ТРИСТАН КОРБЬЕР(1845-1875)

Вся ширь моря (как писали о его стихах), но прежде всего брызги ночных волн на прибрежных рифах, роковая женщина; но не только море, а еще и деревенские пустоши, видевшие рассвет времен, где звук шагов будит древние предания, свернувшиеся клубком под корнями дикого кустарника, задевает обрывки видений на его колючках и за поворотами извилистых тропинок; скупые волхвования вкруг старинных изваяний и поклоны тысячелетним камням, трещины которых словно складываются в скупо прорисованные лики этих заступников, бретонских святых: из всего этого и соткан тот пергамент — во многом схожий с картой вдохновения Жарри, — по которому хаотичными проблесками тянется вязь стихов Корбьера. Эгоизм бодлеровского денди становится у него безысходным одиночеством духа, стынущего в тени роскофского погребального склепа, где Корбьер, еще с детства чудовищно изуродованный параличом — моряки прозвали его an Ankou, смерть, — так любил бродить со своим псом, носившим то же имя, что и он сам, Тристан. Это противостояние физической ущербности и поразительной душевной чуткости неизбежно превращает юмор Корбьера в своего рода защитный рефлекс, а его самого приводит к систематическим упражнениям в так называемой «безвкусице». Он наряжается матросом, закатав штанины, так, что голые ноги болтаются в колоколах бездонных ботфортов, прибивает высушенную жабу в простенке своего камина наподобие магического талисмана и с издевательским «Мое сердце у твоих ног!» бросает к ногам своей возлюбленной еще трепещущее баранье сердце. Но с какой восхитительной простотой он обставляет волшебный ритуал обольщения для другой, мимолетной красавицы, которую он полюбит в 1871 году и которую необъяснимым образом заставит полюбить себя. Наверное, именно с его «Кривой любви» и начинается во французской поэзии спонтанное словотворчество; все говорит о том, что Корбьер первым отдался во власть тех словесных волн, что денно и нощно шумят у нас в головах не сдерживаемые никаким сознательным принуждением, и которым здравый смысл тщетно пытается противопоставить дамбу сиюминутной рассудительности. Да и можно ли усомниться в этом, когда вспоминаешь его выстраданное: «Я говорю нутром». Все те возможности, которые открывает игра словами, используются им без разбора и стеснения, — прежде всего каламбур, вовсе не призванный, как и позже у Нуво, Русселя, Дюшана и Риго, «потешить публику», а временами преследующий и прямо противоположные цели: когда Корбьера уже почти при смерти принесли в заброшенный деревенский дом, он пишет матери: «Домик у меня уютный, деревянный — из таких поленьев, верно, делают гробы».

ЛИТАНИЯ СНУ(Фрагмент)

Сон! Вслушайся: к тебе я обращаю слово.

Сон, балдахин для тех, кто не имеет крова!

То, словно Альбатрос, ты кружишь с ураганом,

То мнешь ночной колпак почтенным горожанам!

Друг неученых дев, не тронутых изъяном,

И выручка — иным, в ученье слишком рьяным!

Нежнейший пуховик, отрада голоштанным!

На жертву палачом накинутый мешок!

Фланер и сутенер! Всем ходокам ходок!

Ты — край, где и немой вещает как пророк!

Ты — рифма звонкая! Цезура среди строк!

Сон, серый волкодлак! Сон, дыма черный клок!

В душистых кружевах игрушечный волчок!

Сон, первый поцелуй и ласка прежней милой!

Вихрь, то улегшийся, то вновь набравший силы!

Сон, тонкий аромат надушенной могилы!

Карета Золушки, что мчит дорогой темной!

Затворниц и святош ты духовник нескромный!

Пес, ты ползешь лизать текущую с решет

Кровь жертв, которых смерть в своей давильне мнет!

Смех, что вымучивают, втайне боль скрывая!

Сон ровный, как пассат! Сон, дымка заревая!

Надбавка за труды и грубое Мочало,

Чтоб в Кухне Бытия кухарка жир счищала!

Сон, ты — на всех одна вселенская тоска!

В ничто и никуда несущая река!

Сон, ты — подъемный мост! Ты — ход из тупика!

Сон, ты — хамелеон, одевшийся в светила!

Сон, призрачный корабль, расправивший ветрила!

Вуаль-ревнивица, что незнакомку скрыла!

Паук Тоски, сплети мне свой покров унылый!

Награда и предел, судьбу венчаешь ты,

Упокоение последней нищеты,

Заветный слушатель непонятой мечты,

Укрытье для греха, приют для чистоты!

В тебе и ангела, и дьявола черты!

Сон, тысяч голосов безгласнейший носитель!

Сон, расточитель тайн, былого воскреситель,

Ежевечерний «Век», «Калейдоскоп» и «Зритель»!

Источник Юности, заветная Обитель!

Сон, ненасытную ты насыщаешь страсть,

И бедная душа, одну лишь зная власть,

Спешит к воде твоей живительной припасть.

Ты сматываешь нить, на чьем конце висели

Жандармы грозные, коты, Полишинели,

Бедняга-музыкант с его виолончелью

И лиры немощных, что трели не пропели!

Сон, царь и властелин! Ты — бог моей подруги,

Мне изменяющей с тобой, тысячерукий!

Сон, веер жарких ласк! Купальня сладкой муки!

Сон, честь карманника! Цветенье на погосте!

Сон, лунный свет слепцам! Сон, выпавшие кости

Продрогшим до кости! Сон, снадобье от злости!

Веревка смертника на шее у Земли!

Гармония для тех, в ком слуха не нашли!

Сон, беспримерный враль, мели себе, мели!

Соломинка для всех, кто вечно на мели!

Для тех соломинка, кто выплывает едва ли!

Волшебный ключ к дверям, откуда в шею гнали.

Всем кредиторам нос, а также прочей швали!

Сон — вроде ширм от жен: чтобы не приставали!

Сон, каждому из нас ты воздаешь сторицей:

Девица для солдат, солдатик для девицы!

Мир мировых судей! Полиция полиций!

Ты — флокса чашечка, готовая раскрыться!

Сон, искушение в тебе и власяница,

Мель — острому уму и глубина — тупице!

Подвальное окно! Неяркий луч в бойнице,

Упавший к нам на дно безжалостной темницы.

Так вслушайся же, сон! Связующая нить

Неверных сумерек меж Быть или не Быть!..

(Пер. Б. Дубина)

Загрузка...