Александр Лукашенко: политический портрет

Публицист Анатолий Майсеня, погибший накануне ноябрьского референдума 1996 года, незадолго до смерти опубликовал статью под знаменательным названием «Беларусь во мгле». Он писал: «Сегодня уже не надо быть провидцем, чтобы разглядеть, что Лукашенко со своей утробной, неразвитой философией и со своим «новым порядком» опоздал родиться лет этак на пятьдесят. И что это выглядит нелепо на рубеже XXI века. Что, впрочем, не убавляет трагизма происходящего в Беларуси. Политический кошмар, восставший из прошлого».

Действительно, то, что происходит в Беларуси, выходит за пределы европейского сознания. Страна с достаточно высоким, по мировым масштабам, уровнем образования и культуры, расположенная в центре континента, на котором бурно развиваются демократические процессы, в политическом смысле напоминает феодальную монархию, средневековое удельное княжество.

Лукашенко удалось навязать обществу свои правила игры. Общественная порода оказалась пластичной и податливой. Население поражено тяжелой апатией, глубокой безысходностью, непреодолимым пессимизмом, полным неверием в возможность перемен, страхом, моральным релятивизмом. Подозрения в причастности руководства государства к исчезновению своих противников не стали для граждан шоком, не повлияли на его общественную поддержку.

Предварительные итоги

У любого политика, долгое время находящегося у власти, кроме решения сиюминутных государственных проблем, отражения угроз своему господству, рано или поздно, осознанно или в глубине подсознания возникает вопрос о своем месте в истории, памяти современников и потомков. Как оценить эти 16 лет? Что получилось в итоге? Безусловно, страна изменилась. Вот только в какую сторону? Задумывался ли Лукашенко, какую историческую миссию он избран выполнять историей? Пока он успешно выполняет миссию реставратора и охранителя старой системы, покоящейся на идее порядка и стабильности.

Сам Лукашенко дает противоречивые ответы на эти вопросы. Вот один из вариантов в интервью российской газете «Известия» в августе 2009 г.: «По-разному можно эти годы оценивать. Что это тут — диктатура, авторитарное управление, ручное или еще какое-то, рыночное, не рыночное, но у нас есть страна. В этой стране есть что поесть, люди одеты, обуты… Здесь можно жить и здесь можно зарабатывать, если ты хочешь». Прямо скажем, здесь президент оценивает свои достижения весьма скромно.

Российские эксперты С. Кара-Мурза и А. Ципко, с симпатией относящиеся к политике руководства Беларуси, предпринимали попытки доказать историческую закономерность и эффективность белорусской модели, представить ее как альтернативу реформам в России и других постсоветских государствах. Основная их мысль сводится к тому, что «проект Лукашенко» — это едва ли не оптимальная модель «постепенного, щадящего ухода от коммунизма», адаптации к реалиям новой эпохи в противовес шоковой трансформации, происшедшей под влиянием Запада в соседних странах.

Безусловно, «проект Лукашенко» — это консервативная реакция белорусского общества на вызовы модернизации и глобализации, бунт против назревших реформ. Можно согласиться, что в рамках этой социальной модели значительная часть населения ощущала, да и сейчас ощущает психологический комфорт.

Однако считать белорусскую модель адаптационной к современным историческим тенденциям, способом постепенного ухода от коммунизма можно было бы при условии, если бы страна пусть медленно, но двигалась по пути реформ, эволюционировала в направлении рыночной экономики и демократии при сохранении социальных функций государства. Можно было бы оправдать политическую систему мягкого авторитаризма, который обеспечивает постепенный переход от тоталитаризма к демократии. Такая система постепенно, шаг за шагом увеличивала бы возможности влияния народа на власть, повышала его политическую культуру, приучала население к участию в управлении, развивала гражданское общество, расширяла полномочия парламента, права оппозиции, независимых СМИ и т. д. Только в этом случае «проект Лукашенко» был бы отчасти исторически оправдан.

Но в белорусской социальной модели происходит нечто противоположное. В экономике вместо создания рыночной инфраструктуры, развития мелкого бизнеса, расширения негосударственного сектора происходило неизменное возрастание роли государства в хозяйственной деятельности.

В политической жизни страна движется не к демократии, а в совершенно противоположную сторону. Вместо поддержки гражданского общества и партий, создания демократических механизмов происходит разгром третьего сектора, ликвидация представительных органов власти и самого института выборов, воссоздание советских методов контроля над обществом с помощью трудовых коллективов, огосударствленных профсоюзов, БРСМ. Каналы коммуникации между гражданами и властью сужаются. Вместо формирования культуры политического плюрализма, консенсуса, воспитания правового сознания насаждается ксенофобия, ненависть к людям с иной политической позицией, правовой нигилизм. Во внешней политике — конфронтация и с Западом, и с Востоком. Иначе говоря, власть последовательно разрушает механизмы адаптации, приспособления населения к новым историческим реалиям.

Важным элементом государственной политики является искусственная консервация и архаизация общества, апелляция к патриархальному сознанию, опора на пенсионеров, людей с невысоким образованием, проживающих на селе, в маленьких городах. У этой охранительной модели главной ценностью является стабильность.

Возможно, «проект Лукашенко» в своей начальной стадии и имел какую-то историческую целесообразность как вариант «постепенного, щадящего ухода от коммунизма». Но все порушило стремление Лукашенко к полной и единоличной власти. Логика ухода от коммунизма и логика абсолютного властвования все больше противоречили друг другу.

Можно сказать, что итоги исторического развития страны, его направление, все повороты политики Беларуси являются побочными продуктами борьбы Лукашенко за укрепление собственной власти. Например, демократия априори противоречила логике формирования персоналистского режима, в результате демократические институты и механизмы были уничтожены под корень. То же самое можно сказать и о рыночных реформах. А вот укрепление суверенитета, нейтрализация внешнего влияния были необходимым условием авторитарного правления.

Укрепление национальной государственности

Опыт всей мировой истории свидетельствует, что самым лучшим способом консолидации социума вокруг вожди является патриотизм и национализм. Конъюнктурная политическая потребность лидера, его стремление к удержанию власти стали источником запуска процесса, который может иметь долговременные исторические последствия.

И в этом есть проявление своеобразной иронии истории. Дело в том, что в официальной белорусской идеологии акт рождения независимой Беларуси трактуется как несчастье. Дескать, у нас была замечательная и могучая держава Советский Союз, которую все боялись, а значит, уважали. Но в результате коварных происков злых сил (ЦРУ, Горбачева, Ельцина, Шушкевнча и т. д.) произошла «беловежская трагедия». И как побочный результат этого катастрофического стечения исторических обстоятельств, как досадное недоразумение появилась независимая Беларусь. И вот человек. который называл Беловежские соглашения преступлением, который хотел растворить суверенитет своей страны в объединении с Россией, стал созидателем белорусской государственности.

Однако формирование нации, которое осуществляет президент, абсолютно не похоже как на процесс нациятворения в других государствах, так и на национальный проект белорусских «адраджэнцаў». Согласно последнему, исторические мифы, лежащие в основе национального сознания, должны доказывать, что наше государство имеет глубокие корни. Чем глубже, тем лучше.

Лукашенко же фактически отбросил всю белорусскую историю, и началом формирования нации объявил Великую Отечественную войну. А освобождение Минска от фашистов по какой-то невероятной логике провозглашено началом белорусской независимости.

Проект национально ориентированной интеллигенции предусматривает, что в основе формирования нации должен лежать жесткий идейный разрыв с российским и советским наследием, этнокультурный национализм, т. е. белорусский язык, бело-красно-белый флаг, герб «Пагоня», новый гимн и др.

Белорусское же государство после референдума 1995 года создавалось как случайно уцелевший осколок СССР. Ностальгией по советскому прошлому пронизана вся общественная жизнь страны: от флага, герба до названия улиц. В то же время собственно белорусская культура насильно загоняется в гетто.

Белорусский лидер начал формировать нацию из того строительного материала, который был в наличии, т. е. из тех элементов массового сознания, которые доминируют в обществе. Интегрирующей идеей, положенной в основу этого процесса, стала идея стабильности, материального благополучия под руководством Лукашенко. Формируя русскоязычную нацию потребителей без национальных корней, глава государства не только адекватно отразил дух социума, став зеркалом коллективного и личного бессознательного белорусов, но и активно способствует утверждению такого статус-кво. Понятно, что в таком обществе физкультура и спорт важнее духовной культуры, атеизм доминирует над религиозными ценностями, лицом страны является поп-звезда, а главным писателем, так сказать, властителем дум — милицейский генерал, пишущий простенькие детективы.

А системообразующим элементом, основным стержнем этой новой нации потребителей является сам Лукашенко. Из-за отсутствия других инструментов и механизмов, скрепляющих такой социум в единый организм, институт вождя стал его необходимым атрибутом. Что и доказывает стабильное 16-летнее правление действующего президента.

В 2006 году в выступлении на торжественном собрании, посвященном Дню независимости, Лукашенко констатировал, что сегодня полностью завершено строительство суверенного белорусского государства. Однако предложенный вывод вызывает серьезные сомнения. Насколько прочна эта конструкция, построенная на столь зыбком, неглубоком фундаменте, способна ли она выдержать кризис? Ибо завершение строительства суверенного государства предполагает создание современной экономической базы, адаптированной к вызовам глобализации, способной выжить без российских энергетических льгот и внешних кредитов. Кроме того, необходимо зрелое национально-государственное самосознание общества, право народа на выражение своей воли в ходе свободных выборов, преодоление международной изоляции и пр. Ничего этого пока нет.

Время от времени сомнения посещают и самого президента. Выступая на совещании 29 мая 2009 года в момент очередного острого конфликта с Россией, Лукашенко заявил: «Выстоим — будет государство, не выстоим — нас сомнут и бесплатно в карман положат, и будем потом бегать и смотреть налево и направо, чтобы нам кусок хлеба со стола кинули». То есть выясняется, что судьба государственности и вообще белорусского социума под большим вопросом, можно остаться без куска хлеба. Возможно это и есть главный итог 16-летнего правления нынешнего президента?

Заблокированы механизмы саморазвития

Белорусская социальная модель весьма своеобразна, она не похожа на другие модели посткоммунистической трансформации. Режим Лукашенко — режим левого, эгалитарного типа. Он базируется на советском наследстве, идее социальной справедливости, широкой социальной защите населения, отрицании рынка как регулятора экономических отношений, доминирующей роли государства в экономике. Легитимность Лукашенко во многом основана на мифе, что в Беларуси построено общество без богатых. Мало того, белорусская социальная модель очень идеологизированная и поэтому самая антизападная на постсоветском пространстве.

И главной угрозой для эгалитарных систем, их уязвимым местом, ахиллесовой пятой является экономическая неэффективность. Именно этот фактор обусловил крах коммунистической идеи и созданной на ее основе социалистической системы. Она не выдержала соревнования с капитализмом, оказалась неспособной вписаться в научно-техническую революцию. Граждане социалистических стран готовы были мириться с отсутствием свободы только до тех пор, пока система обеспечивала удовлетворяющий их уровень благополучия. Венгерские исследователи назвали такую модель «гуляшным социализмом». Это был своеобразный общественный договор, социальный контракт между гражданами и государством: гуляш в обмен на свободу (применительно к СССР — колбаса в обмен на свободу). И как только гуляш оказался тощим, а колбаса и вовсе исчезла, народ выбрал свободу.

И в Беларуси, судя по соцопросам, у большинства населения нет иллюзий по поводу наличия в стране свободы и демократии. Но люди готовы жертвовать этим неудобством до тех пор, пока власть обеспечивает их благосостояние на уровне, по крайней мере не худшем, чем в соседних странах (Россия, Украина). Нарождающийся средний класс, приспособившийся к системе и интегрированный в нее, почувствовал вкус к достатку, выросли его потребительские запросы, он уже озабочен не проблемой выживания, а проблемой улучшения качества жизни. И если экономический рост в стране прекратится, начнется стагнация и даже кризис, то общественная поддержка Лукашенко может быстро обвалиться.

Созданная общественная модель, как и всякая монополистическая структура, лишена внутренних источников саморазвития, саморегулирования, самокоррекции, самонастройки. Она способна решать простые задачи индустриального периода: загрузить имеющиеся производственные мощности, организовать посевную и уборочную кампании и пр. При усложнении проблем такая модель начинает давать сбои, тормозить процессы экономической и политической модернизации. Она консервирует не только старую экономическую, политическую систему, но и социальную структуру общества (большая доля занятых в промышленности, сельском хозяйстве, слабое развитие сферы обслуживания). На ее основе переход к постиндустриальному обществу невозможен.

В итоге страна переживает классический период застоя, который официальная пропаганда называет стабильностью. Как в советские времена, власти делают методологическую ошибку, когда экономический рост называют развитием. В действительности же развитие означает качественные изменения в экономике, социальной сфере, политической жизни. А что не развивается, то гниет. В СССР тоже наблюдался экономический рост, но советская система была органически неспособна совместиться с научно-технической революцией.

Возникает еще одна проблема. Долгое сидение на одном месте даже талантливого политика превращает его в бронзовый памятник из другой эпохи. Политическое бальзамирование приводит к тому, что притупляется политическое чутье. На актуальнейшие вопросы современной эпохи он пытается давать ответы вчерашнего дня, продолжает твердить прежние, устаревшие истины.

Безраздельное многолетнее правление приводит к тому, что диктаторы утрачивают чувство меры. Они уже не способны идти на компромисс, поступиться даже толикой своей власти. Синдром старухи из известной сказки Пушкина — неизлечимая болезнь всех диктаторов.

Лукашенко уверен, что может эффективно удерживать власть только в рамках существующей социальной модели. Она органична, самодостаточна, не допускает существования никаких автономных подсистем. Все ее элементы жестко сцеплены, взаимодополняемы, хорошо подогнаны один к одному, поддерживают и страхуют друг друга.

В такой системе выпадение одного кирпичика может быстро повалить всю пирамиду. Любые попытки реформ разрушат ее целостность, устойчивость, управляемость со всеми вытекающими отсюда последствиями для властей предержащих, как это произошло с советской системой во время перестройки. Лукашенко это инстинктивно чувствует и поэтому противится переменам. Он боится повторения судьбы М. Горбачева, начавшего реформы, чтобы укрепить советскую систему, а в результате все закончилось ее крахом. Неслучайно последний лидер СССР является для него наглядным образцом политика-неудачника, дежурным отрицательным примером.

Новые вызовы перед страной

В политической судьбе правителей чрезвычайно важен заключительный аккорд, финал, время и способ ухода из истории. Для них, как и для великих спортсменов, важно вовремя уйти. Чувствовать историческое время, исчерпанность собственной миссии в судьбе своего народа великая политическая мудрость. Генерал де Голль добровольно ушел в отставку через год после проигранного референдума, не добыв до конца свой президентский срок. Потому и вошел в историю Франции как великий и почитаемый государственный деятель. Если бы он оставался на своем посту в условиях, когда его популярность пошла на спад, то героический образ спасителя нации в массовом сознании оказался бы размытым.

Такая же проблема встает сегодня перед Лукашенко. Дело в том, что правящая команда оказалась перед новыми, не известными ранее вызовами. Белорусская социальная модель в своем нынешнем виде долго существовать не сможет, ибо решающим условием ее функционирования были российские субсидии в виде дешевых энергоресурсов. После того как Россия начала переход на рыночные отношения с Беларусью, возникла принципиально новая ситуация. Перед руководством государства во весь рост встает вопрос о смене экономической и социальной модели со всеми вытекающими отсюда политическими последствиями. Потребуется разрушить миф о стабильности, отказаться от мысли, что можно успешно развиваться, ничего не меняя.

С точки зрения исторической памяти народа для Лукашенко оптимальным было бы уйти теперь, добыть свой нынешний президентский срок и не участвовать в новых выборах. Конечно, и в этом случае оценка его роли в истории Беларуси будет неоднозначной. И преемники, и политические оппоненты выдвинут целый ряд политических обвинений. В учебниках истории период его деятельности скорее всего в основном будет оценен негативно.

Однако в массовом сознании значительной части электората восприятие политики Лукашенко было бы неплохим, особенно на фоне неизбежных и нелегких для общественного восприятия рыночных реформ, перед необходимостью которых стоит страна. И на контрасте с этими бурными преобразованиями период правления Лукашенко выглядел бы как эпоха стабильности. И пускай бы высоколобые экономисты объясняли: дескать, реформы оказались потому болезненными, что Лукашенко затянул с их началом, довел ситуацию до предела, и за это приходится тяжело расплачиваться последующим поколениям. Но разбираться в причинах экономических процессов и их последствий — это очень сложно для обывателя.

Однако Лукашенко уходить не собирается. Но это означает, что он встал перед необходимостью корректировать политический курс. Хотя президент сильно боится любых изменений, пытается из последних сил сохранить в неприкосновенности свое детище, которое обеспечило ему много лет стабильного властвования, но понимает, что угрозы и риски от сохранения системы становятся большими, чем издержки от преобразований.

Вследствие этого начали проявляться явственные тенденции к переменам. Казалось бы, навсегда застывшая, забронзовевшая, неспособная к рефлексии система подает слабые сигналы о готовности к изменениям, пусть и косметическим. Инстинкт выживания подталкивает ее искать механизмы адаптации к меняющимся условиям окружающей среды. Действия белорусских властей в последние 2–3 года показывают, что, ощущая тупиковость инерционного развития, они в критический момент способны быть более гибкими, готовы поступиться отдельными элементами социальной системы, чтобы сохранить в целостности ее основы. Все это означает постепенное размывание белорусской социальной модели. Чтобы удовлетворять растущие потребительские запросы общества, руководство Беларуси, наступая на горло собственной песне, видя все опасности рыночной экономики для нынешней социальной и политической системы, тем не менее, вынуждено несколько либерализовать экономические отношения, нормализовать отношения с ЕС, менять государственную идеологию.

XX век продемонстрировал целый ряд успешных примеров осуществления модернизации авторитарными режимами: Чили во времена Пиночета, азиатские «тигры» и др. Вполне возможно, что инстинкт выживания будет подталкивать Лукашенко на путь авторитарной трансформации, т. е. создание экономической системы с развитым рыночным сектором, способной обеспечить развитие, при сохранении доминирующей роли государства и нынешнего политического режима. Что-то наподобие китайского пути. Успешный опыт Китая и Вьетнама показывает, что возможна модернизация под руководством левых режимов даже во главе с Коммунистической партией — рыночная трансформация под прикрытием левых лозунгов и популистской диктатуры. Почему бы нет?

Однако на этом пути перед Лукашенко встают серьезные проблемы. Самая простая из них состоит в том, что нужны новые идеи, новые подходы и новые люди. Ничего этого в нынешней правящей команде нет.

Важно обратить внимание на еще один принципиальный момент. Все эти успешные модернистские проекты осуществлялись диктаторскими режимами на этапе перехода к индустриальному обществу. Но история не знает примера перехода к постиндустриальному обществу с применением авторитарных методов. А именно на этом этапе сегодня находится Беларусь.

Кроме того, чтобы осуществить такое политическое сальто-мортале, Лукашенко придется поменять идейную парадигму, сменить идею порядка и стабильности на идею развития, образ реставратора и охранителя на образ модернизатора. Для лидера левого режима эгалитарного типа это совсем не просто. До сих пор он опирался на консервативную часть общества, которая не воспринимала рынок и приветствовала административные методы управления. А теперь ему нужно будет поменять электорат, сделать своей социальной опорой средний класс, молодежь.

Однако интереснее вопросы более общего порядка: возможно ли адаптировать белорусскую социальную модель к реалиям информационного общества? Выдержит ли она те угрозы, которые несут с собой высокие технологии? Ведь переход от индустриального к информационному обществу был важнейшим фактором, который разрушил авторитарные режимы в некоторых странах, например, в так называемых «азиатски тиграх» (Тайвань, Южная Корея), ибо высокие технологии могут успешно развиваться только в условиях экономической и политической свободы. Поэтому необходима постепенная демократизация политической системы. Тот же Пиночет шаг за шагом передавал власть демократически избранным институтам, пока совсем не отошел от дел. Лукашенко же на это не пойдет.

И вообще, когда в государственных СМИ вместо идеи возрождения села, строительства жилья, агрогородков начинается пропаганда роли и значения высоких технологий, а на информационном экране вместо передового комбайнера героем нашего времени станет программист, не есть ли это подрыв устоев? Ведь разрушившая советский строй горбачевская перестройка началась от перемены стиля, внешних форм, слов и идей. Все остальное пришло потом.

Поэтому белорусский вариант авторитарной модернизации имеет свои жесткие пределы. Она будет носить ограниченный характер и ориентироваться скорее на внешние перемены, изменение формы, а не содержания. В любом случае трансформация будет медленной, осторожной, ползучей, постоянно балансирующей между реформами и консервацией статус-кво, между Западом и Россией, между различными социальными слоями и элитными группами. Лукашенко хотел бы повторить не советский, а китайский опыт реформ сверху.

В итоге может возникнуть достаточно известная историческая ситуация, когда недовольны все. Консервативная часть общества недовольна реформами. Более продвинутая часть населения, как и сейчас, будет недовольна непоследовательностью их проведения. И это будет самая критическая точка для Лукашенко. Исторический маятник, достигнув своей крайней точки в 1994 году, может симметрично качнуться в противоположную сторону. Ведь в массовом сознании расстояние от любви до ненависти не такое уж большое. И тогда разногласий в оценке его исторической роли почти не будет.

Завершив теперь свой президентский марафон, уйдя в отставку, он частично сохранил бы в народной памяти образ народного вождя. Но он остается, пускаясь во все тяжкие, следуя логике, сформулированной женой византийского императора Юстиниана Феодорой: «Пурпур власти есть лучший саван!».

Он не может уйти

Социальная модель, созданная Лукашенко, является не адаптационной или переходной, а тупиковой еще и одном смысле. У белорусского режима отсутствует механизм передачи власти даже внутри правящей команды, не говоря уже о том, чтобы она могла перейти к оппозиции. И переход полномочий к новому главе государства неизбежно превращается и политический кризис, если не в революцию. В режимах подобного типа властители все время продлевают президентские полномочия, цепляются за пожизненную власть, стремятся передать ее детям, учредить «республиканскую монархию», как в Азербайджане.

Дело в том, что Лукашенко сформировал персоналистский режим, режим личной власти. Мало того, что во главе его стоит харизматическая личность, в некотором смысле неповторимая и уникальная. Вся система властных институтов и механизмов скроена н сшита под одного человека, по его образу и подобию, и замкнута на нем. Функционировать она способна только вследствие постоянных и активных импульсов, исходящих от него, и одновременно жесткого подавления всех иных политических факторов как в рамках системы, так и вне ее. В такой модели лицо, стоящее во главе режима, является незаменяемым. Харизма не передается. Лукашенко является ее узловым звеном. И его выпадение разрушает всю систему, влечет за собой смену режима.

Иначе говоря, без нынешнего белорусского лидера существующий режим нежизнеспособен. Поэтому все разговоры о том, что на этом месте может оказаться политик хуже Лукашенко или что Москва в результате дворцового переворота заменит его на другого, более вменяемого руководителя, не вполне логичны. Кем бы ни заменили Лукашенко, режим будет вынужден быстро или постепенно трансформироваться.

Эту ситуацию хороню описал российский политолог Д. Орешкин: «Если извлечь блок под названием Батька, система остановится, как часы без батарейки. Альтернативных источников питания модель не предусматривает. Они тщательно выискиваются и истребляются. Их существование противоречит тому самому чувству лукашенковской справедливости. Не может быть никаких альтернатив, если есть такой замечательный Александр Григорьевич… Не так страшен тиран, как то, что начинается после. После ухода Хозяина при власти остаются не генераторы, а антенны: люди, главным талантом которых было уловить тончайшие нюансы поведения, первыми прочитать и удовлетворить тайные пожелания. Разобраться, кто прав, кто виноват, больше невозможно. Законов и судов лет — он сам был ходячий суд и закон. Навыка принимать серьезные решения нет — он решал за всех и сам назначал виноватых, когда решения оказывались ошибочными. Наконец, страха и совести тоже нет. Он заменял собой и страх, и совесть».

Но есть еще одна проблема. Даже если допустить фантастическое предположение, что Лукашенко преодолел свою роковую страсть к власти или, уступая давлению извне, решил мирно, добровольно отказаться от власти, то он не может уйти, ибо за многие годы правления президент столько накуролесил, что есть очень много обиженных, желающих привлечь его к уголовной ответственности. Причем не только в среде оппозиции. Непрерывная война против номенклатуры, превращение чиновников в крепостных и подданных привели к тому, что там тоже накоплены немалые зерна ненависти. Люди ни за что так не мстят, как за собственное унижение. Поэтому у него за спиною выжженная земля.

Он не может передать власть преемнику, который гарантировал бы ему дальнейшее безопасное существование. Дело даже не в том, что Лукашенко никому не верит, ибо судит о других по себе. Он много раз нарушал свои обещания, когда это было ему выгодно.

Долгое нахождение у власти привело его к пониманию, что в политике любые гарантии и договоренности являются относительными и условными. Их соблюдение зависит не столько от точности и степени юридического закрепления, сколько от соотношения политических сил. А. Пиночет в Чили накануне отставки создал, казалось бы, многоэтажную, многоярусную систему гарантий собственной неприкосновенности. Тем не менее это не спасло его от судебного преследования..

Кроме того, схема «Преемник» не сработает и по причинам системного характера. Такой сценарий может реализоваться в условиях олигархического режима, типа того, который существовал в СССР в период позднего застоя, когда Политбюро одновременно выполняло функцию похоронной комиссии, или который функционирует в современном Китае. В такой модели власть принадлежит олигархической группе, механизм властвования есть результат добровольного или вынужденного компромисса между основными политическими субъектами по поводу правилигры. Поэтому там не так уж важна фамилия первого лица во властной иерархии, поскольку это принципиально не влияет на устойчивость системы.

В Беларуси же, еще раз напомним, существует персоналистский режим, режим личной власти, в рамках которого смена вождя автоматически влечет за собой трансформацию всей политической системы. Но ведь любые гарантии и договоренности с преемником имеют смысл только в рамках того режима, в котором они заключались. При смене режима они обесцениваются. Поэтому проект «Преемник» в Беларуси невозможен по определению. И это действительно тупик, из которого легальный выход не просматривается.

Поэтому у Лукашенко нет другого выхода, как стремиться остаться у власти пожизненно. Он не только архитектор и создатель этой системы, но теперь уже и ее заложник. И теперь власть, бывшая когда-то заветной мечтой, стала его проклятием. Так Сизиф в греческой мифологии за оскорбление богов был присужден Зевсом к вечной муке: он должен был вкатывать на гору огромный камень, который, достигнув вершины, опять скатывался вниз. С тех пор это называется «сизифов труд».

Вроде бы сегодня Александр Григорьевич Лукашенко находится на вершине славы, признания, всемогущества. Казалось бы, самое время радоваться жизни. Однако человек не может быть счастлив, если его гложет страх перед будущим. Болезненная реакция белорусского лидера на свержение президента Кыргызстана К. Бакиева очень показательна.

Дмитрий Волкогонов назвал свою книгу о Сталине «Триумф и трагедия». Триумф политика и трагедия народа. Нам представляется, что такое определение применимо к биографии любого авторитарного правителя.

И все же судьба всех диктаторов незавидна. Кого не свергли при жизни, тем потомки мстят после смерти. И это правило не знает исключений.