Барнаша

5. Камень сардоникс

Старая восточная легенда рассказывает, что благородные камни — творение сатаны. Заметив, как радостно любуется Ева пестрыми цветами в райских садах, искуситель придумал камни, дав им чудесные краски. Дабы пробуждать в людских сердцах соблазн и алчность.

С благородными камнями связано много других верований. Говорят, сапфир защищает от клеветы, бирюза помогает влюбленным, янтарь предохраняет от дурного глаза, рубин дарит взаимность в чувствах, сардоникс уберегает от неверности и лжи… Да мало ли ещё свойств приписали люди этим источникам чарующего света и цвета!

То, что стояло за отношением Филиппа к сардониксу, стало своего рода легендой, семейным преданием. Далёкий предок художника был не просто участником походов Александра, он был воином отборных частей. Аргироаспиды — щитоносцы, серебряные щиты — костяк македонской армии! Они получили эти украшения за неслыханную отвагу при Иссе[35]. И предок Филиппа среди них — молодой, сильный, весёлый, не слишком обременённый совестью или сожалениями о гибели врага. Он считал, что война — занятие лучшее из всех возможных. Война — это множество доступных женщин, море выпитого после битвы вина, опасность, волнение в крови.

Они весело прошли полмира, но Индия стала другой, не пройденной его половиной. Недоступной, утонувшей в дождях и разливах рек. Она была богата и не скупилась на смерть товарищей, на поражения. На боль разлук. Здесь, в непокорённой половине мира, улыбку сменила печаль. И в какой-то из дней он не стал убивать, потому что устал, потому что захотел подарить жизнь. Хоть кому-нибудь на земле, а человек, которого он спас, был так неказист, так грязен, мало одет… Это потом, когда они узнали друг друга, македонец понял, что ошибался. Учитель был немыслимо богат.

— Друг мой, — говорил ему Учитель, — нет страха во мне перед смертельным кругом, но за бесценный подарок жизни готов благодарить тебя до скончания века. Греческие мудрецы утверждают, что последний из живых счастливее наипервейшего из мёртвых, обитателей подземного царства Аида[36]. И они правы, твои жизнелюбивые соотечественники.

Учитель щурил глаза, когда улыбался. И морщины лучами бежали от глаз, любивших солнечный свет. Он не остался в долгу. Он оставил, уходя в свои горы, странный подарок молодому другу-македонцу.

— Камень ценен сам по себе, — сказал он, прощаясь. — Но это та цена, что смешна истинно знающему. Ты мало во что веришь, герой, но жизнь впереди, и не всё потеряно. Береги сардоникс. Он защитит от беды тебя, и всех твоих потомков. Я три дня отдавал ему силу души, и рук, и моего тела. Он заговорён мною на помощь тебе и твоей крови.

В ответ на недоверчивую улыбку македонца Учитель покачал головой.

— Ты всего лишь варвар, эллин, хоть и считаешь иначе. Ты — ребенок, все вы ещё дети, блуждающие во мраке. Сохрани его хотя бы на память о нашей встрече, там поймешь. Пока он в руках у тебя и твоих потомков, он принесет лишь благо. Но в чужих руках, руках власть имущих и стяжающих богатства, он станет проклятием. Смерть ждёт каждого, кто владеет им не по праву.

— А если я подарю его другу?

— Ты не сделаешь этого, глупец. Пожалей друга… Впрочем, бывают исключения. Он безопасен для ваших любимых женщин, пока они верны. И ещё… Очистить камень от заклятия может чистая душа. Та, о которой будет сказано — истинный сын Божий, посланник Господа в утешение нам, людям. На целое поколение вперёд он очистит камень от заклятия на вашу кровь. Но не больше. В последующем с силой, словно возросшей от соприкосновения с чистым, он погубит всякое зло, что не ты и не твоя кровь. Я так хотел, и это мой подарок. Будь же благословен и прощай.

Недоверчивый македонец, к трепету своему и даже некоторому священному ужасу, имел однажды возможность убедиться в силе камня.

Последний, индийский поход, столь неудачный для македонцев, посеял немало сомнений в душах людей. Ветераны армии Александра, до той поры преданные царю, и те — зароптали. Они просились домой. Они хотели пользоваться плодами своих побед, быть превозносимыми, богатыми. Окружёнными детьми и внуками. Они устали. Но Александр рвался за пределы завоеванного мира. Он не знал другого пути — он не умел и не хотел быть одиноким путешественником, бороздящим просторы земли, зависимым от стольких опасностей и преград.

Эти непримиримые мечты породили непонимание и злость. А потом и заговор против царя. Предок художника принял в нём непосредственное участие. К тому времени он бесконечно устал от смерти, царившей вокруг. Домашний очаг манил его, звал, обещая любовь и тепло. Богоподобный Александр раздражал. Царю мерещились заговоры. Он стал недоверчив. Приступы гнева всё чаще одолевали его, и приступы эти нередко обращались против когда-то любимых и близких.

Царь не собирался создавать державу с центром в родной Македонии. Величие собственной страны волновало его гораздо меньше, чем покорение какой-нибудь очередной, чаще всего опасной и загадочной страны. Которую, впрочем, они с легкостью покидали ради завоевания другой. Он взял в жёны азиатку, Роксану. Он, который должен был бы думать о сохранении рода, о потомках эллинской, незамутнённой крови. Как объяснить преданность царя черноволосой, смуглой, отнюдь не красивой по эллинским представлениям Роксане? За их обозами шли тысячи женщин, подобных ей. И у Александра был до неё гарем из трехсот наложниц… Они привыкли к покорности азиаток, к терпению и кротости. Женская гордость для пресыщенных молодых мужчин стала понятием смешным. Но тоска по золотоволосым, широкоглазым, с высокой грудью женщинам, идущим по жизни величавой походкой равнинных жительниц, волновала их.

Царю мерещились заговоры, и Александр их получил. Вернее, он получил в руки красивую камею из бело-красного сардоникса. Из рук любимого друга детства, Клита. Спасшего когда-то ему жизнь в битве при Гранике[37].

Мир, который был изображён на камее, являлся тройственным. В центре мироздания был изображен Александр, покоритель половины населённого мира. За ним — тенью, которой она и была по сути, незаметная Роксана. Под ногами Александра и его жены — покорённые им народы. Одетая причудливо толпа жителей Ойкумены[38], и даже на маленькой камее можно разглядеть, изучая лица, тоску и печаль.

И надо всем этим, в самом верхнем правом углу — Филипп, отец Александра. С улыбкой смотрит на сына, что оправдал его надежды. Улыбка, правда, несколько кривая — из-за глаза, поврежденного в бою. Сын покорил полмира, скольких убил, покалечил, вырвал из привычных объятий, обрек на страдания — не счесть. Достойный сын отца. Когда Филипп разбил в Фессалии[39] войска фокидян, три тысячи пленных были утоплены по его приказу в море. Во искупление обиды, нанесенной сребролукому богу Аполлону, которого оскорбили фокидяне, ограбив Дельфы. По приказу Филиппа погибший военачальник фокидян, Ономарх, был распят на кресте.

Но Филиппу далеко до своего богоподобного сына. До того, как Александр двинулся на державу Ахаменидов[40], исконного врага эллинских государств, он успел показать себя в родных ему греческих государствах. «Озверел душой»[41], и взял Фивы. Всех непокорных жителей города продал в рабство, а это тридцать тысяч человек, истребил оставшееся мужское население, и город стёр с лица земли. Александр — потомок неистового Ахилла[42] по матери, властолюбивой Олимпиаде, и необузданного Геракла[43] по отцу. Достойный сын кровавых отца и матери.

Оба героя, от которых ведет свой род Александр, в левом верхнем углу камеи. Щит Ахилла, плащ Геракла сверкают черным на белом. Багровые капли крови падают вниз, туда, откуда смотрят глаза жителей покорённой Ойкумены.

В непокорном Тире Александр казнил три тысячи пленных, две тысячи распял и тридцать тысяч продал в рабство. Такая же участь постигла город Гиза. Куда там Ахиллу или Гераклу!

Художник, что высекал первую, Александрову камею, был из бранхид[44]. Потомок тех греков, что ушли с персидскими завоевателями из Передней Азии. Однажды он уж выжил в бойне, которую устроил Александр. Греки, обрадованные приходом македонской армии, вышли приветствовать царя с зелёными ветвями. Их ли была вина в том, что они — художники, скульпторы, строители, — были изуродованы по приказу сатрапа[45]? Так отметил их таланты Дарий, чтобы показать свою власть над телами и жизнями рабов. А Александр, разгневанный их жалким внешним видом, Александр отдал приказ… и их стали убивать, разить мечами и стрелами…

Выживший художник был из бранхид, и потому одолеваем двойной ненавистью к царю. Но тот, кто заказал ему рисунок, требовал точного исполнения своего замысла. Ничего лишнего, обусловленного ненавистью и местью. Македонец помнил то, о чём тайно говорил ему учитель-индиец. Враг — в центре мироздания. Его жена, дети. Его женщины.

Над ним — его родители. Учителя, если они были вехой в становлении. Далёкие предки, чьим духам он поклонялся. Все те, кого он почитал началом себе. Именно потому Аристотель не был изображен на камее. Что толку в том, что он учил Александра? Немногому же он его научил, тринадцатилетний подросток оказался не по зубам великому философу. Александр бредил Ахиллом, и даже в походах возил «Илиаду» Гомера, кладя ночью у изголовья вместе с мечом…

Тройственная камея. Предки врага и его духовные наставники. Враг и его женщина, дети, когда они есть. И в самом низу — взывающие к отмщению. Кажется, македонец не забыл ничего.

Почему Клит держал камею у себя так долго? Быть может, воспоминания о дружбе с Александром, о его отце, Филиппе, которого Клит так хорошо знал, будили в нём жалость? Как бы ни был велик гнев против Александра, трудно было поднять руку на друга детства, ставшего богоподобным властителем Азии? Или, напротив, Клит наслаждался игрой с судьбой, держа в руках оружие против тирана? Каким Александр, несомненно, стал в глазах ветеранов своей армии. Он носил персидскую одежду, что вызывало немало затаённого веселья и косых взглядов македонцев. Он устраивал пышные приемы и приказывал почитать себя всюду как бога…

Впоследствии македонец немало пожалел, что не уговорил Клита отдать камею сразу, по изготовлении. Вспоминал слова индийца: «Пожалей друга, глупец!». Клит был добрым товарищем. Жаль, что он пал жертвой очередного приступа гнева Александра. Что-то побудило его дерзко говорить с царем на том несчастном пиру. Он вспоминал вслух все ошибки Александра. Царь оборвал его речи, выхватив меч… А может, он стал первой жертвой камеи…

А потом — загадочная и неожиданная смерть самого Александра. Владыка половины мира умер в Вавилоне от лихорадки, в расцвете сил, не завершив своих дел. Сына, родившегося у Роксаны, да и саму Роксану, обрекли на смерть диадохи[46], делившие власть на территории бесконечной империи. Череда смертей, приносимых камеей, множилась. Македонец успел проследить семь до того времени, когда камея исчезла из вида.

Но сардоникс, который был усечён, и всё же ещё довольно тяжёл, и вызывал у македонца суеверный страх, был привезён им домой. Предание передавалось из уст в уста, из жизни — в жизнь. Тот, кто хранил его в доме, не жаловался на судьбу. Казалось, она оберегала владельца от тысячи возможных неприятностей, как могла.

Филипп теперь держал в руке часть того самого сардоникса. Он был хорошим резчиком по камню, более чем хорошим. Он был лучшим. Элий Сеян, всесильный временщик, друг и сотоварищ императора Тиберия, заказал ему самую крупную камею, какую только можно сделать. В подарок императору Тиберию. На беду и смерть императору Тиберию. Ибо Элий Сеян одобрил выбор материала художником.

И белый сардоникс с багровыми кровавыми вкраплениями стал обретать в руках художника свой теперешний, известный всему миру облик. Новый виток кровавого пути сардоникса начинался…