Баба Люба. Вернуть СССР 3

Глава 26

— А я ведь говорила! Надо было сюда раньше переезжать! — довольным голосом воскликнула Анжелика. Устало сдув прилипшую прядь волос со лба, она яростно набросилась с мокрой тряпкой на грязный пол. В комнате резко запахло хлоркой и цветочным стиральным порошком.

Да, мы-таки переехали. Прямо сразу.

Хотя настоящим переездом это назвать было нельзя. Так, похватали лишь самое необходимое, взяли кое-какие продукты, домашнюю одежду, одежду на завтра, школьный рюкзак Ричарда, документы, постельные принадлежности, комнатные тапочки… список можно продолжить. В общем, нагрузились мы, словно караван верблюдов. Но зато самое необходимое барахло перетащили за раз. Я заставила даже наши подушки и одеяла взять. А то, кто его знает, кого Тамарка водила на квартиру — брезгливо же пользоваться чужим.

— Тётя Люба, а можно я дальнюю комнату займу? — на кухню, где я безуспешно мыла липкий стол, ворвался Ричард и еле успел затормозить, поскользнувшись на мокром линолиуме.

— Можно, — кивнула я и сыпанула ещё немного соды на заскорузлое пятно чего-то непонятного на столешнице.

— Ну, ты посмотри, тётя Люба, вдруг я не ту комнату занял? — надулся Ричард.

— Тебе она нравится?

— Нравится, — буркнул он, стараясь придать голосу полное равнодушие.

— Ну, вот и всё. Значит, будешь там жить, — отмахнулась я и принялась неистово отдраивать чёртову столешницу, которая всё никак не поддавалась.

— Что, прямо там…? — вытаращился Ричард. Очевидно, он ожидал, что торг будет жёстким.

— Ещё Белке комнату надо выбрать, — велела я, — выбери ей побольше.

— А как же ты? — удивлённо посмотрела на меня Анжелика и сунула таз под струю воды.

— А мне лишь бы там кровать поместилась, — усмехнулась я, — конечно, в идеале — чтобы там был ещё и шкаф. Ну, чтобы вас по утрам не дёргать. А вот нашей Белке много места нужно, чтобы двигаться.

— Тогда пусть она в дальней комнате живет, — вздохнул Ричард, хотя было видно, как ему жаль.

— Нет, — сказала я и выполоскала грязную тряпку под краном, — сам представь, Ричард, вдруг ей ночью приснится что-то. И она меня звать будет. Я же не услышу — комната далеко. Белка ведь маленькая. Так что в дальней будь лучше ты. А вот для Белки выбери ту, что побольше из двух.

Ричард просиял и отправился на инспекцию комнат.

— Тётя Люба! — на кухню опять заглянула Анжелика, — а что будет с нашей квартирой?

— Ничего, — пожала плечами я, — а что с ней должно быть?

— Так мы что, бросим её?

— Зачем же бросать? — хмыкнула я, — квартирантов я уже ищу. Тётя Галя обещала помочь. У неё какие-то знакомые вьетнамцы с рынка есть, жильё как раз ищут.

— А почему вьетнамцы?

— Они селёдку жарить любят. Можно ещё цыган пустить, но, боюсь, после них там от квартиры вообще ничего не останется. Да и не выгонишь потом.

Анжелика недоверчиво посмотрела, не шучу ли я, но ничего больше спрашивать не стала — подхватила таз со свежей водой и отправилась домывать дальше.

А я продолжила попытки привести квартиру в божеский вид. Ну что сказать, Тамаркино жильё было, конечно, комфортным, но совершенно не уютным. Даже если отбросить в сторону эпический срач, то женской руки в доме вообще не чувствовалось. Впрочем, как и мужской тоже.

Ну, ничего, красоту и уют мы здесь ещё наведём! — я печально посмотрела на газовую плиту, которую предстояло отмывать и отмывать, и тяжко вздохнула — покой нам только снится, и отдохнуть сегодня явно не выйдет.

Мысли перепрыгнули на Тамарку. Сейчас она в больнице и в ближайшее время выйти ей оттуда не грозит. Но это сейчас. Вот лет через несколько она всё равно выйдет. И что тогда? Да, дети к тому времени, я надеюсь, уже подрастут и, как минимум, Анжелика и Ричард уйдут в свободное плаванье. А с Белкой мы вполне можем вернуться обратно, на ту квартиру. Там как раз две комнаты. Да и Ивановна к тому времени должна поутихнуть, если не умрёт. Но вот Тамарка. Ей же опекун понадобится. И мне очень не хочется брать на себя такую обузу. Пусть я перед настоящей Любашей как бы в долгу, поэтому и её отца, и детей я тяну. Но здоровую кобылу, её сестрицу, я тетешкать не собираюсь.

Сейчас время ещё есть, но с этим вопросом нужно будет что-то думать.

Я тяжко вздохнула.

— Тёть Люба! — Анжелика вошла на кухню и устало поставила ведро на пол.

— Устала? — участливо спросила я её, — отдыхай, поздно уже. Я сейчас тебе постельное дам, стелись и ложись спать.

— Да я уже постелила, — улыбнулась Анжелика измученной улыбкой, — и тебе, и себе, и Ричарду.

— Какая же ты умница у меня! — обрадовалась я, — так, может, чаю давай попьём?

Анжелика кивнула.

— Тогда зови Ричарда. А я чайник пока поставлю.

— Так он уже давно спит, — хихикнула она, — я его весь мусор повыносить заставила и ещё мебель помогать двигать. Так он умаялся и свалился спать.

— Ребёнок же ещё, — улыбнулась я и налила в чайник воды из-под крана (в это время ещё можно было пить воду прямо из-под крана).

— Тёть Люба, — осторожно сказала Анжелика, устраиваясь за тщательно вымытым мною столом, — я вот спросить хочу…

— Спрашивай, — я поставила перед нею тарелку с пирожками и банку варенья. — Что случилось?

— Мы же скоро в Америку едем, правильно? — она пристально смотрела на меня практически немигающим взглядом.

— Ну, конечно, — кивнула я.

— А вот что мы будем делать, если вдруг встретимся с моей мамой? — выпалив это, она нервно выдохнула и забарабанила пальцами по столешнице.

Я аж зависла. От неожиданности.

Мда, дети умеют задавать вопросы.

А и правда, что?

Но вслух я сказала спокойным тоном:

— Во-первых, Анжелика, Америка — очень большая страна. Не настолько, конечно, большая, как наша, но тоже ого-го. Вот ты только представь, что ты находишься в Москве, а я, к примеру, — во Владивостоке. Как думаешь, есть ли у нас шанс случайно встретиться, без предварительной договорённости?

— Я понимаю это! — вспыхнула Анжелика, — но всё же!

— Если предположить, теоретически… Я подчёркиваю, теоретически, что мы вдруг встретимся и ты её узнаешь…

— А почему я её не должна узнать⁈ — возмутилась Анжелика.

— Сама подумай, сколько уже времени прошло? — терпеливо спросила я, — ты за это время выросла, она постарела. А ведь вполне могла прическу изменить, волосы перекрасить… да мало ли что!

— Ну, всё равно! — не унималась Анжелика, — вот предположим, мы столкнулись с нею и узнали друг друга. И что мы будем делать?

— А ты сама-то как думаешь? — спросила я.

Анжелика неуверенно пожала плечами и покраснела.

— Наверное, обниметесь, расплачетесь, — предположила я, — когда первая радость встречи и ошеломление пройдут, начнёте друг другу рассказывать о жизни, расспрашивать обо всём. Она тебя спросит про учёбу, про Ричарда, про Белку…

— Ещё чего! — зло хмыкнула Анжелика, — она нашей учёбой никогда и не интересовалась. А Белка ей вообще не нужна. Она отказалась от неё и даже не знает, где она!

— Ну тогда ты ей сама про Белку всё расскажешь…

— Я выдеру ей все волосы! — зло фыркнула Анжелика и стукнула по столу кулаком.

— Нельзя так, — вздохнула я, — она — твоя мама. Она тебя выносила и родила. Дала тебе жизнь. А как там дальше получилось — так и получилось. В любом случае ты не на улице. У тебя есть семья, твои родные брат и сестра рядом. Ты учишься в училище. Есть крыша над головой и еда. Что ещё надо?

— Это всё благодаря тебе… — отрывисто бросила Анжелика и резко отвернулась, уставившись на стенку.

— Не важно, — отмахнулась я, — у тебя всё есть. Поэтому не гневи Бога, Анжелика. А мать осуждать нельзя. Даже если она не права. Потому что это — мать.

Анжелика нахмурилась. По её лицу было видно, что со мной она абсолютно не согласна. Поэтому я добавила:

— Во всяком случае, сначала вам нужно будет сесть и спокойно всё обсудить. Выслушать друг друга. Понять. И только потом делать выводы и решать — осуждать человека или нет.

— Знаешь, тётя Люба, — пристально глядя куда-то вдаль, тихо молвила Анжелика, — я ведь сколько помню себя, всё время мечтала, чтобы стать богатой-богатой и знаменитой. Певицей, на пример. Или спортсменкой. Чтобы про меня все газеты писали и по телевизору показывали. А потом приехать в Америку, на собственном самолёте, в модном костюме. И чтобы мама увидела меня и поняла, что вот я, какая! И чтобы она сильно пожалела, что бросила меня!

Выпалив это, Анжелика вскочила и убежала в ванную. Через миг там послышался шум льющейся воды, которая, однако, не маскировала сдавленные рыдания.

Я покачала головой. Сейчас переубеждать её бессмысленно. Уж слишком много обид накопилось. Поэтому лучшее, что я могу — переключить её внимание на что-то другое.

Вот только на что?

Додумать мысль мне опять не дала Анжелика. Она вбежала на кухню и выпалила:

— А вообще, тётя Люба, я тебя никогда не брошу! Так что не думай! Я не такая, как мама!

Я аж опешила.

— Анжелика, — осторожно, стараясь окончательно не смутить девочку, сказала я, — ты пойми, твоя мама живёт в Америке. Там условия сейчас намного лучше, чем у нас. И поверь, ещё лет десять точно там будет жить лучше. Поэтому тебе бы поговорить с мамой, помириться и остаться там жить. Потихоньку ты перетянешь туда брата и сестру. Поможешь им устроиться…

— Я сказала — нет! — рыкнула Анжелика категорическим голосом, — ни я, ни Ричард, ни Белка — мы тебя не бросим!

С этими словами она вышла из кухни, а я покачала головой. Позиционная война по переубеждению предстояла нешуточной и затяжной.

Ну, да ладно, я и не такие бои выигрывала. Уж с малолетней девчонкой я справлюсь!

Я сидела в «нашей» комнате для занятий английским языком и ждала Пивоварова. Чтобы не терять время, я набрасывала квартальный отчёт по работе. Сдавать ещё не скоро, но, если мы улетим в Америку, нужно успеть закончить. Поэтому я начала пораньше.

— Любовь Васильевна? — в комнату заглянула Белоконь и лучезарно разулыбалась, — я к вам. Нужно поговорить.

— Если только ненадолго, — сдержанно кивнула я и, сдержав печальный вздох, отложила отчёт. — Я жду Петра Кузьмича, он вот-вот должен прийти. Нужно же начинать оформлять документы для виз.

— Любочка Васильевна, не беспокойтесь, я не займу много времени, — проворковала она, плюхнувшись на стул напротив.

Я поморщилась — терпеть не могу такую вот фамильярность. Но делать замечание не стала.

— О чём вы хотели поговорить? — поторопила её я.

Вместо ответа, та полезла в свою безразмерную сумку, немного порылась там и вытащила оттуда плоскую цветастую коробочку:

— Это вам, — ласково улыбаясь, он положила её передо мной на столе, с таким видом, словно это величайшей ценности бриллиант.

— Что это? — удивилась я, рассматривая коробочку.

— Тени, набор! — с довольным видом произнесла Белоконь. — Польские, между прочим, здесь аж тридцать цветов, и все с перламутром!

— Но у меня нет лишних денег, — озадаченно покачала головой я (вот уж чего не ожидала, так это такого).

— Да вы что! Это же подарок! — с жаром воскликнула Белоконь, — под ваши глаза выбирала. И у вас же дома ещё студентка есть. Всяко пригодится! Тем более польские, с перламутром!

И тут я, наконец, сообразила:

— Взятка? — прищурилась я.

— Ну какая же взятка⁈ — слегка занервничала Белоконь.

Она на секунду спешилась, но это не была бы Белоконь, если бы она не умела выкрутиться из любой ситуации:

— Понимаете, Любовь Васильевна, мне удалось по знакомству достать, так я и для вас прихватила. У моей знакомой зять на Польшу ездит. Вот и привёз…

Она посмотрела на меня широко распахнутыми детскими глазами, в которых плескалась лишь лучезарная доброта. Много-много лучезарной доброты.

Но всё дело в том, что жизнь я прожила долгую и очень трудную, и цену вот такой лучезарности и внезапной щедрости я слишком хорошо знаю. Бесплатный сыр, как говорится…

Поэтому я ей ответила:

— Ирина Александровна, за подарок спасибо, конечно. Но я не возьму. Сама я тенями не крашусь, а дочери пока ещё не разрешаю. Рановато ей. Года два она точно краситься не будет. И так кавалеры вьются вокруг. Вы же, как женщина и как мать, должны меня понимать. Поэтому я не могу это взять. Хотя подарок я оценила.

И я решительно отодвинула коробочку подальше от себя, поближе к Белоконь.

Та заметно расстроилась, и, кажется впервые в жизни, не знала, что и ответить:

— Но это же от души… — пробормотала она, делая последнюю, безуспешную попытку.

— Я понимаю, — согласилась я, — и оценила.

Та вздохнула.

Повисла тяжелая пауза.

— А теперь признавайтесь, Ирина Александровна, что вы хотели? — внезапно брякнула я и Белоконь вздрогнула и покраснела.

— А что, так заметно? — тяжело вздохнула она.

— Заметно, — не стала сглаживать углы я.

— В Америку хотела, — хрипло пробормотала Белоконь и понурила голову. — Надеялась, что получится, что вы возьмёте меня.

Я посмотрела на неё и сказала:

— Я вас и так возьму, Ирина Александровна. Даже без всяких подарков. Так что не беспокойтесь.

Белоконь вспыхнула от радости. Поток благодарностей, к моему счастью, пресёк приход Пивоварова с кучей бумаг.

Мы с ним уже около часа сидели над образцами бланков и пытались карандашом заполнять. Это оказалось не так просто. И тут дверь открылась и заглянула сестра Инна:

— Пётр Кузьмич, вас Всеволод Спиридонович на минутку зовёт. Просил только побыстрее, а то он сейчас уезжает в Ивановку, — сказала она и торопливо скрылась.

— Люб, я сейчас, — кивнул Пивоваров и последовал за сестрой Инной.

А я протянула к себе очередной бланк в тщетной попытке разобраться, куда и что там надо писать.

Не успела я сообразить, куда вписывать цифры из паспорта, как дверь опять скрипнула.

— Так быстро? — спросила я, не поднимая головы, — Пётр Кузьмич, как вы думаете, а если вот эту графу не заполнять — они примут?

— Любовь Васильевна! — голос был женский.

Явно это не Пивоваров, и я подняла голову. Передо мной стояла… Рыбина.

— Зинаида Петровна? — удивилась я.

— Нам нужно поговорить! — вкрадчивым голосом сообщила она.

Я посмотрела на дверь в тщетной надежде, что сейчас вернётся Пивоваров и спасёт меня от очередного комплекта польских теней с перламутром. Но он не возвращался.

— Что вы хотели? — вздохнула я, догадываясь о цели визита.

— Поговорить… — завела знакомую пластинку Рыбина.

— Зинаида Петровна, вы же видите, чем я занимаюсь? — я помахала бланком перед Рыбиной. — Разбираемся с Петром Кузьмичом, как правильно оформлять документы на визы. Здесь ошибаться вообще нельзя. Одна какая-то запятая не там и всё обратно вернут. Поэтому поймите меня, я сейчас не могу ни на что отвлекаться.

— Ой, да я не займу много времени! — доверительным тоном сообщила Рыбина, — тем более Пивоваров пошел к старейшине. А это надолго. Минут двадцать точно.

С этими словами она полезла в свою безразмерную сумку.

А я похолодела.

Покопавшись в недрах сумки какое-то время, Рыбина извлекла и положила передо мной плоскую цветастую коробочку.

— Тени? — брякнула я. — С перламутром?

— Почему сразу тени? — даже обиделась Рыбина, — это духи. Набор из пяти флаконов, между прочим.

— Польские? — спросила я.

— Польские, — удивлённо кивнула Рыбина и, не выдержав любопытства, спросила, — а вы откуда знаете?

— Небось зять вашей хорошей знакомой из Польши привёз? — еле сдержалась, чтобы расхохотаться я.

— Ага, — кивнула ошарашенная Рыбина, на щеках которой проступили алые пятна.

— Зинаида Петровна, — я решительно придвинула коробку к ней обратно, — забирайте свои духи. Я такими не пользуюсь, а моя дочь ещё маленькая для таких запахов. Спасибо за подарок и не переживайте — в Америку я вас обязательно возьму.

Ответ Рыбиной прервал приход Пивоварова. Он мрачно глянул на неё, и Рыбину моментально сдуло, вместе с безразмерной сумкой и польскими духами.

— А эта чего приходила? — хмуро спросил он (после посещения Всеволода он был явно не в духе).

— Взятку приносила, — вздохнула я. — Духи польские. Набором.

— В Америку небось хочет? — понятливо хмыкнул Пивоваров.

— Угу, — кивнула я.

— И что ты ей сказала?

— И ей, и Белоконь, — поправила я.

— Та тоже приходила? — крякнул Пивоваров. — Лихо они.

— Только Белоконь тени приносила. Тоже польские. С перламутром.

— Вот бабы! — покачал головой Пивоваров. — И что ты ответила?

— Что беру их.

— С ума сошла⁈ — нахмурился юрист, — сама же говорила, что Ксюшу и Ольгу Ивановну брать надо обязательно…

— Так я их и не вычёркиваю, — развела руками я.

— А кого тогда? Комиссарова? Меня?

— В идеале надо бы Ростислава и Всеволода вычеркнуть, — скривилась я, — только не представляю, как это провернуть? Может, уговорить как-то?

— Не выдумывай! — отрезал Пивоваров, — без старейшины делегацию не отпустят.

— Тогда Ростислава и ещё кого-то… — задумалась я, — в конце концов я могу не поехать.

— Да ты что! — аж замахал руками юрист, — как это без тебя⁈ Ты как это представляешь⁈

— А что делать? — я была в отчаянии.

Пивоваров умолк и посмотрел сквозь меня невидящим взглядом. Явно глубоко задумался.

Я сидела, затаив дыхание, в надежде, что он вот сейчас что-то придумает и вся эта дурацкая ситуация разрулится.

Буквально через мгновение взгляд Пивоварова прояснился, и он довольно сказал:

— Кажется, я знаю, что нужно сделать!