политическом объединении в одно государственное образование лишь по завершении экономической, правовой, институциональной интеграции. То есть сначала Лукашенко лишался многих реальных властных полномочий, и только затем у него появлялись юридические возможности побороться за пост президента объединенного государства. За это время ситуация в России могла измениться и его шансы стали бы призрачными.

Поэтому Лукашенко посчитал, что лучше синица в руке, чем журавль в небе, и дал задний ход. Он благоразумно решил, что надо взять тайм-аут, подождать, как будут развиваться события в России в связи с болезнью Ельцина. Белорусский лидер заявил, что предложения Ельцина его не устраивают: «Я свою политику в отношении России никогда не изменю… Но для меня есть также вопросы, через которые переступить я не имею права. Это прежде всего государство — государственность и суверенитет нашей республики». Он заявил, что включение Беларуси в состав России представляется ему абсолютно неприемлемым, и стал даже апеллировать к историческому прошлому своей страны, Великому княжеству Литовскому и пр. Большой любитель референдумов вдруг поставил под сомнение необходимость проведения всенародного голосования по вопросу интеграции, чтобы не быть связанным его результатами и иметь свободу маневра.

Итак, Лукашенко вдруг озаботился вопросом суверенитета Беларуси, который год назад его мало интересовал. Обратим на это внимание, ибо подобные пируэты он будет проделывать еще не раз. Для него независимость страны — это ценный товар, капитал, который он использует для решения личных задач, собственной политической карьеры. Тем более что после государственного переворота 1996 года, разгона парламента Лукашенко стал единоличным и безраздельным правителем Беларуси, и никто ему не мог помешать делать с ней все, что ему захочется.

Хотя Лукашенко и отверг предложения Ельцина, но планы ворваться в российское политическое пространство и завоевать кремлевский посад он не оставил. Пока не созрели благоприятные условия для решающего броска, оптимальной для него была бы такая интеграционная конструкция, в рамках которой он бы присутствовал в политическом поле России и даже влиял на него, оставаясь во главе полностью суверенной Беларуси, И как ни удивительно, сооружение такой конструкции почти удалось.

К концу марта 1997 года был подготовлен проект создания Союза Беларуси и России. Готовившие документ российские представители — вице- премьер В. Серов и помощник президента Д. Рюриков — действовали в полном согласии с командой Лукашенко. Наиболее важным элементом новой интеграционной конструкции был Высший Совет Союза, который должен был состоять из президентов, премьеров, спикеров палат парламентов. Решения в этом органе принимались простым большинством в имели обязательный характер для органов власти обоих государств.

Ловушка состояла в том, что белорусские представители в Высшем Совете Союза были бы под полным контролем своего президента, а Ельцин не мог контролировать глав палат своего парламента. Например, в Госдуме России большинство имела прокоммунистическая оппозиция, и ее председателем был Г. Селезнев, оппонент российского президента, большой сторонник интеграции и друг Лукашенко. Таким образом, создавалась ситуация, когда белорусский лидер в союзе с Селезневым могли против желания Ельцина принимать решения, обязательные для выполнения государственными органами России.

Кроме того, создавался законодательный орган — парламент Союза Беларуси и России, в котором, как предполагалось, оба государства должны быть представлены равным количеством депутатов — 35 человек. С учетом того, что избрание депутатов в Беларуси полностью контролировалось Лукашенко, создавались условия для коалиции белорусских парламентариев с российскими коммунистами против сторонников Ельцина.

Как писали позже российские газеты, создавался механизм для государственного переворота в РФ. Ельцин в своих мемуарах так оценивал этот эпизод: «То, что придумали разработчики, по сути означало одно — Россия теряет свой суверенитет. В результате появляется новое государство, с новым парламентом, новой высшей исполнительной властью, так называемым Высшим Советом Союза».

Окружение российского президента обнаружило подвох за два дня до подписания уже парафированного договора о создании Союза Беларуси и России. Дочь Б. Ельцина, Т. Дьяченко-Юмашева, вспоминает: «Ночью 28 марта Анатолий Чубайс, первый вице-премьер правительства, звонит в Кремль главе администрации Валентину Юмашеву и говорит: Валя, ты в курсе, что уже через неделю у нас возникнет новое государство? В каком смысле, отвечает Юмашев. Чубайс говорит, а в таком, что в нем несильно уже будет нужен российский президент, впрочем, как и российское правительство, и даже наша коммунистическая дума уже мало кого будет волновать».

Когда Б. Ельцину объяснили все опасности, которые проистекают для него из подготовленного документа, президент РФ принял решение приостановить этот процесс. Снова обратимся к его воспоминаниям: «Я написал письмо Александру Григорьевичу, в котором просил отложить подписание договора с целью всенародного обсуждения его положений.

Однако такой демарш российского президента — откладывание уже готового к подписанию договора — должен был стать для белорусского президента не самым приятным сюрпризом. Я возложил эту деликатную миссию — вручение письма — на Ивана Рыбкина, секретаря Совета безопасности. При этом сказал ему: «Иван Петрович, пока Лукашенко не согласится. домой не возвращайтесь». Рыбкин с тяжелым вздохом понимающе кивнул и срочно вылетел в Минск.

В аэропорту Лукашенко сразу буквально дословно пересказал Ивану Петровичу содержание моего письма. Передал президенту эту информацию, как мне позже стало известно. Дмитрий Рюриков, мой помощник, который, как я уже говорил, был горячим сторонником полного, пусть даже прокоммунистического слияния двух государств. Через неделю я его уволил.

Я до сих пор глубоко благодарен Ивану Петровичу Рыбкину за терпение и настойчивость. Он и Лукашенко провели вместе много часов и, как поговаривают злые языки, оставили после переговоров немало пустой тары из-под крепких напитков. Это была настоящая славянская дипломатия». Результатом этой дипломатии стало подписание 2 апреля соглашения, которое оказалось ничего не значившей декларацией о намерениях. Одновременно было объявлено «всенародное обсуждение» договора, который был переименован в Устав Союза.

Понятное дело, Лукашенко был недоволен решением Ельцина. Он заявил, что не подпишет Устав, если в этот документ будут внесены существенные изменения, и обвинил руководство России в нежелании реально объединяться. В интервью российскому телеканалу он с раздражением говорил: «Что такое единое государство? Это же единые государственные институты. И как только зашел разговор о формировании единых государственных институтов, все ваши господа, которые предлагали единое государство, сразу же задрожали: «Нет, не надо нам этого». Не готова Россия к единому государству».

Однако, несмотря на возражения Лукашенко, 23 мая в Москве Устав Союза Беларуси и России был подписан. Злополучный пункт о механизме принятия решений в Высшем Совете был изменен. В новой редакции был утвержден принцип «одна страна — один голос». Эти документы ни на шаг не продвигали интеграцию дальше. Полуторамесячное обсуждение в СМИ обеих стран перспектив объединения завершилось банальным переписыванием годичной давности договора о создании Сообщества Беларуси и России.

Дело Шеремета

В 1997 году второй раз за несколько месяцев Лукашенко спровоцировал кризис в белорусско-российских отношениях и в самой России, сопровождавшийся громкими дискуссиями в руководстве и СМИ соседнего государства. Первый раз — в марте-мае в ходе заключения Союза, второй раз — раскручивая «дело Шеремета».

Вскоре после подписания договора о самом тесном Союзе, заверении в вечной дружбе, братских объятий и поцелуев произошло самое резкое обострение отношений между двумя государствами со времени их образования. Его детонатором стал никогда не прекращающийся конфликт Лукашенко со СМИ и журналистами. На сей раз объектом репрессий стал белорусский корреспондент российского телеканала ОРТ, гражданин Беларуси Павел Шеремет. Его материалы сильно не нравились белорусскому президенту.

Сначала журналиста лишили аккредитации при МИДе Беларуси. С протестом выступили премьер-министр РФ В. Черномырдин и вице-премьер Б. Немцов. В ответ власти Беларуси после показанного по ОРТ репортажа журналистов из приграничной зоны арестовали П. Шеремета и его коллегу Д. Завадского якобы за переход белорусско-литовской границы. Возможно, вначале Лукашенко никаких иных целей, кроме стремления прищемить российские СМИ, не ставил. Дело в том, что белорусские независимые средства массовой информации уже были загнаны в информационное гетто. А вот телеканалы России, которые свободно принимались в Беларуси, показывали всю неприглядную картину белорусской реальности.

Однако Лукашенко перегнул палку. Ни в одной самой недружественной России стране журналистов российских СМИ не арестовывали. То, что это позволил себе самый близкий союзник, стало пощечиной всему кремлевскому руководству, лично Ельцину. И президент России выступил с резким заявлением, потребовал от Лукашенко объяснений. По указанию Кремля губернатор Калининградской области отменил визит туда президента Беларуси.

С этого момента конфликт перешел в иную стадию, приобрел новый смысл. Он стал соревнованием воли и характеров двух президентов. Лукашенко очень боялся показаться слабым, всячески демонстрировал свою силу. Помимо чисто личностных, психологических моментов, тут присутствовали и политические мотивы. Нужно было показать российскому обществу и элите слабость Ельцина и собственную «крутизну», заработать очередные очки в глазах потенциального электората, чтобы таким образом подтвердить свое право на кремлевский посад. В этом смысле знаменательным был ответ Лукашенко на заявление пресс-секретаря президента России С. Ястржембского, критиковавшего белорусские власти: «Я никому не позволю разговаривать со мной с позиции силы и каких-то санкций… Заявление Ястржембского должно было произвести впечатление, что в Москве топнули ногой и Лукашенко испугался… Ястржембский для меня никто».

Белорусский президент предпринял попытку расколоть российскую элиту. После резкого заявления Ельцина Лукашенко демонстративно провел телефонные переговоры с министром обороны И. Сергеевым и спикером Совета Федерации Е. Строевым, послал официальную информацию о «Деле Шеремета» министру иностранных дел Е. Примакову и главе Госдумы Г. Селезневу. И последний выступил в этом конфликте на стороне белорусских властей.

Лукашенко выставил условие освобождения арестованных: извинения Кремля. Иначе говоря, российские журналисты оказались в положении, которое на языке международного права определяется как статус заложников. Прикрываясь арестованными журналистами, как живым щитом, президент Беларуси продолжал атаку на Кремль.

Для урегулирования конфликта в Минск приехал министр иностранных дел России Е. Примаков. В перерыве переговоров 28 августа состоялся телефонный разговор двух президентов, после которого Ельцин публично заявил (и это передали по всем телеканалам): через один-два дня арестованные будут выпущены. Однако вскоре выяснилось, что миссия министра иностранных дел России провалилась. На брифинге Лукашенко сказал, что ключ к решению проблемы с российскими корреспондентами лежит в Москве. Белорусская сторона считала, что вопрос о журналистах должен быть решен на личной встрече двух президентов во время визита Лукашенко в российскую столицу на празднование 850-летия Москвы 6–7 сентября.

2 сентября президент России вновь выступает по ТВ и, натужно делая хорошую мину, уверяет, что все идет так, как и договаривались, и журналисты будут освобождены до приезда Лукашенко в Москву. Таким образом, вопрос о том, выпустят ли Шеремета и Завадского до встречи президентов (как считала российская сторона) или после (как уверяли белорусские власти), поднялся на высоту принципа, стал показателем твердости характера и политической силы лидеров двух государств.

Лукашенко приезжает в Москву, журналисты остаются за решеткой. После личной встречи президент России снова заверил, что вопрос об освобождении сотрудников ОРТ решен окончательно.

Но Лукашенко продолжал держать журналистов за решеткой, раз за разом публично ставя Ельцина в идиотское положение. Глава державы, претендующей на статус великой, был несколько раз унижен и демонстративно посажен в лужу.

Прошло еще две недели. Перепалка между президентами Беларуси и России о судьбе Шеремета возобновилась, хотя оба торжественно пообещали в Москве больше к этому вопросу не возвращаться. Вернуться пришлось потому, что, по уверению Ельцина, Лукашенко его обманул, пообещав выпустить журналиста и не сделав этого. Белорусский же президент уверял, что договорились о совершенно противоположном. Ситуация трагикомичная, напоминающая скорее сцену в пивном баре перед закрытием.

Разгневанный и оскорбленный Ельцин решил ответить адекватным ударом, отомстить своему союзнику-противнику. 2 октября должна была начаться поездка Лукашенко по регионам России: Липецк, Ярославль. Белорусский президент хотел приехать к российским губернаторам победителем, поборовшим Ельцина в борьбе характеров и нервов, и лишь после этого освободить журналистов. Однако президент России его не пустил, лав команду не предоставлять воздушный коридор. «Пусть он сначала Шеремета отпустит», — заявил Ельцин перед телекамерами. 2 октября Лукашенко три часа ожидал в аэропорту, надеясь на чудо, но так никуда и не улетел.

В ответ официальная пропаганда Беларуси впервые начала кампанию непосредственно против Ельцина, а не его окружения, как было до сих пор. Сам Лукашенко, выступая 4 октября на съезде учителей, так прокомментировал свой конфликт с Ельциным: дескать, что вы хотите, мне 40 лет, ему 80. В информации, опубликованной с грифом БЕЛТА (государственного агентства), было объявлено о возможности руководителя Беларуси стать президентом объединенного государства, чего якобы боится Ельцин.

Хотя Лукашенко и заявлял, что Павел Шеремет сам не хочет выходить из тюрьмы, все же 7 октября он был освобожден (Д. Завадского выпустили на свободу раньше). Позже оба журналиста были приговорены к условному заключению на 2 и 1,5 года соответственно.

Конфликт выявил неожиданное и неприятное для команды Ельцина открытие: рычаги влияния на Лукашенко ограничены. Кремлевское руководство продемонстрировало всем свою слабость в отношениях с ближайшим союзником. Причем союзником, находящимся в международной изоляции, а значит, не имеющим поля для дипломатического маневра.

Идеология интеграции

Борьбу за Кремль Лукашенко начал, уже будучи опытным политиком. Он понимал, что для победы одной личной харизмы мало, нужна еще эффектная идеологическая конструкция. Предвыборная программа, с которой выступал белорусский лидер, состояла из нескольких основных ударных тезисов, была хорошо просчитана и имела четкую адресную направленность.

Прежде всего Лукашенко ориентировался на людей, ностальгирующих по советскому прошлому. В Беларуси популярность идеи интеграцииво многом обусловлена «советскостью» белорусского массового сознания. Большинство населении Беларуси идейно-психологически продолжало жить в СССР. На востоке от себя сторонники интеграции видели не реальную Россию. Они отказывались осознавать, что она быстро капитализируется, видимо, рассматривали это как временное явление, которое должно скоро закончиться. Электорат Лукашенко видел на месте РФ бывший СССР и приписывал России качества, которыми обладал Советский Союз. Большое количество сторонников интеграции свидетельствовало о стремлении значительной части населения не столько объединиться с РФ, сколько о желании вернуться в СССР, в прежний советский социализм. Социологические опросы показывали, что приверженцы объединения с Россией в своем большинстве ориентированы на социалистические ценности. То есть за идеологемой интеграции с РФ для многих людей скрывалась неосознанная надежда на возможность реанимировать СССР.

Похожие настроения были распространены и в России. Социологический опрос, проведенный в РФ в 1997 году, показал, что большинству россиян (59 %) Союз России с Беларусью представляется первым шагом на пути восстановления СССР, за которым последует объединение других стран СНГ в единый Союз.

Вполне логично, что плач по СССР, обращенные в прошлое чувства и эмоции стали важной составляющей интеграционной кампании Лукашенко. Президент Беларуси, стремясь превзойти Ельцина в роли собирателя земель распавшегося Советского Союза, предложил целую программу реформирования СНГ, во всех публичных выступлениях настойчиво призывал к реинтеграции, был инициатором различных объединений на постсоветском пространстве. При этом он выражал твердую уверенность в неизбежности объединения бывших советских народов и благодаря этому имел немалую популярность среди части постсоветского населения, ностальгирующего по прежней общей державе. Парадокс ситуации состоял в том, что во все времена объединительная идея исходила из самого сильного центра, от самого влиятельного государства. В данном случае роль славянского интегратора присвоил себе самый слабый «угол» в умозрительном «славянском треугольнике» (Беларусь, Россия, Украина).

Лукашенко все время повторял, что распад СССР — это трагедия, которую необходимо преодолеть. После подписания документа о создании Сообщества Беларуси и России 2 апреля 1996 г. белорусский президент заявил, что договор «исправлял ошибку, сделанную в 1991 году». Выступая перед ветеранами по случаю Дня Победы, президент говорил: «Мы вернули вам государственный флаг страны, за которую вы воевали… Простите нам, что мы пока не смогли вернуть вам ваше и наше общее Отечество в широком и глубоком смысле этого слова. Но я убежден, что это нам под силу. Мы это сделаем». Разоблачая внешних и внутренних врагов интеграции, Лукашенко говорил: «Разве они могут позволить мне, «какому-то там Лукашенко», проводить такую политику, чтобы возродить на одной шестой части суши былую мощь наших стран?»

В мае 1997 года, накануне визита в Киев, президент Беларуси в интервью газете «Всеукраинские ведомости» заявил: «Надо статус-кво восстановить, ведь фактически наши народы уже созрели для того, чтобы жить вместе. И если бы к этому процессу подключилась Украина, то рейтинг процесса еще повысился бы в сознании народов».

Корреспондент уточняет: «То есть Вы видите в идеале возрождение новой могучей страны?»

А. Лукашенко: «Да, и это залог нашего выживания».

В 1999 году во время посещения Удмуртии президент Беларуси заявил: «Мы можем создать мощнейшую империю, могучую и сильную».

В связи с такой идеологической платформой белорусского президента любопытна оценка, данная ему польским политологом Адамом Михником: «Лукашенко — это вовсе не московская марионетка; он — советская кукла».

Но идея реанимации СССР была не только притягательным для электората и элит лозунгом, призванным придать Лукашенко дополнительный политический вес. За этим стояло нечто гораздо большее. Исследователь биографии белорусского лидера А. Федута так описал этот феномен: «Поскольку выше президента суверенного государства может быть лишь Бог, Лукашенко формирует самого себя как мессию, Спасителя. Спаситель не может спасать только один народ — он должен спасать «всех». Эта мессианская функция реализуется через попытку воссоздания единого союзного государства — наподобие рухнувшего Советского Союза. Многочисленные эксперты, убеждающие друг друга и политиков в том, что Лукашенко хочет стать президентом России, просто не понимают Александра Григорьевича: ему мало возглавить Россию, он хочет стать тем, кем был Ленин, — создателем и вождем новой союзной империи. (Характеризуя подписанный в мае 1997 года договор о создании Союза Беларуси и России, президент Беларуси скажет: «Это будет такой Союз, которого еще не видел мир!»). Именно это совпадает с пониманием им собственной высокой миссии. И возрождение СССР с собой во главе — действительная цель его деятельности».

Еще одним идеологическим постулатом Лукашенко для завоевания симпатий как белорусских, так и российских избирателей стала панславистская идеология. После референдума 1995 года политика «белоруссизации» в стране была свернута, вместо нее стала утверждаться идеология славянского единства. Именно она, по представлениям президентской команды, способна была играть мобилизующую роль на территории России.

Конечно, никакой разработанной идеологии не было. Просто вслед за президентом официальная пресса повторяла простые фразы об «исторической общности славянских народов», «единых славянских корнях», «исконном единстве славян» и т. д. Важно обратить внимание, что панславистская идеология в белорусском исполнении стала обоснованием не только для политики единения с Россией, но и борьбы с Западом. Духовной основой единения восточных славян, по мнению белорусского лидера, является православная религия. В послании президентам России и Украины он писал: «Православная церковь всегда несла в себе идею соборности, духовности, этнической целостности славян».

С учетом того, что рыночные реформы в России в 1990-е годы вызвали серьезное недовольство и протестные настроения значительной части населения, Лукашенко свою политику интеграции стал проводить под флагом антиреформ. Сворачивание преобразований внутри Беларуси шло параллельно с критикой российских реформаторов, созданием союза с прокоммунистической оппозицией РФ, апелляцией к электорату соседней страны с антирыночными заявлениями.

Чтобы доказать свое право на кремлевский посад, Лукашенко, адресуясь российской аудитории, настойчиво повторяет, что белорусы и русские — один социум, между ними нет различий, никакой особой белорусской нации не существует: «Мы — единый народ. Никому не удастся нивелировать то, что белорусы и россияне — один народ»; «Белорусы и русские для меня — это люди абсолютно похожие, это просто неразличимые, наверное, даже на генном уровне существа»; «Мы ведь русские люди». И, наконец, завершающий штрих этой антропологической концепции о «похожих существах»: «Белорусы — это русские, только со знаком качества».

От этнических категорий Лукашенко переходит к гражданским, а от них — к государственной общности двух народов. «Наше с вами Отечество», — повторяет белорусский лидер, обращаясь к россиянам. Выступая в Омске, он провозглашает: «Для нас всех как Беларусь, так и Сибирь — общее Отечество».

Следующий шаг — объявление «нашими» институтов российского государства. «Наш флот», — безапелляционно заявил Лукашенко в ходе поездки на Дальний Восток и объявил, что Беларусь берет шефство над российскими военными кораблями.

Президент Беларуси настойчиво позиционирует себя как лучшего друга российского народа: «Большего друга, более преданного России человека, чем я, вы в мире не найдете», — говорит он. А Беларусь, уверяет Лукашенко, — самый надежный союзник РФ. «Сегодня Беларусь фактически в составе России. Больше, чем в составе России. Потому что здесь русскому человеку гораздо лучше, чем в самой России во многих местах»; «Мы же здесь кормили, кормим, поим россиян, которых просто, как собак, гонят из Литвы, если они вдруг там не понравились им. Это же наши люди! Даже чеченцы, когда с детьми ехали через Брест в Польшу, их выкинули из Польши, сотни людей — мы их приняли и в Бресте всех разместили, кормили, поили, они там рожали и моим именем называли детей». И как завершающий аргумент преданности: «Если, как это было всегда в истории, грубо говоря, танки пойдут оттуда (с Запада. — Авт.) на Россию, мы умирать здесь будем за Россию, и наш народ к этому должен быть готов. Назовите хоть одно государство, которое так в открытую заявляло, что «мы будем умирать за Россию»».

Белорусский президент все время стремится перевести проблему интеграции в иррациональную сферу пропагандистской риторики, где в полную силу раскрывается его демагогический дар. «Объединение наших народов — дело святое», — провозглашал он. В результате усилий Лукашенко и его сторонников в России сама идея интеграции основывалась не на рациональных аргументах, не на осознанных и четко сформулированных интересах, а на мифологемах, таких иллюзорных постулатах, на которых долгое время не могут строиться межгосударственные отношения даже близких союзников. Питательной средой для нее являлись перманентные политико-пропагандистские кампании.

Официозная пресса Беларуси сознательно уводила читателей от рациональных аргументов, переводя проблему в сферу голой риторики и пропагандистской трескотни. Президентская газета «Советская Белоруссия» завела специальную рубрику: «Беларусь-Россия: нам не жить друг без друга». А под рубрикой можно было прочитать: «воссоединение братских народов», «хотим жить единой семьей», «мы вместе воевали в едином строю». Прочие государственные СМИ также не предлагают ничего иного. Газета «Рэспубліка»: «Стремление братских народов к единству»; «Союз славянских народов — это то, к чему стремятся все славяне». «Народная газета»: «С Россией будет лучше — это наши братья, мы вместе воевали»; «Нам судьбой определено жить вместе»; «Братьям-славянам было бы непростительно упустить шанс»; «Единение будет во благо славянских народов». Это же издание как бы подытожило всю официозную аргументацию, процитировав заявление партии Славянский собор «Белая Русь»: «Вокруг святого дела воссоединения народов Беларуси и Российской Федерации антинациональными силами устроен постыдный торг. В прозападных СМИ и, к сожалению, в ряде государственных изданий всевозможные политиканы подсчитывают, как на базаре, выгоды… Светлое стремление нашего народа жить в единстве они пытаются сделать разменной монетой в своих корыстных интересах».

Вот эта последняя мысль была подхвачена и талантливо развита Лукашенко. Он неоднократно противопоставлял позицию Беларуси, основанную на бескорыстной любви к России и дружбе с ней, позиции официальной Москвы, которая измеряет полезность интеграции деньгами, материальной выгодой. Якобы в противовес нашему бескорыстию Кремль предлагает прагматичную политику. «Вопрос о его (объединения. — Авт.) экономической целесообразности не ставится вообще: если речь идет об объединении братских народов, о деньгах говорить — кощунство»; «Народными порывами движут не деньги. Хотя в условиях продвижения к рынку многие считают, что покупается и продается все. Есть чувства более сильные, чем корысть: дружба, братство, единство. Разумеется, нельзя противопоставлять дружбу и расчет. Но если вы спросите, чего больше в белорусском стремлении быть вместе с россиянами — расчета или чувства, то, безусловно, это второе — желание быть вместе… Мы уже привыкаем к тому, что уровень союзных отношений начал измеряться исключительно деньгами (рублями, долларами). Если ты уступил российскому олигарху за бесценок свое предприятие — ты союзник. Не отдал по дешевке, к примеру, «Белтрансгаз», по которому так много шума, — из списка союзников вон». Когда Россия в 2002 году предложила платить за газ реальными деньгами (или собственностью), Лукашенко, как обычно, стал апеллировать к идеологии, морали. Дескать, какие могут быть счеты, если в годы минувшей войны «в окопах мы гнили вместе».

Таким образом, в 1990-е годы Лукашенко удалось крайне идеологизировать процесс интеграции, довести его до степени информационно-психологической войны со всеми несогласными. Ему вместе с российской прокоммунистической оппозицией удалось создать в обоих государствах такую идеологическую атмосферу на грани истерии, что любые рациональные сомнения по поводу даже не самой интеграции, а ее темпов и форм уже рассматривались как враждебные «единению братских народов». В 1997 году после заключения договора о Союзе Беларуси и России белорусский министр иностранных дел И. Антонович и глава Госдумы РФ Г Селезнев на пресс-конференциях синхронно заявили: дескать, всякая критика подписанных документов означает, что ее авторы работают на западные государства.

Верный своей привычке везде видеть вражеские происки, Лукашенко с самого начала белорусско-российского объединения с пламенным энтузиазмом стал выискивать, разоблачать и пригвождать к позорному столбу внутренних и внешних врагов интеграции. В общем, его логика понятна: если интеграционные процессы не двигаются, то только потому, что против «святого дела» организован коварный заговор. Центр его — в Москве, даже в Кремле, а нити тянутся на Запад: «Мы, как в 41-м, находимся во вражеском кольце. Враги засели в руководстве соседнего государства, с которым мы недавно подписали договор о сообществе»; «положение Республики Беларусь усложняется еще и тем, что прозападные силы в самой России ведут против нее активные действия. Они лоббируют заокеанские интересы, пробуют сорвать интеграционные процессы, дискредитируют республику на международной арене, ведут антибелорусскую пропаганду»; «Союз Беларуси и России, к которому мы стремимся, это был бы хороший фактор, хороший пример. Говорят: а кто мешает? Конечно, прежде всего Западу этот пример не нужен. Особенно американцам. А вдруг потом украинцам захочется? А вдруг этот «процесс пойдет», как наш классик когда-то говорил? Вот пойдет процесс, тогда его уже трудно остановить. Это так. И они напрямую сегодня блокируют Беларусь. В том числе и через отдельных ваших политиков. Вы их хорошо знаете, И, кстати, есть СМИ, которые обслуживают этот процесс. Вы эти СМИ тоже знаете. И там — большие деньги. Им тоже задача — не допустить союза. И насколько возможно, пытаются не допустить».

Время от времени Лукашенко называет поименно этих зловредных врагов интеграции. Так, в 1997 году он говорил российским журналистам: «Я могу впервые уже однозначно заявить: Гайдар и его команда плюс Чубайс — это люди, которые сегодня направили все, что у них есть, на разрушение договора».

Хвост пытается крутить собакой

Лукашенко достаточно эффективно использовал постимперский синдром российского общества. Распад СССР, внешнеполитические поражения, отягощенные чеченской войной, создали тяжелый комплекс великодержавной неполноценности. На фоне дистанцирования от Москвы всех бывших союзников по советскому блоку и постсоветских государетолько один Минск заявлял о братской любви, дружбе и союзничестве с РФ и даже предлагал объединяться в одно государство. Интеграция с Беларусью оказалась единственным лекарством для раненой души российского социума.

Надо отдать должное Лукашенко. Он пользовался этой ситуацией достаточно виртуозно. Подыгрывая постимперскому комплексу российского общества и элиты, разыгрывая трагические душещипательные спектакли на тему «святой славянской дружбы», раздавая бесконечные обещания о скором неминуемом объединении, президент Беларуси сумел посадить правящий класс РФ на интеграционную иглу. Ему удалось прочно увязать свое имя с идеей славянского единства, создать в общественном мнении России такую обстановку, что любая критика белорусского лидера рассматривалась как покушение на «святое дело единения братских народов». Все сторонники интеграции вынуждены были автоматически поддерживать установившийся в Беларуси режим, и, наоборот, все оппоненты Лукашенко тут же зачислялись во враги белорусско-российского единства. Наиболее откровенно позицию московской политической элиты сформулировал В. Жириновский: «Плох ли Лукашенко или хорош, но он превратился в символ объединения народов в постсоветский период. Уничтожить этот символ означает надолго отодвинуть перспективу возрождения империи». Как писал российский публицист М. Соколов, «в миф о постсоветской интеграции и флагмане ее Лукашенко вложено слишком много денег, трудов и личных репутаций, чтобы честно назвать кошку кошкой».

В результате Москва стала заложницей непредсказуемых, непрогнозируемых действий Лукашенко, который, понимая это, пользовался создавшейся ситуацией в своих интересах. Хвост начал крутить собакой. «У меня есть все необходимые рычаги для давления на Ельцина!», — хвастался Лукашенко, выступая в Гродно перед местной номенклатурой в августе 1996 года.

Президент Беларуси начал активно вмешиваться в политическую жизнь России. Он стал комментировать любое телодвижение в российской политике, давал оценки даже незначительным событиям. Лукашенко с помощью СМИ создает образ влиятельного игрока на политическом Пространстве РФ. Вот он уверяет, что Ельцин советуется с ним при назначении на руководящие посты в России: «Мы неоднократно беседовали с Борисом Николаевичем и публично, и с глазу на глаз, где обменивались мнениями по ряду российских персоналий». Вот он защищает своего сторонника, министра иностранных дел России Е. Примакова от критики со стороны пресс-секретаря президента РФ С. Ястржембского: «Посмотрите — Ястржембский на Примакова. За что? Поверьте, это умнейший человек, это достояние не только России, но и нашего Союза. За что вы его кромсаете и избиваете?! Да и кто Ястржембский такой! Ему еще тридцать лет нужно топтать землю и учиться, как управлять внешней политикой».

Летом 1998 года был убит российский генерал Л. Рохлин. В преступлении обвинялась его жена, судя по всему, убийство произошло на бытовой почве. Но Лукашенко заявил, что это политическое покушение, ему было известно о нем за два дня до трагедии, и он предупреждал об этом генерала.

В 1999 году во время поездки в Оренбургскую область белорусский президент категорически выступил против включения местной нефтяной компании «ОНАКО» в российский государственный нефтяной холдинг.

Лукашенко понимал, что для завоевания кремлевского посада требуются большие ресурсы, и не жалел денег на это дело. Его помощник С. Посохов признавался, что по заказу Управления делами президента Беларуси в России регулярно проводятся социологические опросы, чтобы определять популярность Александра Григорьевича среди российского населения.

Президент Беларуси прочно обосновался в российских СМИ. Он давал им интервью, наверное, чаще, чем любой политик РФ. Белорусское посольство в России постоянно организовывало туры российских журналистов в Беларусь. Рупором Лукашенко стали московские газеты «Завтра» и «Советская Россия».

Но он не только комментировал, но пытался активно влиять на российскую политику. 1 декабря 1995 года, накануне выборов в Госдуму глава Беларуси направил телеграммы лидерам 11 избирательных округов со своими политическими «напутствиями».

В ходе президентских выборов 1996 года в России белорусская и российская пресса писала, что власти Беларуси финансировали избирательную кампанию лидера коммунистов Г. Зюганова. Это утверждал, в частности, один из кандидатов в президенты — генерал А. Лебедь. Лукашенко категорически отрицал такой факт. «Это неправда! Я вам клянусь, что из Беларуси Зюганов не получил ни копья! Это потом мое имя связали с оппозицией, чтобы поссорить с Ельциным, и я ему доказал, что это вранье! «Комсомолка», кажется, даже назвала сумму — 10 миллионов долларов. Да я за 10 миллионов повесился бы. Это для меня колоссальные деньги — я бы лучше на них три стадиона восстановил. Вы покажите мне документы, что деньги пошли из Белоруссии, я на колени встану и буду извиняться перед президентом России и перед кем угодно».

Белорусскому лидеру удалось создать мощное лобби в высших органах власти РФ. Ходили слухи, что он подкупает российских политиков. В книге «Случайный президент» приводится свидетельство бывшего управляющего делами президента Беларуси И. Титенкова: «Селезнев со своей командой Лукашенко поддерживает не за спасибо, все это оплачивается». Неудивительно, что белорусский руководитель хорошо информирован о том, что происходит в московских властных кабинетах. Приведенное выше свидетельство Ельцина о том, как его помощник Д. Рюриков передавал в Минск важную информацию, достаточно показательно.

Большое значение Лукашенко придавал привлечению в качестве союзников российских региональных элит. Была выдвинута концепция-лозунг: углубление интеграции через сотрудничество с регионами. В 1998 году белорусский лидер семь раз посещал российские области и края. Его поездки выглядели не как визиты руководителя дружественного государства, а как предвыборное турне кандидата в президенты России. Встречи с местной номенклатурой и населением проходили едва ли не в виде антиельцинских митингов. В мае того же года в Ярославле Лукашенко встретился с семью российскими губернаторами. 28–29 июля он пытался организовать у себя своеобразный форум, на который пригласил не только российских, но и украинских глав областей, чтобы, по его словам, «познакомить их с Беларусью». Команда Ельцина, обеспокоенная созданием в Минске антикремлевского оппозиционного центра, предприняла усилия, чтобы сорвать это мероприятие. В результате из 40 руководителей регионов приехало только пять первых лиц, остальные направили лишь своих представителей. Главы областей Украины вообще проигнорировали приглашение. В сентябре того же года, в разгар экономического и политического кризиса в России после дефолта Лукашенко собрал в Вискулях (символическом месте, где было подписано соглашение о ликвидации СССР) совещание, на которое приехали 11 российских губернаторов.

Вмешательство президента Беларуси в политическую жизнь России стало настолько очевидным, что, например, лидер движения «Яблоко» Г. Явлинский заявил, что Лукашенко не имеет права выступать в роли российского политика.

В ходе борьбы за Кремль Лукашенко использовал тот метод, который дал эффект во время кампании по выборам президента Беларуси в 1994 году. Тогда он подвергал сокрушительной критике всю правящую элиту, представ на ее фоне белым и пушистым. Во второй половине 1990-х годов белорусский лидер так же постоянно и последовательно давал негативную оценку деятельности кремлевского руководства, его внешней и внутренней политической линии, экономическому курсу. Финансовую политику он комментировал так: «Почему Россия бросила свою валюту — рубль, относительно сильный, почему они рванулись за долларом и под ноги бросили свой рубль — я досюда не могу объяснить». Вот образ критики правящей элиты в интервью российской телепрограмме и газете «Совершенно секретно»: «Ну, пришли два новых вице-премьера в правительство (Б. Немцов, А. Чубайс. — Авт.) — как команда. И посмотрите, что происходит: один через кого-то на этого грязюку льет, тот через кого-то на этого. Если идет драка в команде, то толку не будет. Кому эго нужно? Великая страна! А что происходит? Дележка собственности, стрельба каждый день и прочее. Я не хочу, чтобы в Белоруссии было так же». Месседж Лукашенко совершенно прозрачен: земля ваша велика и обильна, да порядка в ней нет, пригласите меня править вами, и я наведу порядок по белорусскому образцу.

Как и во время победоносной белорусской избирательной кампании, Лукашенко апеллирует к российскому народу через голову элиты: «Если руководство России не понимает сегодня этого, то, я думаю, поймет завтра. Если это руководство не поймет, то, поверьте, народ русский живет не только в черте Москвы. Есть русский народ, у которого иные позиции, есть регионы, в конце концов, которые также иных позиций придерживаются»

Но главное обвинение в адрес Москвы состоит в том, что российское руководство не хочет объединяться с Беларусью, не выполняет подписанные договоренности, «подрывает идеи интеграции». «Ни одно достигнутое с президентом Российской Федерации соглашение, ни одно обещание, которое дало российское правительство, не было реализовано», — говорил Лукашенко 23 марта 1998 года. И подобные заявления он делал периодически.

Кульминационным моментом атаки на российскую правящую элиту стал залповый огонь по Ельцину: «Ельцин допустил колоссальные ошибки в самых различных областях»; «Ельцин бросил военную технику, выведенную из Западной Европы, в воронежскую грязь».

Но главным обвинением против Ельцина стала его роль в развале СССР. На его фоне образ Лукашенко как объединителя постсоветских земель выглядел особенно контрастно. По существу президент Беларуси объявил Ельцина преступником, виновным в разрушении Советского Союза. В интервью красноярским журналистам (август 1995 года) Лукашенко заявил, что все участники Беловежских соглашений будут навечно прокляты своими народами и их ждет суд.

Однако здесь возникала одна проблема. «Преступник» стоял во главе государства, с которым Лукашенко собирался объединяться. Чтобы выйти из этой деликатной ситуации, белорусский лидер стал искать оправдания Ельцину. Заняв снисходительно-покровительственную позицию, он панибратски демонстрировал готовность великодушно помиловать провинившегося несмышленыша. Дескать, наивного Ельцина подставили коварные лидеры Беларуси и Украины: «У националистически настроенных Кравчука и Шушкевича цель была развалить суперимперию. У Ельцина цели были совершенно иные. Москва тогда была без власти… Но власть должна быть, и Ельцин за нее боролся. Когда я прямо сказал об этом в окружении Ельцина, они со мной согласились. А Андрей Владимирович Козырев (министр иностранных дел РФ. — Авт.) даже удивился: «Вы говорите, как будто не я, а вы были тогда на этом совещании»».

Белорусский руководитель утверждал, что Беловежские соглашения наложили на психику Ельцина серьезный отпечаток, и он, Лукашенко, вылечил президента России от комплекса неполноценности: «Я ему сказал: выбросьте вы, Борис Николаевич, из головы эти мысли о Беловежской пуще. Кравчук и Шушкевич заставили вас подписать это соглашение. Это была их цена за помощь в борьбе с Горбачевым, ведь они понимали, что два медведя в одной берлоге жить не могут, а вы тогда боролись за власть в России».

Здесь Лукашенко не только пытается демонстрировать свою удивительную проницательность, но в очередной раз проделывает мыслительную психологическую операцию, о которой уже говорилось в главе 8. Как только он прикасается к теме «я и великие», то неосознанно стремился опустить известного человека и возвыситься над ним.

Лукашенко провоцирует Россию против Запада

Золотым временем для Лукашенко были периоды международных кризисов, обострения отношений между Западом и Россией. Он очень эффективно разыгрывал эту карту. В такие моменты официальный Минск изо всех сил стремился продемонстрировать Москве свою преданность. Беларусь играла роль «троянского коня» РФ, озвучивала российские внешнеполитические инициативы, с которыми само кремлевское руководство не решалось выступить по разным причинам. В результате геополитический вес белорусского государства повышался, оно получало от Москвы очередную порцию политических и экономических бонусов. Поэтому реанимация «холодной войны» для Лукашенко была очень выигрышна, он отводил своей стране роль российского щита, приграничной крепости, героически защищающей священные рубежи славянских народов от натовских супостатов, неоднократно подчеркивал, что Беларусь стала западным форпостом России, а западная граница страны является одновременно и границей Российской Федерации. В такие периоды белорусский лидер вырастал до размеров былинного богатыря, размахивающего бутафорским мечом пред очами многочисленных и коварных врагов. Если же между Россией и Западом намечалось долговременное сотрудничество, то приграничная крепость под названием Беларусь превращалась в исторический мемориал. Как Брестская крепость.

Можно сказать, что в какой-то мере руководитель Беларуси являлся чутким барометром отношений между Россией и Западом. Он быстро реагировал на малейшее их обострение, старался усилить его и сознательно провоцировал РФ на жесткие действия. Лукашенко часто бежал впереди паровоза, использовал агрессивную риторику в адрес США и НАТО, стремился столкнуть Россию с Западом, втянуть Москву в затяжной конфликт.

Одним из способов такого втягивания Лукашенко считал критику российского руководства за уступки Западу, нерешительность, отсутствие политической воли в противостоянии с западными государствами и институтами. Дело в том, что в российском обществе антиамериканские настроения более сильные, чем это отражается в заявлениях официальных лиц. У Кремля по целому ряду прагматических соображений не было намерений портить отношения с США, ЕС, НАТО. И в этот разрыв между настроениями общества и позицией правящей элиты и пытался вклиниться Лукашенко, постоянно пугая россиян внешней угрозой, что соответствовало его психологическому ощущению вражеского окружения, внешнего заговора.

Вот некоторые фрагменты выступления Лукашенко в российской Государственной Думе 27 октября 1999 года.

«Сегодня мы не видим того, что происходит на границе Белоруссии и России, мы не видим тех огромных легионов, станций слежения, разведки. Мы не видим, чем пичкают только что вступившую в НАТО Польшу и другие государства, что прибирается к рукам Прибалтика, что сегодня Украина, фактически руководство, скажем так, Украины оторвано от нас и проводит неизвестно какую политику. Мы на это закрываем глаза, потому что боимся, видите ли, кого-то лично оскорбить… Мы все в основном зашились в политике в своей скорлупе и думаем: ах, пронесет, ах, обойдет. Не пронесет и не обойдет. Поверьте нам, мы это видим там, на последнем метре нашего с вами Отечества».

«Это все прелюдия, понимаете, это прелюдия. Им нужно новое Косово, нужна новая точка конфликта. Сегодня происходят тяжелые события на юге России. Дело не в чеченском народе, не в чеченцах. Дело не в них. Оттуда режиссура, вы уже сегодня это видите. Нужно и с этой стороны еще надавить. Что вы думаете, это против белорусов будут воевать? Да нет, будут воевать против нас с вами, против нашего общего Отечества».

«Сегодня уже Мадлен Олбрайт (госсекретарь США. — Авт.) кричит на весь мир: «Что вы там творите внутри России?» Почему не кричали, когда взрывались дома? Сегодня Иванов (министр иностранных дел РФ. — Авт.), по-моему, из Парижа, звонит — оправдывается перед этой мадам. Что ты оправдываешься? Что ты перед ней оправдываешься?».

23 февраля 1995 года, на следующий день после завершения визита в Минск президента Ельцина Лукашенко заявил, что Беларусь приостанавливает выполнение обязательств по Договору о сокращении вооруженных сил и вооружений в Европе и прекращает ликвидацию танков в знак протеста против действий НАТО. На Западе это было воспринято как согласованная позиция Минска и Москвы.

Лукашенко оказался более непримиримым противником расширения Североатлантического альянса, чем российское руководство. Он гордится тем, что первым заявил об этой угрозе. В интервью газете «Русский курьер» 20 декабря 1996 года Лукашенко говорил: «Заметьте, что не Россия первой жестко поставила вопрос о НАТО, а президент Беларуси два года назад… Мы первыми заявили о неприятии продвижения НАТО на восток. Россия, в силу не знаю каких причин, проводила гибкую политику».

Осенью 1995 года Лукашенко, синхронно с аналогичными заявлениями Ельцина, несколько раз публично предлагал сформировать новый военный блок в рамках СНГ в противовес НАТО. Более того, белорусский президент добровольно взял на себя роль лоббиста этой идеи «старшего брата» среди партнеров по Содружеству Независимых Государств. Он специально съездил в Киев и Кишинев, чтобы уговорить тамошних лидеров поддержать создание нового блока. Из этого, правда, ничего не получилось.

Наиболее ярко выявил различие международных подходов Беларуси и России Югославский кризис в 1999 году. Если Москва была заинтересована в скорейшем окончании балканской войны, то интерес Минска, наоборот, состоял в том, чтобы она продолжалась как можно дольше. Лукашенко в разгар войны полетел в Белград, чтобы поддержать С. Милошевича.

Президент Беларуси обвинил руководство России в отказе от помощи Югославии, нежелании поставлять Белграду оружие, в блокировании присоединения этой воюющей страны к союзу Беларуси и России, в стремлении к поиску мира и быстрейшему окончанию войны. Полунамеком он выразил сожаление, что вместо того, чтобы дать отпор НАТО, Москва играет роль голубя мира: «Если бы Россия, Белоруссия… поддержали его (С. Милошевича. — Авт.) хотя бы по минимуму, он бы, конечно, не капитулировал, не сдался». Это прозрачный намек для самых непонятливых, что будь во главе РФ более решительные люди, то исход войны мог бы быть другим. Лукашенко призвал забросить в Югославию несколько тысяч человек и занять «позиции, достойные великой России».

Судя по всему, югославская война стала для белорусского лидера принципиально важной темой. Он возвращался к ней не раз: «Россия очень слаба, чтобы противостоять натовской агрессии в Югославии? Да они одного батальона, который совершил рейд, испугались так и задрожали, что дальше некуда. А если бы два-три корабля вошли туда, а если бы Россия шевельнулась хоть как-то. Неправда, что она была слабая. Просто Югославию сдали, базы на Кубе сдали».

Когда в 2001 году в Нью-Йорке был арестован по обвинению в коррупции государственный секретарь Союзного государства Беларуси и России П. Бородин, Минск занял более решительную позицию в защите российского гражданина, чем Москва. Руководство Беларуси встало на путь искусственной политизации скандала и раздувания антиамериканской истерии. «Идиотская ситуация. Вот она американская демократия! Вот какие они дают уроки! Но это их последний урок! Больше они нам уроков давать не будут!» — грозно вещал Лукашенко. Он зачем-то собрал оперативное совещание силовиков, словно намеревался проводить спецоперацию по освобождению незадачливого государственного секретаря. Арест П. Бородина был объявлен коварным заговором США против белорусско-российской интеграции.

Во время Иракского кризиса 2003 года Лукашенко, как обычно, раскритиковал пассивную позицию России. По его мнению, Москва не «должна просто лепетать с экрана» (имелось в виду заявление В. Путина по телевидению), а оказать жесткое сопротивление США.

В 2007 году Лукашенко рассказывал российским журналистам о подоплеке военного сотрудничества двух стран: «И не по вашей инициативе возникла Региональная группировка Вооруженных Сил Беларуси и России. Хотя для вас это было жизненно необходимо. Это я предложил Ельцину, который 2–3 года колебался, боялся подписывать, мол, вызовет вопрос у американцев и Запада. И Путина несколько лет уговаривал, чтобы мы подписали договор о строительстве совместной вооруженной группировки на западном направлении. Наконец-то договорились».

Реакция Лукашенко на российский дефолт 1998 года

Дефолт и экономический обвал в России в августе 1998 г. тяжело отразился на экономике Беларуси. Он вызвал ценовой шок, невиданный со времен перестройки товарный дефицит, лимитирование продажи товаров в магазинах. Финансовый кризис перерос в промышленную депрессию. Кризис в России практически парализовал нормальную торговлю с ней. Экспорт туда стал нерентабельным. Фактически были приостановлены финансовые операции с восточным соседом. Крупные белорусские предприятия перешли на трехдневный режим работы. Казалось бы, сложившаяся ситуация подталкивала руководство Беларуси к диверсификации внешнеэкономических связей.

Однако из сложившейся ситуации Лукашенко сделал вывод о необходимости еще большего «углубления интеграции» с Москвой. В кризисе в России он увидел благоприятный шанс для осуществления своей заветной мечты. Президент выразил свое восприятие происходящего афоризмом: «не было бы счастья, да несчастье помогло». По его мнению, «сложилась уникальная ситуация… которая способствует большей интеграции». Итак, для кого несчастье, а для кого бесценный политический капитал. У Лукашенко, похоже, открылось второе дыхание, и он начал разбег для нового, возможно, на его взгляд, решающего интеграционного прыжка.

Он стал еще более внимательно следить за малейшими нюансами политической конъюнктуры в России, с особым удовольствием комментировать любые подвижки в московском элитном ландшафте. Обычно, находясь в условиях международной изоляции, президент Беларуси использовал любую возможность, чтобы совершить внешнеполитический вояж, выехать за пределы СНГ. А теперь он неожиданно отказался от запланированной и анонсированной поездки во главе белорусских официальных делегаций на саммит Движения неприсоединения в ЮАР и на Генеральную Ассамблею ООН в Нью-Йорк. Разрастающийся экономический и политический хаос в России требовал непременного присутствия его в Минске. Лукашенко решил, что настал его час и надо ковать железо, пока горячо. Весь мир сузился для него до размеров кремлевской башни.

Затем Лукашенко еще больше заинтриговал экспертов. Главный интегратор постсоветского пространства отказался от поездки в Казахстан на встречу президентов стран Таможенного союза (Россия, Беларусь, Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан) и тем самым сорвал ее. Дело в том, что единственный смысл этого саммита в Алмате был в политической поддержке Ельцина. А именно это совершенно не соответствовало ближайшим планам белорусского президента. Его явно не устраивало укрепление политических позиций главы РФ.

Государственные СМИ Беларуси запустили на полные обороты дискредитацию российской экономической модели и противопоставление ей белорусской. Они приступили к беспрецедентной критике руководства России, обвиняя его едва ли не в предательстве национальных интересов. Дело дошло до прямых оскорблений президента союзного государства. Причем тон задавал Лукашенко: «Для кризиса в России не было экономических причин. Просто кучка деляг создала такую обстановку, да и Запад помог». Он назвал противостояние ветвей власти в Москве «очередным психозом». Если раньше нападкам подвергались лишь «дерьмократы»-рыночники, которые якобы «подставляют» Ельцина, то теперь — вся политическая элита. «Идет политический торг, во время которого никто не думает о людях», — заявил он.

2 сентября в белорусских СМИ появилось любопытное заявление «группы депутатов», подписанное особо приближенными к президенту парламентариями. В нем констатировался крах российской модели общественного устройства, построенной под диктовку «международных финансово-олигархических групп», которой противопоставлялась «патриотическая политика» Лукашенко. Выходом из кризиса для России, по мнению депутатов, был бы очередной этап интеграции с Беларусью, народ которой «готов подставить свое плечо братским народам России». Понятно, что депутаты выполняли лишь роль проводников высочайшей воли.

Исполняющий обязанности премьера России В. Черномырдин для приобретения дополнительного политического веса перед голосованием по его кандидатуре в Государственной Думе провел встречу в Крыму с президентами Украины и Беларуси. По сообщению российских СМИ, там Лукашенко потребовал объединения России, Беларуси и Украины в одно государство.

И вот, наконец, белорусский лидер отбросил маскировку и пошел играть в открытую. Он обратился к Ельцину с письмом, в котором были сделаны конкретные предложения. Лукашенко призывал провести внеочередную сессию парламентского собрания Союза Беларусь-Россия и принять в авральном порядке ряд законопроектов, и прежде всего «О едином гражданстве Союза», «О парламенте Союза и прямых выборах в него». Единое гражданство открывало белорусскому руководителю дорогу к участию в президентских выборах в России.

Но тут для Лукашенко стало очевидным, что немедленная отставка Ельцина, на чем настаивала левая оппозиция в Госдуме, и проведение досрочных президентских выборов, невыгодны ему по двум причинам.

Во-первых, российский кризис поломал и перекроил всю политическую систему координат в этой стране. Дело в том, что всю свою стратегию в борьбе за Кремль он строил на политической и идеологической борьбе против российской модели «антинародных», «грабительских» реформ и олицетворявшей ее исполнительной власти, противопоставлении им белорусской модели. Благодаря этому президент Беларуси завоевывал поддержку среди левой оппозиции, региональных руководителей «красного пояса», протестного электората, оппозиционных СМИ РФ. И вот Карфаген разрушен. В новом российском правительстве, сформированном после дефолта, реформаторов и противников интеграции практически не осталось, а во главе его стал известный интегратор, идейный соратник Лукашенко в деле объединения двух государств Е. Примаков.

И получилось, что Лукашенко сильно разбежался, чтобы взять высокий барьер, а тот неожиданно исчез. Стратегия борьбы Лукашенко за кремлевский посад исходила из того, что его главным соперником будет кандидат от партии власти, соратник Ельцина. А в тот момент дело шло к тому, что такими соперниками становились политики, которые опирались на левый протестный электорат и всячески открещивались от исполнительной власти: Ю. Лужков, А. Лебедь, Г. Зюганов, Е. Примаков. То есть та ниша, в которую метил Лукашенко, оказалась не просто заполненной, а переполненной. А стратегии борьбы с такими кандидатами у него не было.

Во-вторых, для осуществления законодательных процедур, позволяющих лидеру Беларуси участвовать в избирательной кампании, нужно было время. А он не успевал. Совершенно очевидно, что в случае проведения президентских выборов в конце 1998 года Лукашенко не удалось бы вскочить в последний вагон избирательной кампании.

Отсюда задача-минимум: насколько возможно оттянуть сроки проведения президентских выборов. В связи с этим совершенно неожиданно произошла метаморфоза в политической позиции Лукашенко по отношению к Ельцину. До сих пор белорусский лидер едва маскировал свое почти враждебное отношение к российскому президенту, проводимым им реформам. Дело доходило до личных оскорблений. За год до этих событий Лукашенко объявил Ельцина восьмидесятилетним, намекая на старческую недееспособность. Теперь же, когда эта недееспособность президента РФ стала очевидной, Лукашенко неожиданно стал настойчиво выступать против его отставки. Во время поездки в Омск и Кемерово он долго уговаривал местную элиту не требовать отстранения от должности своего главы государства. Таким образом, по вопросу об отставке Ельцина давний союзник думской оппозиции Лукашенко неожиданно оказался на стороне Кремля. Ситуация повторилась в точности и по вопросу об изменении Конституции РФ. Президент Беларуси осудил попытки левых в Госдуме ограничить полномочия главы государства и превратить Россию в парламентскую республику. Позиция тоже очень понятная: нет смысла вести борьбу за мираж.

Итак, с началом российского кризиса всю осень 1998 года Лукашенко рвался форсировать объединение двух стран, настойчиво апеллировал к своим союзникам в России. Несколько раз он пытался прорваться к Ельцину. Тогдашний премьер РФ Е. Примаков в своих мемуарах писал, что белорусский лидер просил его организовать встречу с российским президентом, «во время которой он готов поставить вопрос о дальнейшем продвижении процесса единения с перспективой создания общего государства».

Но Ельцину было не до того. Президент РФ решал более важные для себя задачи: он боролся с болезнями и отчаянно стремился удержать ускользающую власть.

Наконец Ельцин немного выздоровел — и вот результат: 25 декабря 1998 года была подписана декларация об объединении Беларуси и России в Союзное государство.

Как и после заключения предыдущих «исторических» белорусско-российских соглашений, с самого начала бросились в глаза хорошо знакомые по недавним интеграционным играм противоречивость и путаница как в содержании подписанной в Москве декларации, так и в последовавших за этим комментариях официальных лиц.

1999 год — кульминация объединительного процесса

Наступивший 1999 год был решающим для объединения. Он был последним перед президентскими выборами. Поскольку больной Ельцин участвовать в них не мог, то Россия вступала в достаточно редкий в ее истории период мирной передачи власти от одного властителя к другону. Лукашенко понимал, что если этот шанс упустить, то следующего можно и не дождаться.

Были другие факторы, создающие благоприятный фон для решающего штурма Кремля. Новое российское правительство во главе с Е. Примаковым, созданное после дефолта, было в гораздо большей степени настроено на интеграцию. В конце 1999 года России предстояло выбрать Государственную Думу, а накануне выборов все политические силы разыгрывали интеграционную карту. В связи с нарастающим Югославским кризисом обострялись отношения Москвы с Западом, что тоже способствовало белорусскому лидеру.

Лукашенко был настроен очень решительно и сильно надеялся на успех своих планов. Подписанная декларация об объединении Беларуси и России в Союзное государство создавала реальные предпосылки для реализации его дерзновенных замыслов.

Однако для белорусского президента с самого начала, как только он ввязался в азартную борьбу за «шапку Мономаха», возникла одна большая проблема. Дело в том, что идеальная для него политическая комбинация — обмен суверенитета Беларуси на кремлевский посад — могла осуществиться лишь при стечении благоприятных обстоятельств. И существовала вероятность, что, сдав Беларусь, Лукашенко мог оказаться у разбитого корыта и, как говорят в Одессе, «при своих интересах», т. е. остаться президентом одной из республик Российской Федерации. Лукашенко понимал и старался свести риск к минимуму.

Обращает на себя внимание его отрицательное отношение к референдуму о создании нового государственного образования. Ибо нужна была свобода рук, чтобы в нужный момент нажать на тормоз и остановить поезд интеграции, уже набравший ход, если вдруг возникнет опасность потерять больше, чем приобрести. А референдум эту свободу рук президента связывал бы.

Чтобы пройти между Сциллой и Харибдой, ему нужно было предложить удобную для себя модель объединения и убедить в ней Ельцина. Идеальным для него вариантом было бы участвовать в российской избирательной кампании, оставаясь президентом Беларуси. Это была страховка на случай неудачи в этой игре. Тогда при проигрыше он ничего не терял. Только учитывая это обстоятельство, можно понять всю политическую эквилибристику, путаницу и противоречивость, которые сопровождали процесс интеграции весь год.

Противоречие было заложено уже в самой декларации, подписанной 25 декабря 1998 года. Она предполагала «объединение в Союзное государство при сохранении национального суверенитета государств — участников Союза». То есть получалось, что Беларусь и Россия после объединения продолжали бы оставаться суверенными. Хоть такая модель представляла собой политический и правовой нонсенс, но на первый взгляд это было как раз то, что нужно Лукашенко. Если перевести эту формулу на язык политологии, то получается, что новое образование — это всего лишь некая форма межгосударственного союза, конфедерация.

Но весь фокус в том, что в конфедеративной модели должность президента не нужна, поскольку функцией руководящих органов в ней является скорее координация, чем управление. А для такой роли нужен мелкий клерк типа Исполнительного секретаря СНГ с аналогичными полномочиями.

Понятно, что это не устраивало Лукашенко. Идея введения поста президента Союзного государства была едва ли не главной в его конструкции. 29 декабря 1998 года, сразу же после возвращения из Москвы он, разъясняя по Белорусскому телевидению смысл подписанных документов, говорил, что у белорусско-российского Союзного государства, кроме всех других институтов, будет президент, за пост которого он, «как и каждый гражданин, сможет побороться».

21 января 1999 года Лукашенко, выступая на сессии Парламентского собрания Союза Беларуси и России, заявил: «Скажите, кто в России достоин власти — Беларусь согласится. Пусть Примаков. Давайте двигать его в эту власть. Хотите Геннадия Николаевича (Селезнев — председатель Госдумы РФ. — Авт.) — давайте его двигать. А лучше давайте дадим народу возможность сказать, кто нами будет управлять». У белорусского лидера, похоже, не было сомнений, кого же выберет народ.

В феврале того же года во время посещения российской республики Удмуртии Лукашенко снова возвращается к вопросу, который все время его мучил. Он настаивал на необходимости всенародного избрания президента общего государства, который был бы «не спикером, не консультантом, а главой государства».

Можно согласиться с Лукашенко, что если президент избирается всенародно, то он должен обладать значительными полномочиями. Было бы смешно проводить всеобщие выборы руководителя с ритуальными функциями. Но в таком случае новое союзное образование не может быть конфедерацией, а создающие его страны не могут сохранять свой государственный суверенитет.

Весь парадокс ситуации состоял в том, что Лукашенко хотел быть сильным президентом слабого государственного образования, каким является конфедерация, сохраняя одновременно ничем не ограниченную власть над суверенной Беларусью.

Понимая, что надо ковать железо, пока оно горячо, по поручению Лукашенко был разработан белорусский вариант интеграции. Он предусматривал создание наднациональных органов, которые должны были принимать решения прямого действия, обязательные для исполнения в Беларуси и России. Оба субъекта нового Союзного государства лишались права вето на решения наднациональных органов. А к их компетенций относились вопросы внешней политики, обороны, безопасности, охраны границ, таможенной службы, налоговой системы. У нового государственного образования должен был быть единый бюджет, единая валюта, единый эмиссионный центр. То есть речь шла о федерации. Но в рамках федерации любые входящие в него образования перестают быть суверенными государствами, объектами международного права. Похожая модель существует в отношениях между центральными органами власти и автономными республиками в рамках РФ.

И самое главное: белорусский проект предусматривал должности президента и вице-президента объединенного государства, которые должны были избираться на выборах всем населением обеих стран. А на переходный период в течение 1–2 лет, до выборов президента и вице-президента, предполагалось, их функции будут выполнять, соответственно тогдашние российский и белорусский президенты. Любопытно, что Лукашенко, презентуя свой проект, сделал весьма знаменательную оговорку: «До избрания — год, два, полтора — обязанности главы государства и вице-президента должны исполнять действующие президенты Беларуси и России». Это оговорка по Фрейду. Себя он видел исключительно в должности главы нового государства.

По этой схеме Лукашенко оставался бы президентом Беларуси и одновременно стал бы вторым должностным лицом в рамках Союзного государства со всеми вытекающими отсюда личными политическими перспективами на фоне больного Ельцина. Понятно, что здесь был риск. Москва могла не отпустить назад, в суверенитет. Но, как известно, кто не рискует, тот никогда не пьет шампанского в Кремле.

«Я никогда за спиной собственного народа не буду вести какие-то политические игры. Поэтому вопрос о том, что я должен что-то отдать Кремлю за поддержку, никогда не ставился», — говорил Лукашенко много позже этих событий. На самом деле в 1999 году он пытался реализовать проект, предусматривающий, по сути, ликвидацию белорусской государственности, как раз за спиной общества. Исторический поворот в судьбе государства и десятимиллионного народа решался втихаря, за кулисами, втайне от собственных граждан. Судьбоносный проект объединения Лукашенко повез в Москву не только без референдума, хотя бы формального одобрения пусть карманного парламента и какого-либо обсуждения, но даже без информирования общества. Документ не был опубликован, даже многие высшие чиновники и депутаты не знали его содержания. Такая ситуация типична для древнего мира, средних веков, когда монархи торговали государствами. Даже трудно найти аналогию, чтобы в конце XX века руководитель так цинично и бесцеремонно торговал суверенитетом собственного государства ради удовлетворения своих политических амбиций.

Важно обратить внимание, что по этому вопросу Лукашенко не имел поддержки большинства населения. В интервью российскому журналу «Welcome» он сам признал, что «количество сторонников объединения в Беларуси постепенно уменьшается». Он знал результаты социологических опросов. По данным лаборатории «Новак», число сторонников объединения Беларуси и России в одно государство составляло на тот момент 44,8 %, а противников — 43,6 %. По результатам опроса Независимого института социально-экономических и политических исследований в марте того года это соотношение составляло 42 % против 40 %. Причем, когда респондентам предлагали выбрать один из возможных вариантов интеграции, то за объединение в одно государство (т. е., по существу, за проект Лукашенко) высказалось лишь 24 % (!) граждан.

28 апреля 1999 года во время переговоров в Кремле Ельцин отверг проект объединения, предложенный Лукашенко, по нескольким причинам. От добавления к и так непрочной конструкции Российской Федерации еще одной федерации в виде Союзного государства все сооружение могло не выдержать этого довеска и развалиться. Кроме того, политическая борьба вокруг неизбежных изменений в Конституции России могла бы взорвать хрупкую политическую стабильность в государстве. К тому же политический истэблишмент РФ не хотел пускать своего «славянского брата» в президентскую избирательную кампанию 2000 года, ибо он становился опасным конкурентом для многих претендентов на высший пост в государстве. Правящий класс России опасался, что Лукашенко с его стремлением к единоличному правлению поломает политическую систему, установит режим белорусского образца.

Исторический парадокс состоял в том, что тогда суверенитет Беларуси спасла имперская, великодержавная российская элита. В мае 1999 года Ельцин отправил в отставку правительство во главе с последовательным сторонником интеграции Е. Примаковым. Под влиянием нового премьера С. Степашина в июне был подготовлен российский вариант объединение Беларусью. Фактически он не предусматривал создания наднациональных органов управления, принимающих решения, обязательные для исполнения в обоих объединяющихся государствах. Самое главное, там не было поста президента. Иначе говоря, эта модель мало отличалась от уже существовавшего аморфного Союза двух государств.

Лукашенко не мог скрыть своей досады и возмущения. 2 июля в выступлении на сессии Парламентского собрания Союза Беларуси и Россия он дал волю своим эмоциям: «Почему вдруг Россия, в 15 раз превосходящая нас по населению, большая во много раз по территории Беларуси, испугалась этого процесса?.. Мы и так уже своими полумерами, полушагами достаточно дискредитировали святую идею».

И, действуя в привычном стиле, президент Беларуси перешел к шантажу: «Я по этому пути таким образом идти больше не могу. Считайте сегодняшнее мое выступление на этом собрании последним предложением по глубокой интеграции двух народов… Неужели вы думаете, что я буду держать свою страну (уже пять лет это происходит) в подвешенном состоянии? Вроде и России мы не нужны (протягиваем руку — получаем с той стороны камень в эту руку) и испортили отношения с Западом». Лукашенко заявил, что «дикий крен на Восток» во внешней политике Беларуси был ошибкой, что коль Россия не хочет заключать вариант договора, предложенный Минском, то он поворачивает на Запад.

Раздражение белорусского лидера вылилось и в интервью немецкому еженедельнику «Die Woche: «Окружение Ельцина ошибается, если думает, что Лукашенко выступит в роли троянского коня, на плечах которого некоторые политики могут продлить свое политическое долголетие. Я предложил Борису Ельцину, чтобы он стал президентом Союза, я согласен занять пост вице-президента. Но я не собираюсь быть «мальчиком на побегушках» у Ельцина». Одновременно Лукашенко использовал и пряник. Он заявил, что Беларусь согласна на признание российского рубля в качестве единой валюты Союзного государства при условии, «если Россия готова строить государство, учитывая предложения белорусской стороны». Таким образом, обмен белорусской национальной валюты на пост вице-президента Союзного государства стал новым видом бартерной торговли.

К началу осени белорусский руководитель вроде бы смирился с тем, что свой вариант объединения, где он был бы вице-президентом объединенного государства, протолкнуть не удастся и, искренне посокрушавшись, согласился с российским проектом. Стороны достигли соглашения o публикации согласованного документа для «всенародного обсуждения» 1 октября.

Однако 30 сентября Лукашенко неожиданно устроил скандал, подвергнув проект согласованного договора о создании Союзного государства сокрушительной критике: «Стыдно сегодня говорить, но этот договор по своей сути и содержанию не соответствует своему названию: о чем дальше можно говорить? Это посмешище, а не договор». Лукашенко потребовал от российской стороны извинений за оскорбления, якобы нанесенные ему Г. Явлинским, немедленной встречи с Ельциным, подписания белорусского варианта договора, угрожая в противном случае не подписывать никакого документа с тогдашним президентом («Я ведь могу Договор и с кем-нибудь другим подписать»). Прозвучали традиционные обвинения России в «неготовности к интеграции», за которой, конечно, стоят козни Запада.

27 октября Лукашенко выступил в российской Государственной Думе и предпринял последнюю попытку протолкнуть свой вариант интеграции. «Такими кусками не бросаются», — уговаривал он российскую политическую элиту присоединить Беларусь. Но все безуспешно.

8 декабря 1999 года в Москве был подписан Договор о создании Союзного государства. Это был российский вариант. Видимо, Лукашенко был не совсем прав, когда в полемическом запале утверждал, что этот документ не идет дальше Договора о Союзе, подписанного в 1997 году. На самом деле в нем был ряд статей, предусматривающих более тесное объединение двух государств, в сравнении с тем документом. В договоре говорилось о создании единых денег, суда, решения которого имели бы обязательную юридическую силу. Предполагались изменения конституций Беларуси и России, а также создание Конституционного акта Союзного государства, который должен быть утвержден на референдумах в государствах-участниках.

В ходе торжественной церемонии подписания договора Ельцин, запутавшись в бумагах с текстом своего выступления, произнес очень символическую фразу: «Конец, что ли?». И снова приходится вспомнил Фрейда.

Смена модели интеграции при Путине

Отставка Бориса Ельцина и назначение Владимира Путина исполняющим обязанности президента России стали шоком для белорусского лидера, спутали все его карты. Это означало, что долговременная, массированная осада Кремля, на которую были затрачены большие ресурсы, энергия, силы, время, закончилась крахом. Лукашенко понял, что Путин — это всерьез и надолго, поход на Москву придется отменить или отложить, во крайней мере, на ближайшие четыре года. Президент Беларуси тяжело переживал этот «облом». Обычно комментирующий самые незначительные события в российской общественно-политической жизни, в этот раз после отставки Ельцина он вдруг неожиданно замолчал.

После прихода к власти в России Путина политика белорусско-рос- сийской интеграции претерпела существенную корректировку и ревизию. Прежде всего резко возросла управляемость белорусско-российских отношений со стороны Кремля. Союз стал более натуральным в том смысле, что начал явственно ощущаться политический вес государств. Раньше, при Ельцине основным катализатором и двигателем политики интеграции был Лукашенко. Кремль был вынужден лишь вяло реагировать.

Путин встал перед дилеммой, которая была неразрешима для Ельцина. Если Беларусь — младший брат, слабый союзник, доминион, на которого приходится тратить ресурсы, то она должна быть подконтрольна и управляема. Неуправляемый сателлит — это нонсенс.

Поэтому при Путине Москва стремилась твердо взять инициативу в свои руки. Хвост перестал вертеть собакой, как это иногда бывало во времена Ельцина. Кремль пытался спрыгнуть с интеграционной иглы, на которую его посадил Лукашенко в самом начале этой политической кампании. После прихода к власти Путина вмешательство Лукашенко в политическую жизнь России существенно уменьшилось. Он был вытеснен с российского политического поля, прекратились шумные поездки белорусского лидера по регионам РФ.

Другим важным моментом «нового курса» Путина стала смена модели интеграции с пропагандистской на прагматическую. Это проявилось в рационализации белорусско-российских отношений, избавлении их от чрезмерной идеологизации. Громкие крики о славянском братстве, на которое покушается коварный Запад, стали уже не в цене. Москва сделала попытку отделить политику от экономики. Путин так сформулировал свою позицию: «Любой интеграционный проект необходимо рассматривать исключительно с точки зрения практической полезности для России… Интеграция ради красивой картинки, ради лозунга, ради собственно объединения нам не нужна».

Путин последовательно следовал принципу: сначала экономическая интеграция и лишь затем — политическая. Логика очень прозрачная. В случае реализации такого подхода Беларусь привязывается к России экономически, Москва приобретает реальный контроль над белорусской промышленностью, финансовой системой (с помощью введения российского рубля), Лукашенко лишается реальной экономической власти в своей стране. Вот тогда можно переходить и к политическому объединению, ибо Беларуси будет некуда деваться. Эти перемены в политике Кремля стали чрезвычайно болезненными для Лукашенко. Фактор завоевания Кремля, долгое время бывший главным побудительным мотивом стремления на Восток, исчез. Бартерная сделка — суверенитет в обмен на «шапку Мономаха» — потеряла смысл. Все это побудило официальный Минск охладить интеграционный пыл. Очень скоро стало понятно, что теперь объединяться в одно государство Лукашенко не собирается. Пропаганда белорусско-российского единения в государственных СМИ значительно уменьшилась по масштабу и накалу, стала вестись как-то вяло, дежурно, будто по инерции.

Как-то незаметно погасла звезда Лукашенко как главного интегратора на постсоветском пространстве. В 1995–1999 годах президент Беларуси, стремясь превзойти президента России Ельцина в роли собирателя земель распавшегося СССР и тем самым заработать очки в борьбе за Кремль, предложил целую программу реформирования СНГ, во всех публичных выступлениях настойчиво призывал к реинтеграции, был инициатором различных объединений на пространстве бывшего Советского Союза. Но после прихода к власти Путина имидж великого интегратора стал методично и последовательно разрушаться. Теперь Лукашенко стал скептиком, а иногда и тормозом процесса постсоветской интеграции. Он стал говорить, что СНГ — это пустая и никчемная организация, ЕврАзЭС так и не превратился в реальный экономический союз и пр. Смысл этой тактики сводится к нехитрой и тривиальной формуле: если я не в главной роли, то спектакль не стоит внимания.

Химера Союзного государства

Переход от пропагандистской модели интеграции к прагматической, курс, взятый Путиным, на ее рационализацию неизбежно должен был вызвать кризис в отношениях между двумя государствами. Это был кризис самого интеграционного проекта, ибо слишком много иррациональных оснований было встроено в его конструкцию. Вылезли наружу все противоречия и мифологемы, заложенные в основу объединительного процесса в середине 1990-х годов.

Выше уже отмечалось, что руководители Беларуси и России поставили несовместимые задачи: объединение в Союзное государство при сохранении национального суверенитета государств-участников. Если две страны объединяются в одно государство, то они никак не могут сохранять свой национально-государственный суверенитет и оставаться субъектами международного права. Если же они остаются суверенными, то новое образование никак нельзя назвать Союзным государством.

Лукашенко неустанно повторяет, что непременным условием объединения должен быть равный голос Беларуси и России в любом союзном образовании. Нереальность согласия Москвы интегрироваться на таких условиях совершенно очевидна, ибо слишком разные «весовые категории» у этих двух стран.

Опыт Европейского союза показывает, что интеграция может быть успешной, когда объединяются демократические страны с рыночной экономикой. А вот объединение государств с авторитарными режимами маловероятно, ибо их лидеры не хотят лишаться власти. Кроме того, история не знает примеров жизнеспособной федерации или конфедерации, состоящей только из двух государств. Тем более невозможно представить объединение таких разновеликих стран, какими являются Беларусь и Россия.

При интеграции двух государств любые наднациональные органы превращаются в лишние звенья, которые лишь утяжеляют, усложняют решение проблем между партнерами. Для развития и углубления двусторонних отношений не нужны эти громоздкие бюрократические структуры (Высший Государственный совет, Постоянный комитет, Парламентское собрание), ибо гораздо проще, быстрее, эффективнее все проблемы взаимоотношений согласовывать на встречах президентов, премьеров, министров или экспертов двух государств.

Кроме того, в 2000-е годы исчез советский компонент политики объединения. На протяжении всех 1990-х гг. сторонниками белорусско- российской интеграции были, как правило, люди, ностальгирующие по СССР. И объединение с Россией они рассматривали как начало реанимации Советского Союза. Но времена меняются. К моменту прихода Путина к власти эпоха «ностальгирующей советскости» в качестве идеологической основы постсоветских интеграционных процессов закончилась.

Хотя бесконечная кампания по объединению двух государств длится уже много лет, среди политиков и многочисленных экспертов как-то остался в тени, незамеченным одно любопытное явление. Общество и элита в Беларуси и России вкладывают в одни и те же понятия, связанные с интеграционным процессом, разный смысл и содержание.

Для российского общественного сознания конструкции «интеграция», «союзное государство» с самого начала рассматривались как короткие промежуточные этапы на пути к конечной цели, которая считается аксиомой: объединение в одно государство. Причем в этом вопросе среди политического класса РФ существует консенсус. Интеграцию с Беларусью поддерживают и коммунисты, и либералы. Понятно, что и экономические субсидии союзника рассматривались как временное явление. А отсутствие прогресса в объединении двух государств в Москве оценивается как нечто ненормальное, требующее срочного исправления.

И, наоборот, для основной части белорусского населения, номенклатуры, да, по большому счету, и Лукашенко нынешняя модель белорусско-российских отношений представляется близкой к оптимальной. Дело в том, что в общественной жизни и массовом сознании Беларуси существует один очень важный феномен. Здесь парадоксально сосуществуют две на первый взгляд трудно сочетаемые идеи: безальтернативности интеграции с Россией и ценности белорусской государственности и суверенитета. На протяжении всех 90-х гг. социологи фиксировали, что значительная часть населения (примерно около трети) хотела одновременно и объединения с Россией, и сохранения суверенитета Беларуси. С одной стороны, у большинства белорусов есть устойчивый комплекс неуверенности в собственной способности выжить самостоятельно, потребность во внешней поддержке. Но, с другой стороны, полной ликвидации своей государственности большинство белорусов не хотят. Оптимальным вариантом, который устроил бы основную часть электората, было бы некое промежуточное положение между полным объединением и полной независимостью. Этот феномен массового сознания можно назвать Великим белорусским мифом.

Не Лукашенко создатель этого мифа. Он возник на заре белорусской независимости. А истоки его можно искать в существовании БССР в составе СССР. Но именно Лукашенко смог лучше всех артикулировать этот миф и эффективно манипулировать общественными настроениями, постоянно заявляя: объединимся в одно государство и при этом останемся суверенными. В зависимости от политической конъюнктуры он делал акцент то на первом, то на втором.

В рамках процесса интеграции с Россией Беларусь, с одной стороны, покупает энергоресурсы по льготным ценам, имеет выход на большой рынок соседней страны, получает от нее политическую, дипломатическую и военную поддержку. С другой стороны, государственный суверенитет предоставляет свободу действий во внутренней и внешней политике, избавляет от терактов, участия в чеченской войне и иных российских конфликтах. Чего еще желать?

Поэтому когда российские политики и эксперты говорят, что «интеграция забуксовала», она «не движется», необходимо срочно ее «углубить» «ускорить», «подтолкнуть» и т. д., большинство простых белорусов, слушающих эти оценки по российским телеканалам, просто не понимают, о чем идет речь. По их представлениям, с интеграцией как раз все нормально. В данной ситуации белорусы и россияне говорят на разных языках и даже не понимают этого.

Нормой отношений между двумя странами давно стали конфликты, скандалы, демарши, взаимные уколы. Они превратились в традиционные, привычные и неизбежные спутники процесса интеграции. Регулярные переругивания и оскорбления друг друга стали настолько обыденными, что без них уже невозможно представить «братскую дружбу» между двумя государствами и их лидерами. И Россия, и Беларусь ни с одной другой страной мира не имеют столько конфликтов и скандалов, как с ближайшим союзником. За многие годы бесконечной интеграции, пылких объяснений в горячей братской любви накопился такой конфликтный потенциал, что его может хватить на долгое время. Атмосфера отношений настолько наэлектризована, что очаги взаимной неприязни вспыхивают от малейшей искры. Парадоксально, что интеграционный процесс, который по самой своей сути призван объединять народы и государства, в нашем случае оказался яблоком раздора, мощным фактором раскола. Конфликтогенность заложена в самой матрице отношений. Противостояние Москвы и Минска в рамках такого союза — явление не случайное, а закономерное. Поэтому конфликт запрограммирован на весь период, пока будет продолжаться белорусско-российская интеграция. Страны просто обречены на скандалы и ссоры.

Важно обратить внимание, что Москва и Минск взяли на вооружение разные тактики в конфликтах между собой. Российская сторона стремится не слишком их афишировать, не выносить на публику, выяснять отношения по возможности в кулуарах, под ковром. Лукашенко же, для которого политика — это беспрерывная апелляция к публике, наоборот, пытается эту конфронтацию сделать как можно более публичной, привлечь внимание общественности, особенно российской, сделать ее арбитром в этом «споре славян между собою».

Президенты Беларуси и России встречаются часто, например, в 2006 году они девять раз вели переговоры. В 2009 г. белорусский лидер пытался взять нового главу российского государства Д. Медведева на измор. За три недели Лукашенко совершил три визита в РФ, доставал президента России под Тулой, в Сочи и, наконец, в подмосковных Горках. За долгие годы белорусско-российской интеграции сложились свои правила, Ритуалы, символы, особый политический словарь, даже приметы. Если, например, после встречи президентов Беларуси и России они не выходят к журналистам, то это означает, что стороны в очередной раз ни о чем не договорились. Вообще нужно отметить, что уже много лет коэффициент полезного действия переговоров руководителей двух государств ниже, чем у парового двигателя. Количество никак не переходит в качество. И еще одна любопытная особенность белорусско-российских саммитов. Еще со времен Ельцина сложилась потешная традиция: через какое-то короткое время после очередной встречи стороны по-разному трактуют, о чем же они на самом деле договорились. Часто президенты, их пресс-службы и официальные лица двух государств истолковывав договоренности диаметрально противоположным образом.

Конфликт стратегий

Итак, после прихода к власти Путина стопор в белорусско-российской интеграции был обусловлен принципиально различными задачами, которые хотели реализовать обе стороны в ходе этой бесконечной, долгоиграющей кампании. Москва стремилась иметь в лице Беларуси послушного и управляемого сателлита, получить контроль над белорусской экономикой. А для Лукашенко смысл интеграции свелся к тому, чтобы продолжать получать экономическую и политическую поддержку России для сохранения белорусской социальной модели и в то же время сохранять безраздельную власть над Беларусью, свободу действий внутри и вовне страны. Профессор А. Потупа писал, что официальный Минск теперь стремится создать «хитрый по форме белорусско-российский союз: вползти под «российский зонтик» ровно настолько, чтобы извне никто не тронул, но и Кремль никаким контролем всерьез не досаждал».

Квинтэссенцией позиции официального Минска в вопросе интеграции с Россией может служить фраза президента, сказанная на совещании 26 июля 2005 года: «Нас устраивает тот уровень белорусско-российских отношений, который сегодня существует. Дай Бог их сохранить такими ровными». Оценивая политику Лукашенко в условиях изменившегося политического ландшафта, российский политолог К. Коктыш писал: ««Подвешивание» союзного процесса с его стороны переросло из разряда тактики в осмысленную стратегию».

Какое-то время конфликт стратегий, концепций о путях развития отношений между Беларусью и Россией существовал как бы в латентном виде. Но начавшийся в Москве процесс рационализации политики интеграции в конце концов дошел до стадии, когда требовалось внести какую-то ясность в вопрос о перспективах объединительного процесса. Стороны подошли к некой развилке. С самого начала не сложились и личные отношения между двумя президентами. Путин убедился, что на самом деле Лукашенко объединяться не хочет.

Обычно инициатором скандалов в отношениях двух стран выступал белорусский президент, обвинявший Москву во всех смертных грехах. Но вот в июле 2002 года Путин впервые выступил с публичной критикой позиции руководства Беларуси по вопросам интеграции. А 14 августа, после очередных переговоров с Лукашенко в Москве, он на пресс-конференции предложил союзнику провести в Беларуси референдум о присоединении к России.

Этот ход российского президента был многофункционален и призван решить несколько задач. Прежде всего бесконечная демагогия и политическая трескотня об интеграции без всякого движения к реальному объединению давно раздражали рационально мыслящего Путина.

Будь у российского президента четкий план инкорпорации Беларуси в Россию, то он выдвинул бы более мягкий вариант, его заявление было бы более корректным и дипломатичным. Если уж не хватило терпения присоединять соседнюю страну постепенно, шаг за шагом, через полувиртуальное Союзное государство, то он мог бы предложить вхождение Беларуси в состав РФ хотя бы в качестве автономной республики со всеми атрибутами самостоятельности. В реальности же Путин предложил войти «регионами», т. е. областями. Иначе говоря, в таком варианте Беларусь не получала даже статуса Татарстана или Дагестана, не говоря уже о статусе БССР в составе СССР. Очевидно, этот план и не был рассчитан на практическую реализацию. Основной его смысл состоял в том, чтобы развеять в российском обществе миф о «великом славянском интеграторе Лукашенко». Президент Беларуси уже много лет утверждает, что готов идти в интеграции настолько далеко, насколько готова Россия, что именно Москва тормозит объединение «братских народов». Лукашенко поймали на слове.

В ответ белорусский лидер стал демонстрировать праведное возмущение («даже Сталин до этого не додумался»). Его отказ от интеграции на выдвинутых условиях был вполне прогнозируем. Выдвинув нереальный вариант объединения и превратив известного славянского интегратора в главного персонажа сказки о голом короле, Путин получил железное алиби.

А после предложения Путина о присоединении Беларуси к России белорусская публика получила удовольствие от созерцания сюрреалистической картины чудодейственного превращения интеграторов в «незалежнікаў». Государственные СМИ заговорили языком БНФ, обвиняя Россию в «имперскости».

Валютный союз и Конституционный акт

Главным элементом новой стратегии Москвы в отношений Минска стало объединение денежных систем, проще говоря, переход Беларуси на российский рубль. Россия нащупала узловое звено интеграции с Беларусью, ухватившись за которое, она собирается вытащить всю цепь. Стратегия более чем прозрачная. Переход Беларуси на российский рубль лишает ее реального контроля над своей финансовой системой, а следовательно, над экономикой. Белорусский суверенитет становится символическим, а присоединение Беларуси к РФ — необратимым. Экономические преференции Беларуси (кредиты, цены на газ и др.) Москва стала обусловливать согласием Минска отказаться от собственной валюты.

Соглашение о введении единой денежной единицы и формировании единого эмиссионного центра Союзного государства было подписано в декабре 2000 г., в следующем году оба государства его ратифицировали. Оно предусматривало, что объединение денег произойдет в 2005 г. Лукашенко согласился на это потому, что накануне президентских выборов 2001 года нуждался в российских кредитах и политической поддержке Москвы. В 2003 г. документ, прописывающий детали перехода Беларуси на российский рубль, был парафирован на уровне правительств и центральных банков двух государств.

Совершенно очевидно, что с самого начала у Лукашенко не было желания переходить на российский рубль, ибо это лишало его решающего куска власти. Подписывая в 2000 году соответствующее соглашение, он не очень сильно задумывался, что произойдет через пять лет. Он жил одним днем, решая с помощью России свои текущие проблемы.

А когда пришло время платить по счетам, президент Беларуси начал, что называется, «валять Ваньку». В 2003 году он придумывал все новые предлоги, чтобы торпедировать этот проект. Сначала белорусское руководство настаивало на двух эмиссионных центрах (в Москве и Минске) или одного эмиссионного центра на паритетной основе. Затем появились новые условия. Самым экзотическим белорусским интеграционным ноу-хау стало требование, чтобы Россия за отказ Беларуси от своей валюты заплатила выкуп в размере $2,1 млрд.

Более того, Лукашенко неожиданно прозрел и стал заявлять, что этот проект ставит под угрозу независимость Беларуси: «Какая независимость без денег?»; «А не возьмут ли нас за горло потом те, кто нам этот рубль дает, и мы будем как ужи вертеться, никуда не денемся»; «Почему Россия продавливает вот этот вопрос с валютой… Потому что нет своих денег, нет суверенитета, нет независимости. Мы так считаем. Но я не думаю, что Россия этого не понимает, что мы не можем пойти на потерю суверенитета и независимости». Другими словами, по логике президента, переход на российский рубль равнозначен национальной измене. Но когда он давал на это согласие, подписывал соответствующие документы, то почему-то о независимости не думал.

Но самое интересное, как это часто бывает с Лукашенко, через минуту после описания страшных последствий, которые грозят Беларуси после перехода на российский рубль, он заявлял, что в принципе готов подписать такое соглашение, но на определенных условиях. Иначе говоря, если Россия выполнит некоторые требования, то от независимости можно отказаться.

Вскоре выяснилось, что из всех условий, выдвигаемых белорусской стороной, остается одно, самое главное, выполнение которого удовлетворило бы Минск. Лукашенко готов был согласиться перейти на российский рубль, если Путин пойдет на подписание Конституционного акта Союзного государства и утверждение его на референдуме в обеих странах. Белорусский президент рассчитывал, что принятие этого документа позволит Беларуси получить весомые экономические дивиденды, прежде всего получать энергоресурсы по внутренним российским ценам.

Но самая главная причина, по которой Лукашенко настойчиво требовал скорейшего принятия Конституционного акта, носила внутриполитический характер и не имела отношения к белорусско-российской интеграции. Дело в том, что Конституция Беларуси 1996 года ограничила пребывание президента на своем посту двумя сроками, и Лукашенко больше не имел права выдвигать свою кандидатуру на высший пост в государстве. Чтобы преодолеть это препятствие, нужно было изменить соответствующую статью Конституции, а это можно было сделав только с помощью референдума. Но в 2003 году он опасался, что если так прямо вынести на всенародное голосование этот вопрос, то можно оказаться непонятым даже собственным электоратом. Идеальным вариантом было бы вынесение на референдум одновременно с вопросом об изменении Конституции и Конституционного акта Союзного государства. Он выполнил бы функцию и удобного повода, и отвлекающей цели, и «вопроса-паровоза». Поэтому для Лукашенко вся проблема упиралась в то, чтобы скорее подписать хоть какой-нибудь документ под названием Конституционный акт. И он предлагал Путину обмен белорусского рубля на свой третий президентский срок. Есть, правда, сомнение, что президент Беларуси выполнил бы свое обещание по валюте после успешного проведения референдума, но это уже область предположений.

Однако Путину ни Конституционный акт, ни референдум были совершенно не нужны. Он не поддерживал намерение Лукашенко баллотироваться на третий президентский срок, о чем говорил публично.

Белорусскому президенту пришлось проводить референдум самостоятельно в пику Путину в 2004 году. Он объявил о его проведении в день общероссийского траура по погибшим в Беслане (террористы захватили школу, погибло много детей). Причем Лукашенко в своем выступлении не преминул подчеркнуть, что в Беларуси, в отличие от соседних стран, сохраняется стабильность как результат хорошего управления государством. Это была явная пощечина Путину. В отместку в первые три дня после проведения белорусского референдума российские СМИ размазывали по стене победителя и его методы правления.

Газовые войны

Важнейшим пунктом разногласий между Москвой и Минском стал газовый вопрос. Белорусское руководство требовало, чтобы Россия продавала своему союзнику газ по внутренним российским ценам. Кремль соглашался на это при условии перехода в собственность «Газпрома» газотранспортной системы Беларуси, которой управляет государственная компания «Белтрансгаз». Лукашенко не хотел терять контроль над стратегическим объектом.

Первый острый конфликт вспыхнул в ноябре 2002 года. Чтобы побудить партнера к уступкам, Москва сократила поставки российского газа Беларуси. Реакция Лукашенко была острая. Из его выступления 6 ноября, несколько раз показанного по телевидению и опубликованного во всех государственных газетах, следовало, что страна оказалась перед лицом смертельной угрозы. Россия встала на путь «экономического терроризма», «беспрецедентного давления». Беларусь «унижают» и «пинают ногами», требуют отдать собственность, которая «обеспечивает безопасность и существование государства и народа». Президент стал политизировать проблему, переводить ее в политическую плоскость. Он предъявил встречный счет в адрес России и сказал, что будет просить кредиты «у арабских государств, Запада и Америки».

Следующий, еще более острый, конфликт произошел в феврале 2004 года. Поскольку предложенные Россией цены на газ не устраивали Беларусь, Минск отказался подписывать годовой контракт на поставку и транзит голубого топлива через белорусскую территорию. В ответ «Газпром» в одностороннем порядке отключил газ, поступающий в Беларусь.

Как и в первом случае, официальный Минск прореагировал весьма бурно. Лукашенко заявил: «Я считаю, что это акт терроризма на самом высоком уровне, когда в 20-градусный мороз страну — не чужой народ, население, у половины которого течет русская кровь — лишают природного газа… Хочет Путин, чтобы мы платили эти деньги, давайте соберем их от лекарств чернобыльцев, от тех, кто гнил в окопах. Неужели мы не соберем эти $200 миллионов? Соберем, и нами перестанут манипулировать и шантажировать».

В белорусских государственных СМИ антироссийская пропаганда достигла уровня истерики или психологической войны. Действия руководства России в газовом конфликте характеризовали такими словами: «агрессия», «война по законам подлости», «величайший позор в своей истории», «предательство», «вероломство», «профнепригодность». Официальная Москва, дескать, хотела не только «задушить» Беларусь, но и «поставить на грань вымирания миллионы россиян» (имелась в виду Калининградская область). Политика Кремля сравнивалась с действиями фашистов в годы войны. А представителям российского МИДа рекомендовали обратиться к невропатологу. Беларусь отозвала своего посла для консультаций.

Особая пикантность ситуации состояла в том, что, по версии Лукашенко и государственных СМИ, Беларусь в этом конфликте оказалась союзницей и даже защитницей Польши, Германии, Литвы от враждебных действий России. Друзья-братья и враги в одночасье поменялись местами. Полноту сюрреалистической картины завершило заявление министр иностранных дел Беларуси С. Мартынова о том, что наша страна согласилась на условия России, «чтобы помочь своим братьям, не стыжусь этих слов, по западную сторону от наших границ».

Отключение газа — это в практике международных отношений означает экономическую войну (именно так и расценило этот шаг руководи во Беларуси). А отзыв посла в мировой дипломатии считается последним демаршем перед разрывом дипломатических отношений. Любой студент изучающий международную политику, скажет, что все это — признаки враждебных отношений между государствами. А те оценки, которые давали белорусские государственные СМИ российскому руководству, обычно относятся к стране, с которой находятся в состоянии войны. В нашем же случае речь шла о союзных государствах…

Во время газовой войны 2010 года А. Лукашенко в интервью телеканалу «Евроньюс» уже откровенно настраивал ЕС против Москвы: «Европа лишний раз убедилась, что надо искать более интенсивно альтернативные пути поставки углеводородного сырья, что на Россию надеяться абсолютно нельзя».

Дистанцирование и шантаж

Повестка дня разногласий расширялась. Лукашенко почувствовал реальную угрозу от цепких чекистских рук кремлевского руководителя и начал вести борьбу по всем правилам военного искусства. Чем дальше, тем больше Минск дистанцировался от Москвы во всех сферах.

Президентом была поставлена стратегическая задача преодоления энергетической, сырьевой зависимости от России, зависимости от российского рынка. Чтобы нейтрализовать неблагоприятное информационное воздействие со стороны РФ, пришлось воздвигать защитный экран. Российские радиоэлектронные СМИ постепенно вытеснялись из медийного пространства Беларуси. За 2002–2004 гг. объем вещания российского телевидения в стране сократился на 70 %. Любопытно, что белорусские власти иногда смотрели сквозь пальцы на западную помощь белорусской оппозиции. Но любые попытки со стороны России оказывать влияние на внутренние политические процессы в Беларуси жестко пресекались. В 2002 году за поддержку белорусской оппозиции из Минска был депортирован лидер фракции Союза правых сил в Госдуме Б. Немцов. У задержанного милицией бывшего министра внешнеэкономических связей Беларуси М. Маринича нашли $90 тыс., которые он получил в России на политическую деятельность. Ему дали пять лет колонии якобы за хищение 12 подержанных компьютеров. На пять лет был осужден и А. Козулин, о котором говорили, что он финансируется Россией. В мае 2010 года белорусские спецслужбы организовали погром гражданской кампании «Говори правду!», потому что появились слухи, будто она инспирирована Москвой.

Еще в 1990-е годы Лукашенко периодически шантажировал Россию сменой геополитической ориентации. Когда отношения с Россией обострялись, он пугал Москву тем, что грозил начать дружить с Западом. Со временем эта тактика совершенствовалась и приобретала все более изощренные формы.

29 сентября 2006 года, в разгар очередного газового противостояния с Россией, Лукашенко, выступая перед российскими журналистами, заявил, что в случае упорства «Газпрома» он может выставить компанию «Белтрансгаз» на тендер, ее купят американцы. Затем, если они еще купят и украинскую газотранспортную систему, то «за горло возьмут Россию и Европу». Понятно, что от угрозы до ее реализации — дистанция огромного размера. Но пикантен сам факт, что в борьбе с главным другом и союзником Минск не исключает возможность обратиться к своему главному врагу — США.

Накануне принципиально важных встреч с российскими руководителями Лукашенко применял еще один прием. Он демонстративно встречался с каким-нибудь западным политиком или даже послом. Дескать, на Москве не сошелся клином белый свет, у нас есть поле для маневра.

Поскольку Россия не слишком верила в возможность дружбы Беларуси с Западом, то в 2006 году Лукашенко нашел для Кремля новую страшилку. Выступая с посланием в парламенте, он объявил; «Главным приоритетом восточного вектора является Китай».

В том же 2006 году на пресс-конференции для украинских СМИ Лукашенко, по существу, предложил Украине союз против России: согласование тарифов на транзит российских энергоресурсов в Европу; строительство нефтепровода через украинскую территорию для прокачки в Беларусь каспийской нефти и др. Политобозреватели дружно оценили этот ход как очередной, уже который по счету, шантаж Москвы.

Лукашенко играет в кошки-мышки с российской элитой, в полной мере используя один из элементов своего фирменного политического стиля: нагромождение противоположных, противоречащих и взаимоисключающих друг друга тезисов в одном и том же выступлении. Например, на пресс-конференции сначала говорит, что отношения с Россией нам крайне выгодны, затем приводит цифры, показывающие, какие убытки несет Беларусь от своего союзника.

Вот сюжет из его выступления на сессии Парламентского собрания Беларуси и России: «Все мы должны исходить из нескольких простых и непреложных истин. Суверенитет Беларуси, как и суверенитет братской России, незыблемый. И это подвергать сомнению сегодня не просто вредно, это не нужно… Возможно, жизнь подведет нас к тому, что Беларусь или, как я в шутку говорю, может, Россия войдет в состав какого-то государства. Но к этому должна привести нас жизнь».

14 января 2007 года на избирательном участке белорусский лидер говорит, что «я не хочу похоронить суверенитет, независимость моей Беларуси». И тут же заявляет, что если Россия готова к объединению, хочет иметь «и систему управления, и власти, и экономику, как в одном государстве», то это можно сделать в течение этого года. «Давайте будем избирать… и президента, и парламент».

Огонь по Кремлю

Во времена Ельцина Лукашенко периодически апеллировал к российскому обществу со своей интерпретацией отношений между двумя странами, критикой политики Кремля. Поскольку теперь к российским медиа Лукашенко перестали допускать, то донести до населения Союзного государства «правду» об интеграции становится сложнее. Чтобы преодолеть это препятствие, белорусское посольство в Москве каждый год организовыва пресс-туры российских журналистов, преимущественно из региональных СМИ, по Беларуси. Кульминацией поездки становится пресс-конференция Лукашенко. Основной месседж президента состоит в том, что на чистую, искреннюю, непорочную братскую любовь и дружбу белорусов Россия отвечает черной неблагодарностью, обманывая лучшие чаяния и надежды.

Прежде всего Лукашенко объясняет, кто виноват в том, что не создается Союзное государство: «Что касается единого государства. Клянусь вам, что с моей стороны, со стороны белорусов нет никакого торможения»; «Я задаю один простой вопрос: «Скажите нам наконец, чего вы хотите от Беларуси в этом союзе?» Ничего вы не хотите, вы не хотите этого союза. Элита ваша этого не хочет. Поэтому она ищет причины для того, чтобы спихнуть это на Беларусь, на Лукашенко». То есть мало того, что российское руководство всячески тормозит объединительный процесс, так еще и строит всевозможные козни и чинит всякие пакости чистому и непорочному славянскому витязю.

В устах белорусского лидера список российских прегрешений против единственного верного союзника с каждым годом становится все длиннее: Москва нарушает договор о Союзном государстве, стремится к его ревизии, тормозит выделение денег для финансирования совместных программ, устанавливает таможенную границу. Российское руководство отказывает Беларуси в возможности добычи нефти и газа на своей территории, повышает цены на энергоресурсы, препятствует импорту белорусской продукции, неохотно дает кредит, а если и дает, то под «дикий процент», требует плату за поставляемое оружие, тормозит ратификацию соглашений о равных правах граждан двух стран на территории друг друга. Российские СМИ искажают ситуацию в Беларуси, замалчивают, как прекрасно тут жить, травят Лукашенко, канал «Беларусь-ТВ» не пускают в Россию («Беларусь вообще не представлена в медийном пространстве России. А если и представлена, то президент — идиот, и дети у него ненормальные, жулики и проходимцы»).

Коварство старшего брата распространяется на спорт и искусство. От белорусских хоккеистов, играющих на чемпионате России, требуют принятия российского гражданства. И даже при голосовании во время конкурса Евровидения белорусы проявляют бо́льшую солидарность в отношении российских артистов, чем наоборот.

Самое страшное архизлодейство: российские чиновники принимают у себя противников президента Беларуси. Накануне президентских выборов 2001 года Лукашенко обнаружил предательский заговор, организованный совместно западными и российскими спецслужбами: «У них появился охотничий азарт. Они закусили удила: и московские, а их там хоть пруд пруди, в том числе и российские, и спецслужбы западные, которые у нас сидят. Они планируют и разворачивают широкомасштабные акции против Беларуси».

Регулярными стали обвинения Лукашенко в адрес Москвы в имперских замашках: «России следует отказаться от великодержавности смотреть на нас, как на младшего брата»; «Руководство России просто не готово к нормальным, равноправным союзническим отношениям. Я не знаю, что это за болезнь: или снобизм, или лихорадка, или чесотка. Она вышла из советских времен: мы вот, смотрите какие большие, а вы поменьше. Коль мы большие — значит, мы должны заправлять всем».

Из выступлений Лукашенко можно узнать об агрессивных, почти захватнических намерениях россиян в отношении союзника: «Российское руководство, оказывается, видит дальнейшее развитие союза в поглощении Беларуси». Оно требует, «чтобы наши ПВО фактически вошли в состав российских»; «Россия хотела бы приватизировать не только отдельные предприятия… ладно бы приватизировать — бесплатно прихватить. Они хотели бы приватизировать всю страну!» Жадная российская элита («Кому-то, наверно, мало. Им в карман не попало») стремится «криминализовать экономику республики». «Имперское мышление в том и состоит, что надо взять, завернуть, наклонить, прижать, удавку набросить. И иначе они не умеют».

От критики российской позиции в отношении Беларуси Лукашенко плавно перешел к негативной оценке путинской России вообще. Не щадят союзника белорусские государственные СМИ. Помощник президента России С. Приходько в 2004 году констатировал: «По моим данным, в «Советской Белоруссии», например, в этом году было опубликовано 63 аналитических материала о России, из них только 30 % нейтрального толка, а в 70 % же слышится отрицательная тональность».

Сам Лукашенко в оценках и выражениях не стесняется. Например, во время пресс-конференции для российских журналистов 12 октября 2007 года он заявил, что на российском политическом верху — «тьма». Проект строительства газопровода по дну Балтийского моря — «дурь». Избирательная система России — «дикая». «Болезнь сельского хозяйства близка к неизлечимой».

Особой критике подвергается внешняя политика РФ, которая, как считает белорусский лидер, стала источником дезинтеграции и конфликтов в СНГ. «Политика России все больше и больше уподобляется американской, которую они ежечасно осуждают. Без всяких на то оснований РФ уже записала себя в ведущие центры силы в мире… В этой части позиция российского руководства очень опасна не только для Беларуси. Это беспокоит не только меня, но и руководство всех бывших советских республик… Это похоже на некий разброд и хаос в организации внешнеполитических устремлений России. Там полный разброд. Там нет никакого стержня, вокруг которого бы развивалась соответствующая внешняя политика Российской Федерации».

Причина всех этих негативных явлений в политике России кроется в стремлении тамошней правящей команды к личной корысти. Лукашенко обвинял команду Путина в стремлении пересмотреть итоги приватизации в свою пользу. В интервью российской газете «Завтра» в феврале 2007 года Лукашенко говорил: «У вас нет сегодня политики эффективной, если это не связано на личный интерес… Все там порезано, распилено на части, и каждый имеет личный интерес. И они дерутся за это, уцепившись посиневшими пальцами, эти деньги вывозят на Запад, там прячут».

Но главная мысль, на которой Лукашенко все время акцентирует внимание в общении с российскими журналистами, сводится к простому постулату: созданная в Беларуси социальная модель более справедлива и эффективна, чем в загнивающей, деградирующей, полностью коррумпированной России. Например, на пресс-конференции для российских журналистов в августе 2003 года он пытался создать такую контрастную картину. В Беларуси не провели приватизацию, не ввели частную собственность на землю, поэтому здесь замечательно живет народ. А в России все наоборот. Российская военная реформа — это плохо, армия «брошена в омут». А военная реформа в Беларуси настолько эффективна, что матери просят взять их детей в армию. (Позже в интервью газете «Завтра» он говорил: «Сегодня на порядок армия Беларуси подготовлена больше, чем российская»). В России безработица, а в Беларуси ее нет, по всей стране нуждаются в рабочих руках. В России плохое отношение к спортсменам, певцам, а в Беларуси их возводят на пьедестал. Оказывается, пример Беларуси стал настолько заразителен, что российское руководство вопреки собственному желанию вынуждено внедрять у себя белорусский опыт.

В целом в выступлениях Лукашенко рисуется ужасающая картина загнивания и разложения восточной соседки. Остается непонятным только одно: зачем с такой страной объединяться?

Хотя Лукашенко и говорит, что мы с Путиным «настоящие друзья», но из его рассуждений и действий можно сделать вывод, что российский руководитель является главным воплощением зла, которое исходит от России. 23 ноября 2006 года после одной из многочисленных встреч с тогдашним президентом России белорусский лидер говорил журналистам: «Скажу честно, одна из неожиданностей, которую открыл, — высочайшая порой непорядочность руководителей моего уровня. Я никогда не думал, что политика настолько неискренняя. Что там чаще говорят не то, что думают, очень часто врут, и говорят, что это надо для интересов государства. Может быть, порой так и надо, но я к этому никак не могу привыкнуть, для меня это одно из таких открытий неожиданных». В выступлениях президента Беларуси были и прямые обвинения Путина в обмане, например, обещал выделить кредит Беларуси, но не дал.

В это трудно поверить, но Лукашенко возмущен культом личности Путина, который развивается в России. Он вдруг озаботился антидемократическими процессами, использованием советских приемов управления государством в РФ. Комментируя предвыборный съезд партии «Единая Россия» в 2007 году, белорусский лидер говорил российским журналистам: «Я очень переживаю, чтобы, не дай Бог, вы не скатились и нас не затянули опять в советские времена. Когда вскакивали и кричали: «Слава КПСС! Ура! Ура! Ура!». Я некоторые эпизоды когда посмотрел — у меня сердце защемило. Вот этого я боюсь… И за кого, в общем-то, люди голосуют? Вот они будут за «Единую Россию» голосовать, за кого? Они же за Путина будут голосовать. Это дезинформация людей. Так быть не должно».

Отыгрываясь за нанесенные обиды, Лукашенко не может отказать себе в удовольствии дать маленький щелчок по носу своему «настоящему другу». В 2008 году, когда Путин переместился в кресло премьера России, пресс-служба президента Беларуси распространила сообщение, что глава белорусского правительства С. Сидорский, вернувшись из Москвы, передал просьбу своего российского коллеги, чтобы его принял Лукашенко, и тот милостиво согласился. Смысл этого унизительного для Путина сюжета можно интерпретировать так: дескать, ездят тут разные просители из Москвы, работать мешают, но что не сделаешь для навязчивого союзника.

Что уж говорить про других российских политиков, которым Лукашенко дает самые нелицеприятные оценки: «Чего стоит заявление бывшего премьера Фрадкова? Сидел-сидел, извините, ни черта не сделал, в конце своей жизни политической брякнул, что надо выстраивать границу между Беларусью и Россией. Ну надо — выстраивай».

Когда в мае 2009 года вице-премьер, министр финансов России А. Кудрин покритиковал экономическую политику Беларуси, Лукашенко сначала сравнил его с «отморозками», а затем посоветовал лечиться: «Мне поясняли, что на него давление идет мощное, он нервничает сильно и говорит немножко не то. Тогда — подлечиться». А премьер Беларуси С. Сидорский назвал А. Кудрина «кладовщиком»: «Министр финансов рассуждает на уровне кладовщика, у которого есть ключи от амбарного замка и который дальше кладовки ничего не видит».

Нефтегазовая война на рубеже 2006–2007 гг.

В команде Путина осознание того, что Лукашенко их элементарно «разводит на бабки» и надо что-то кардинально менять в двусторонних отношениях, пришло еще в 2004 году. Но тогда смене вех помешали сначала «оранжевая революция» на Украине, а затем президентские выборы в Беларуси. И только после них Москва созрела для практических действий.

В апреле 2006 года, после окончания избирательной кампании российские официальные лица заявили о значительном повышении в 2007 году цен на поставляемый в Беларусь газ и введении экспортных пошлин на нефть. 9 мая 2006 г. В. Путин подписал поручение о кардинальных изменениях в торгово-экономических отношениях с Беларусью. Согласно этому документу, президент РФ требует прекратить любое дотирование Россией экономики Беларуси.

В тот момент экономический прагматизм взял верх над постимперским синдромом в его примитивном ностальгическом варианте. Москва де-факто признала провал интеграционного проекта «Союзное государство» и демонстрировала решимость трансформировать этот своеобразный мезальянс.

Задачи, которые ставил Кремль, были разные, но не противоречили друг другу: либо принудить таким путем Беларусь к реальному объединению, либо, если Минск откажется, сбросить с себя интеграционный груз в размере нескольких миллиардов долларов. Москва не скрывала, что угроза повышения цен на газ — это инструмент давления, и она готова торговаться. Россия соглашалась сохранить прежние цены при выполнении некоторых условий. Во-первых, Москва ожидала от Беларуси перехода на российский рубль. Во-вторых, «Газпром» хотел бы получить контроль над «Белтрансгазом».

Но Лукашенко не собирался сдаваться на милость победителя. Минск категорически заявил, что цены на газ определяются межгосударственным договором между Беларусью и Россией, предусматривающим обязательство создавать равные условия для субъектов хозяйствования двух стран. Иначе говоря, белорусская сторона отказалась вообще обсуждать эту тему, ибо не видит предмета переговоров.

Началась информационная артподготовка к главному сражению. Белорусский лидер перешел к открытым угрозам в адрес Москвы. 15 мая 2006 года во время встречи с полпредом президента России в Северо-Западном федеральном округе И. Клебановым он заявил, что в случае повышения цен на газ Беларусь будет вынуждена пересмотреть вопросы военного сотрудничества. «Вы хотите потерять Беларусь? Пожалуйста, травите!» — сказал белорусский лидер. Потом эту мысль Лукашенко повторит еше не один раз. Он угрожал российским политикам, что, перейдя на рыночные отношения, «вы потеряете последнюю страну-союзника». «Увеличение до таких размеров цены на газ — это однозначно разрыв всех отношений». (Прежде Лукашенко любил с пафосом рассуждать о святом славянском братстве, которое не продается ни за какие деньги). А накануне Нового года президент патетически восклицал: «Мы в землянки пойдем, но на шантаж не поддадимся!».

В ходе этой информационной войны большинство СМИ и экспертов, особенно российских, в один голос стали утверждать, что Лукашенко загнан в угол, ему некуда деваться, у него не осталось козырей, поэтому придется сдаваться на милость России. В качестве главного аргумента они указывали на полную энергетическую зависимость Беларуси от РФ и намекали на возможность газовой или нефтяной блокады.

Однако они не учитывали то обстоятельство, что у Лукашенко на руках имелись тоже достаточно сильные козыри. Прежде всего нельзя утверждать, что существует односторонняя энергосырьевая зависимость Беларуси от России. Когда речь идет о странах, через территорию которых проходит газовый и нефтяной транзит (Беларусь, Украина), то можно говорить о взаимозависимости. Об этом свидетельствуют газовые войны, которые периодически вспыхивают между РФ и транзитными государствами. И Москва может использовать такое оружие, как прекращение поставок газа или нефти только в ущерб себе, ибо экспорт энергоресурсов на Запад — краеугольный камень российской экономики.

Кроме того, в условиях заметного усиления антизападных, антилиберальных настроений в российском массовом сознании и обострения противоборства России с ЕС и США Беларусь все больше рассматривается как важный бастион в борьбе с прозападными «цветными революциями». В такой ситуации попытки Кремля давить на Минск воспринимаются обществом и элитой РФ неоднозначно. И это не могла не учитывать команда Путина.

В этом жестком торге с Москвой у официального Минска было еще одно преимущество. Дело в том, что России невыгодно доводить дело до прекращения газовых поставок в Беларусь, ибо когда белорусская сторона начинает «несанкционированный отбор газа» и это ощущают европейские потребители, возникает международный скандал, страдает репутация РФ как надежного поставщика энергоресурсов. Кремль этого боялся и не хотел доводить дело до такой развязки.

А Лукашенко скандала не боялся. Его международный имидж и так плохой. Как говорится, если репутация подорвана, то можно жить, уже ничего не стесняясь. Ему было нечего терять, и он мог рисковать. Поэтому белорусские власти в тяжелых газовых переговорах исходили из того, что время работает на них, и брали партнеров на измор. В Минске были уверены, что чем скорее дело приближается к такому нежелательному дня Москвы международному скандалу, тем больше вероятность уступок с ее стороны.

8 декабря 2006 года постановлением правительства РФ были введены экспортные пошлины на поставляемую в Беларусь нефть. В некотором смысле это решение Москвы можно было считать колитическим Рубиконом. До сих пор было неясно, действительно ли Кремль морально-психологически готов к полномасштабной экономической войне с ближайшим союзником. Ведь угроз отказа от субсидирования Беларуси было много и раньше. Но когда дело доходило до их реализации, Москва почти всякий раз отступала, принося в жертву свои экономические интересы ради политических приобретений. Теперь стало ясно, что российское руководство действительно готово к решительным действиям.

Нефтяной рычаг оказался эффективным. Лукашенко дал команду подписать газовые контракты, только получив твердое обещание Москвы отменить решение о введении пошлин на нефть, поставляемую в Беларусь, ибо со введением этих пошлин российские компании отказывались поставлять нефть на белорусские нефтеперерабатывающие заводы, потому что это стало им невыгодно.

Белорусское руководство торговалось очень жестко, но было вы- нуждено совершить жертвоприношение. Компромиссное соглашение по газовым вопросам было подписано 31 декабря 2006 года за две минуты до Нового года. За щадящий, постепенный (к 2011 г.) переходный период к мировым ценам на газ Минек заплатил 50 % акций «Белтрансгаза». Для Лукашенко — это страшно дорогая цена. Полный контроль над экономикой страны — это краеугольный камень эффективной власти президента, необходимое условие сохранения нынешней политической системы. Кроме того, речь идет о важнейшей составляющей образа главы государства. Он все время повторяет, что не распродал страну, не поделил собственность между олигархами, а сохранил народное достояние. И вот теперь президент взял и продал половину стратегического для страны предприятия, причем «чужому» олигарху.

С достижением газового компромисса за две минуты до Нового года, казалось, ситуация разрешилась ко взаимному удовольствию двух сторон. И конфликт исчерпан. Однако здесь-то и выяснилось, что все еще только начинается. Все ждали газовой войны, но грянула нефтяная война.

Не став дожидаться не только итогов, но даже начала переговоров о нефтяных пошлинах, Минск пошел на эскалацию конфликта с Москвой. Это произошло по двум причинам. Во-первых, заканчивалась нефть на двух белорусских нефтеперерабатывающих заводах. И если бы в течение нескольких дней не удалось договориться, страна могла оказаться в состоянии острейшего кризиса.

Во-вторых, в дело вступил субъективный фактор. Подписав газовые контракты, Лукашенко в глазах значительной части электората и, что не менее важно, в собственных глазах уступил давлению, проявил слабость, проиграл. А это для белорусского лидера крайне дискомфортно. И он решил взять реванш и отомстить своим обидчикам. На совещании 3 января 2007 года Лукашенко заявил, что теперь имеет полную свободу действий и готов поставить вопрос о российской собственности на территории Беларуси. Началась борьба без всяких правил. Белорусские власти объявили, что вводят таможенные пошлины на транзит российской нефти, а с 6 января Беларусь начала «несанкционированный отбор нефти», идущей в Европу. Россия прекратила нефтяной транзит по белорусской территории почти на трое суток.

Изобретение таможенной пошлины на транзит российской нефти стало не только нарушением всех мыслимых международных соглашений, двусторонних договоров, законодательства Беларуси, но апофеозом экономической войны. На такой удар под дых ближайшему союзнику не решилась бы ни одна страна, политику которой Москва считает антироссийской, например, Грузия, Польша или Латвия. Белорусские власти уверяли, что Россия тоже нарушает двусторонние соглашения, что было чистой правдой. На войне как на войне. Действия Минска вызвали шок не только в России, но и в Европе. Там только оправились от страха из-за возможных перебоев газа, как прекратилась поставка нефти.

Это была война двух президентов, соревнование крепости их нервов, выдержки. Ход конфликта был скорее в стиле Лукашенко, который обожает кризисы, искусственно их создает, чувствует себя в такие моменты как рыба в воде. Для Путина же, наоборот, такая ситуация дискомфортна, он не любит обострений.

Вводя какую-то совершенно фантастическую пошлину за транзит российской нефти, Лукашенко, видимо, рассчитывал, что Москва не решится прервать поставки нефти в страны ЕС, боясь возмущенного крикаиз европейских столиц, у Путина не выдержат нервы, и он уступит. Белорусская позиция была такова: мы готовы отменить эту пошлину, если Россия отменит введение своей экспортной пошлины на нефть для Беларуси, введенную 8 декабря 2006 года. Но Москва выдвинула встречный ультиматум: сначала Минск должен отменить свое решение, и только потом могут начаться переговоры об отмене российской экспортной пошлины Кроме того, Россия пригрозила ввести тарифы на поставку белорусских товаров в РФ.

И в этот кульминационный момент, когда кризис приобрел между, народный характер (начали расти мировые цены на нефть, падать акции российских нефтяных компаний), нервы не выдержали у Лукашенко. Он уступил, Беларусь отменила пошлину за транзит российской нефти, нефтепровод возобновил работу, премьеры приступили к переговорам.

В итоге Россия так и не отменила экспортную пошлину на нефть, ввозимую в Беларусь, а лишь сократила ее со $180 за тонну до $53.

Последствия нефтегазового конфликта

Оба государства вышли из этой войны с изрядными потерями. Беларусь лишилась львиной доли российских экономических преференций, но в ответ нанесла серьезный ущерб репутации России как надежного поставщика энергоресурсов. Москва очень много и долго возилась, согревала и пестовала своего верного сателлита (как она думала), щедро субсидировала, защищала от нападок Запада, жестко отвергала любые обвинения в узурпации власти в Беларуси одним человеком. Забавно, что наиболее популярной аргументацией московских экспертов в пользу необходимости белорусско-российской интеграции был тезис: Беларусь для нас — это коридор в Европу. Теперь они с удивлением увидели, что в этом коридоре, по традициям партизанского края, регулярно что-то исчезает: в феврале 2004 года — газ, в январе 2007 года — нефть. Очень знаменательно, что, например, в Польше, которую Москва считала не то что коридором, а враждебным России государством, нет никаких проблем с транзитом энергоресурсов.

На все предложения Запада, давайте, дескать, вместе обсудим, что делать с этой «последней диктатурой Европы», Кремль регулярно отвечал: это наша зона, не лезьте сюда, мы сами разберемся. Неудивительно, что основной огонь критики со стороны Европы за срыв поставок нефти обрушился на Россию.

Беларусь пережила самый острый международный конфликт с момента своего независимого существования. И произошел он с единственным союзником, «старшим братом», с которым уже целых десять лет страна вроде бы истово объединялась в единое государство, которое Лукашенко совсем недавно обещал защищать от натовских танков.

Закончившаяся нефтегазовая война знаменовала собой важный этап в белорусско-российских отношениях. Модель этих отношений, сложившаяся в предшествующие 12 лет, была для Лукашенко почти оптимальной. Получая дешевые энергоресурсы, за счет которых удовлетворялись материальные запросы своего электората, политическую поддержку, военную помощь, он при этом имел полную свободу действий в удовлетворении своих властных амбиций. Под эту модель подгонялась экономическая политика, отношения с внешним миром, государственная идеология, позиционирование по отношению к оппозиции, которая объявлялась националистической и прозападной, образ и имидж самого белорусского лидера, как большого друга России и врага Запада. Можно было не проводить реформы и гордиться стабильностью. Отношения с Россией были осью мироздания, кропотливо создаваемого официальной пропагандой в массовом сознании белорусов, надежным якорем, которым страна, казалось, удерживалась от потрясений в бурных волнах глобализации.

За много лет Лукашенко создал большую многоярусную систему коммуникаций с российской элитой, имел взаимовыгодные бизнес-схемы с нефтяными компаниями, периодически получал выход в медийное пространство соседней страны. Белорусский президент был уверен, что контролирует ситуацию, его позиции неприступны, ибо он виртуозно играет на тонких имперских струнах, великодержавных комплексах российского общества и элиты. И Кремль не посмеет его тронуть, ибо это вызовет серьезное недовольство в России. Поэтому он до самого конца, до Нового года не верил, что угрозы Москвы будут действительно реализованы.

Но его расчеты оказались неверными. Заявление Кремля о переходе России к рыночным отношениям с Беларусью стало не только миной замедленного действия под белорусскую модель развития, взращенную на льготных российских энергоресурсах, но и личной политической драмой Лукашенко. Это разрушало основы внешней политики Беларуси, которая практически сводилась к нехитрой игре на имперских комплексах российской элиты и азартной политической войне с Западом. Рухнул привычный миропорядок, столько лет создаваемая система координат, в пределах которой было так ясно, где друг, а где враг.

Неудивительно, что Лукашенко испытал шок. Он расценил действия Путина как предательство, не мог скрыть своей искренней обиды, раздражения, желания отомстить коварному изменнику. Отсюда его нескончаемые потоки резких обвинений, обличений, доходящих до брани.

Во время встречи Лукашенко с лидером российских коммунистов Г. Зюгановым он не стеснялся в выражениях: «Беларусь начинают душить, травить, над нами просто издеваются… Дохлятиной уже воняет… Нам петлю накинули на шею… Это смешно, когда на уровне президента начинают что-то считать. Что это за счет? Даже в самом захудалом колхозе экономисты так не считают».

Затем на протяжении всего 2007 года Лукашенко последовательно разоблачал гнилую сущность кремлевского руководства. Что не отнять у белорусского лидера, ругаться он умеет. Выяснилось, что в результате «бешеного повышения цен на энергоносители» «нас просто кинули», «до нитки обобрали»; «Нас за горло не надо брать!» Такие действия России были названы «варварскими», это «вакханалия», «беспредел». «Они пытаются задавить белорусский народ и наше государство»; «В последнее время начинают намекать, что надо якобы поехать в Кремль на колени встать. Может, кто-то и станет, но я туда на колени не поеду вставать»; «Уже надоело молчать, пресмыкаться уже».

Глубинные причины и истоки такой политики Кремля президент Беларуси увидел в следующем: «Природа этих противоречий, о которых я упомянул, проста: желание отдельных личностей в России потуже набить свои хранящиеся в западных банках кошельки и стать полноправными хозяевами на белорусской земле… А чтобы свой собственный народ за такие опасные фокусы не дал по шее, сочинили известную сказку о том, что Беларусь, дескать, «нахлебница, сидящая на шее у России»».

В разгар нефтегазовой войны с Россией Лукашенко поблагодарил Запад за поддержку в этом конфликте. А позже в ряде интервью европейским СМИ он сделал ряд отчетливых жестов в сторону ЕС, предложил диалог. В опубликованном 25 января 2007 года интервью немецкой газете «Die Welt» Лукашенко пугал европейцев коварной Россией («сегодня — мы, завтра — вы!»), предлагал Беларусь в качестве надежного защитника восточных границ Европейского союза.

Необходимо отметить, что российское руководство свое решение прекратить субсидии белорусской экономике осуществляло непоследовательно. Например, в вопросе о газе выдержки у Москвы хватило всего на год. В 2008–2010 годах Россия согласилась пренебречь формулой определения газовой цены, зафиксированной в соглашении от 31 декабря 2006 года, и, дабы помочь союзнику, продавала голубое топливо по достаточно низким тарифам.

Кавказская война

Война России с Грузией в августе 2008 года стала еще одним важным рубежом в белорусско-российских отношениях. Раньше в момент острого международного кризиса, обострения отношений между Западом и РФ официальный Минск выступал верным союзником Москвы, всячески демонстрировал свою верноподданность. В благодарность за это Беларусь получала от Кремля полноценные экономические субсидии. С началом Кавказской войны, казалось бы, сложилась благоприятная возможность засвидетельствовать свою союзническую преданность и получить за это новую порцию финансовых дотаций.

Однако именно в момент самого острого противостояния между Россией и Западом после распада СССР Минск вначале неожиданно занял позицию, близкую к нейтралитету. Когда началась Кавказская война, нейтральная позиция главного союзника выглядела настолько очевидной, что посол РФ в Беларуси А. Суриков высказал публичный упрек в адрес белорусского руководства. В ответ на окрик из Москвы официальный Минск продемонстрировал чудеса дипломатической эквилибристики, чтобы, сохранив прежнюю позицию нейтралитета, одновременно сделать хорошую мину в адрес России. Анонимный чиновник МИДа Беларуси заявил, что наша страна поддерживает своего союзника. Лукашенко направил соболезнования новому президенту России Д. Медведеву в связи с жертвами россиян в войне и принял решение оказать гуманитарную помощь пострадавшим. Иначе говоря, на официальном уровне белорусское руководство так и не подвинулось к политической поддержке воюющего союзника, ограничившись гуманитарной помощью.

Одновременно в тот же день, когда российский посол проводил уро* союзнической солидарности, Лукашенко принял министра иностранных дел С. Мартынова и поручил ему улучшить отношения с ЁС и США, т е с политическими противниками Москвы в дипломатической войне искру* Южной Осетии. Выглядело это как демарш, демонстрация внепшеполитн- ческих приоритетов Минска, Кроме того, в этот момент власти освободили из тюрьмы последнего и главного политзаключенного Д. Козулина, что было одним из основных требований Запада.

Лишь через полторы недели после начала войны Лукашенко встретился в Сочи с Медведевым и стал хвалить политику России.

Такую дипломатическую линию можно объяснить двумя причинами. Во-первых, видимо, Кавказская война в какой-то мере напугала Лукашенко. Она продемонстрировала морально-психологическую готовность нынешнего кремлевского руководства добиваться своих целей насильственным путем, не считаясь с международным правом и мнением мирового сообщества.

Во-вторых, возможно, Лукашенко посчитал, что возникшая ситуация дала ему в руки новый инструмент, которым можно эффективно воспользоваться для торга с Москвой, новый товар, который можно загнать по сходной цене. Политико-дипломатическая поддержка в период войны стоит дорого, во всяком случае дороже, чем в мирное время. И если выдержать паузу, то цена товара еще вырастет. А с другой стороны, дистанцирование Беларуси от России в период войны резко подняло стоимость белорусских политических акций на Западе. США и ЕС готовы платить за них гораздо больше.

Президент Беларуси оказался перед дилеммой: твердо поддержать Москву с неясными перспективами двусторонних отношений и угрозой оказаться в таких братских объятиях, из которых не вырваться, или попытаться балансировать между Россией и Западом. И белорусское руководство, как это ни странно, выбрало второе.

В вопросе о признании независимости Южной Осетии и Абхазии Минск встал на путь затягивания его решения. Вначале Лукашенко предложил обсудить эту проблему на саммите Организации договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Состоявшийся саммит окончился для России провалом. Дипломатическая неудача Кремля была спрятана за формулой, что каждая страна — член ОДКБ будет решать этот вопрос индивидуально. Тогда Лукашенко заявил, что в Беларуси решение опризнании двух самопровозглашенных республик примет новый состав белорусского парламента. Это было форменное издевательство, ибо все знают, что в Беларуси Национальное собрание — это карманный орган при президенте.

Мотивы такого поведения Лукашенко достаточно прозрачны. Прежде всего он не хотел выглядеть «белой вороной». На фоне отказа союзников России по ОДКБ признать новые государства поспешная поддержка Минском Москвы в этом вопросе создала бы представление о Беларуси в глазах мирового сообщества как о сателлите, марионетке Кремля. Такой статус для Лукашенко немного унизителен.

Кроме того, белорусский лидер понимает, что признанием дело не ограничится. Южная Осетия и Абхазия захотят с подачи Москвы вступить в Союзное государство Беларуси и России. А это превращает весь проект, который начинался как великая идея объединения славянских народов, в какой-то фарс, пародию. Для Лукашенко почетно претендовать на равный статус Беларуси с Россией, заседать вместе с Путиным и Медведевым, даже долгие годы занимать должность председателя Высшего государственного совета Союзного государства. И вот в этой компании появятся две очевидные российские марионетки, руководители маленьких квазигосударств (население Южной Осетии по численности равно количеству жителей Шкловского района, откуда Лукашенко родом). Для белорусского президента это унижение в квадрате. Кроме того, в ходе голосования по любому спорному вопросу в Союзном государстве эти марионеточные республики будут безусловно поддерживать Россию, Беларусь всегда будет в меньшинстве.

Наконец, этот вопрос нужно рассматривать в контексте новых взаимоотношений Беларуси и Запада. В момент, когда США и ЕС делают очевидные жесты в сторону Минска, совершенно нецелесообразно обременять эту неустойчивую ситуацию еще и проблемой независимости Южной Осетии и Абхазии.

Новая международная обстановка, возникшая после Кавказской войны, включение Беларуси в программу «Восточное партнерство» вызвали раздражение у руководства России, обострили отношения между союзниками. Ведь до сих пор для Москвы картина была простой и ясной. Беларусь находилась в жестком политическом конфликте с США и Европой, и союз с Россией был безальтернативным. Руководители могли ругаться, но Москва твердо знала, что Минску некуда бежать с подводной лодки. Была полная уверенность, что у РФ есть хоть и скандальный, но безоговорочный союзник.

Все изменилось после начала диалога между Минском и ЕС. Сначала Кремль смотрел на этот процесс широко открытыми глазами и отказывался воспринимать его всерьез. В Москве считали, что все мосты на Запад у Беларуси сожжены, и не верили, что из этого что-либо получится. Когда же Беларусь была включена в программу «Восточное партнерство», в Кремле сочли это едва ли не предательством: дескать, и ты, Брут! А ведь сколько денег вложено, сколько слов сказано, сколько договоров подписано. Получается же, сколько волка ни корми…

Хоть Лукашенко и назвал такую реакцию России на его диалог с Западом «больной мнительностью», но мы можем констатировать факт, что в отношениях между союзниками возник новый повод для конфликтов.

Россия как главная угроза

Как известно, от любви до ненависти всего один шаг. Когда проект белорусско-российского объединения оказался в состоянии глубокой заморозки, выяснилось, что Россия, бывшая до сих пор фактором поддержки президента Беларуси, становится источником угрозы, все усиливающегося давления на Минск, от которого надо защищаться.

Кроме того, начали действовать определенные системные закономерности. Одним из средств защиты стала пропаганда идеи суверенитет А со времен распада СССР известно, что всякий национализм на постсоветском пространстве с неизбежностью приобретал антироссийский характер. Не избежала этой закономерности и Беларусь. Выше уже отмечалось, что в выступлениях официальных лиц, государственных СМИ все чаще дается негативная оценка России вообще.

Если внимательно изучать публичные выступления Лукашенко за последние годы, то наряду с традиционной, дежурной интеграционной риторикой все настойчивее звучит мысль о том, что главная угроза стране исходит именно от России. Причем, если раньше он обвинял каких-то таинственных «противников интеграции», то теперь, как следует из его слов, опасность проистекает от всей российской элиты: от Кремля, олигархов, СМИ и др.

Свои опасения Лукашенко, как обычно, проговаривает вслух. В сентября 2008 года в интервью английской и немецкой газетам «Finansial Times» и «Frankfurter Allgemeine Zeitung», оценивая недавние российские действия на Кавказе, он заявил следующее: «Боже упаси Россия, гипотетически допустим, захотела бы решить таким образом какие-то проблемы в Беларуси, вот тогда бы уже было полное основание у международного сообщества и прежде всего у вас, европейцев, поставить Россию на место». По существу, А. Лукашенко попросил западные страны защитить его от России.

Но белорусы просто так сдаваться не собираются, а готовы оказать агрессорам достойное сопротивление. Лукашенко прибегает к запугиванию и угрозам в адрес союзника, утверждает, что если Москва посягнет на суверенитет Беларуси, то «Россия получит здесь вторую Чечню. И это будет Чечня в квадрате»; «Что России нужна новая Чечня на Западе? Так это уже не Чечня будет. Это для всей Европы будет жарко, если дестабилизировать обстановку в Беларуси».

С 2009 года наблюдается новое качество конфликта в белорусско-российских отношениях. Если в 1990-е годы президент Беларуси был главным интегратором на постсоветском пространстве, стремился превзойти Ельцина в роли собирателя земель распавшегося Советского Союза, уговаривал других лидеров стран СНГ объединяться вокруг России, упрекал их в национализме и едва ли не в предательстве, то теперь все происходит с точностью до наоборот. В последние два года Лукашенко оказался главным оппонентом, противником Москвы в ее претензиях на лидерство в постсоветском регионе.

Конфликт распространяется на военно-политическую сферу, чего раньше не было. Вопросы военного сотрудничества выставлены на кон, стали предметом публичного торга. В 2009 году во время «молочной войны» президент Беларуси пытался сорвать саммит ОДКБ, саботировал создание Коллективных сил оперативного реагирования этой организации. Более того, он по существу поставил под сомнение целесообразность участия Беларуси в ОДКБ: «Задаю вопрос: скажите, что я должен защищать у вас, за что должны гибнуть наши ребята, если вдруг? За что? За то, что меня в Россию на рынок не пускают?» И в качестве примера для подражания привел Североатлантический альянс: «В НАТО сильные помогают слабым, а у нас наоборот». И уже никого не удивило, что в 2009 году Лукашенко дал поручение КГБ следить за российскими генералами и офицерами во время учений. Как и положено в духе «братства по оружию».

Беларусь так и не признала независимость Южной Осетии и Абхазии. Едва скрытая ревность звучала в заявлении Лукашенко по поводу российско-украинского соглашения «флот в обмен на газ», заключенного в Харькове. Позиция России в связи с событиями в Кыргызстане вызвала взрыв возмущения белорусского лидера, привела к предоставлению убежища свергнутому киргизскому президенту К. Бакиеву. Торпедирование Минском создания Таможенного союза грозит обернуться крахом этого амбициозного геополитического проекта Кремля.

Итак, главный союзник оказался главным противником. Политическая эволюция завершила свой круг. Не зря говорят, что нет хуже дьяволов, чем падшие ангелы.

К лету 2010 года сразу несколько конфликтных узлов, завязавшихся в разное время, привели к тому, что терпение Москвы лопнуло и накопившееся раздражение вылилось в полномасштабную информационную войну против Лукашенко. Скоординированные действия российских телеканалов и газет не оставляли сомнения, что прицельный обстрел направлялся из Кремля. Кульминацией атаки стал фильм «Крестный батька», показанный по НТВ. «Комсомольская правда» написала, что после таких фильмов стреляются, а российский писатель А. Проханов заявил, что вслед за таким кино обычно объявляют войну.

Но здесь выяснилась ограниченность влияния России на Беларусь. Это в значительной мере есть результат всей прежней политики РФ, которая помогала создавать белорусскую социальную модель, авторитарный режим личной власти, защищала Минск от критики Запада, международных организаций. В результате наступил момент, когда Россия стала заложницей собственной политики. Оказалось, что страна, которая по социокультурной близости, структуре экономики и внешней торговли, логике союзнических отношений должна быть самой зависимой от России, в реальности стала государством, на которое Москва имеет наименьшее влияние. Доступ сюда российского капитала ограничен. РФ не может оказывать влияние на политику Беларуси с помощью поддержки пророссийских организаций, как в других постсоветских государствах, ибо в стране не существует публичной политики, отсутствуют реальные выборы. Здесь нет не только пророссийских партий, но каких-то организованных стрктур в виде негосударственных организаций, аналитических центров, СМИ и пр. В Украине, Молдове, даже в государствах Балтии они есть, а в стране, которая полтора десятилетия истово объединяется с РФ, они не просматриваются даже на горизонте. Проевропейских структур много, а пророссийских — нет. На этом фланге все забетонировано и заасфальтировано.

А тем временем Лукашенко начал ответную информационную войну против России. Белорусское телевидение показало интервью с грузинским лидером М. Саакашвили, в котором тот критиковал политику РФ и защищал Беларусь от давления Москвы. Стремясь ударить по Путину и Медведеву, Лукашенко этим своим шагом бросил вызов российскому обществу, разрушая прежний образ друга и союзника России. Ведь М. Саакашвили наиболее ненавистен как раз в среде шовинистической части российского электората, силовиков, к которым президент Беларуси до сих пор все время апеллировал.

На белорусских телеэкранах стали появляться российские общественные деятели, которых прежде сам Лукашенко называл не иначе как пятой колонной Запада, подрывающей интеграцию двух братских народов. Теперь Б. Немцов (высланный в 2002 году из Беларуси), В. Новодворская, правозащитники активно разоблачают гнилую сущность государства и власти России.

Интеграция — чемодан без ручки

Поскольку личные отношения между Лукашенко и Путиным очень натянутые, то после избрания нового президента России Дмитрия Медведева у белорусского лидера возник авантюрный план столкнуть двух российских лидеров, сыграть на их противоречиях. Идея плохого премьера и хорошего президента неоднократно звучала в его выступлениях.

О своих попытках противопоставить двух руководителей России рассказал сам Лукашенко: «Совсем недавно, когда президентом стал Медведев, я говорю: «Слушай, Дмитрий Анатольевич, ты новый президент, давай какой-нибудь свежий импульс дадим нашим отношениям. Пусть люди увидят прогресс. Ведь надо же в свою копилку что-то откладывать, закреплять себя в истории. Давай на высшем Госсовете проведем ревизию наших отношений. Пусть российский премьер доложит нам, что получилось, что не получилось». Тот ответил: «Давайте». Я ему присылаю повестку дня. Блок экономических вопросов, блок социальных вопросов, оборона и внешняя политика. Я передал российской стороне эту повестку. Но мне отвечают: «И не думайте. Не будет наш премьер отчитываться». Так все и кончилось ничем».

Казалось бы, такое количество проблем, скандалов, противоречий и конфликтов должно было давно похоронить проект Союзного государства. Однако здесь доминирует иная логика, действуют объективные факторы, более весомые, чем личные взгляды, пристрастия и настроения политических лидеров.

Интеграция — это такая большая игра взрослых людей. Переговоры лидеров двух стран идут по модели сделки на восточном базаре. Продавец и покупатель бесконечно торгуются, входят в азарт, не могут разойтись, боятся прогадать, но упорно соблюдают принятый ритуал.

Обе стороны не могут ни двинуться дальше по пути объединения, ни совсем отказаться от этого странного проекта. Чемодан с оторванной ручкой был бы лучшим гербом Союзного государства.

У обоих государств и их руководителей в этой игре есть свои интересы. Конечно, в глубине души Лукашенко сожалеет, что не удалось использовать вроде бы реальный шанс завоевания кремлевского посада. Ностальгические нотки и сейчас звучат в его воспоминании о «лихих» 1990-х: «Со мной связывали возрождение этой огромной империи». Но теперь приходится довольствоваться более прозаическими задачами.

Созданные Лукашенко белорусская социальная модель и политический режим могут выжить только при условии поддержки со стороны России. Поэтому у него нет иного выхода, кроме как продолжать использовать интеграционную риторику. «Отход от этой политики — это такой морально-психологический удар, это моя политическая смерть», — говорит президент Беларуси.

Что касается России, то причины продолжения политики интеграции с Беларусью лежат скорее в иррациональной, политико-психологической сфере, чем в объективных потребностях РФ. Российская политическая элита не может отказаться от единственного союзника, даже если за это приходится платить значительную экономическую цену. «Потеря» Беларуси станет национальной травмой для общества и правящего класса России.

В результате Кремль стал заложником своих имперских комплексов Он не может полностью выехать из наезженной колеи, спрыгнуть с интеграционной иглы. Хорошо об этом сказал российский политолог Л. Радзиховскяй: «Лукашенко действительно сильный человек, умный психолог. Он безошибочно до сих пор играл на двух струнах, двух рефлексах, которые у российской политической элиты являются безусловными. Первый — страх и ненависть по отношению к Западу. Второй — желание любой ценой изображать из себя старшего брата. Лукашенко удачно замыкает эти два рефлекса один на другой, говорит: если вы мне в очередной раз не дадите денег, я перебегу к Западу, и вы потеряете последнего младшего брата. Соединение этих рефлексов в одну дугу дает такой сильный эффект. И деньги сыплются: возьмите, но только не уходите! И чем резче, чем грубее Лукашенко разговаривает, тем лучше».

Похожую мысль высказывает другой российский политолог, Д. Орешкин: «Президент Лукашенко, давно отбросивший сантименты единого государства, которыми все еще страдает Россия, в очередной раз проявляет себя как гениальный эмпирик политики. Он знает, что в нужный момент нажмет на нужную точку — и «старший брат» поддастся. Наблюдая за этим в течение многих лет, нельзя не отдать должное мастерству, с которым Лукашенко одним и тем же финтом укладывал сначала Ельцина, потом Путина, и теперь — Медведева».

Действительно, президент Беларуси прекрасно понял, где находится больное место правящей российской элиты, и периодически на него нажимает. Он не просит экономических субсидий, а требует. А когда не получает всего, то метает громы и молнии, угрожает и шантажирует, причем в довольно бесцеремонной форме. Он берет кредиты, как будто делает России огромное одолжение. Вот в интервью российским СМИ в июне 2009 года он говорит: «Думаю: зачем этот миллиард?.. «Ну ладно, Владимир Владимирович, тяжело — не надо»». Дескать, коль уж сильно навязываете, так и быть, возьмем ваши деньги.

Правда, с начала 2010 года Россия сделала новый решительный шаг на пути урезания российских субсидий белорусской экономике. Она лишила Беларусь статуса нефтяного оффшора. Только 6,3 т нефти из всего объема 21,5 млн т РФ поставляется беспошлинно, остальные — со 100-процентной пошлиной. Не очень последовательно, с отступлениями и паузами, но Россия все же следует своему решению о переходе на рыночные отношения с Беларусью.

Можно прогнозировать, что мы еще долго будем наблюдать интеграционную риторику, сопровождающуюся заверениями в братской дружбе и одновременно скандалами и взаимными упреками. Как и принято в большой семье.

Оценки политики Лукашенко по интеграции с Россией могут быть диаметрально противоположными. Можно говорить об ошибочности, провале пророссийского внешнеполитического курса. А можно восхищаться тем, как талантливо много лет удавалось дурить головы политической элите такой большой страны, как Россия, обещаниями объединиться в одно государство, продавать один и тот же товар (суверенитет Беларуси), брать за это вполне реальные деньги, но так в конце концов и не продать его. Российский политолог А. Суздальцев дает такую оценку этой политике: «Лукашенко превратил его (проект белорусско-российского объединения. — Авт.) в систему высасывания из России дотаций и ресурсов, доступа к рынкам и технологиям. Полтора десятилетия меняя обещания и намерения на реальные ресурсы соседнего государства, белорусский президенте итоге обменял российско-белорусскую интеграцию на свои бесконечные президентские сроки».