Баба Люба. Вернуть СССР 3

Глава 21

— Прежде, чем я начну свой доклад, — начала вступление я, — хочу отметить, что рада, что мы с вами состоим не только в одной религиозной общине, но и в одной политической партии.

Я мило кивнула Благообразному, и все взгляды моментально скрестились на нём. Благообразный прищурился и испытывающе посмотрел на меня нечитаемым взглядом. Но мне и не нужно было от него внятной реакции. Главное — перевести фокус внимания на него, а дальше я уж сама…

— Это свидетельствует о том, что мы — соратники с вами во всех смыслах и на всех уровнях, — чуть улыбнулась я и решительно продолжила дальше. — Теперь, что касается финансирования. Во-первых, идея с поездкой делегации в Бруклин была исключительно нашей. Это был наш замысел и наша стратегия. Под этот проект мы уже провели несколько эффективных благотворительных мероприятий на общегородском и межгородском уровнях. И которые дали колоссальный результат, как вы все знаете. Но подробнее результатах, если надо, лучше расскажет Всеволод Спиридонович.

Старейшина чинно кивнул, мол, да, если надо — расскажу.

А я опять продолжила:

— Теперь же, что же касается самой поездки. Не знаю, с какой целью планируют туда ехать наши братья из областного центра, а вот мы собираемся укреплять международные отношения…

— Мы тоже собираемся укреплять международные отношения! — коротко хохотнул какой-то вальяжный мужик в строгом костюме и при галстуке. — Тоже мне, нашли чем удивить…

Я замолчала и недоумённо-вопросительно уставилась на него.

Любопытно, что никто не сделал ему замечания.

Выждав паузу, я спросила:

— Мне можно продолжать? Или вы ещё что-то важное хотите добавить?

— Да говори уже! — фыркнул мужик, — иначе мы так никогда не закончим. Чего ерундой заниматься⁈ С финансированием уже всё давно решили! Вот что это теперь опять начинается? Нашли какую-то бабу, которая и двух слов связать не может, и цирк тут устроили! Давайте уже по существу решать!

Я поморщилась и посмотрела на Благообразного:

— Но если вы уже всё решили, так действительно, зачем вы нас сюда пригласили? Зачем мне пришлось вставать в пять утра и четыре часа трястись по колдобинам? И зачем я тут распинаюсь? У вас ведь так всё решается, кулуарно, да?

Тот побагровел и зло рявкнул:

— Роман Александрович! Ну что вы, на самом деле, как маленький, ей-богу? Дайте человеку сказать…

— Пусть говорит, кто ей не даёт, — махнул рукой тот и демонстративно углубился в чтение записей из своей записной книжки.

— Назовите мне вашу фамилию, Роман Александрович! — резко промолвила я.

— Зачем? — чуть напрягся мужик и даже изволил оторваться от записной книжки.

— Как зачем? Я сегодня же напишу в Бруклин мистеру Смиту и миссис Миллер, что все деньги на финансирование нашей поездки по их личному приглашению ушли непонятно куда. И что моя попытка достучаться до областного руководства провалилась — вместо поддержки получила порцию непонятного хамства. И ваше высказывание напишу тоже.

Я поднялась из-за стола:

— Всего доброго, братья. Спасибо за интересное общение.

В комнате моментально поднялся шум и галдёж.

— Люба, подожди! — вскочил Всеволод.

Я пожала плечами и сказала:

— Не вижу смысла всё это выслушивать. Я подожду вас на остановке, Всеволод Спиридонович.

И вышла из кабинета.

— Люба! — в коридор за мной выбежал старейшина, грудь его вздымалась от гнева, — ты что устроила⁈ Что ты себе позволяешь⁈ Да ты знаешь…

— Сева! Подожди, не кипятись. — в коридор вышел Благообразный и строго посмотрел на нас, — Сева, давай, вернись обратно. А мы с твоей Любой пока поговорим.

Старейшина помялся, ему явно не хотелось оставлять нас наедине, но скрепя сердце, подчинился главному руководству и вернулся в зал совещаний.

А мы с Благообразным остались в пустом коридоре.

— Люба, значит, — задумчиво кивнул своим мыслям он и смерил меня нечитаемым взглядом.

Если он думал меня как-то смутить, то я уже давно перестала млеть перед всякого рода начальниками и начальничками, возраст, знаете ли уже не тот. Да и терять мне в принципе нечего.

Я поморщилась и ответила:

— Да. Любовь Васильевна. А вы…? — в этом месте я сделала паузу.

— Арсений Борисович, — представился Благообразный, — я старейшина нашей общины в области.

— Приятно познакомиться, Арсений Борисович, — без всякой тени любезности, сказала я, и добавила, — так что у вас за вопросы ко мне?

— Вопросы?

— Ну да, вы же поговорить хотели, — пожала плечами я.

— Аааа… ну да, — кивнул тот и сказал, — зачем же вы так с Романом Александровичем? Он — уважаемый у нас в общине человек.

Я поморщилась:

— Арсений Борисович, я не терплю хамства, даже завуалированного. А этот ваш «уважаемый человек» сидел и через слово, прилюдно, втаптывал меня в грязь. С чего я молчать должна? Он у вас уважаемый? Ну так уважайте себе на здоровье. А для меня он — хам. И я не желаю выслушивать оскорбления. Вот и всё.

— Любовь Васильевна, поймите, Роман Александрович довольно известная личность в области. Да и в стране.

— Небось ещё и спонсор, да? — язвительно поджала губы я.

Судя по тому, как вильнул взгляд Арсения Борисовича, я попала в точку.

— Поэтому вы решили деньги, выделенные простым людям из провинции, дать уважаемому человеку, пусть покатается по Америке, да?

— Любовь Васильевна, вот не надо так ставить вопрос, — поморщился Благообразный.

Я вздохнула:

— Арсений Борисович, давайте, я уже пойду! Мы сейчас с вами наговорим друг другу ерунды, а потом будет неприятно. Всё равно проблему это не решит. Я этого человечка уважать всё равно не стану, не за что. А вам неприятно видеть моё к нему презрение и знать, что вы ничего не можете в этой ситуации сделать. А вот я могу! Да, пусть у меня нечестно увели честно выпрошенные именно мной деньги. Которые американцы выделили после общения именно с нами, со мной. Они хотели это общение продолжить. И им будет непонятно, почему вместо их русских друзей приедут какие-то хамовитые «уважаемые люди»! Но это меня не касается уже. А вот письмо я сегодня же напишу. Принципиально! Чтобы этот ваш Роман-как-там-его, не врал им, что мы сами отказались в его пользу. А в будущем наши заокеанские братья и сёстры сто раз подумают, приглашать наших простых членов общины или это бессмысленно, потому что вместо них всё равно приедут какие-то «уважаемые люди»⁈

Всё это я выпалила на одном дыхании.

Благообразный стоял и с каким-то весёлым недоумением смотрел на меня. Наконец, он сказал:

— Ладно, убедили, Любовь Васильевна. Поедете вы в Америку! Не злитесь! Мы для вас место выделим.

— Нет, Арсений Борисович, — покачала головой я, — от нас была заявлена делегация. И мы поедем все вместе. Или не поедем вообще. А одна я ехать не хочу. Мне и здесь нормально.

Я посмотрела на него и чуть насмешливо улыбнулась:

— Вот такая моя позиция, Арсений Борисович.

Он вдруг тоже улыбнулся, задорной мальчишеской улыбкой:

— А вам палец в рот не клади! Сколько у вас там людей?

— Десять, — сказала я.

Он поморщился, что-то задумчиво прикинул и выдал вердикт:

— В общем, девять мест мы вам выделим, Любовь Васильевна. Уж кого-то одного придётся оставить на следующий раз. Сами там порешайте. Мне и так сейчас целую войну выдержать придётся. Но девять человек поедут. Даю слово. Только не пишите никаких писем.

— Вот и прекрасно, — я тоже улыбнулась. — Спасибо, что приняли нашу позицию.

— Вы в ЛДПР? — вдруг спросил Благообразный, многозначительно взглянув на мой значок.

— Да. Сегодня вступила, — широко улыбнулась я.

— А зачем это вам? — удивился он.

— Хочу вернуть СССР, — улыбнулась я ещё шире, чтобы он не понял, шучу я или говорю серьёзно.

Примерно через час, уже перед самым отъездом, прибежал взъерошенный и взволнованный Всеволод. И сразу напал на меня:

— Люба! Ты что устроила⁈

— Боролась за финансирование, — развела руками я, а Марина и та. Вторая женщина посмотрела на меня с любопытством.

— Ты зачем с Романом Александровичем так разговаривала⁈

— А нечего всяких своих жён и дочерей катать за наш счёт! — в ответ выпалила я. — Деньги выпросила я. была конкретная цель поездки на конкретных людей. Из нашей общины! А с чего это ехать будут какие-то посторонние люди?

— Вы тоже посторонний человек, Любовь Васильевна, — едко сказала лучезарная Марина, но Всеволод от неё отмахнулся:

— Как тебе удалось убедить Арсения Борисовича? — спросил старейшина и с подозрением посмотрел на меня.

— Мне не пришлось никого убеждать, — отмахнулась я и пожала плечами, — я высказала свою точку зрения на ситуацию и Арсений Борисович согласился. Вот и всё.

— И ты мне рассказать об этой точке зрения не собираешься, я смотрю? — напрягся Всеволод.

— Мы договорились с Арсением Борисовичем, что он дает финансирование на девять человек, а я меняю мнение на противоположное, — хохотнула я и полезла на своё место в подъехавший за нами автомобиль.

Этот непростой серый день, наконец, сменился беззвучным вечером, наполненным холодноватым уже чистым воздухом и запахами сухой травы. Вялый солнечный свет ещё цеплялся за верхушки пожухлых деревьев и за крыши домов, но потихоньку всё же начинал сдавать позиции. Где-то из окна на третьем этаже лилась грустная песня про седую ночь, а у подъезда, на лавочке сидели старушки-соседки и яростно что-то обсуждали. Я подошла, и они резко умолкли и уставились на меня.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась я и уже хотела зайти в подъезд, как Клавдия Тимофеевна вдруг едко сказала:

— А что это ты, Любаша, опять за старое взялась?

Я с недоумением уставилась на неё. Клавдия Тимофеевна, невзирая на то, что с виду вся казалась эдакой благообразненькой и пухленькой, на самом деле была въедливая, как серная кислота, и отличалась суровыми гренадёрскими ухватками.

— Вы о чём? — решила уточнить я.

— Что же ты Ивановну, соседку свою старую, обижаешь? — крякнула Варвара Сидоровна и суетливо поправила кулёчек с какими-то семенами, который она держала перед собой на коленях и теребила туда стручки. Это была коренастая юркая старуха с крепкими, словно доски, ладонями и пытливым взглядом.

— Я? Ивановну? — до меня начал доходить весь размах затеянной соседкой войны.

— Да! Ты! — короткий палец Клавдии Тимофеевны обличительно уставился на меня.

— Это она вам так сказала? — уточнила я.

Нет, я не собиралась оправдываться и что-то доказывать. Просто хотелось понять масштаб бедствия.

— Нет, мы же с ней не разговариваем, — развела руками Клавдия Тимофеевна, — это я сегодня на почту ходила пенсию получать. А там была Элеонора Рудольфовна. Ну, знаете — она из соседнего дома, из двадцать девятой квартиры. Так вот она рассказывала, что ей Тамарка говорила…

Я аж вздрогнула. Похоже запущенная Ивановной сплетня ушла в народ, как цунами, и моей добропорядочной репутации пришел полный кирдык.

— И что же она рассказывала? — нехорошо прищурилась я.

— Что ты решила у неё квартиру отжать. Натравила на неё какую-то секту, чтобы Ивановна на них всё переписала. И что они там чуть ли жертвоприношениями не занимаются, в этой секте вашей. И ещё говорила, что твоя Анжелика…

Но я уже не слушала — кровь бросилась мне в лицо, в ушах застучало, и я решительным шагом двинулась в подъезд. Там, поднялась на свою площадку, но не стала заходить к себе, а решительно позвонила к соседке в дверь.

— Кто тама? — послышался из-за двери осторожный голос Ивановны.

— Открывайте, Ивановна! — рявкнула я, — Соседи!

— А вот и не буду! — злорадства в голосе Ивановны было хоть отбавляй, — а если надоедать будешь, Любка, так я мигом участкового вызову! И тогда этих твоих оглоедов точно уж заберут куда надо!

Она ещё что-то визгливо орала, куражась над тем, что я сейчас ей сделать ничего не могу.

А у меня от всей этой ситуации дико разболелась голова.

Поэтому я развернулась и ушла к себе домой.

Там поставила на плату чайник. Как раз вернулась Анжелика. Увидев меня, она спросила:

— Тётя Люба, что случилось?

— А что?

— Да на тебе же лица нету…

— Устала просто, дорога тяжелая. Мой руки и давай ужинать. Я там в городе окорочка купила, копчённые. Сейчас гречку разогрею и вкусно поужинаем.

— Ой, круто! — обрадовалась Анжелика и добавила, — ты сиди, тётя Люба, отдыхай с дороги, а я сейчас руки помою, и сама всё подогрею.

Пока она хлопотала, я сидела и размышляла как поступить. Позиционная война с соседями — это самое что ни на есть худшее, что может случиться. В такой войне редко есть победители. И сил это всё отнимает уйму. Кроме того, если с соседями иногда ещё можно договориться и пойти на взаимные уступки (хоть и редко, но бывает же), то со старушкой, которая слегка уже в неадеквате и прочно встала на тропу войны, договориться в принципе невозможно. Так как для неё, как и для самурая — нет Цели, есть только Путь.

И Ивановна, кажется, нашла себя. Придумала каких-то врагов и теперь будет воевать до последней капли крови. Хуже всего, что она же не ограничивается обычными ссорами и сплетнями, как делают все нормальные старушки. Нет, она подключила тяжелую артиллерию — прошлый раз вызывала с облоно сотрудников с опеки и попечительства. Сейчас вот грозилась участкового позвать. Думаю, раз грозилась — то если не сегодня, значит завтра точно позовёт.

И опять придётся оправдываться, краснеть под взглядами соседей.

Чёрт, это ж надо было так вляпаться! Вот дура я дурацкая, сколько лет прожила, а всё равно людям верю. Была у неё эта Райка, племянница, вот видно же было, что профура. И пусть бы они воевали. А мы бы жили себе спокойно. Так нет же — влезла, пожалела старушку, начала спасать, а оно вон как в результате обернулось!

Ну почему же я и подумать не сообразила, что яблочко от яблоньки, как в народе говорят… Что не может такая профура, как Райка, воспитываться в порядочной семье.

И вот что теперь делать?

Я опять вздохнула. Вот не зря мудрые люди говорят — не надо насильно причинять добро.

— Тетя Люба, — окликнула меня Анжелика, которая, хоть и возилась у плиты, но постоянно внимательно присматривалась ко мне, — Расскажи, что такое? С Америкой не получилось, да?

— С Америкой, как раз, вроде всё нормально будет, — ответила я и Анжелика счастливо пискнула. — Тут другое дело… соседка наша, Ивановна воюет. Воти не знаю, что с ней делать.

— Ой, она же сумасшедшая! — моментально взвилась Анжелика, — утром я иду в колледж, а она меня подкараулила на выходе из подъезда и давай орать, что я проститутка и что моя мать была проституткой. А я убежала.

— Ты что, в короткой юбке была? — спросила я.

— Нет! Я вообще в брюках была, — усмехнулась Анжелика, — холодно сегодня, а у нас две пары по общей истории в библиотеке. А там очень холодный зал, так я под низ тёплые колготки надеваю, а, чтобы непонятно было, сверху — брюки.

— Тогда чего она тебя так называет?

— Потому что она с ума давно сошла, — отмахнулась Анжелика и принялась резать помидоры. — Сама вспомни, как она то мочу варила, то керосин пила.

— Ну да, — кивнула я, — и, видимо, она не успокоится. А ведь скоро малышню из деревни забирать надо. Ричард ещё ничего, тоже убежит, а вот как Изабелла.

— Да, Белка не убежит, — вздохнула Анжелика и поставила тарелку с овощами на стол. — И что мы будем делать? Ты ей столько помогала.

Я посмотрела на кроваво-красные, кое-где треснувшие от спелости, помидоры и вдруг меня осенило:

— Я придумала! Мы не будем с нею воевать. Не будем тратить нервы. Мы просто переедем!

— Куда, тётя Люба? — удивилась Анжелика.

— В квартиру тёти Тамары! А что, сама смотри — дядя Володя в коме, даже если он из неё выйдет, за ним уход будет нужен, я оформлю на него опеку. И тетя Тамара в больнице…

— В дурке, — скривилась Анжелика.

— Да. В дурке, и ей тоже нужен опекун. Завтра же займусь этим. Юристы знакомые есть, подскажут. Потом сходим с тобой уберёмся там, на квартире, она же закрытая всё это время была. Ремонт там нормальный, только полы помыть надо. Пропылесосить, окна помыть, ну, сама понимаешь. И там три комнаты. Как раз Ричарду и Белке по комнате будет. И мне.

— А мне?

— А ты же в общаге сказала, будешь?

— Да. Я девочками хотела…

— Ну вот. А на выходные или со мной в комнате поспишь, или с Белкой. Потом разберёмся. Главное — опека придираться не будет!

— Круто! — обрадовалась Анжелика. Но вдруг нахмурилась и спросила, — а с этой квартирой что тогда?

— А вот здесь самое интересное начинается, — широко усмехнулась я, — мы сюда квартирантов пустим. Причём подберём таких… специфических. К примеру, оперную певицу какую-то, чтобы по вечерам петь тренировалась, или турок, вон они на стройку приезжают. Они достаточно шумные, так что Ивановне будет весело…