Архив Долки

Глава 11

В поры этих событий гостиница «Королевская марина» в Данлири была громадной махиной потускневшего великолепия, с намеками на красный бархат и позолоту минувших славных времен. Однако все еще имелся там уют, добротная еда и то особое утешение, какое иногда сообщают запролúвные акценты.

Мик прибыл на двадцать минут раньше срока, уселся в баре и подкрепился предварительным стаканом французской воды. Он намеревался обставить перед отцом Гравеем историю так, что, дескать, Де Селби — человек эксцентрический, хоть и исключительной интеллектуальной мощи, но, похоже, духовно весьма заблудший, и ему, пожалуй, пойдет на пользу откровенный разговор о неколебимости христианского идеала, бессмертия души и почтения, с каким положено относиться к Церкви. Мик также хотел, коснувшись вопроса распространения по миру послания Христова, подвести беседу к сути тайного замысла, который Де Селби лелеял: единовременного распределения повсюду своего жуткого ДСП. Мик счел, что будет более чем без толку сообщать отцу Гравею о запредельной задаче, которая стояла перед самим Миком — защитить человечество от неслыханной угрозы.

Отец Гравей явился вовремя. Выглядел он так, как предварял его низкий глубокий голос: тощий, темноволосый, очень маленький человек лет шестидесяти, с морщинистым, но приятным, благожелательным лицом. Одет он был безупречно. Войдя, он замер посреди обширного бара и поискал Мика взглядом, Мик встал, подошел к нему, тронул его за руку и протянул свою.

— Отец Гравей, как я понимаю?

— А!

Священник ответил на рукопожатие дружески.

— Так-так. Вы, конечно, Майкл. Великолепно. Превосходно.

— Может, сядем вон там, отче? — спросил Мик, ведя отца Гравея к своему столику. Священник улыбнулся и сел, опрятно устроив шляпу и сложенный зонтик на ближайшей вешалке.

— Ну не тяжкий ли вечер, — сказал он любезно. — Не могу сказать, что мне такая жара по нраву. Я много лет провел в Риме, термометр там, конечно, повыше, но почему-то другой извод жара.

— Все говорят, что утомляет именно влажность в атмосфере, отче, но я так и не понял до сих пор, что это значит.

Отец Гравей смотрел на него жизнерадостно.

— Думаю, можно рассматривать это так: сильный солнечный свет лета извлекает пары из нашего волглого пейзажа, — пояснил он, — но, сдается мне, подобное положение дел — за гранью человеческого влияния. Разумеется, в некоторых больших городах, особенно в Америке, с незадачей этой в жилых помещениях справляются при помощи кондиционирования воздуха. В нашем доме в Кливленде так все и обустроено, и, поверьте, это совсем другое дело. Ну что ж! Давайте-ка по чашечке чаю, с коржиками?

— С коржиками?

— Да-да. С такими, знаете, кругленькими пирожными, сверху глазурь, белая или розовая. Я серьезно.

Что за чудовищное предложение! Иезуиты, значит, вот как мыслят себе сибаритство? Мик исторг нечто подобное тихому смешку.

— Отче, как можно?

— А, тогда, может, чаю и сэндвичей со свежей ветчиной?

— Видите ли, отче, я обычно посреди дня полновесно не обедаю. Это означает, что, добравшись вечером домой, я — изголодавшийся волк и тогда-то кидаюсь на добротный ужин. И часу не прошло, как я отложил вилку с ножом.

Отец Гравей хмыкнул и внезапно извлек пачку сигарет.

— Позвольте признать правду, — сказал он. — Я в той же лодке. Угощайтесь сигаретой. Мы тоже трапезничаем по вечерам. Боюсь, наш Дом привнес сюда кое-какие экзотические обычаи.

— Не беда. Ирландская церковь очень замкнута. — Он показал на стакан, пока не вполне пустой. — Если позволите, отче, мне кажется, мы оба заслуживаем капельку пристойного напитка. Любопытно, что виски — противоядие от жары. Когда строителям империи пришлось жить в жарких заморских широтах, они потребляли громадные количества виски. В те поры я, так уж вышло, виски пренебрегал — по одной малой тайной причине, — однако настаиваю, чтобы вы приняли стаканчик «Килбеггэна»^{94}.

— Что ж, возможно, это мысль, Майкл.

Мик пропустил мимо ушей это мерзкое панибратство, подозвал официанта и заказал два напитка. Отец Гравей уже закурил, расслабился и глазел по сторонам.

— Ну что ж. У вас есть друг, и он в беде?

— Не совсем в беде, отче. По крайней мере, я думаю, он бы изумился, если б узнал, что кто-то так считает, и посочувствовал бы. Штука лишь в том, что некоторые его взгляды и способы мышления кажутся мне эксцентричными, если не сказать неуравновешенными.

— Так. Прав ли я буду, если скажу, что тут замешаны крепкие напитки?

Подобное толкование Мика слегка повеселило. Что может быть проще алкоголизма — спиртового, а не спиритуального недуга? Сам Мик был бы счастлив, разумеется, если б загвоздка с Де Селби состояла в этом.

— О, вовсе нет, отче. Он ни в коей мере не строгий «ни капли», как и мы с вами, однако я бы определил источник его бед как зарвавшуюся интеллектуальную спесь.

— А. Старинный грех гордыни.

— Его зовут Де Селби, он своего рода ученый.

— Иностранец, увязший в какой-нибудь языческой диалектике?

— Он не иностранец. Он говорит в точности как дублинец, и слово «языческий» в связи с ним мне бы в голову не пришло. Более того, он верит в Бога и заявляет, что подтвердил божественное бытование экспериментом. Думаю, можно сказать, что ему не хватает веры, поскольку нет ему в ней нужды. Он знает.

Он уловил, как отец Гравей слегка повернул голову и уставился на него.

— Вот это необычайный человек, — сказал он. — Да. Мы, священники, по долгу службы сталкиваемся со множеством очень странных людей. Следует соблюдать осмотрительность. Если питие вне обсуждения, почему вы уверены, что тут не задействован какой-либо иной дурман?

— Наверняка быть уверенным в таком деле никак нельзя, конечно, — отозвался Мик, — но он в речах совершенно разумен, временам даже гениален. Вы вскоре сами сможете оценить.

— Еще бы, да. Позволите ли спросить — из чистого вежливого любопытства — почему вы решили, что я могу быть полезен?

— Сказать по чести, это не я. Эта мысль пришла в голову кое-кому другому. Но, уверен, человек ваших устремлений, отче, непременно принесет пользу в любых обстоятельствах. И вас порадует, что Де Селби неизменно вежлив, учтив и воспитан. Подозреваю, само собой, что он любит поспорить. И хорошо разбирается в Библии.

Мик видел, что настрой и аппетит отца Гравея подогреть удалось. Он был этому рад, поскольку богословский разговорный поединок между священником и Де Селби мог застать последнего врасплох, и ему, Мику, было б на руку, если б Де Селби как-то проболтался о своем замысле одновременного всемирного применения ДСП. Но, пришлось ему напомнить себе, поединок сей не имел той важности, какая вкладывалась в него изначально, поскольку собственный план Мика уже успешно приведен в действие, и со временем Де Селби и все его труды и мирские заботы окажутся ничем — по крайней мере до поры.

Отец Гравей стремительно прикончил свой стакан солодового, призвал официанта и заказал похожие напитки, которые оплатил десятишиллинговой купюрой. Мик несколько удивился. Внутреннее устройство Ордена иезуитов (или Общества, как они сами себя именуют) оставалось для него загадкой. То был один из нищенствующих орденов, однако Мик считал, что это определение — чисто технического свойства. Как нищенствующие могут жить в роскошных дворцах и коллегиумах, где обыкновенно обитают иезуиты? Ответ виделся таким: всякий отец-иезуит — или послушник, раз уж на то пошло, — сам лично нищенствует в той мере, что ему запрещено иметь какие бы то ни было средства или богатства. Если долг требует от него совершить путешествие, будь то по городу или по миру, ему нужно обратиться к какому-нибудь старшему или казначею и попросить оплату расходов. Орден, судя по всему, был очень состоятелен, а его члены совершенно не платежеспособны. Мик слыхал, что отцы в своих царских пристанищах неплохо жили и ели. Везет же!

В краткой трамвайной поездке в Долки они поднялись наверх, ибо отец Гравей все еще со всем пылом предавался сигарете. Мик размышлял, запрещено ли курение intra muros[29], и потому в некотором смысле не мухлюет ли отец Гравей? Но спрашивать не хотелось. Сам он, разумеется, некурящий, и его это не касается. Предметом их разговора стало, как ни удивительно, плавание. Отец считал, что это превосходное физическое упражнение, обучающее дисциплине и самостоятельности, и, дескать, никто не знает, когда оно может пригодиться — вплоть до спасения чьей-то жизни. Нет, сам он плавать не умел. Об этом жалеет всю жизнь — что студенческие годы провел в заведениях вдали от побережья, даже без приличной реки поблизости. В смысле бассейнов в школах и колледжах страна отсталая. Некоторые навыки и привычки следует прививать в ранней юности, когда закладывается характер. Один его друг-священник, отличный пловец, рассказал ему об одном потешном случае в Сэндикоуве, у Сорокофута^{95}. Его преподобие находился в волнах, и тут явился очень толстый человек, стремительно разделся, по пути к воде нечаянно зашиб палец на ноге об острый камень, упал и сильно повредил локоть. Уселся, чертыхаясь и вопя на всю округу непристойными словами, но лицо его быстро изменилось в оттенке, когда купальщик выбрался на сушу, вытерся и облачился в одежды священника — с воротничком и всем прочим. Отец Гравей тихо посмеялся над собственным рассказом. Он явно был человеком тертым. Два стакана виски ослабили хватку аскезы, отметил Мик, коя не естественна и не присуща ни единому человеку.

Их прогулка по Вико-роуд оказалась приятной и спокойной, и морские дали в тиши вечера чаровали, как всегда. Но вот наконец они прибыли, слегка после восьми, к порогу Де Селби.

Отворил тот сам, мгновенно включил свое неотразимое обаяние, освободил гостей от их шляп и зонтика и повел в комнату, где впервые с ним беседовали Хэкетт и Мик. Де Селби был, очевидно, в добром расположении духа, и Мик смутно понадеялся, что это не по случаю нового прорыва, совершенного в дьявольской лаборатории.

— Должен сообщить вам, отец Гравей, — сказал он, — и вам, Майкл, что я совершил нечто, могущее показаться невежливым, однако таковым не мыслилось. Я велел Тейгу Макгеттигэну явиться с коляской к десяти вечера и отвезти вас к трамваю. Сейчас вечерами, когда солнце закатывается, может быть холодно, знаете ли.

Они, разумеется, добродушно пожурили его за эту договоренность, но отцу Гравею понравилось: он усмотрел в этом дружеский жест. Затем началась беседа, прерванная ненадолго лишь единожды, когда Де Селби достал свое домашнее виски, на сей раз — в объемистом графине, а также стаканы и воду. Казалось, он верно провидел вкус отца Гравея. Мик инстинктивно понял, что заводить беседу о воде «Виши» — новости в их отношениях с Де Селби — сейчас не стоит. Долг обязывал его молча снизойти до виски, пусть он даже им давился.

Разговор складывался довольно отвлеченный, отчасти из-за вежливости Де Селби как хозяина, отчасти потому, что отец Гравей, англичанин, тоже был учтив, академичен, и, казалось, ему недостает полемического пыла или же подлинного аппетита к спору. Мик чуял, что ему нужно что-то начать или как-то вмешаться в управление этой встречей, иначе она выльется в невыразительную тщету. Он терпеливо выждал паузы, которая позволила ему кинуть свой камень.

— Отец Гравей, наш хозяин, господин Де Селби, довел до совершенства некоторый химический организм — я не до конца понимаю, что это, — который, считает он, принесет невыразимую пользу сообществам людей по всему свету. Если я верно постигаю положение, неувязка у него в том, как распространить вещество повсеместно и единовременно, поскольку атмосферные изменения в одном месте могут стать причиной хаоса в другом, если сопоставимые изменения не будут привнесены в этом другом месте…

— Ох ты, — пробормотал отец Гравей.

— Прошу вас, продолжайте, — проговорил Де Селби благодушно. — Всегда ценно послушать, как другой человек определяет то, что имеет удовольствие именовать чьими-то неувязками.

Мик слегка вспыхнул, однако в намерении своем был неколебим: вынудить Де Селби проговориться перед отцом Гравеем о ДСП.

— Так вот, продолжал он, — мысль моя, возможно, фантастична, однако я подумал, что тут можно провести параллель между распространением веры и всемирным внедрением этого вещества.

— Небеси милосердные, — сказал отец Гравей, со всей очевидностью взбодренный, и поставил стакан. — Это несомненно интересный вопрос, фантастичный либо нет. Это, скорее, подобно тому, как крупному производителю табака вложить в каждую пачку бумажку с обращением к курильщику, какие спички лучше всего применять.

Де Селби прикурил сигарету, не предложив священнику: похоже, таков был его личный пунктик.

— Неувязки на самом деле никакой, отче, — сказал он.

— Однако ж это интересно. В текущем положении в мире миссионерская работа обрела совершенно иной характер. Эта наша с вами планета ужалась до смешного. Современные достижения радио и телевидения, аудиозаписи и прочих чар кинематографа настолько революционно улучшили коммуникацию — коммуникацию, повторюсь, — что старомодный проповедник в глуши ныне совершенно забыт. На кафедре теперь можно разместить микрофон. Я к тому, господин Де Селби, что эти органы коммуникации в равной мере доступны и вам.

Вовсе не так Мик хотел бы обсуждать сей предмет.

— Господа, — встрял он, — я уже сказал, что мое предположение было фантастичным. Вряд ли тут есть какая-то параллель, поскольку, тогда как Церковь распространяет мысль, веру, задача господина Де Селби — распространить вещь, материю. Это большая разница. Мысль может быть заразительна, может направо и налево захватывать человеческое общество целиком. Но не материя.

— А что это за вещество или материя? — спросил отец Гравей растерянно.

— Насколько я понимаю, оно меняет воздух, — отозвался Мик.

— Скажем так: оно освежает воздух, — сказал Де Селби, — вероятно, несколько похоже по воздействию на прибор, какой имеется в больших кинотеатрах, чтобы проветривать всего за пару минут.

— Пригодно ли такое устройство для больших соборов?

— Я об этом не думал.

Интерес отца Гравея был явно непразден. Возможно, он получил физическое образование и привык к рассуждениям о чисто механистической судьбе человека на Земле. Он сказал, что при несомненном подтверждении добротности и истинной пользы этого изобретения для рода человеческого Церковь точно не станет ему противостоять. Однако можно ли привлечь великие церковные организации к поддержке внедрения и применения этого устройства — это другой вопрос. Церковь всегда была осмотрительна, когда сугубо мирские дела пытаются втолкнуть в ее священную епархию. Он припомнил, что при первом предложении применять бетон в строительстве церквей, произошла подковерная кутерьма, и вопрос направили в Рим. Миссионеры несли непросвещенным народам не только веру, но и множество благ современной гигиены — чистую питьевую воду, ванны, туалеты, инсектициды и всевозможные медикаменты, — дабы бороться с нашествиями мышей, обезьян, крыс, жуков и тараканов. Mens mana in corpore sano[30] — несомненно, многомудрое изречение. Воздух во многих местах языческого мира — особенно в Африке — далеко не удовлетворителен и не здоров. Климат — корень беды. В некоторых частях Африки воздух гнилостен и исполнен омерзительной вони. Не считает ли господин Де Селби, что его приспособление облегчит положение дел?

Де Селби ответил, что так широко он не замахивается. В действительности его скромные атмосферные заботы все еще находятся в стадии эксперимента. Главный его интерес к воздуху, которым мы дышим, в его газовом составе. Безупречно ли в нем содержание азота, к примеру?

Мику было очевидно, что коварный старый отшельник врет — если, конечно, допустить, что в его речах вообще имелся действительный смысл. Выкладывать правду о ДСП он не собирался.

Отец Гравей сказал, что было бы крайне целесообразно претворить столь важное и полезное вмешательство в физический мир в жизнь как можно скорее: человек, одаренный большими замыслами такого рода, обязан пред лицем Господа их осуществить.

Де Селби сказал, что имеются некоторые трудности. Этот вопрос ни одна большая фармацевтическая компания не решит. Он требует исследований, с его точки зрения, а некоторые стороны этой новой науки все еще в зачатке и невнятны. Вероятно, в его занятиях ни одному физику не хватит знаний, чтобы творить с ним вместе. Это не означает, что ему просто не хватает рук. Вовсе нет. Его эксперименты почти завершены. Он уже на стадии проверки и подтверждения различных заключений, которые произросли из его работы за многие годы. Предприятие было трудным, но конечный продукт, так сказать, уже в поле зрения.

После чего он вновь любезно распределил напиток.

Его собственное Общество, заявил отец Гравей, среди миссионерских орденов недооценено. Задача Общества — упорядочивать регламент Церкви в отношении интеллектуального долга. Тяжкое это бремя, однако иезуиты, разумеется, готовы его нести, и он, отец Гравей, может с гордостью заявлять, что они успешно справляются! Ему в голову пришло два соображения. В мире имеется несколько знаменитых иезуитских университетов, и совершенно возможно, что факультет физики в одном из них мог бы предоставить господину Де Селби ценную помощь. Некоторые почтеннейшие люди в этой сфере — члены Общества. Вторая мысль касается его собственного брата. Брат получил крепкое научное образование и всегда наделен был ценнейшим побужденьем — любознательностью. Следует признать, что ныне он возглавляет небольшую гуталиновую фабрику в Лидзе, однако не стоит забывать, что у него бакалаврская степень Университета Глазго. Отец Гравей счел, что этот ученый с радостью явился бы потолковать с господином Де Селби.

Тот поблагодарил за предложение, однако, по чести сказать, такой визит был бы этому почтенному человеку докукой. Исследование, как уместно было бы его именовать, уже подошло к концу. Осталось лишь подчистить недоработки.

Мик в последней попытке нападения указал Де Селби, что вопрос, который он изначально поставил, состоял не в сущностном достоинстве продукта или его влиянии на человечество, а в одновременном распространении его по всему свету.

Де Селби рассмеялся.

— Сдается мне, вы одержимы трудностями, даже когда их нет. Что вам не нравится в Почте?

— В Почте?

— Ну разумеется. Пожелай я разослать письма так, чтобы они одновременно прибыли в Лондон и Нью-Йорк, ничего, сверх беглого взгляда на график почтовой доставки, не требуется. Будь у меня тысячи бандеролей к такой доставке по всему свету, дабы прибыли они все одновременно во все точки планеты, думаю, хороший почтальон в свое свободное время за несколько гиней мог бы составить расписание и вычислить стоимости отправлений.

Так вот каков план! Почему это не пришло в голову ни Мику, ни Хэкетту, ни кому бы то ни было еще? Отчего они так тупы?

Спрашивать, кому будут адресованы бандероли, — пустая трата времени. Не имеет значения: они все равно будут открыты — если отправятся адресатам.

Любопытство отца Гравея, судя по всему, несколько увяло, а вот настроение под жизнерадостный дистиллят Де Селби сделалось благостнее.

— Почта, — сказал он, — едва ли не столь же повсеместна, как Церковь. Я частенько об этом думаю. Идешь вдоль нищей, безлюдной улочки. Ба — видишь маленький ящик для писем, почтовый ящик, встроенный в стену. Место это, может, в 10 000 миль от Гонконга, но протолкни в него письмо с гонконгским адресом — и оно чудесным образом уйдет.

— Согласен, отче, — сказал Мик. — Восхитительно.

Де Селби удалился, а затем вернулся с корзиной разнообразных печений и вновь решительно схватился за графин. Так прошел весь вечер. Вскоре после десяти дробный припадок стука в дверь возвестил о прибытии Тейга Макгеттигэна, а отец Гравей и Мик до того опьянели и устали, что были за эту малую милость признательны. Они покинули Де Селби дружелюбно, однако без сожалений.

Каково было Мику возвращаться домой в компании с его преподобием? Ни удрученно, ни одураченно: сам он определил это словом «невредимо». Он кое-что узнал, однако план его кампании не изменился. Отец Гравей оказался пустышкой. Вечер сложился достаточно приятно, но одному человеку, как ни печально, никакого должного воздать не придется: бедняжке Мэри.