Бегство Джейн

1

Восемнадцатого июня 1990 года Джейн Уиттекер вышла из дома, направившись в магазин за молоком и яйцами, и забыла, кто она такая.

Эта беда, которую ничто не предвещало, обрушилась на нее у пересечения Кембриджской и Баудойна. Она сразу узнала перекресток и поняла, что находится в центре Бостона, и, хотя Джейн знала, где она, ей было совершенно не ясно, кто она. Она шла в продуктовую лавку купить немного молока и несколько яиц, в этом она была совершенно уверена. Молоко и яйца были нужны для шоколадного торта, который она намеревалась испечь, но вот зачем и для кого — оставалось полнейшей загадкой. Она отчетливо помнила, сколько унций шоколадного пудинга надо положить в торт, но была не в состоянии вспомнить собственное имя. Больше того, из головы совершенно вылетело, замужем она или одинока, вдова или разведенная, есть у нее дети или нет. Она не знала ни своего роста, ни своего веса, ни цвета своих глаз. Ей был неизвестен день ее рождения и сколько ей лет. Она могла точно определить цвет листьев на деревьях, но была совершенно не способна вспомнить, блондинка она или брюнетка. В общих чертах она знала, куда идет, но не имела понятия, где она была до этого. Господи, что же происходит?

Несущиеся по Баудойну машины замедлили свой бег, а затем остановились. Она чувствовала, что с обеих сторон ее начали обтекать людские потоки, которые стремились на другую сторону улицы так, как будто их тянуло туда магнитом. Одна лишь она стояла на месте, словно приросла к тротуару, совершенно не способная двигаться и едва способная дышать. Осторожно, с обдуманной медлительностью, Джейн наклонила голову, украдкой посмотрела назад через одно плечо, потом через другое. Пешеходы летели мимо, едва ли замечая ее присутствие. Мужчины и женщины спешили без тени сомнения на лицах, спешили уверенно и непоколебимо. Только она одна стояла совершенно неподвижно, не желая — и будучи не в состоянии — двинуться с места. Ее слух отчетливо воспринимал доносившиеся извне звуки: гудки автомобилей, шум моторов, шарканье подошв и стук каблучков по асфальту. Шарканье и стук стихали, как только по улице возобновлялось движение машин.

Вдруг Джейн ясно услышала раздавшийся совсем рядом злой женский шепот: «Маленькая шлюха!» В какой-то момент Джейн показалось, что это замечание относится к ней. Она оглянулась, но женщина была поглощена разговором со своей спутницей и вряд ли даже догадывалась о существовании Джейн. Может, она стала невидимкой?

На долю секунды в голову Джейн закралась безумная мысль, что она мертва. Вспомнился эпизод из старого, когда-то виденного фильма — кажется, он назывался «Зона сумерек», — где брошенная на безлюдной дороге женщина в порыве отчаяния звонит ночью своим родителям, а те отвечают ей, что их дочь давно погибла в автомобильной катастрофе и что это неслыханная наглость — звонить в такой поздний час. В этот момент женщина, которая всего несколько секунд назад злобно искривила губы, прошипев слово «шлюха», заметила Джейн и поприветствовала ее почти ласковой улыбкой, после чего вновь повернулась к собеседнице, и они пошли своей дорогой, растворившись в толпе.

Джейн поняла, что она жива и вполне ясно различима. Ну почему, почему, ради всего святого, она вспомнила какой-то идиотский эпизод из старого фильма, а не свое собственное имя?

К перекрестку подошли еще несколько человек. В ожидании зеленого света они нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Эти люди явно не знали ее. Да и вообще ее никто не сопровождал. Никто не собирался брать ее под руку, и никто не высматривал ее с противоположной стороны улицы, беспокоясь, почему она отстала. Она была одна-одинешенька и не имела ни малейшего понятия, кем бы она могла быть.

— Сохраняй спокойствие, — прошептала она, пытаясь найти ключ к разгадке в звуках собственного голоса, но даже он был ей совершенно не знаком. Голос ничего не сказал ей ни о возрасте, ни о семейном положении; в голосе не было абсолютно ничего примечательного, за исключением звучавших в нем тревожных ноток. Она начала говорить вслух, закрыв губы ладонями, чтобы не привлекать внимания прохожих.

— Не паникуй. Через несколько минут все встанет на свое место. — А это нормально, когда человек разговаривает сам с собой? — Сначала самое главное, — произнесла она и задумалась над смыслом сказанного. Как может она ухватиться за самое главное, если она не знает этого «самого главного»? Джейн сразу поправила себя: — Это неправда. Ты кое-что знаешь. Ты знаешь многое, просто надо найти путеводную нить. — Она подбадривала себя все громче и громче, быстро оглядываясь по сторонам: не слышит ли ее кто-нибудь?

К ней приближалась группа туристов — человек десять. «Они пришли забрать меня туда, откуда я сбежала», — было ее первой и единственной мыслью. Когда гид группы, молодая женщина, ей, возможно, только что исполнился двадцать один год, заговорила со знакомыми бостонскими интонациями, которых ее собственный голос был почему-то лишен, она поняла, что ничто не связывает ее с этими людьми, как ничто не связывало ее с теми двумя женщинами, чей разговор она невольно подслушала. А она вообще с кем-нибудь связана?

— Вы видите, — говорила молодая женщина-гид, — Бикон-Хилл. Это тихий уютный район, из которого бостонцам удобно добираться на работу. Бикон-Хилл долго считали ближним пригородом Бостона. Улицы здесь вымощены брусчаткой и застроены частными кирпичными коттеджами и маленькими многоквартирными домами. Строительство их началось в двадцатые годы прошлого века и продолжалось до его конца.

Пока молодая женщина-гид хорошо поставленным голосом продолжала свою гладкую речь, члены группы отдали должное частным кирпичным и маленьким многоквартирным домам.

— В последние годы многие роскошные дома из-за недостатка жилья и чрезмерно высоких цен на недвижимость были превращены в совместные владения. Бикон-Хилл всегда был оплотом коренных янки, но, хотя многие их потомки живут здесь и сейчас, теперь здесь могут селиться люди и из других слоев общества… если, конечно, у них хватит денег на оплату залоговой стоимости и ренты.

По группе пробежал благоговейный трепет, люди покивали головами в знак восхищения и приготовились идти дальше.

— Простите, мадам… — Губки девушки-гида сложились в преувеличенно любезную улыбку, ее лицо прямо-таки излучало жизнерадостность; ей бы очень подошло прозвище — гид-Счастливое Лицо. — Мне кажется, что вас не было в группе в начале экскурсии. — Это утверждение прозвучало как вопрос; интонация фразы взлетела вверх вместе с уголками губ гида. — Если вы интересуетесь пешеходной экскурсией по городу, обратитесь в туристическое бюро Бостона, там вас запишут в первую же группу, где есть свободные места. Вы согласны со мной, мадам?

Создалось впечатление, что еще несколько секунд и Счастливое Лицо навсегда выключит свое приветливое выражение.

— Бюро? — переспросила Джейн. То, что по отношению к ней не задумываясь употребили слово «мадам», говорило о том, что ей, по меньшей мере, около тридцати.

Девушка между тем продолжала говорить:

— Вы пойдете по Баудойну к югу до пересечения с Бикон. Там вы сразу увидите здание Законодательного собрания штата, в нем же находится туристическое бюро. Здание приметное, с золотым куполом, вы его сразу увидите, а увидев, ни с чем не спутаете. Заблудиться там просто невозможно.

«Вот в этом-то я, пожалуй, не вполне уверена, — думала Джейн, глядя, как группа пересекает улицу и исчезает за поворотом. — Если уж я сумела заблудиться в себе, то что мне сто́ит заблудиться в городе?»

Мелкими неуверенными шажками, ставя ноги так, как будто она пробиралась по опасному болоту, Джейн медленно продвигалась по Баудойну, не обращая никакого внимания на архитектуру девятнадцатого века, а сосредоточив все свое внимание на дороге. Она без происшествий пересекла Дерн и площадь Эшбертон. Однако ни эти улицы, ни здание Законодательного собрания, внезапно выросшее перед ее глазами, не пробудили в ней ни малейших воспоминаний о том, кто она такая. Джейн завернула за угол и пошла по Бикон-стрит.

Как и предупреждала жизнерадостная девушка-гид, здесь же, в помещении Администрации бостонской общины, располагалось туристическое бюро. Пройдя мимо кладбища, на котором, как она хорошо помнила, были похоронены такие знаменитости, как Поль Ривир и Матушка Гусыня, она поспешила мимо Центральной гостиницы к большому общественному саду. Инстинкт подсказывал ей, что в прошлом она не один раз бывала здесь. Джейн не была чужой в Бостоне, независимо от того, насколько чужой она сейчас была самой себе.

Джейн ощутила слабость в коленях и, с трудом волоча ноги, направилась к скамейке, села и, удобно устроившись на ней, стала думать.

— Не впадай в панику, — несколько раз повторила она, обращаясь к себе, громко повторяя слова, словно заклинание, зная, что рядом никого нет и ее никто не услышит. Для начала она стала мысленно перечислять известные ей факты, пусть даже ненужные. Итак, был понедельник, 18 июня 1990 года. Погода была не по сезону холодная — 68 градусов по Фаренгейту. Тридцать два градуса по Фаренгейту — точка замерзания воды. А при ста градусах по шкале Цельсия варят яйца. Два умножить на два равно четырем; четыре умножить на четыре равно шестнадцати; двенадцать умножить на двенадцать равно ста сорока четырем. Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. E=mc². Квадратный корень из 365 равен… этого она не знала, но внутренний голос тотчас подсказал ей, что все в порядке — этого она не знала никогда. Джейн снова услышала, как громко повторяет: «Без паники!» Она расправила складки на своем коричневом плаще и ощутила пальцами стройные бедра. Тот факт, что она так много знала и помнила, взбодрил ее и внушил уверенность, что было бы нелогично хранить в голове столько информации и не вспомнить в конце концов такой пустяк, как собственное имя. Конечно, она вспомнит его. Это всего лишь вопрос времени.

Вдруг она увидела, как по парку, раскинув руки, к ней бежит маленькая девочка, а чернокожая толстуха-нянька тщетно пытается за ней угнаться. На секунду Джейн показалось, что это ее дочка, и она протянула руки ей навстречу. Но тут нянька проворно схватила ребенка за руку и увела к качелям, окинув подозрительным взглядом женщину, сидящую на скамейке. «А есть ли у меня свои дети?» — задумалась она; промелькнула поразившая ее мысль: оказывается, женщина может забыть, есть у нее дети или нет.

Спохватившись, она взглянула на свои руки: ведь о замужестве ей скажет обручальное кольцо. Но она не увидела ни колец, ни перстней, только на пальце левой руки была узкая белесая полоска; может быть, там было обручальное кольцо? Она внимательно рассматривала полоску, вспоминая, был ли это след обручального кольца, когда заметила, что коралловый лак на ее ногтях потрескался, а сами ногти обкусаны до живого мяса. Ее взгляд упал на ноги. Она была обута в кожаные модельные туфли цвета слоновой кости на низком каблуке. Правая туфля была ей маловата и сильно сдавливала большой палец. Она сняла правую туфлю, прочитала на внутренней стороне подошвы знакомую надпись: Шарль Журден, заметила, что размер был девятый: значит, ее рост не меньше пяти футов шести дюймов.[1] По ощущениям рук, касавшихся туловища сквозь плотно застегнутый плащ, Джейн поняла, что она худощавого телосложения. Что еще могла она узнать о себе, кроме того, что она белая, женщина и, если можно положиться на обращение Счастливого Лица и состояние тыльных сторон кистей рук, что ей уже очень далеко за двадцать?

Мимо прошли, держась за руки, две женщины; болтающиеся на плечах сумочки били их по бокам. «Сумочка!» — подумала она с громадным облегчением, и ее рука потянулась к ремешку на плече. Сумочка расскажет ей все — кто она, где она живет, какого цвета губной помадой пользуется. В сумочке наверняка лежит бумажник с идентификационным жетоном, водительским удостоверением и кредитной карточкой. Она вновь узнает свое имя, год рождения, марку машины, которую она водит — если, конечно, она водит машину. В сумочке лежит вся тайна ее жизни и все, что ей оставалось сделать — это открыть сумочку.

Как оказалось, единственное, что ей оставалось делать — это найти сумочку!

Надев туфлю, она откинулась на бледно-зеленую дощатую спинку скамейки и осознала то, что знала уже давно, но в чем боялась себе признаться: у нее не было сумочки. Какие бы опознавательные знаки ни несла она с собой, когда началась ее странная одиссея, теперь этих знаков у нее не было. Просто для очистки совести она внимательно оглядела все вокруг того места, где сидела, осмотрев один, а затем и второй раз траву около скамейки. Она даже несколько раз обошла скамейку, снова ощутив на себе подозрительный взгляд черной няньки, которая усадила-таки свою подопечную на ближайшие качели. Джейн улыбнулась темнокожей женщине и пошла прочь, поймав себя на мысли, что, собственно говоря, причин улыбаться у нее не было. Когда через несколько секунд она оглянулась, то увидела, как нянька уводит из парка громко протестующее дитя.

— Да, кажется, ты ее не на шутку напугала, — сказала она вслух, ощупывая свое лицо в поисках какого-нибудь уродства. Уродства она не нашла, но, следуя методике Брайля, продолжала читать черты своего лица.

Лицо узкое, овальное, скулы высокие, выступают, может быть, несколько больше, чем следует, брови широкие и неухоженные. Нос маленький, ресницы подведены тушью, тушь наложена неровно и неумелой рукой. Может быть, она терла глаза и тушь прилипла к одним ресницам, отстав от других? Может быть, она плакала?

Джейн повернула голову и деревянной походкой вышла из парка. Не обращая внимания на красный свет и уличное движение, она кинулась к банку на углу Бикон-стрит. Она забарабанила в стеклянную дверь, привлекая внимание менеджера — преждевременно облысевшего молодого человека, — голова которого, казалось, была слишком мала для остального туловища. Она заключила, что он менеджер из того, что на нем были костюм и галстук и он являлся единственным мужчиной в помещении, где было полно женщин.

— Я прошу прощения, — вежливо сказал он ей, приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы просунуть в образовавшуюся щель кончик своего длинного носа, — но уже пятый час, а мы закрываем в три.

— Может быть, вы знаете, кто я? — в отчаянии спросила она, удивившись вопросу, который она не хотела задавать.

По тому, как мужчина нахмурил брови, стало ясно, что он расценил ее вопрос, как требование особого к себе отношения.

— Мне действительно жаль, — произнес он, и в его голосе явно послышался металл. — Я думаю, что если вы придете завтра, то мы сможем уделить вам внимание. — Он улыбнулся, упрямая складка вокруг его губ ясно говорила, что дискуссия окончена, и он направился к своей конторке.

Джейн осталась по эту сторону стеклянной двери, она стояла, уставившись на кассирш до тех пор, пока те не начали перешептываться. Может, они знали, кто она? Если это было и так, то скоро они потеряли к ней интерес и, понукаемые шефом, который при этом бешено жестикулировал, вернулись к компьютерам и балансовым ведомостям, совершенно забыв о самом факте существования Джейн. А в самом деле, существовала ли она?

Повздыхав, она побрела вдоль Бикон-стрит по направлению к Ривер-стрит, назад к вымощенной брусчаткой улице, на которой стояли частные кирпичные и маленькие многоквартирные дома, к тому месту, уйдя с которого, она внезапно и окончательно потеряла себя. Может быть, она жила в одном из этих домов девятнадцатого века? Было ли у нее достаточно денег для выплаты залоговой стоимости и ренты? Задумывалась ли она когда-нибудь о деньгах? Была ли она состоятельной женщиной? Зарабатывала ли она себе на жизнь сама или это делали другие? Может быть, она не жила в этих домах, а убирала в них?

Нет, для уборщицы она слишком хорошо одета, а руки, хотя и грязные, слишком мягки и не имеют мозолей, какие бывают у людей, занятых физическим трудом. Может быть, она не убирала в этих домах, а продавала их и именно поэтому оказалась в этой части города. Может быть, она пришла на встречу с клиентом, показать ему недавно отремонтированный дом и должна была… Была должна — что? Может, ей на голову упал кирпич и отшиб память? Джейн быстро ощупала голову в поисках шишки; шишки не было, зато она обнаружила, что заколка расстегнулась и волосы в беспорядке рассыпались по плечам.

Она свернула на Маунт-Вернон, потом на Седар-стрит, страстно надеясь, что какая-нибудь деталь уличного ландшафта пробудит в ней ассоциации, которые вернут память. Но обсаженные деревьями улицы оставались немы. Она вернулась на Ривер и пошла по Набережной; солнце скрылось за большой серой тучей и ей стало холодно, хотя температура воздуха не снизилась. Она вспомнила, что зима была необычайно мягкой и синоптики предсказывали жаркое лето. Они называли это парниковым эффектом. Парник. Дом зелени. Гринхаус. Гринпис. Кислотный дождь. Берегите себя от кислотных дождей. Берегите от кислотных дождей джунгли. Берегите китов. Берегите воду — принимайте душ в компании.

Внезапно она почувствовала безмерную, колоссальную усталость. Ступни болели, большой палец на правой ноге совершенно онемел. В животе началось болезненное урчание. Кстати, когда она в последний раз ела? А были ли у нее любимые блюда? Умела ли она готовить? Может, она придерживалась какой-нибудь дурацкой диеты, вредно повлиявшей на ее мозг? Или, может, она принимала наркотики? Или алкоголь? Она была пьяна? А вообще, она часто бывала пьяной? Как бы ей узнать, была она пьяной или нет? Она прикрыла глаза рукой, чтобы пульсирующая головная боль подтвердила, что у нее похмелье. Так делал Рэй Милланд в «Потерянном уикэнде», — подумала она, попутно ужаснувшись тому, что помнит Рэя Милланда; сколько же ей может быть лет — ведь это такая древность!

— Помогите мне, — шептала она, закрыв лицо руками. — Кто-нибудь, помогите же мне.

Она машинально посмотрела на левое запястье — узнать, который час. Оказалось, что уже почти пять. Она бродит по городу уже больше часа и до сих пор не увидела ничего такого, что дало бы ключ к разгадке головоломки, кем она может быть. Джейн не увидела ничего знакомого. Ее тоже никто не узнавал.

Она пришла в себя на Чарльз-стрит. На этой улице было калейдоскопическое скопление торговых точек — от продуктовых лавок до магазинов ювелирных изделий и антиквариата. На этой улице можно было купить все: от скобяных изделий до предметов высокого искусства. Не сюда ли она шла купить молоко и яйца?

Какой-то мужчина прошел мимо и улыбнулся, но это был не признак узнавания, а просто приветствие, которое одна усталая душа посылает другой в конце трудного дня. Джейн нестерпимо захотелось схватить мужчину за плечо и спросить, не знает ли он ее, а если потребуется, вытрясти из него это признание. Но она не успела ничего сделать, мужчина прошел мимо и момент был упущен. Кроме того, не могла же она приставать на улице к незнакомым мужчинам. Кто-нибудь из них позвонит в полицию, и ее заберут в участок. Еще одна сумасшедшая баба хочет найти себя!

Так вот оно что! Она же сумасшедшая! Может, она только что сбежала из психушки? А может быть, из тюрьмы? Может, она в бегах? Она посмеялась над своей склонностью к театральным эффектам. Если бы она не была сумасшедшей до того, как все это началось, то этот кошмар уже давно бы кончился. Но все же интересно, кончится он когда-нибудь?

Она рывком открыла дверь маленького магазинчика и вошла внутрь. Если она жила где-то по соседству, то, скорее всего, частенько захаживала в этот магазин. По меньшей мере, она надеялась, что бывала в магазине достаточно часто для того, чтобы ее запомнили работающие здесь продавцы. Она медленно прошла к прилавку по проходу между стеллажами с консервными банками.

Хозяин, молодой человек с прической «конский хвост», неровными чертами лица и узкой щелью вместо рта занимался несколькими покупателями, каждый из которых претендовал на право быть первым. Джейн пристроилась в очередь, надеясь встретиться взглядом с молодым человеком и услышать: «А-а, миссис Смит, как я рад вас видеть!» Но единственное, что она услышала — это как кто-то попросил дать ему блок сигарет, а единственное, что увидела — затянутую в кожу спину продавца, который проворно повернулся к полке, чтобы достать требуемое.

Слева был стеллаж, уставленный журналами, с обложек которых на нее смотрели невообразимо красивые женщины. Она всем корпусом повернулась к стеллажу. Одна из фотомоделей приковала к себе ее взгляд. СИНДИ КРОУФОРД — имя было набрано крупными ярко-розовыми буквами. То была настоящая супермодель. Может быть, и она была такой же?

Она сняла журнал с пюпитра и стала изучать лицо фотокрасавицы: карие глаза, темно-русые волосы, рот чувственно приоткрыт, на верхней губе темная родинка, выделявшая лицо Синди из сотен подобных хорошеньких мордашек, которых было вокруг такое великое множество. «Как она хороша, — думала Джейн. — Так молода и так уверена в себе!»

Ей снова, в который уже раз, пришло в голову, что она не имеет представления ни о том, как выглядит, ни о том, сколько ей лет. Она схватила журнал и свернула его в трубочку.

— Эй, леди! — Владелец магазина предостерегающе грозил ей пальцем: — Не надо трогать журнал. Вы его еще не купили.

Чувствуя себя школьницей, которую хватают за руку при попытке стянуть с витрины булочной пирожное, она кивнула, показав, что согласна с правилами игры, но журнал прижала к груди и не сдвинулась с места.

— Так будете брать или нет? — спросил молодой человек. Остальные покупатели рассосались, оставив их наедине. Теперь у нее остался самый верный, быть может, последний шанс пообщаться с ним.

Она всем телом навалилась на прилавок, отчего молодой человек непроизвольно отпрянул назад.

— Вы меня знаете? — спросила она, стараясь скрыть панические нотки в своем голосе.

Его глаза сузились, он сосредоточенно уставился на нее изучающим взглядом. Затем дернул головой, отчего его хвостик скользнул по правому плечу, улыбка превратила узкую щель рта в дрожащую букву «U».

— Вы что, какая-нибудь знаменитость? — поинтересовался он.

«Я — знаменитость?» — подумала она, но ничего не ответила и ждала, затаив дыхание.

Он принял ее молчание за утвердительный ответ.

— Я знаю, что сейчас в городе идет несколько фильмов, — продолжал он, отступив чуть вправо, чтобы лучше рассмотреть ее профиль. — Правда, я не часто хожу в кино, а по телевизору, кажется, вас не видел. Во всяком случае, не узнаю́. Вы снимаетесь в какой-нибудь новой мыльной опере? Я знаю, что некоторые актрисы, снимающиеся в мыльных операх, часто ходят по магазинам и покупают там разные безделушки. Мне об этом говорила моя сестра. Она видела Эшли Эббота из «Молодого и могучего» — «Молодого и дремучего», как я его называю. Так вы тоже там снимаетесь?

Она отрицательно покачала головой. Не было смысла разыгрывать этот спектакль дальше. Стало совершенно ясно, что хозяин магазина ее не знает.

Она увидела, что он напрягся, затем взгляд его стал жестким.

— Ладно, кто бы вы там ни были, платите за журнал. Знаменитость вы или не знаменитость, а журнал стоит два доллара девяносто пять центов.

— Я… я забыла дома сумочку, — пролепетала Джейн, чувствуя, что ее начинает тошнить.

Молодой человек уже по-настоящему злился:

— Вы думаете, что, если снимаетесь в каких-то дурацких шоу, вам не надо, как всем нормальным людям, носить с собой деньги? Вы воображаете, что, если у вас смазливая рожица, я подарю вам все, что вы у меня попросите?

— Да нет же, конечно, нет…

— Или вы платите за журнал или убираетесь из моего магазина и перестаете отнимать у меня время. Я не люблю, когда из меня делают дурака.

— Честное слово, я не собиралась делать из вас дурака.

— Два доллара девяносто пять центов, — повторил он и протянул к ней руку ладонью вверх.

Она понимала, что ей просто надо отдать журнал, но что-то мешало это сделать. Синди Кроуфорд выглядела такой красивой, такой счастливой, такой чертовски уверенной в себе. Неужели она позволит отнять у себя эту безграничную уверенность? Джейн начала рыться в карманах плаща в надежде, что там завалялась какая-нибудь мелочь. Ее рука лихорадочно перебиралась из одного кармана в другой, а мозг отказывался поверить в реальность того, что́ она там нашла. Когда наконец она вынула руку из кармана, в ладони была зажата пачка новеньких хрустящих стодолларовых банкнот.

— Фю-ить! — присвистнул молодой человек за прилавком. — Вы что, ограбили банк? — Затем добавил: — Или только что напечатали эти бумажки?

Она не ответила, изумленно разглядывая деньги в своей руке.

— В любом случае, мне нет пользы от стодолларовых банкнот. Если я разменяю вам сто долларов, то мне нечем будет давать сдачу. Кстати, сколько их там у вас?

Ее дыхание стало прерывистым и поверхностным. Ради всего святого, что собиралась она делать с двумя карманами, битком набитыми долларами? И откуда взялись эти деньги?

— Вы в порядке, леди? — Человек за прилавком взглянул на нее с беспокойством. — Вас что, тошнит?

— Вы не позволите мне воспользоваться вашим туалетом?

— Я не пускаю туда посетителей, — упрямо возразил он.

— Ну, пожалуйста!

Должно быть, отчаяние в ее голосе убедило его изменить своим правилам, так как он поднял руку и махнул ею в направлении складского помещения справа от себя.

— Смотрите, не запачкайте пол, я только что там убирал.

Джейн быстро нашла туалет в помещении маленького склада. Уборная оказалась крошечной загроможденной каморкой, в которой не было ничего, кроме старого унитаза, покрытой пятнами раковины и треснутого зеркала над ней. Вдоль стен располагались ящики и коробки с товаром. Там же находилось ведро с водой. В ведре, прислоненная ручкой к двери, стояла швабра с тряпкой.

Она бросилась к умывальнику, открыла на полную мощность кран с холодной водой, зажала журнал под мышкой и начала плескать ледяной водой себе в лицо, пока не почувствовала, что может выпрямиться, не рискуя упасть в обморок. Что происходило с ней? Если это был кошмар, а это, без сомнения, был именно кошмар, то, наверное, настало время проснуться.

Она медленно подняла глаза к зеркалу, затем ей пришлось для опоры ухватиться за края раковины. Женщина, которую она внимательно изучала в зеркале, была ей совершенно не знакома. В лице, смотревшем на нее из зеркала, не было решительно ни одной знакомой черты. Она внимательно разглядывала бледную кожу и темно-карие глаза, маленький вздернутый носик и полные губы, обведенные губной помадой того же цвета, что и лак, которым были выкрашены ногти. Ее темно-русые волосы, несколько светлее глаз, были заколоты украшенной камешком заколкой. Заколка расстегнулась и готова была упасть с ее конского хвоста. Она сняла заколку и потрясла головой, наблюдая, как волосы мягкими прядями рассыпались по плечам.

Лицо привлекательное, думала она, рассматривая свое отражение в зеркале, точно так же, как незадолго до этого она рассматривала на обложке журнала фотографию Синди Кроуфорд. Смазливая рожица, как сказал парень. Может быть, даже немного лучше, чем та, на обложке журнала. Все в этом незнакомом лице было на своем месте. На нем не было видимых изъянов, слишком крупных или слишком мелких деталей. Черты лица были приятны. Все находилось там, где должно быть. Она оценила свой возраст в 32–33 года. Потом подумала о том, выглядит ли она старше или моложе своих лет.

— Это так запутанно, — шептала она своему отражению, которое, казалось, затаило дыхание. — Кто ты?

«Я тебя совсем не знаю,» — ответило ей отражение, и обе женщины грустно опустили головы, тупо уставившись в покрытую пятнами ржавчины раковину умывальника.

— Боже мой, — прошептала она, чувствуя, что внутри нее начинает разливаться жар. — Пожалуйста, не падай в обморок, — умоляла она, — кто бы ты ни была, не падай в обморок!

Но горячая волна продолжала разливаться по всему телу, обдав ноги, живот, перейдя на руки и шею, захватывая горло. Она чувствовала, как плавится изнутри, готовая в любой момент взорваться пламенем беспамятства. Она еще раз ополоснула лицо водой, но это не охладило и не успокоило ее. Джейн начала рвать пуговицы плаща, стремясь всеми силами освободить тело от тисков и дать себе возможность свободно дышать. Журнал выскользнул у нее из-под руки, она наклонилась, чтобы его поднять. Поднявшись, она распахнула плащ.

Джейн глубоко вздохнула и замерла от ужаса.

Расстегнув плащ, она увидела, что стало с ее платьем. Она заметила это раньше, когда нагнулась за журналом, но в тот момент ее разум отказался поверить в реальность увиденного. Но это было правдой. Ее платье было сверху донизу залито кровью. Она тихо вскрикнула, как маленький зверек, попавший в силки. Крик перерос в стон, который превратился в звенящий визг. Она услышала торопливые шаги, звуки голосов и ощутила обреченность загнанной в угол женщины.

— Что здесь происходит? — начал было владелец магазина, но готовые раздаться слова, казалось, застыли у него в горле.

— О Боже мой, — простонал стоявший рядом с ним молодой человек.

— Ну и дела! — воскликнул его спутник.

— Что вы здесь натворили? — требовательно спросил хозяин, внимательно разглядывая пол в поисках осколков битого стекла.

Она ничего не отвечала, молча рассматривая свое залитое кровью платье.

— Слушайте, леди, — продолжал хозяин, выпроводив за дверь двух своих юных покупателей. — Я не знаю, что с вами происходит, и не желаю этого знать. Забирайте свою кровь, сотенные бумажки и катитесь из моего магазина, пока я не позвонил в полицию.

Она не двинулась с места.

— Вы что, не слышали, что я сказал? Я позвоню в полицию, если вы немедленно не уйдете отсюда.

Она взглянула на перепуганного владельца магазина, который выхватил из ведра швабру и направил ее на Джейн движением матадора, готового поразить быка своей шпагой.

— Кровь, — прошептала она и снова, не веря своим глазам, посмотрела на платье. Кровь была свежей, еще влажной. Была ли это ее кровь или чья-то еще? — Кровь, — повторила она опять, как будто это повторение могло все расставить по своим местам.

— Леди, я даю вам десять секунд, после этого я вызываю копов. Понимаете, мне не нужны лишние проблемы. Я просто хочу, чтобы вы ушли из моего магазина.

Она вновь взглянула на него, ее голос зазвучал так тихо, что мужчина, против желания, шагнул вперед, чтобы лучше ее слышать.

— Я не знаю, куда идти, — пролепетала она, съеживаясь, как лист бумаги, который сминают в кулаке.

— Ну нет, нет, — быстро проговорил хозяин, успев подхватить ее на руки, прежде чем она упала. — Вы не упадете в обморок в моем магазине.

— Пожалуйста, — начала она, не зная, чего она, собственно, просит, чтобы ее поняли или чтобы на нее не обращали внимания.

Молодой человек, который был не особенно высок и мускулист, оказался на удивление сильным. Он крепко обхватил ее за талию и потащил к двери. Внезапно он остановился, оглядев тяжелым взглядом магазин.

— Кто из них спер видеокассеты? — воинственно спросил он, в его голосе послышалось несвойственное ему замешательство.

— Вы должны мне помочь, — настаивала Джейн.

— А вы должны покинуть мой магазин. — К нему вернулось хладнокровие, и он вновь потащил ее к выходу. Она слышала, как захлопнулась дверь, после того как он зло вышвырнул ее на улицу.

— Боже, что же мне теперь делать? — спросила она улицу, которой не было до нее никакого дела. Она почувствовала себя беспомощной марионеткой. Невидимый кукловод снова вступил в свои права — застегнул на ней плащ, засунул журнал под мышку, заставил ее обратить внимание на уличное движение. Как только она увидела приближающееся такси, невидимая веревочка дернула ее правую руку, которая послушно взлетела вверх и в бок. Такси немедленно затормозило у обочины. Без дальнейших размышлений она открыла заднюю дверцу и села в машину.