Баламут

Глава 14 Муравьи и боги

Поколебавшись, Баламут пошёл за ним, стараясь держаться у княжича за спиной, как за живым щитом. Внутри храбрость так же быстро покинула их. Они осторожно, мелкими шагами, ступали всё глубже. Туннель пещеры был настолько огромен, что робкий свет факела не мог разгонять густую тьму под верхними его сводами.

Тусклые блики огня бегали по мокрым стенами, высвечивая причудливые сплетения сталактитов, в каждом из которых юношам мерещились зубы притаившегося во тьме зверя. Широкий коридор пещеры, где на стенах кое-где ещё виднелись следы копоти от крыльев вылетевшего Рарога, довёл их до пещерной залы. Даже в плотной непроглядной тьме чувствовалась, что она столь огромна, что внутри может поместиться целый город, со всеми детинцами, башнями, стенами и крепостным рвом.

— Опять колдунство, — буркнул Баламут и поёжился.

Впереди, в сотне шагов перед ними, что-то слабо светилось и они подошли ближе. В огромный валун, размером как десять медведей в единой куче, по самую рукоять был воткнут меч.

Баламут толкнул княжича локтем в бок.

— Ну давай, иди, тащи.

— Почему я? — шёпотом спросил Алексей.

— А почему я? Почему кто-то другой, а не ты? Одни вопросы. Давай ещё конюха твоего позовём, пускай он вытащит. Не силён я таких делах, но сдаётся мне, меч должен вытащить только тот, кто достоин.

Он призадумался на секунду.

— А может и нет, конечно. Возможно, его действительно может кто угодно вытащить. Но в любом случае, если вытащишь — значит достоин. По крайней мере в своих собственных глаза. Я так думаю. Короче, дело к ночи, тащи давай эту штуку и не спорь уже.

Алексей боязливо покосился на рукоять меча. Гигантский валун, который служил ножнами этому оружию, уже потрескался от старости, щели его светились красным и из них вытекали ручейки жара.

— Ты не время тяни, а меч, — продолжал зудеть над ухом Баламут. — Ты же не хочешь, чтобы в летописях потом записали, мол, «и тут трусливый княжий сын заставил вытащить меч из камня своего храброго, умного и красивого спутника, а сам в портки напрудил со страху»? Так и будет ведь, летописцы всё узнают.

— Откуда они про такое услышат-то? — начал отнекиваться княжич.

— Да мне почём знать, — Баламут пожал плечами. — Вечно они всё про всех на свете знают.

— Почему ты меня всё время этими своими летописцами попрекаешь?

— Чем же ещё? Помрём мы, сегодня-завтра… Точнее ты — сегодня-завтра, а я лет через сто, на мягкой перине, так что от нас останется, кроме праха в земле? Только то, что о нас с тобой будут люди друг-другу рассказывать, да в летописях читать, или с бересты, кому как удобнее. Ничего важнее этого нету, коли хочешь в веках остаться, если так подумать.

Алексей продолжал нерешительно смотреть на меч, заточённый в камне, и Баламут махнул рукой.

— Нет, если не хочешь, я не настаиваю. Пускай тут остаётся. Придёт какой-нибудь сын рыбацкий, да и заберёт его себе, шутки ради, будет им осётров из озера глушить, да потроха доставать. Мы же, получается, просто так птичку это огненную приморили, ни за грош ломанный, но что поделать теперь, не воскресишь её уже, не извинишься. Померла и померла, чего бубнить-то?

Алексей достал из-за пояса перчатки, натянул на руки. Медленно залез на камень. Сначала прикоснулся к рукояти одним пальцем и сразу отдёрнул.

— Чего, жжётся? — спросил Баламут.

— Вроде нет, — неуверенно ответил Алексей и аккуратно обхватил рукоять двумя ладонями, потянул на себя.

С металлическим звоном меч вышел из камня. Лезвие его вспыхнуло на секунду, ярко, будто Солнце, заставив юношей закрыть глаза, но тут же притухло, оставшись лишь светиться лёгким красным цветом. С открытым ртом Алексей осмотрел оружие, осторожно спустился с камня. Вдоль лезвия меча тянулась нить тонких ярко-оранжевых рун.

— Руны читать умеешь? — спросил Баламут.

— Нет, — помотал головой княжич.

— Ну да, мог бы и не спрашивать, бестолочь ты, Алёша, ещё каких поискать.

Княжич задохнулся от возмущения.

— Я побольше твоего знаю, бродяга!

— Да? Это что же, например?

— Всё знаю, кроме рун!

— Что всё? Назови хотя бы десять.

— Местность окружающую знаю отлично! Ты без меня бы заблудился здесь!

— Без тебя я бы и не оказался здесь!

— Узлы вязать и аркан метать умею — сам видел, только что.

— Ой, всё, — Баламут махнул рукой. — Ещё похвастайся, что лягушек через соломинку надувать способен.

— Ты великий момент испортил! Ядовитый ты, как змей подколодный!

— Сам дурак, — Баламут показал ему язык и пошёл на выход из пещеры.

Алексей возмущённо фыркнул, оглянулся — не видит ли наёмник и несколько раз взмахнул мечом. От каждого движения в полумраке пещеры долго висели красные полосы в воздухе.

— Ух ты, — выдохнул княжич, облизываясь.

Он рассёк мечом воздух ещё несколько раз, наблюдая, как во тьме остаются огненные линии, где только что лезвие рассекало темноту. Ножен к мечу нигде поблизости видно не было, так что Алексей бережно завернул его в плащ, чувствуя мягкое тепло лезвия сквозь ткань, и пошёл на выход.

— Ну что, наигрался? — спросил Баламут, когда княжич, сияя будто начищенная медь, выбрался из пещеры.

Тот сразу смутился.

— Следовало бы догадаться, что ты, бесстыжий плут, будешь подглядывать.

— Следовало бы, — расплылся в улыбке Баламут, — но ведь не догадался, юный отрок?

— Никогда такого не видел. Не простой меч это, а волшебный.

— Удивительно было бы, если бы гигантская огненная птица сторожила обычный меч, не находишь? Конечно он волшебный.

Алексей прижал оружие поближе к груди, словно боялся выронить.

— Что же, — Баламут огляделся во все стороны, будто где-то могли остаться забытые вещи. — Вроде всё. Не будем заставлять богиню смертинас дожидаться. Пора в путь-дорогу.

Алексей всё время урчал, как довольный кот, то и дело поглядывая на меч Сварога. Убрал его в свои ножны, но поминутно доставал, любовался красным свечением и убирал обратно. Затем снова доставал. Баламут тяжко вздохнул.

— Видел ты когда-нибудь меч столь красивый и легендарный? — спросил Алексей, сияя как алмаз в лучах солнца.

Баламут призадумался.

— Слышал, — наконец сказал он, — про один легендарный меч. Жил да был некий витязь в Новгородском княжестве. Пришёл он как-то раз в город и говорит. Нашёл я, стало быть, меч. Да не простой меч, говорит, а самого Перуна. Начал рассказывать, как он его со дна озера поднял, все только уши развесили, да слюной белой от зависти на пол капали. Через пару дней в другом кабаке, правда, он уже рассказывал другое. Как ему этот меч птица Сирин в лапах принесла, приняла облик прекрасной девы, сказала этому везунчику, что он лучший воин во всей Руси, потом они занялись жаркой любовью… Но суть не в том. Одни словом, таскался этот парень по всему княжеству и везде хвастался своим мечом. Меч, надо отдать должное, действительно был прекрасен, как будто его не руки смертного кузнеца смастерили, а сами боги на горниле Солнца сковали. Да и сам хозяин богатство своё расхваливал, не замолкая. Был этот меч, дескать, настолько сильный, что никакая напасть не могла приключиться с его владельцем, ни в одном бою, якобы, он не мог проиграть, меч за него всё сам делал. Рубил железо, как раскалённый нож пронзает масло. Махнёшь налево — горы рассекает. Махнёшь направо — вековые дубы рубит, как тростинки. В общем, владелец меча в битве был непобедим, по его собственным словам.

— И что же случилось потом? — Алексей заёрзал в седле от нетерпения, так ему захотелось услышать продолжение этой истории. — Он стал былинным воином? С кочевниками дрался или с норманнами? На земли франков ходил?

Баламут покачал головой.

— Столько со мной общаешься и всё ещё считаешь, что история будет про ратные подвиги? Нет, прознали люди, всякие разные, совестью не обременённые, про такое сокровище. Да здраво рассудили, что если в бою такого витязя не одолеть — то и пытаться незачем. Поэтому, как только хозяин меча, после целого дня рассказов о своём замечательном оружии, улягся на сеновале, да заснул, его во сне-то и прирезали. Прям совсем насмерть.

Княжич подождал продолжения, но его не последовало.

— А что потом было? — не выдержал он.

— Не знаю. Пропал меч. И всё на этом.

— Меч-то этот правда был мечом Перуна?

— Понятия не имею. Если интересует лично моё мнение, думаю, что нет. Нашёл этот балбес железку красивую где-то, или спёр у кого, бог знает. Ну и решил немного приукрасить историю. Как показала практика — напрасно.

Алексей несколько минут переваривал услышанное.

— И в чём смысл этой истории? — наконец спросил он.

— Вот уж не знаю, — ответил Баламут. — Разве во всём должен быть смысл? Это только бабкины сказки все несут в себе какую-то мораль. Не бегай от дедушки с бабушкой. Не разбивай золотые яйца и тому подобное. Но некоторые истории рассказываются только затем, чтобы быть рассказанными при случае, и скрасить двум одиноким путникам лишнюю версту дорог. Но если ты такой зануда, что тебе обязательно нужна какая-то мораль, чтобы вынести из неё ценный урок для себя… Ну не знаю, скажем, хм. Не свети лишний раз добром, которое не можешь защитить и во сне. Как ты, например, светил своим медальончиком золотым при мне, соблазняя на грех, почём зря. Вот и побудил мысли нехорошие.

Алексей призадумался.

— Подожди-ка, — сказал он. — Ты чего же это? Меня изначально во сне ограбить хотел?

— Ага, — не стал запираться Баламут. — Хотел, но совесть, знаешь, что-то заела, решил не грабить. Такой вот я человек, высоких моральных устоев. Спас тебя от ограбления.

— Ох, спасибо великодушное, — княжич поклонился в седле. — Совесть твоя, правда, не остановила тебя от того, чтобы привязать меня к дереву, да уехать прочь.

— Раз на раз не приходится. Где-то услышал я голос совести. Где-то заткнул её глотку здоровенным куском золота.

— Вот если бы я умер там? Что тогда? Не дотянулся бы до кинжала, или новая виверна пришла и съела меня?

Баламут развёл руками.

— А что если бы ты пошёл ночью до ветра, поскользнулся на навозной куче и голову об порог разбил? Или вон, молния сейчас с небес прямо в темечко клюнет? Смотри на такие вещи проще, княжий сын, жить будет легче. Вот ты неправ и смотри почему. Ты себе представляешь только неприятности…

— Не представляю я себе ничего, а у тебя спрашиваю.

— Да не перебивай. Представляешь ты себе только неприятности одни. Это так, и не спорь. Ты же не спросил, мол, дружище Баламут, а что если бы пока я был привязан к берёзке, подползла бы ко мне прекрасная русалка и совратила бы меня, невинного и беспомощного, до трёх раз подряд? Нет, не спросил. Почему? Потому что мыслишь ты только о грустном, гадостях всяких и печалях. А думать надо как? Например, вот я выберусь сейчас отсюда и такую-то интересную историю про это злоключение получат мои маленькие внучата-карапузы. И сразу всё смотрится в другом свете. Вот так, поучись, пока я жив.

— Урок был ценный, что и говорить, — сказал Алексей. — За него я, правда, чуть собственной жизнью не поплатился, но на ус намотал.

— Вот, другое дело. Так и думай. И даже не благодари меня, а то я опять расплачусь, от твоей сердечной признательности.

— Слушай, Баламут.

— Чего опять случилось?

— Расскажи что-то из своих приключений. Только те, которые в самом деле были, а не те, которые ты по ушам доверчивым простофилям, вроде меня, развешиваешь.

— Чего это вдруг я должен опять что-то рассказывать? — спросил Баламут.

— Не должен, конечно, но за хорошей историей и время летит незаметно, а заняться тут особо-то и нечем.

Княжич огляделся на безжизненные пейзажи.

— Кроме как, разве что, ехать и думать о том, как от седла кожа с зада слезает, — добавил он, хихикнув.

Наёмник оценивающе покачал головой.

— Ладно, правда твоя. Чем ещё отвлечься от мыслей про предстоящую битву с богиней смерти, чем не хорошей историей. Есть у меня одна байка. Слушай внимательно, да не перебивай. Приблудился я как-то в окрестности одного города. Называть его опять же не буду, ни к чему, всё-таки, лишний раз самому на себя наговаривать, будем считать это моей выдумкой. В общем, сначала я, как обычно, покрутился в окрестных деревнях, да по предместьям. Народ деревенский живёт ближе к природе, так что куда больше верит во всякую нечисть, чем городские. Кстати, кто бы мог подумать, но правы-то они как раз. Не важно, впрочем. Покрутился я туда-сюда, постучался по домам, пооббивал околицы — тщетно всё. Никому не нужны услуги наёмника. Нечисти, главное, говорят, полным-полно кругом. И домовые и лесные и банные, какой только нет. Нечисть у них водится всякая, а денег не водится совсем. Печаль, тоска. Так что оно мне неинтересно стало, я за спасибо не работаю. Даже пожрать ничего не предложили. Ничего не сделал, за что кормить? За байки мои они не слишком щедры оказались. Ну, делать нечего, иду в город. Только пришёл, только рот раскрыл, что я охотник на нечисть, как глазом моргнуть не успел и на базарной площади с петлёй на шее оказался.

Алексей присвистнул.

— Ничего себе, как же так?

— Оказалось, что до меня приходил туда бродяга какой-то. Выдал себя за охотника на нечисть, деньги собрал на какой-то там подвиг будущий, и был таков. Я не он, а повесить решили меня, дескать, все вы, наёмники, одним миром мазаны, мошенники. И вот получается, стою я на жёрдочке, балансирую из последних сил, удавка шею давит… Но тут, на моё счастье, сам светлый князь вышел посмотреть, кого это там вздёрнуть решили, под радостное улюлюканье. Вот на этом-то я и проскочил. Пока шарился в окрестностях города, наслушался сплетен местных. Как увидел его, заорал во всю глотку. Князь мой милостивый, ору я ему. Прискорбные вести! Брат ваш, старшенький, дескать, с которым вы на охоту пошли, а он из лесу не вернулся и вы княжий стол себе тогда прибрали… Нашёл я его, кричу. Кости его в лесу лежат, якобы, подрала вашего брата старшего кикимора лесная. Напраслину на вас возводят злые языки, что вы брата родного укокошили, дескать.

Алексей скривился и неодобрительно покачал головой.

— Вот как князь услышал такие хорошие для него вести, повеселел сразу, — продолжил Баламут. — А кто бы не повеселел, когда с него пятно братоубийцы публично смыли. Приказал князь меня с виселицы отпустить, да пару монет в карман сунул, за неудобство доставленное, якобы. Но мы-то то с вами понимаем. Вот тебе мораль сразу, раз ты такой их любитель: всегда знай, чьи грешки можно использовать себе во благо. Ведь, главное, не нужно быть святым самому, если всегда можно найти того, кто ещё хуже чем ты.

— Так себе мораль, — рассмеялся Алексей. — Но для бесстыжего наёмника — в самый раз.

— А как тебе история моя? — спросил Баламут.

Княжич покрутил ладонью.

— Так себе. Давай другую.

— Вот же нахал мелкий! Почему всё время я байки рассказываю? — возмутился Баламут. — Это несправедливо. Ну-ка, княжич, давай, открывай рот и излагай интересную историю, а я послушаю.

Княжич ненадолго задумался, потом заговорил:

— Появился, стало быть, в княжестве псковском один человек. Ходил по землям и всем рассказывал, что он де великий колдун. Может и ртом огонь пускать и молнии из глаз. Чудес самих не показывал, нечего, говорит, тратить великое мастерство на потеху крестьян. Ну и договорился до того, что слухи про него дошли до ушей светлого князя. Велел он сыскать этого болтуна и явить перед ясные очи. Привели его ко двору. Выглядел он — жуть. Сам черноглазый, взгляд тяжёлый, как удар булавой, волосы растрёпаны, а одет в балахон только какой-то, по которому звёзды расшиты. Светлый князь у него и спрашивает. Народ рассказывает, дескать, ты чудеса вершишь, так ли это? Так, говорит колдун. И глазами сверкает, что твой агат. И что, спрашивает князь. И огонь ртом пускать умеешь? Умею, отвечает колдун. И молнии глазами? И молнии глазами, отвечает. И в будущее зришь? И будущее вижу, так же ясно, как на ладони.

— Что было дальше? — спросил Баламут.

— Как чего. Приказал князь его тут же во дворе и вздёрнуть за шею. Вышел потом, посмотрел на висельника и спросил, что, мол, видел ли ты такое будущее? А коли видел — то чего пришёл?

Баламут закашлялся, ослабил воротник.

— Ну и истории у тебя, Алёша. Хорошо, что ты не в батюшку родного характером пошёл. Это я ещё легко отделался, от знакомства с вашим семейством, оказывается.

Одна пройденная верста сменяла другую, путь всё так же вился вперёд, что казалось ни конца ему ни края не будет. Алексей то и дело поглядывал на свой новый меч, Баламут медленно грыз найденный сухарь, покачиваясь в седле. Иногда приятели лениво переругивались или подшучивали друг-другом, но усталость и предчувствие близости смертельной опасности, с каждым шагом всё больше давило на них.

— Одного взять в толк не могу, — сказал Алексей.

— Почему только «одного»? — спросил Баламут. — Как по мне — ты так многого в этой жизни не понимаешь, что и за два месяца не пересчитать.

— Катись ты к лешему, — махнул рукой княжич. — У меня серьёзный вопрос.

— Давай, излагай тогда.

— Вот я не понять не могу, — сказал Алексей. — Зачем этим приспешникам Мары призывать её на Русь? Она же принесёт с собой только холод, войну и смерть? Им-то в чём выгода мёрзнуть, голодать, да умирать? Понимаю, если бы они хотели призвать какого-то хорошего бога. Плодородия там, или виноделия. А Мару-то зачем?

— Я так думаю — ответил Баламут. — Что большинство бед на земле происходит не потому, что люди были хорошие или плохие. Глупые или умные. А потому что люди это люди. Вот поверили они в Мару эту свою и верят в неё слепо. А что помирать придётся в сугробе с синим носом, так это их не волнует. Думают, может, что она отблагодарит их. В темечко чмокнет там, или руку пожмёт, за старания. Как будто богам есть дело до людей. Кто мы для них? Так, муравьи под ногами. И ничего нам, муравьям, не остаётся другого, кроме как держаться друг за друга, да бороться из последних сил.

Он зевнул во весь рот.

- Так что, лучше не трать силы попусту. У нас на пути только очередные неприятности. Самые простые дни уже закончились.