Айлсфордский череп

XXIX КЛИФФ-ВИЛЛИДЖ

— Этой ночью я видела еще один сон, Билл, и он напрочь лишил меня аппетита, — произнесла Матушка Ласвелл. Она созерцала в окно поезда пробегающие мимо пейзажи Клиффской топи — луга, заросли кустарника да озерца, между которыми лишь изредка встречались рощицы чахлых деревьев; где-то вдали маячила темная стена леса. По выпасам и беспорядочным тропинкам на болотах бродили стада овец. Эту ветку Юго-Восточной железной дороги проложили совсем недавно, и вдоль нее все еще попадались груды мусора — уже, впрочем, поросшие сорняками и покрывшиеся ржавчиной.

— Что, тот же самый сон? — удивился Кракен.

— Тот же самый, но кое-что изменилось. Опять дверь, и пламя за ней, но на этот раз она открылась в воздухе над городской улицей, затянутой серой и дымом. И еще летали всякие твари, летучие мыши и кое-что похуже, сущее адское отродье.

— Черный козел?

— Да.

— Тогда это было видение того, чего мы так боимся. Видение, как все произойдет.

— Возможно, и так, — кивнула Матушка Ласвелл. — В любом случае я этого ужасно боюсь. А заодно пугаю и тех, у кого и без того хватает забот. Как думаешь, Билл, может, я и себе самой внушила этот страх, этот сон? Или это настоящее видение? Пророческое? В этом-то и проблема. Все мы таскаем с собой чемодан, набитый вперемешку страхами и надеждами, и сами открываем его, подобно Пандоре, не ведая, что из него вылетит. Впрочем, незнание длится недолго.

У Кракена ответа ни на один вопрос не нашлось, если не считать таковым несчастный вид. Женщина решила, что ее чересчур занесло в философию и психологию, а Билл, похоже, весьма далек от подобных сфер.

— Послушай меня, Билл, — заговорила она. — Даже если я и говорю сейчас как маленькая плакса, знай, настроена я решительно, — Матушка Ласвелл похлопала Кракена по коленке и подмигнула, желая убедить его не принимать близко к сердцу ее речи, но желанной цели не достигла. Поезд меж тем пробежал мимо цементного завода и зияющего рядом с ним мелового карьера — двух отвратительных паразитов на теле девственной природы. И хотя безжалостное уничтожение богоданной красоты мира ни в коем случае не подвигнет ее желать собственной смерти, подумалось Матушке Ласвелл, уж точно оно сделает таковую более приятной. Ферма «Грядущее» располагалась совсем близко, в двенадцати милях к югу от Клифф-Виллиджа. Она вполне могла бы пройти это расстояние пешком и оказаться дома до заката. «Дома до заката» — было в этом нечто искушающее, но вместе с тем и пугающее. Она ужасно скучала по детворе и Неду Лудду, по царящему на ферме покою.

— У вас дар, Матушка, — наконец произнес Кракен, на этот раз более-менее твердо.

— Порой у меня возникает желание вернуть его, Билл. Счастья мне он так и не принес. Я постоянно делаю из мухи слона.

— А я вам говорю, не падайте духом. Выше голову! Стряхните с себя хандру. Вспомните, какой отпор вы дали вчера тем тварям! Даст бог, сегодня всыплем им снова — и, может, избавимся от них раз и навсегда.

— Конечно, ты прав. Вот только не по душе мне отсиживаться, а в Клифф-Виллидже ведь только и остается, что выжидать. От таких мыслей волей-неволей размякнешь.

— Ну куда ж вам идти, Матушка, с натертыми-то мозолями. Да вы еще на полдороге превратитесь в калеку. Но сам я вовсе не ищу легкого пути, уж я-то постараюсь — быстро и тихо, как ласка, смотаюсь туда и обратно, вернусь с мальчиком еще до заката. А потом поищем профессора, посоветуемся с ним насчет снов.

— От напоминания о мозолях легче мне не становится, Билл. Все сводится к тому, что мне придется штопать чулки, пока ты будешь расхлебывать кашу.

С перспективы пассивного ожидания мысли Матушки Ласвелл переметнулись к несчастной жене профессора. Она попыталась вспомнить ее имя — ах да, Элис, как рассказал Билл. Ее она совсем не знала, даже не встречала ни разу — хотя могла, конечно же, видеть в Айлсфорде. По словам Билла, Элис обладала поразительной внешней и внутренней красотой. И вот перед ней отворилась черная дверь и поглотила ее единственного сына. Если получится, решила Матушка Ласвелл, она отправит весточку Элис Сент-Ив, чтобы хоть немного обнадежить и приободрить несчастную. Может, от мук ожидания ей и не избавиться, но уж теряться в догадках она точно не будет.

— Я не у дел, Билл, вот что главное. Значит, насчет топи ты уверен? Пускай я и буду отсиживаться, но мне необходимо знать твои планы. Когда мне было нелегко, ты явился в Лондон, даже не спрашивая моего разрешения, и я говорю тебе прямо, что поступлю точно так же, если так повелит мое второе сознание.

— Насчет топи я уверен, насколько только можно быть уверенным, чтобы не навлечь на себя гнев судьбы за хвастовство. Я понял, где они держат мальца, едва Мейбл Морнингстар во время сеанса с зубом упомянула «место теней». Его называют «Тенистый дом». Я бывал там, когда присматривал за овцами мистера Споуда, голодный и испуганный. И место это мне совсем не понравилось. Там постоянно ошивались типы худшего пошиба — головорезы, старающиеся избежать внимания властей. Я слышал, что здание считается заброшенным, но, похоже, доктор как-то заполучил его в собственность. И я намереваюсь быстренько пробраться туда и удрать через туннели.

— Через туннели, Билл? — удивилась женщина. — На болоте?

— Это туннели контрабандистов, их прорезали в известняке, откачав воду. Ими до сих пор пользуются, хотя они и небезопасны. За старым пасторским домом, в кустарнике, который разросся среди печей для обжига извести, есть один вход. Если идти по туннелю и на каждой развилке брать вправо, окажешься на дальнем краю Египетского залива. Когда-то суда контрабандистов поднимались по Темзе и как бы случайно застревали в иле, и в это время с них перекидывали груз на лодки, что выскакивали из проток. А если вдруг появлялись полицейские или военные, моряки объясняли, мол, облегчают корабль, чтобы он сошел с мели.

Потом тайный груз уходил, куда следует, а контрабандисты разбегались по туннелям в разные стороны, и концы в воду. Вот так они и поступали в старые времена — хотя, скажу я вам, старые времена вовсе и не закончились. Уж поверьте мне, Матушка, я знаю топь и знаю развилку, где нужно свернуть, чтобы попасть прямиком в «Тенистый дом», а не уйти к заливу. Если повезет и в туннеле никого не окажется, я вернусь с мальчонкой. Вам не надо отправляться на поиски. А если получится, заодно добуду и череп вашего Эдварда.

Какое-то мгновение Матушка Ласвелл смотрела на него. Решение она приняла, еще когда они только выехали из Лондона.

— Мой Эдвард умер, — произнесла она. — И я наконец-то это приняла, Билл. Он умер много лет назад. Именно я удерживала его среди живых. А то, что сотворил мой муж, это не Эдвард, и никогда им не являлось. Когда мы похоронили череп, я сказала себе, что мой сын наконец-то обрел покой. И профессору я так же говорила, ты сам слышал. Но я читала в собственном сердце и душе и видела фальшь в этом черепе. И все же из-за него я тайком приехала в Лондон…

— Вы приехали в Лондон ради всех нас, — возразил Кракен.

— Так и я себя убеждала. Послушай меня, Билл. Ты не обязан рисковать, пытаясь вернуть череп. Я запрещаю.

— Сны, Матушка…

— Билл, теперь наша цель — сын профессора. А что до снов, пускай с ними разбираются рай и ад.

Наконец поезд замедлил ход, остановился, и они вышли на платформу. Кракен нес сумку, которую Мейбл Морнингстар одолжила Матушке Ласвелл. В конце платформы располагалась старомодная лавка с горизонтальными ставнями на витрине, верхняя часть которых превращалась в навес, а нижняя служила прилавком. Продавались там трубки, табак и журналы. Матушка Ласвелл немного воспряла духом, завидев на магазинчике небольшую вывеску платной библиотеки, которые она очень любила. Такие заведения представлялись ей чем-то вроде пещеры Аладдина — хотя, как это часто случается, предвкушение зачастую оборачивалось разочарованием. Раз она сегодня не у дел, решила женщина про себя, то хотя бы почитает что-нибудь интересное.

— Билл, я только загляну в лавку, здесь выдают книги. — И Матушка Ласвелл направилась к библиотеке. Даже на расстоянии нескольких футов от магазинчика ощущался приятный запах резаного табака. За прилавком стоял что-то взвешивающий продавец, а на стене за ним располагалось несколько книжных полок — что ж, пещера Аладдина на этот раз оказалась весьма скромной.

— Я хотела бы взять у вас что-нибудь почитать, — сказала она торговцу, невысокому мужчине, смахивающему на рыбу — возможно, из-за очков с толстыми стеклами, через которые он уставился на нее, моргая. — Какой-нибудь роман, неплохо бы готический.

Краем глаза Матушка Ласвелл заметила, как со скамейки, что стояла неподалеку на платформе, поднялся какой-то мужчина. Ничего примечательного в этом, конечно же, не было — ждал человек поезда, а потом решил, что времени у него много, и решил пройтись, — однако что-то в этом субъекте все же привлекло ее внимание.

Женщине даже показалось, что она его знает, вот только откуда? Или же это он ее знает? Да, поняла она, именно так. На нее словно снизошло озарение. Человек совершенно не поддавался описанию — среднего роста, ни толстый, ни худой, немного неряшливая темная одежда. Он уже переходил улицу, глядя прямо перед собой, так что Матушка Ласвелл видела только его спину, а потом скрылся в первом же переулке. Наверное, она все-таки ошиблась, подумалось ей. Как бы то ни было, теперь этого типа и след простыл.

Женщина снова посмотрела на продавца, нетерпеливо дожидавшегося ее внимания, и после нескольких предложений остановила свой выбор на ветхом экземпляре романа Элизабет Гаскелл «Ведьма Лоис».

— Вы можете порекомендовать какую-нибудь гостиницу? — поинтересовалась она напоследок.

— Конечно, мэм. «Меловая кобыла», прямо через улицу. Постоялый двор, мэм, по дороге в Струд, которая начинается прямо за ним. Говорят, у них удобно, а за качество еды и питья я и сам могу поручиться.

Матушка Ласвелл поблагодарила торговца и вернулась к Биллу. Они переждали экипаж и еле плетущуюся повозку, после чего перешли улицу к гостинице, приятному на вид зданию из беленого камня. Над входом висела резная деревянная вывеска, в подробностях изображающая белую кобылу на фоне темного холма, а на широком крыльце в горшках росли огромнейшие георгины — размером чуть ли не с тарелку — ярко-красного, розового и желтого цветов. Матушка Ласвелл сняла номер на втором этаже, и Кракен похлопотал, чтобы ей принесли еду, питье и таз горячей воды для мытья ног. Затем женщина послала его вниз за бумагой, пером и чернилами. Справившись с этим поручением, Кракен нахлобучил шапку, подошел к двери и объявил:

— Теперь, когда вы устроены, я отправляюсь на болота.

Матушка Ласвелл кивнула, заметив, как преобразилось лицо Билла — тот же прищур, с которым он набросился с кулаками на лорда Мургейта, та же решительность. И хотя женщина восхищалась смелостью Кракена, равным образом она и побаивалась ее. В руке у Билла неожиданно появился вида весьма зловещего пистолет с длинным стволом.

— Береги себя, Билл. Пользы не будет никому, если тебя застрелят или схватят за то, что ты кого-то застрелил.

— Я буду бесполезен сам для себя, Матушка, ежели не сделаю что должен. — Он вышел в коридор, но вдруг заглянул в комнату и добавил: — Вы хорошая женщина, и я рад, что повстречал вас.

Прежде чем Матушка Ласвелл нашлась с ответом, Билл тихонько закрыл за собой дверь. Она прислушалась к его удаляющимся шагам. Слова Кракена, однако, засели в ее сознании: веяло от них каким-то роком, словно он сказал нечто не терпящее отлагательства, словно другой возможности произнести эти слова ему может и не представиться.

И вот она сидела, отмачивая свои мозоли. Вчера утром Матушка лежала в темноте практически в таком же состоянии: знала, что ей нужно приниматься за дело, но все равно бездействовала, словно часовой механизм с кончившимся заводом. Цель ее, правда, изменилась, хотя по-прежнему и оставалась безотлагательной И действовал за нее теперь Кракен — человек, несомненно, достойный, — вот только горькая пилюля слаще от этого не становилась.

Матушка Ласвелл держала ноги в тазу, пока вода совсем не остыла, вытерла их, а заодно и пол, полотенцем и выплеснула воду через заднее окно на лужайку внизу, застав врасплох двух мирно щиплющих травку коз. Возле стойл возился конюх, и ей сразу же подумалось об экипаже в Струд, а оттуда в Мейдстон, что чуть севернее Айлсфорда.

Теперь, когда мозоли ее совершенно не беспокоили, женщина вновь пожалела, что не участвует в деле. Ей в голову пришла дикая идея: если она поспешит, то, может, успеет догнать Билла — правда, ушел он полчаса назад, да и двигается очень быстро. Наверное, к этому времени он значительно продвинулся на север по туннелям, о которых рассказывал. Мысль о пребывании в подземелье была для Матушки невыносима: пауки, летучие мыши да вечный мрак — одного перечисления поджидающих ее ужасов женщине хватило, чтобы выкинуть абсурдную затею из головы.

Смирившись со своей участью, Матушка Ласвелл взялась за перо и крепко задумалась над листом бумаги. Определенно, чем проще она опишет положение дел, тем лучше, и чтоб никакой ложной надежды. «Языком чаще пользуются, — подумала она, — с целью ввести в заблуждение, нежели сказать правду. Но сейчас врать нельзя». Грех краснобайства и велеречивости она на себя точно не возьмет. И Матушка принялась писать:

Матушка Ласвелл перечитала письмо и, вполне удовлетворенная результатом, спустилась осведомиться у хозяина гостиницы насчет почты. Она намеревалась купить марку за пенни и отправить письмо прямиком в Айлсфорд, на ферму «Грядущее» с просьбой доставить ее адресату.

— Письмо срочное, — предупредила она владельца, на что тот лишь покачал головой:

— Айлсфорд, мэм? Да, это очень близко, вот только почта у нас, видите ли, все больше ходит окольными путями, не говоря уж о сортировке и прочих задержках. Боюсь, письмо в Айлсфорде окажется только через несколько дней.

— Так не пойдет, — разочарованно проговорила женщина. — К тому времени в нем отпадет всякая надобность.

— Ну так отошлите его с экипажем, мэм. Один вот-вот должен прибыть. Обойдется недорого, а всего несколько шиллингов сверху существенно ускорят доставку. Письмо оставят в «Шашках» в Айлсфорде.

— Великолепно. Могу я попросить у вас листок бумаги и перо?

— Конечно, мэм, — мужчина выложил требуемое на стойку, и Матушка Ласвелл, набросав записку, помахала листком, высушивая чернила, и сложила его. Затем достала из кошелька полкроны и два шиллинга и вручила их хозяину гостиницы.

— Окажите любезность, попросите возницу передать шиллинги юному Суини в «Шашках», чтобы он доставил письмо с запиской на ферму «Грядущее» мальчику по имени Симонид. А полкроны пускай оставит себе, с моей признательностью.

— О, это щедрая плата, мэм. Он с радостью все сделает, наш старина Боб.

Матушка Ласвелл проковыляла наверх в свой номер. Если повезет и если Симонид проявит расторопность, Элис еще сможет принять участие в партии — вот только одному богу известно, какие карты окажутся у нее на руках.

— Мать должна знать, — пробормотала женщина, внезапно обеспокоившись, что Элис может попасть в беду. Сомнения в правильности своего поступка ей пришлись очень не по душе. Жизнь наша — спектакль, в котором за кулисами дожидается своего выхода на сцену рок. — На горе или счастье, но мать должна знать, — повторила она громко.

Матушка Ласвелл устроилась в кресле и взялась за томик Элизабет Гаскелл. И еще до того, как она прочла вторую страницу, со двора донесся шум прибывшего экипажа. Расстроенная возникшими опасениями, женщина отложила книгу и подошла к окну. Первым делом она удостоверилась, что пара коз по-прежнему поглощена своим обедом, а затем увидела, как из кареты выходят мужчина и женщина, а старый возница, вероятно, упомянутый владельцем гостиницы Боб, слезает с козел. Не медля ни минуты, старик направился через черный вход в здание, а за лошадьми остался присматривать мальчик. Еще через пару минут, к радости Матушки Ласвелл, дверь открылась снова. Из нее вышел какой-то мужчина — судя по виду, коммивояжер, — а следом и Боб, раб расписания. Пассажир забрался в экипаж, дверь которого придерживал мальчик, а возница вскарабкался на козлы, и карета без малейшей задержки вновь загрохотала по дороге. Женщине вдруг пришло в голову, что она сэкономила пенни на марке, пускай и за счет полкроны и двух шиллингов. Она улыбнулась абсурдной мысли и от облегчения, что хоть что-то да сделала.

Вдруг дверь черного входа опять отворилась, и во двор вышел владелец гостиницы, а следом еще один человек — тот самый, что сидел на скамейке возле библиотеки. И опять Матушка Ласвелл видела только его спину, отчаянно желая, чтобы он развернулся лицом.

Словно в ответ на ее мысли, мужчина уставился вслед удаляющемуся экипажу, и Матушка тотчас его узнала. Это оказался Фред — тот самый тип с изуродованным лицом, который вместе со своим дружком Кокером прошлым вечером провожал ее с Ангельской аллеи. Он вдруг посмотрел на гостиницу, будто почувствовав на себе ее взгляд, и Матушка Ласвелл отпрянула от окна. Через пару секунд она отважилась выглянуть снова, однако и Фред, и хозяин гостиницы уже исчезли. Двор был пуст, если не считать парочку ненасытных коз.