Аниара

Утешь меня последним утешеньем,

о Дейзи, о последняя из жен,

здесь говорящая по-дорисбургски,

а я — последний из мужей, который

поймет, когда ты радостно лепечешь

с приманчивостью птичьего манка.

- Фантазмы — кайф что надо, — шпарит Дейзи, -

паркуй сюда, нагейгеряем лондо,

я голодна и оголдую гонда,

а гладь на платье оголдеть как мондо.

Я думаю: фотонотурбом стерт

мой милый Дорисбург с лица земли.

Да будет мир хотя бы в мире Дейзи.

Не трону очарованный мирок,

в котором Дейзи все еще живет,

беспечно занимается любовью,

придя в экстаз от йурга. — Дейзи, Дейзи,

уж несколько часов, как ты вдова,

вдова разрушенного Дорисбурга.

Мурлычем вместе «Песню чугуна»,

ту самую, что в Гонде сложена,

а город Гонд дотла сожгла война.

Лепечет Дейзи радостно, беспечно,

от головы до ног сотворена

для йурга и для славословий йургу.

Я был бы зверем, если бы разрушил

тот теплый очарованный мирок,

что создан сердцем, любящим любовь.

Хмельно болтая, Дейзи засыпает,

и Аниара оцепеневает,

но не от сна. От ясности вселенной,

от ясных мыслей о Земле бесценной.

Спит Дейзи беззаботно. Аниара

от ясности зашлась, как от кошмара.