Юноши, подгоняя коней, спешили за путеводным яблоком сквозь лес. Версту за верстой они миновали чащобы и буреломы, овраги и звериные тропы, когда внезапно яблоко резко остановилось, подскочило на месте и рассыпалось тысячей золотых искр.
— Здесь, — сказал Алексей.
Баламут задрал голову. То, что издалека можно было принять за гигантский дуб, сплошь покрытый мхом, вблизи оказалось каменной башней, увитой плющом сверху-донизу.
— Подходящее место, — сказал Баламут. — В таком вполне может жить мудрец. Я считаю, они должны выбирать себе места для жизни только наподобие такого. Сам подумай. Захочешь ты придти к мудрецу, совета дельного испросить, а он живёт в глиняной землянке, с соломенным полом, где тараканы бегают, сидит там, да белок сырых жрёт, причмокивая. Всё, сразу вся мудрость его коту под хвост. Никакие тебе советы от такого человека не нужны. То ли дело мудрец в башне. Вот это сила, вот это я понимаю. Сразу вызывает уважение. Нашёл же где-то столько камней, все их натаскал, сложил один на другой. Тут уметь надо, да чтобы котелок, под шапкой который, варил хоть немного. Никогда не слышал, чтобы в каменных башнях дураки какие-то жили.
— Что тебя прорвало-то? — спросил Алексей.
— Нервничаю я чего-то, — честно ответил Баламут. — Мудрецы опасные, колдуны они через одного. Не понравишься ты им и превратят тебя в лягушку. Сиди себе потом на болоте, жри комаров, да квакай, пока не расколдуют. Опасно.
— Будешь гадости и глупости всякие молоть — точно превратят нас в слизней или ещё чего похуже, — сказал княжич, слезая с коня. — Так что будь вежлив, слышишь?
— На что это ты намекаешь? — обиделся Баламут. — Да я за всю жизнь слова злого никому не сказал. Во всех деревнях от Великого Новгорода до Рязани плачут от умиления и любви, когда моё имя слышат.
— Вот помалкивай лучше, — сказал Алексей. — Целее будем, а говорить с мудрецом буду я.
— Конечно ты, кто же ещё. Как змеев и стрыг убивать, так я. Как с дедушками разговоры вести, так ты. Ничего себе, поделили мы обязанности в нашей дружине, по-справедливости, ничего не скажешь.
Они стреножили коней и приблизились к башне. Княжич отодвинул рукой плотный полог из вьющегося плюща. Двери за ним не оказалось, арочный проём был сразу гостеприимно открыт.
— Конечно, зачем ему дверь, — тут же подал голос Баламут. — Я бы тоже дверями не пользовался, когда могу любого непрошеного гостя в головешку испепелить.
— Он мудрец, а не колдун, сто раз говорил, — прошипел Алексей.
— Ну, извините, я в сортах колдунов не разбираюсь.
Алексей, однако, принял это наблюдение слишком близко к сердцу, так что не вошёл сразу. Он откашлялся и крикнул в темноту башни.
— Здравствуйте!
Тишина. Даже эхо ему не ответило.
— Скажите, пожалуйста, можно мы войдём? Гостями будем, пусть и непрошенными, но учтивыми?
Тишина.
Алексей повернулся к Баламуту, тот пожал плечами.
— Молчание — знак согласия, — сказал он и пихнул и княжича внутрь.
Внутри башни царил мрак, едва разгоняемый щелями между камней. Наверх вилась крутая лестница из прогнивших досок.
— Думаю, будь он колдун, мог бы и наколдовать себе лестницу поприличнее, — сказал Баламут. — С другой стороны, если он превращается в летучую мышь и упархивает на крыльях по своим делам, зачем ему вообще лестница, в таком случае? Яснее не стало, сплошные вопросы. Очень надеюсь, что ответы нас ждут наверх. Пошли, чего стоим.
После, казалось, тысячной ступени, Баламут остановился, тяжело выдохнул, посмотрел вверх, сколько им ещё оставалось подниматься.
— Снаружи башня-то выглядела не такой высокой, как изнутри. Колдовство чёртово, колдун проклятый.
— Спрячь язык за зубами, говорю тебе, — сказал Алексей который весь вспотел от долгого подъёма. — Услышит хозяин, как ты его грязью поливаешь, на чём свет стоит — точно испепелит нас, или ещё чего похуже сотворит.
— Я устал уже, — сказал Баламут. — Мне надо немного поныть, это облегчит боль в коленях.
— А я вот не устал.
— Врёшь.
— Не вру, — соврал княжич.
— Тяжело, небось, ещё и в железках-то по лестнице топать? — спросил Баламут.
— Я к доспеху привык уже давно, он мне как вторая кожа, — снова соврал Алексей.
— Да что уж, не геройствуете, князь, — ехидно сказал Баламут. — Давайте помогу вам. Я понесу вашу броню наверх, а вы понесёте меня.
Алексей, казалось, на секунду почти клюнул на это предложение, но затем нахмурился, ругнулся сквозь зубы и упорно продолжил подниматься. Их медленное восхождение длилось так долго, что Баламут уже потерял счёт времени. Когда лестница закончилась и они, наконец, оказались на самом верху, на площадке перед закрытой дверью, с наёмника пот катился градом. Он опасливо перегнулся через перила, пытаясь разглядеть сквозь кромешный мрак высоту башню изнутри.
— Как думаешь, — спросил он у Алексея, — саженей триста высоты, наверное, оказалось-то?
— Вся тысяча, как пить дать, — ответил княжич, едва переводя дух.
— Может, плюнуть вниз? Посмотрим, как долго лететь будет?
— А тебя не учили не плевать в доме?
— Это не дом!
— Всё равно невежливо, — ответил княжич, хотя его самого снедало любопытство, как высока оказались башня мудреца изнутри.
— Ну давай хоть факел зажжёный вниз бросим.
— Ещё хуже, ну как башня загорится?
— Чему тут гореть? Одни камни, да доски сырые.
— У тебя всё равно факела нет с собой. Иди вон, вниз за ним заходи, да обратно поднимайся. Тогда обсудим. Если не хочешь, тогда даже ничего обсуждать не будем. Веди себя пристойно, ради бога.
— Скучный ты человек, княжий сын.
— Если нас из-за тебя превратят в двух навозных жуков, Баламут, я тебе этого никогда не прощу.
— Ой, как мило. Выторгую у тебя прощение, свернув тебе самый вкусный навозный шарик.
Княжич откашлялся, пригладил взмокшие волосы, поправил одежду.
— Ты чего, на свидание собрался? — спросил Баламут.
— Да прекрати ты уже ядом плеваться! Сил моих нет, как дитя малое.
— Молчу, молчу. Давай уже посмотрим на мудреца.
Алексей постучался в дверь. Никто не ответил. Он постучался громче и снова ничего. Княжич опасливо открыл дверь. Внутри небольшой комнатки, в центре который чадила жаровня, сидел в резном кресле древний старик. Морщины так глубоко изрезали его лицо, что казались трещинами в сухом дереве. Борода его, иссиня-белая, почти касалась земли, длинные спутанные волосы доходили старику до пояса.
Открыв дверь, Алексей смутился, откашлялся и постучался ещё раз. Мудрец не шелохнулся.
— Он живой там вообще? — подал голос Баламут.
— Да я почём знаю? — прошипел в ответ Алексей. — Здравствуйте, дедушка!
— Здоровее вашего богатырей видали, — неожиданно ответил дед, отчего оба юноши вздрогнули разом. — Чего орёшь? Не в лесу, чай. Пришли тут, понимаешь, натоптали, орут, как оглашенные. Чего надо?
— Разве так гостей привечают? — спросил Баламут. — Пригласил бы ты нас отужинать. Баньку бы истопил. Про дела наши расспросил, про погоду, да про урожай овса. Вот уже с утречка, как выспались бы мы на твоих перинах, тогда можно было бы и о деле поговорить.
— Ишь ты, — старик, казалось и не подумал обижаться на такую дерзость, а только рассмеялся. — Какой дерзкий. Ты мне почти нравишься. Превращу тебя в белку последним.
— Что значит — в белку? — побледнел Алексей.
— С непрошеными гостями — чего ещё делать? В белку там, или в жабу, коли настроение будет. До баньки, да до перинки, не доберётесь, ежели так себя вести продолжите.
— Прости этого нахала, отче, — сказал Алексей и низко поклонился. — Не воспитан он, не знает, как подобает разговаривать с мудрецами.
— Это я уже заметил, — старик махнул рукой. — Говорите, чего пришли, да побыстрее.
— Беда, отец. С чёрными вестями мы к тебе пришли, — Алексей снова поклонился.
Говорил он нарочито громко, будто разговаривал с полностью глухими, разбавляя речь активной жестикуляцией. Баламут стоявший сзади, скрестив на руки на груди, только скептически покачал головой.
Мудрец посмотрел на Алексея, как на скорбного разумом.
— Чего ты орёшь-то? — спросил он. — Не на пожаре.
— Ты уверен, что это мудрец? — шепнул наёмник княжичу на ухо. — А не какой-то сумасшедший дед, который тут обретается и червяков жрёт?
— Тихо ты, — прошипел перепуганный Алексей и ткнул Баламута локтем в бок.
Княжич поклонился так низко, что волосами почти коснулся пола.
— С бедой пришли мы к тебе, совета мудрого испросить…
— Давай, покороче, отрок, недосуг мне вокруг да около ходить. Я человек старый, помру того и гляди, раньше, чем ты к делу перейдёшь.
— Похитил Змей Горыныч прекрасную княжну Василису, — затараторил княжич. — Горыныча мы нашли и убили, а княжна как в воду канула. Помоги нам, отец, дай совет мудрый, где искать её.
— Сразили Горыныча? — мудрец будто бы не поверил им. — Докажете чем? Али балаболите?
Баламут пренебрежительно фыркнул и достал из-за пазухи клык поверженного змея, протянул старику.
Тот взял его в ладонь и поднял к глазам, близоруко щурясь.
— Вижу, вижу, — сказал он.
— Клык самый настоящий, — гордо сказал Баламут, — так что ты, дед, давай, поаккуратнее с ним. Вещь цены немерянной.
— Посмотрим, — сказал старик, — что нам расскажет Горыныч покойный.
Держа в кулаке клык, он подошёл к жаровне, шепнул что-то беззвучно. Огонь полыхнул, окрасился синим. Баламут восхищённо присвистнул. Старик, не обращая внимания, продолжал что-то шептать, едва шевеля губами и раскачиваясь влево-вправо. Пламя из синего стало красным. Затем зелёным. Старик бросил в пылающую жаровню клык Змея.
— Эх, такой трофей пропал ни за грош, — подал голос из-за его спины Баламут. — Хорошо, что у меня второй в сапоге есть. Надо было у Горыныча зубов побольше выбить, эх, не догадался пожадничать.
Огонь зачадил, заклубился, повалил дымом. Тонкие полоски дыма начали сплетаться воедино, образуя тонкие призрачные фигуры.
Шаман в высокой шапке с оленьими рогами. Полоска дыма тянется от него, сплетаясь в фигуру Змея Горыныча. Три головы его мечутся, словно избиваемого зверя. Дым снова клубится и вот уже перетекает в летящего змея, который подхватывает тонкую фигуру. Картина рассыпается, собирается вновь. Двенадцать столбов вкруг центрального, а между ними десятки крохотных человеческих фигур. Снова облако дыма перетекает в новое видение. И вот уже гигантский волк бежит куда-то, разевает пасть, прыгает, крутится вокруг головы и обращается женским лицом. Женским, но столь страшным, что не выразить словами. Будто сама смерть заглядывает в глаза. Вспышка огня и все картины исчезают, растворяются лёгким белым паром по комнате башни.
Повисла тишина.
— И что это сейчас было? — спросил наконец Баламут.
— А то и было, балда, — разозлился старик. — Показали вам, остолопам всё, что ведать следовало. Похитили твою девку, княжич, чтобы в жертву её принести.
Алексей побледнел.
— Как — в жертву?!
— Молча.
Старик сел обратно в кресло, укутался потеплее в звериную шкуру. Казалось, он действительно не собирается развивать свою мысль дальше.
— Ладно тебе, отец родной, — сказал Баламут. — Прости этого неуча за его серость. Ему любовь к княжне Варваре…
— Василисе, — буркнул Алексей.
— Без разницы, — огрызнулся Баламут и продолжил. — В общем, говорю, ему любовь к княжне Алисе все глаза затмила. Ничего не видит, ничего не слышат, соображает ещё хуже, чем обычно. Я-то всё понял прекрасно, картинку, как сквозь родниковую водичку разглядел. Но ты уж сжалься над юным отроком, растолмачь ему, что да почём, куда идти, да что делать.
Старик тяжко вздохнул, пробурчал что-то в густую бороду, но махнул рукой.
— Ладно уж, поясню, только чтобы вы убрались поскорее, да меня тревожить перестали. Слушайте внимательно, два раза повторять не буду.
Баламут и княжич так близко пригнулись к старику, что столкнулись лбами.
— Княжну похитили прислужники Мары, — начал мудрец. — Зачаровали Горыныча, чтобы он выкрал её и перенёс на тайное место, у двенадцати столбов. Там их главный шаман Улукхан принесёт Василису в жертву, ровно в ночь полнолуния. И кровью её вызовет свою богиню смерти, чтобы она пришла на землю на веки вечные.
— Почему именно княжну Василису? — спросил Баламут. — Мало ли княжон по земле русской обитается?
Старик пожал тонкими плечами.
— Не всё мне ведомо, — ответил он. — Говорю только то, что мне известно, не более. Догадки строить можно, да проку с них нет. Может, кровь у неё особая. Грешили, может, предки её с шаманами, да ведунами. Может, перекрёстки судьбы сошлись именно на ней и ни на ком другом. Не знаю. Только если вы княжну не спасёте из-под ножа, призовут они Мару — и тьма опустится на Русь. Вечная зима.
Баламут присвистнул, схватился за затылок.
— Отец, а не хотите помочь нам? Вы, судя по всему, человек мудрый. Возможно, ещё чего умеете, кроме как картинки дымные показывать? Ну там, молнии глазом метать, огнём дышать? Пригодилась бы нам такая помощь в пути.
— Годы мои не те, в походы ходить, — спокойно ответил старик, хотя княжич ожидал, что тот взбесится от такого хамоватого вопроса. — Сами вы должны разобраться с этой бедой. Больше я вам ничем не помогу, только советом мудрым.
— Как же так, — продолжил наседать Баламут. — Ну как, не победим мы? Придёт Мара на Русь? Грянет зима вечная? Холод и погибель? Тебя тоже коснётся, отец.
Тот спокойно кивнул.
— Значит, так тому и быть, — ответил он. — Не мне решать. Нити судьбы давно сплетены для каждого. Справитесь или нет — так оно и было предрешено заранее.
Баламут скривился, будто лягушку проглотил.
— Так, может, и не идти нам никуда? Коли всё предрешено заранее?
— Не ходите, — так же равнодушно ответил мудрец. — Не пойдёте — значит так было предрешено.
— Вот вы заладили, «предрешено», «предрешено», — разозлился княжич. — Мы возьмёмся. Бросить поводья всегда успеем, а вот биться до конца, упасть и снова встать — этот выбор настоящего воина.
— Решайте, — старик казался всё таким же безучастным к дальнейшей судьбе Руси и всего мира.
— Спасибо за разрешение. А начать-то нам с чего следует?
— Вам нужен меч, — ответил мудрец.
— У нас есть мечи, дедуль. Вот один, — Баламут похлопал по ножнам.
— Не такой меч, балда! — взбеленился старик. — Накопали себе железа болотного и говорите теперь, будто это мечи. Тьфу это, а не оружие. Кого ты им сразить сподобишься? Петуха в своём курятнике? С прутиками ещё идите с Марой биться, детишки неразумные. Тебе нужно оружие. О-ру-жи-е! Русскую речь понимаешь? Али мне на хазарском повторить?
— Всё ясно, — Баламут сокрушённо покачал головой, — дед выжил с ума. Собираемся, Алёша, уходим… ай!
Мудрец ткнул его клюкой по макушке, посреди фразы.
— Вы что сюда, хамить пришли?
— Дедуль, я вот не хамил, — влез в разговор княжич.
— Да ты вообще помалкивай, сопляк. Встревать в разговоры взрослых будешь, когда бриться начнёшь.
Баламут гаденько хихикнул, потирая голову.
— Я княжич! — возмутился Алексей.
Мудрец махнул рукой.
— Да мне всё едино. Что княжич, что свинопас. Все под небом ходим, все в земле окажемся в конце пути, кто позже, кто раньше…
— Так вот, — перебил его Баламут, — мы как раз с этим карапузом-то и интересуемся насчёт того, как бы нам в земле попозже бы оказаться. Будут мудрые советы? Что-то там про меч, я слышал?
— Никак ни попозже не окажетесь, ни пораньше. Богам всё ведомо и каждому своё уже отмерено, не поменять тут ничего.
— Да что же такое-то. Опять не туда разговор сворачивает. Давай, дедусь, родной, седая твоя головушка, скажи, будь ласков, что за меч такой, про который ты говорил, и как нам его раздобыть?
Мудрец пошамкал губами, потряс клочковатой бородой, но всё-таки ответил.
— Не простой это меч, а меч самого Сварога. Только оружие бога огня сможет победить приспешников Мары, богини зимы.
— Ничего в делах божьих не понимаю, но звучит убедительно, — сказал наёмник на ухо княжичу. — Кому в нашем мире вообще можно довериться, если не сумасшедшему старику, сидящему в одинокой башне на краю света.
— И что? Просто придём и заберём меч? Никаких подводных камней не предвидится, да? — поворачиваясь к мудрецу, с надеждой в голосе спросил Баламут.
Старик пренебрежительно фыркнул.
— Всё бы вам, соплякам, чтобы просто да быстро. Просто только кошки родятся. Разумеется меч охраняют, балда.
Баламут пригладил волосы.
— Так и знал, будет какое-то «но». Давай, не томи, что с мечом не так, выкладывай, дедуль.
— Рарог его хранит.
— Рарог?
Баламут потёр шрам большим пальцем.
— Никогда такого слова не слышал.
— Ещё ты никогда про слова «вежливость» и «уважением к старшим» не слышал, но рот раскрывать тебе это не мешает. Рарог это огненный дух, пылающая птица. Она хранит меч от всяких проходимцев, вроде вас. Вот его и ищите.
Мудрец махнул тонким пальцем и в воздухе закрутилась пыль со всей комнаты, складываясь в карту.
Старик завернулся поплотнее в одеяло.
— Больше мне вам ни сказать, ни показать нечего. Или меч достанете, или всему пропадать. Ступайте, устал я, а на этом всё. До новых встреч.